Габдуннасыр (Абу Наср) Курсави — татарский Лютер

Габдуннасыр (Абу Наср) Курсави — татарский Лютер.

Таким человеком в истории татарского реформаторства был Габдуннасыр Курсави. Приговоренный в эмирской Бухаре к смертной казни, вынужденный из-за доносов покинуть медресе в родном ауле, он отправился в хадж с большинством своих последователей и умер от чумы в Ускюдаре (азиатской части Стамбула).

Эпоха Курсави — конец XVIII века стала временем экономического процветания татар. После поражения Пугачевщины в 1775 г. закончились восстания, сотрясавшие наш край более двух веков. Некоторые баи Казани за считанные годы становились миллионерами. Жили они достаточно скромно, но не жалели денег на укрепление устоев веры. После погромной деятельности Луки Конашевича в середине века необходимо было вновь воздвигнуть сотни мечетей. Историк Габдельбарри Баттал писал об этих временах: «У нас было очень много баев строивших и ремонтировавших мечети, дающих «садаку» на путешествие бедняков в Хиджаз (то есть на хадж—А.Х.), раздающих закат сидящим у их ворот и желающим им здоровья и делающих завещание в пользу отправляющихся за них в хадж». В то время Ислам остается единственным консолидирующим институтом татарского общества, объединяющим общины, раскиданные от Касимова до Тобольска и от Астрахани до Петербурга.

Так как основные доходы от торговли получались в Туркестане, особенно в Бухаре, то татары подвергались усиленной обработке официального духовенства ханства. Городские общины ориентировали образование на практическую торговую деятельность, к тому же представители из государств Средней Азии выполняли функции своеобразных контролеров за образом жизни городских торговых слоев. В отсутствие заметного технического прогресса целью медресе становится подготовка духовной и светской элиты, владеющей, языками (прежде всего фарси), мусульманским правом-шариатом и знанием образа мысли народов Востока. Доминантой образования в медресе Средней Азии было придание учащимся навыков для обеспечения собственного статуса в современной мусульманской общине. Поэтому основное внимание уделялось не первоисточникам (Корану и сунне), а их толкованиям в рамках существующей традиции: медресе не только воспроизводило образованную элиту, но и определенное восприятие Ислама.

Во многом отход от традиции первых веков Ислама определялся тем, что эмиры Бухары уже давно не соответствовали облику правителя, данному в Коране. В нарушение всех устоев Ислама духовенство монополизировало право толкования Корана, фактически приватизировав Слово Божье. Теперь оно могло путем софизмов доказать все что угодно, народу только оставалось выполнять эти указания. Бухарские муллы утверждали незыблемость и божественную природу эмирской власти и отрицали, что окружающий мир требует изменений. Народ роптал и нищал, средневековая экономика терпела крах, в судах правили авторитет денег и власти. Бухара превратилась в разменную карту в игре России и Британии, а улемы и эмир продолжали восхвалять свою власть как самую справедливую и Богом избранную.

В Бухаре всегда имелись люди, выступавшие за возвращение к творческому духу первых веков Ислама. Но они еще реально не понимали силы европейских держав. К тому же двойной эффект щедрого вознаграждения и жестоких репрессий закрывал рты недовольным. Возмутителем спокойствия выступил пришелец с Севера, уроженец аула Курса нынешнего Арского района Габдуннасыр Курсави. Он прибыл в Бухару за знаниями и быстро прославился как блестящий полемист и знаток исламской догматики.

Курсави выдвинул свои идеи именно в Бухаре, на основе теоретических знаний, полученных им в Средней Азии. Не стоит забывать тот факт, что на татарских землях не было ни одного медресе высшего типа и ни одной библиотеки, сравнимой со среднеазиатскими. Только благодаря изучению классической традиции первых веков Ислама на основе произведений мусульманских богословов Курсави пришел к своим выводам. К тому же в Средней Азии сохранялись суфийские тарики — ордена, веками передававшие знания интеллектуальной элиты. Именно суфии единственными оставались духовно свободными в атмосфере тупого низкопоклонства перед авторитетами государства и церкви.

Однако за призывами Курсави стояло не только богословие, но и его знание силы российского оружия, мощи российской экономики, наступательного потенциала русского государства. Он считал, что ценности Ислама удастся сохранить только тогда, когда каждый мусульманин будет самостоятельно понимать суть религии и Божьего Слова, изложенного в Коране. Курсави призывал к самостоятельному толкованию Корана, отказу от устаревших мнений богословов. Параллельно улем начал создавать первый комментарий к Корану –тафсир на родном татарском языке. Вам кажется, что этого мало. Но именно с такой программой выступил отец протестантизма Лютер, проклятый и приговоренный к смерти папским престолом.

Ответ последовал незамедлительно. Диван муфтиев, состоявший из аглама (старшего муфтия) и еще двенадцати муфтиев, вынес смертный приговор Габдуннасыру Курсави. При этом приговор носил характер фетвы, то есть акта мусульманского права, дабы никто не осмелился поддерживать идеи Курсави. За чтение его книг также полагалась смерть. Приговор Курсави был вынесен под угрозой репрессий со стороны бухарского эмира, лично возглавившего судилище и поставившего подпись под приговором. Естественно, что одобрение монаршей воли было единогласным, хотя один из членов суда Турсунбакый бине Габдуррахим аль-Булгари поддерживал идеи Курсави.

Судьи позаботились и о распространении своих идей. Трое муфтиев направили письмо к муллам Казани и Каргалы, где извещали, что Курсави провозглашен "муртадом", то есть вероотступником. В качестве "жеста доброй воли" подобное письмо отправил тот же казый Турсунбакый ко всем правоведам "Страны Булгар".

По легенде Курсави спас имам Соборной мечети Бухары шейх Ниязколый ат-Турекмени. Этот влиятельнейший шейх пригрозил эмиру поднять население Бухары на бунт в защиту Курсави. Так народ Бухары чуть было не реализовал право на восстание во имя веры против тирании.

Позднее в глазах татарских ученых пример Курсави всегда являлся уроком, показывающим преимущества для свободомыслия российского религиозного устройства перед огосударствленным статусом духовенства в мусульманских государствах. В отличие от Бухары не обеспеченная финансово и не подкрепленная карательными мерами российская система действовала гораздо мягче.

По пути домой в Хиве Курсави получил предложение организовать медресе по собственной программе. Однако он отказался и по возвращении стал имамом в родном ауле, где создал медресе, в котором у него появились молодые ученики. Духовный ученик Курсави Шигабетдин Марджани позднее писал, что Курсави стяжал славу безграничностью образования, силой веры, усердием, хорошим знанием различных наук, умом и даром речи, "силой своего ума открыл волшебный замок хранилища Просвещения, взял оттуда науки, вырастил перед народом драгоценные цветы и раздал их народу". Марджани особо подчеркивал, что Курсави писал свои произведения на чистом татарском языке и учил на нем детей.

Современники не восприняли идей Курсави. Когда он приходил на встречи казанского духовенства, другие муллы спешили покинуть их. Им не нравился острый язык Курсави, который любил демонстрировать их невежество. Фактически в эпоху Курсави у татар еще не существовало интеллектуальной атмосферы, благоприятной для богословских дискуссий. Баи, чья торговля теснейшим образом была связана с среднеазиатскими рынками, также сторонились человека, проклятого бухарскими властями. Голос Курсави оставался гласом вопиющего в пустыне...

И на родине Курсави достали его бухарские враги. Так, мулла аула Ура Казанского уезда Фатхулла бине Хусаин направил донос муфтию Мухаммеджану бине Хусаину. В этом доносе мулла обвинял Курсави в безверии, в преподавании для учеников и проповедях без соответствующего разрешения властей. Сам Фатхулла также получил образование в Бухаре, и его борьба с Курсави стала продолжением бухарских репрессий. Курсави отправился с группой учеников в хадж в поисках земли обетованной для проповеди своих взглядов и умер от чумы в Стамбуле.

Идеи Курсави были забыты татарами. Только через 30 лет после его смерти другой великий реформатор Марджани тайно достает в Бухаре экземпляр книги Курсави и становится его единомышленником. Марджани также будут называть вероотступником. Но железная поступь российских войск по улицам Бухары, экономический кризис в татарском мире и начало новой волны ассимиляции татар заставят мыслящих людей воспринять идеи Курсави. Марджани первым провозглашает Курсави родоначальником движения обновления в татарском мире.

В начале прошлого века казый Оренбургского Духовного Собрания Риза Фахретдин начнет биографию Курсави такими словами: "Его смерть была потерей не только для мусульман Казани и Булгара, но и потерей великого улема (ученого) для всего мусульманского мира". Однако для Фахретдина улемы сохраняют свое бессмертие благодаря своим трудам и делам, и к таким бессмертным принадлежит и Курсави. Фахретдин говорит, что "иджтихадом" занимались лучшие люди во все века, и он является лучшим методом для победы разума.

Даже в первое десятилетие советского режима былые борцы за свободу личности продолжали вспоминать о значении Курсави для реформаторского движения начала прошлого века. В 1926 г. литературовед-джадид Г. Сагди называл джадидов основными идейными наследниками религиозно-философских идей Г. Курсави, которые расширили и приспособили эти идеи к своим жизненным реалиям. По утверждению историка-джадида Г. Губайдуллина в том же 1926 г., Г. Курсави с преподаванием на родном языке и толкованием на нем Корана (тафсир) приближается к духу протестантизма, «провозглашает принцип прав разума, начинает говорить и писать языком Гуса и Лютера». Таким образом, джадиды видели квинтэссенцию деятельности Курсави в возвращении к нормам Корана и к отказу от отживших мнений авторитетов. Согласился бы Курсави с точкой зрения джадидов? Вряд ли. Так же как Перикл и Цицерон во многом бы не согласились с Конституцией США. Но без классиков античности не было бы доктрин отцов американской демократии, так же как без Курсави не было бы джадидизма…

Главный урок Курсави состоит в том, что нельзя превращать человека в бесправное тупое животное, слепо выполняющее распоряжения властей. Если человек бесправен, если отрицается его право на мысль, если он как попугай твердит заученные формулы, то это очень удобно для правителей, но такое государство обречено на поражение. В конституции каждого современного государства обозначено право на свободу совести. У татар же человеком, провозгласившим принцип свободы совести, был Габдуннасыр Курсави, первый реформатор и первая ласточка татарской свободы... Не сохранилось даже словесного портрета Курсави, но его идеи всегда с нами. Возрожденный в конце XVIII века татарский народ своим первым великим деятелем выдвинул великого мыслителя, провозгласившего принцип свободы для своих духовных последователей.

Отец татарской идентичности.

Шигабетдин Марджани (1818-1889)

"Знать роль и ценность Шигабетдина,

это честь для нас, а не для него".

Исмагил бей Гаспринский.

Более 80-ти лет назад великий тюркский просветитель, "отец 30 миллионов тюрок", написал эти слова, уже находясь на пороге своего смертного часа. Они стали эпиграфом к сборнику, посвященному Марджани. В 1915 г. весь татарский народ отмечал 100-летие рождения Марджани (по мусульманскому календарю). Мир был охвачен войной, началась новая череда правительственных репрессий, общественная жизнь была почти парализована. Почему же наши предки не нашли лучшего способа показать единство нации, чем отметить юбилей покойного имама и мударриса 1-го прихода Казани?

Одной из лучших черт татар была способность помнить. Для этого не нужно назубок знать историю или географию, но необходимо понимать, что твой народ прошел в своем пути не так много событий, которые отличают его от других народов, событий, которые определили прошлое, настоящее и будущее нации. Для татар такими событиями являются история тюркских государств на нашей земле, принятие Ислама и национальное реформаторство, объединившее наш народ в конце XIX — начале XX веков. Здесь религиозное и светское, духовное и материальное начало неразрывны. Гений Марджани и состоит том, что он объединил в целое духовное и государственное бытие нашего народа. Он дал нашему народу понимание того, как нужно достойно жить в этом мире, чтобы не было страшно ответить за свои деяния в последние мгновения жизни.

В Марджани видели великого ниспровергателя, однако он был великим созидателем, создавшим свою вселенную, имя которой "татарский мир". Еще в середине XIX века наши предки называли себя булгарами или мусульманами, а также по названию конкретных территорий или населенных пунктов. Золотая Орда, последнее государство, объединившее всех северных тюрок, распалось уже в XV веке, и новый мир нужно было созидать по кусочкам. Естественно, мы помним о созидательном труде Духовного Собрания и Казанской Татарской Ратуши в налаживании религиозного и экономического единства. Но всякое единство не существует без объединяющей его идеи. Этнос создает Идея. Идея же принадлежит Культуре, то есть всему комплексу наших знаний о мире, всем человеческим достижениям. Культура не ограничивается лишь способом молитвы и приемами торговли. Марджани создал сам новую культуру нации, опираясь на великий опыт исламской цивилизации и жизненные реалии нашего народа. Он упорно стремился прибавить к ней лучшее из цивилизации европейской, но жизнь оставила это поле деятельности для Гаспринского и джадидов.

Когда сегодня перечитываешь сборник "Марджани", выпущенный в 1915 г. удивляешься проникновению его авторов в суть мыслей и дел Марджани. Люди, создававшие сборник, были его истинными учениками и продолжателями. Там, уже во введении, указывается: "Живущие на земном шаре человеческие дети (дети Адама) служат на пути культуры различных племен и наций, они стараются оставить общественное наследство после себя культуре своих будущих наследников". Татары, благодаря Марджани, почувствовали себя частью мировой цивилизации, но частью отдельной, самостоятельной, не тождественной другим частям.

Авторы сборника, такие, как будущие муфтии Галимджан Баруди, и Риза Фахретдин и казый Кашшаф Тарджемани, видели в Марджани прежде всего религиозного реформатора. Это закономерно, но аналогичную позицию занимал и классик тюркизма Юсуф Акчура: "Несомненно, что в мыслительном и культурном движении северных тюрок в последние пол века, я должен дать Шигабетдину Марджани особое место... По-моему, Шигабетдин Марджани для начавшегося в нашем веке движения "Таджаддад" (реформации) самый великий предшественник (Ргеcurseur)".

Для татар в досоветской период Марджани был, прежде всего, религиозным реформатором. Тукай в одном из своих лучших стихотворений "Шихаб хазрет" говорил о том, что в эпоху до Марджани каждое слово неграмотного муллы было равносильно приказу. Это было действительно так, ведь каждый сомневающийся объявлялся "кафером" (вероотступником) и подлежал изгнанию по "добрым старым бухарским традициям". Марджани для Тукая — это человек открывший смысл хадисов (то есть рассказов о жизни пророка Мухаммада) и аятов (стихов) Корана. Марджани — это победитель невежества, сделавший первый шаг к просвещению. Для Тукая бесценны заслуги Марджани перед нацией, поэт призывает отметить юбилей великого мыслителя, хочет, чтобы о нем всегда говорили и писали. Это стихотворение создано в последние месяцы жизни поэта. Зная о своей обреченности, Тукай обращался к самым дорогим для него мотивам. Одним из них стал образ Марджани. Пожалуй, образ Марджани у Тукая дает наилучшее представление о понимании роли мыслителя среди простого народа. Современники Тукая: историки Газиз Губайдуллин, Габдельбарри Баттал, Заки Валиди, писатели Фатих Амирхан и Галимджан Ибрагимов, видели в Марджани прежде всего колосса — блестящего ученого, доказавшего, что татарский народ может рождать личности, вызывающие уважение во всем мусульманском мире и в Европе.

Первый татарский политик Рашид казый Ибрагим так оценивал Марджани: "Я сам смотрю на Шихаб хазрета с великим уважением. Я думаю, что Марджани был одним из первых просветителей среди татар, он самый первый перечислил своим пером покрывшиеся пылью, исчезнувшие имена татарских ханов", Поэтому Марджани называют "татарским Геродотом", то есть отцом татарской истории.

Краеугольным камнем реформ Марджани была реформа религиозных учреждений, так как в то время наши предки считали себя прежде всего мусульманами. После двух веков насильственного крещения в 1788 г. мусульманское татарское общество Европейской России и Сибири было выделено российским государством в форму Духовного Собрания, близкую к миллету. По определению «миллет – это форма церковного и религиозного самоуправления, применяющая обычное право, особенно по отношению таких факторов личного статуса, как брак, развод и наследование». Следует отметить, что система миллетов являлась основной формой существования религиозных общин в рамках мусульманских государств. Общины, верящие в единого Бога, образуют миллет и имеют право самостоятельно выбирать своего главу. Глава считался единственным законным представителем миллета перед всеми органами власти, включая султана. Миллет обладал недвижимым имуществом, включающим в себя здания мест богослужения (церкви, синагоги) и поклонения ("святые места"), образовательные и благотворительные учреждения. Ш. Марджани сравнивал институт Духовного Собрания с Шейх-уль-Исламами и казыями Румелии и Анатолии в Оттоманской Империи.

Среди татар существовали две основные модели развития нации: западная концепция гражданской нации и восточная концепция этнической нации. Первая модель предусматривала создание религиозной автономии с шариатским судом и поддерживалась, начиная с 1767–1769 г. с требований депутатов–татар в Уложенной Комиссии. В 1788 г. контуры татарской нации были определены миллетом Оренбургского Духовного Собрания. Концептуально модель гражданской нации берет начало в идеях Ш. Марджани о религиозной автономии и равноправии мусульман с христианами. Она продолжается в доктрине либералов: в идее И. Гаспринского о нации российских мусульман и в концепции Милли Идарэ и Миллет Меджлисе у С. Максуди. Используя терминологию Эрика Хобсбаума, можно отметить, что, начиная с Ш. Марджани, у татар закладывались традиции, которые «устанавливали или символизировали социальную связь, членство в группах, подлинных или искусственных общинах». У татар не существовало местных законов, и юрисдикция Духовного Собрания распространялась на всех членов общин одинаково. Высшим апелляционным судом было Духовное Собрание. Муфтий и казыи имели право на издание фетв—законодательных актов в пределах компетенции Собрания. Организация татарского общества строилась по законам Шариата, утверждавшим равенство всех мужчин. Теоретическим выразителем этого равенства у богословов являлась идея Шуро (Совета), то есть собрания всех мусульман. Для светских лидеров идея демократии основывалась на принципе тюрко-монгольского Курултая. Нарушение равенства внутри общины рассматривалось как отход от норм Шариата. Например, наличие крепостных-мусульман (коллар-рабов) у Тевкелевых Ш. Марджани рассматривал как нарушение норм Ислама. Татары стремились превратить Собрание в автономный орган, то есть центр общенационального политического развития. В 1862 г. после смерти муфтия Габдельвахида Сулейманова Марджани сам стремился занять этот пост. Но благодаря усилиям православных консерваторов и миссионеров его назначение не состоялось. Ключевую роль здесь сыграл миссионер и душитель татарской культуры Николай Ильминский и Константин Победоносцев, по выражению Александра Блока, простерший над Россией совиные крыла. В годы великих реформ Александра II, к сожалению, не был услышан голос татарского общества, также стремившегося к реформам…

Марджани стремился объединить всех мусульман округа Духовного Собрания в единую нацию, независимо от их племенных названий: булгар, татар, мишар, башкир, казахов, ногайцев, сибирских татар, а также по возможности исламизировать кряшен, чувашей и угро-финские народы. "Кто ты, если не татарин?" — вопрошал он современников.

Шигабетдин Марджани стал основателем историографии формирования татарской нации. В методологическом плане он воспринял рационалистическую традицию отца социологии Ибн Халдуна. Марджани создал первую документальную картину истории татарских органов самоуправления, основных населенных пунктов, мечетей и улемов. Ни до, ни после в татарской истории не было историка, оперировавшего столь широким объемом источников, зачастую нам уже недоступных. Марджани охватил своими изысканиями большую часть территории этноса казанских татар, тем самым впервые создав общенациональную историю. Марджани предлагает считать началом истории татарского народа эпоху казанских ханов. Биографии татарских ученых начинаются с Юнуса аль-Иваная ибн Габделькарима умершего в 1699г. и доведены до 1889г., то есть до года смерти самого Марджани. Исследуя историю Казани и Заказанья, он закладывает и основу истории региона. Труды Марджани фактически представляют уникальный справочник по истории духовной жизни татарского мира, его деятелей и институтов. Он сумел соединить в одно целое и общемусульманскую историю и историю казанских татар.

Получивший образование в Бухаре и Самарканде Марджани как человек Нового времени оценивал результаты образования с точки зрения просвещения родного народа. По мнению Марджани, «из отправившихся в Бухару и вернувшихся оттуда из нашего края есть только четыре человека, ставших большими учеными, достигших совершенства: мулла Габдуннасыр аль-Курсави, мулла Мухсин аш-Шаши, мулла Габдулла бине Яхья аль-Мачкарави, мулла Багаутдин бине Субхан аль-Марджани (отец Шигабетдина — А.Х.). Все остальные кроме них — бесполезные и безграмотные».

Марджани призывал не мешать в речи русские и татарские слова, он никогда не употреблял русифицированные варианты имен. Но именно он на рубеже 1870—1880-х гг., в годы сопротивления татар практически всем мероприятиям властей, сумел сохранить Казанскую Татарскую Учительскую школу, заняв там пост вероучителя. Как глава духовенства Казани он в пятничных хутбах возносил о молитвы за здравие династии Романовых, но одновременно не переставал требовать равноправия мусульман и христиан и единой религиозной автономии миллета мусульман России.

Неумолимо возникает вопрос: почему Марджани потратил большую часть своей жизни на изучение исламской догматики, философии и истории мусульманского мира? Почему его основной труд "Вафийат аль-аслаф ва тахийат аль-ахлаф" посвящен биографиям деятелей всех мусульманских народов? Почему большая часть произведений Марджани написана на арабском языке и поэтому доступна немногим квалифицированным специалистам? Почему в глазах западных ученых, как и татарских авторов начала века Марджани принадлежит именно к плеяде пуристов (очистителей Ислама от позднейших заимствований)? Почему Марджани столь упорно добивался изучения Корана и хадисов в подлинниках, а не в толкованиях, параллельно изучая при этом историю и географию исламского мира? Заметим, что именно таковой является современная научная методика. Ответ на этот вопрос нужно искать в Европе с ее изучением классиков Древнего мира, философии Платона и Аристотеля и классиков церкви или в Японии, где базовым и наиболее престижным является именно гуманитарное образование, основанное на национальных традициях. Американские ученые открыто пишут, что успех евреев в науке обеспечен именно двухтысячелетней историей преподавания Ветхого завета и норм иудейского права. Марджани по примеру Ибн Рушда (Аверроэса) понимал истинное знание, как идущее от двух источников: от Бога и от практических исследований. Не он пришел к этому выводу, но он обосновал возможность новшеств в мусульманском мире, как происходящих по воле Бога. Он блестяще теоретически и практически решил задачу, как оставаться мусульманином, верным духу Корана, и принимать на себя все новшества современного мира. Татарину рубежа веков эта истина была понятна. Боюсь, что трудно сказать то же самое о наших обрусевших, но европеизированных современниках или об истинных мусульманах, живущих по нормам средневекового домостроя.

Стали ли наши современники умнее, прочитав несколько книг, излагающих европейские теории? Не знаю. Но знаю точно, что у нас нет богослова, равного Марджани, который понятным и доказательным языком объяснил нам права и обязанности современного мусульманина и то, почему утрата религии предков ведет к утрате части самого себя. Не будем заблуждаться: чем массовое крещение ордынских или казанских феодалов и их челяди отличается от массовой русификации советской и постсоветской эпохи? И те, и другие утратили смысл оставаться в рядах последователей своей веры и культуры. И в середине XIX века существовали все более обрусевавшие роды (вспомним тех же Хальфиных и Ибрагимовых, и особенно Нигматуллу Ибрагимова, ставшего Львом и автором песни «Во поле березонька стояла»). В начале прошлого века Гаяз Исхаки с тревогой писал об обрусении татарских рабочих Москвы. Марджани и Гаспринский лично боролись с Ильминским, чья система ассимиляции угро-финнов, татар и казахов была блестяще использована в советское время. И не будем обольщаться: разница между второй половиной XIX века и второй половиной века XX была лишь в масштабах проблемы, а не ее сути. Впрочем, эти обрусевшие татары, как и обрусевшие представители других народов, станут основной силой, развалившей Российскую империю, которую пытались сохранить Ильминский и Победоносцев.

Зачем образованный христианин читает Священное писание, иудей — Тору, мусульманин — Коран и труды богословов? Затем, чтобы найти ответы на вечные вопросы. Суть человечества почти не изменилась, а время пророков и великих мыслителей прошло. Для того чтобы понять суть своей религии, католики изучают труды Фомы Аквинского, а мы, татары, покупаем копеечные книжки современных проповедников. Не лучше ли ознакомиться хотя бы с одним трудом Газали, или имама Бухари, или, наконец, Марджани, или Фахретдина? Чтение их не будет легким, но разве сотни тысяч татар с высшим образованием не привыкли к изучению научных трудов? В начале прошлого века будущий муфтий Риза Фахретдин написал блестящую книгу "Дини вэ иджтимагый мэсьэлелэр" ("Религиозные и общественные вопросы"), где показал, как нужно совмещать нормы Ислама с реалиями повседневности. Ведь у каждого рождается вопрос: а не противен ли мой поступок, моя уступка современным политическим реалиям моей совести? Неужели мы действительно считаем, что тысячетрехсотлетняя Исламская цивилизация не накопила великих духовных сокровищ, великих истин? Так почему же мы о них практически ничего не знаем? Их знали наши великие от Кул Гали до Хади Такташа. А может быть, поэтому наш народ и не в состоянии пока дать жизнь новым великим мыслителям, писателям и ученым? Что же, прошло 250 лет прежде, чем на смену великому поэту и мыслителю Мухаммедьяру пришел великий реформатор веры Курсави. Мы подождем, но этот час пробуждения не наступит никогда, если мы не поймем величия Кул Гали и Курсави, Марджани и Акчуры, Дардменда и Такташа. Зачем же мы по пятнадцать-восемнадцать лет изучали наследие чужих народов, если мы не можем понять наследие своего народа? Чем же мы лучше шакирдов тех медресе, которых высмеивал Тукай, как не знавших ни веры, ни совести, ни добра, озабоченных лишь проблемами материального достатка?

Основная заслуга Марджани заключалась в том, что он создал основы татарской науки, как автономной отрасли знаний, обладающей своей методологией и системой доказательств. В отличие от калама, основывавшегося прежде на спекулятивном знании, Марджани стремился к логическому обоснованию и аргументации своих выводов на основе практики. Марджани в совершенстве овладел абстрактным понятийным аппаратом и научным инструментарием мусульманского мира. Он считал только арабский язык приспособленным для ведения богословских дискуссий. Марджани заявлял, что тюркский язык еще недостаточно разработан и в нем отсутствуют необходимые научные термины.

В 1850г. в 32 года Марджани стал имамом и мударрисом 1-го прихода Казани. С момента падения Казанского ханства ни один из виднейших улемов—татар не жил в Казани. Условия крупной городской общины, обладавшей значительным капиталом, сетью мечетей и медресе представляли возможности для реформаторской деятельностью, не сравнимые с условиями изолированных деревень. Казань находилась в центре татарских территорий, ее экономическое влияние распространялось и на регионы внутренней России, источником культурного влияния был такой крупнейший центр образования, как Казанский университет. Фактически превращение Казани в экономический центр татарского мира подготовило условия для ее превращения затем и в культурный центр.

По мнениям последователей, Марджани суждено было вдохнуть Новую жизнь, жизнь духовную в бывшую столицу казанских ханов, а тогда — столицу экономическую. Именно с Марджани начинается история Казани как духовной столицы татар. Последователи Марджани и исследователи особо отмечали независимый характер великого ученого. До этого все городские медресе находились под патронажем одного конкретного бая, фактического хозяина махалли, который вмешивался и в их внутреннюю жизнь. Марджани впервые удалось создать классический тип медресе, в котором мударрис являлся абсолютно самостоятельной фигурой. Сам факт согласия ряда баев финансировать медресе, вопреки сопротивлению традиционных хозяев первой махалли Юнусовых, в лице купца-миллионера Ибрагима Юнусова, является важнейшим показателем изменений в структуре традиционной общины. Отметим, что создание такого новометодного медресе как «Хусаиния» также происходило под откровенным диктатом Ахмед Гани бая Хусаинова в вопросах метода преподавания. Вместе с тем, Марджани отказался от другого способа подчинения себе, использованного шейхом Зайнуллой Расули. Формально будучи шейхом, он отказался брать мюридов. Таким образом, Марджани действительно создал новый тип взаимоотношений между мударрисом и главою прихода и между учителем и учениками. Модель Марджани представляла собой, прежде всего, модель научную и образовательную. Он создал на базе медресе мутаваллият (попечительский совет) и получил санкцию на его существование в Духовном Собрании, то есть вывел медресе из-под подчинения конкретному баю. Это был первый случай такого рода в Казани.

Несмотря на сопротивление почти всех казанских мулл и ряда баев, Марджани реформировал свое медресе, где основное внимание уделялось изучению Корана, хадисов, истории Ислама, жизни Мухаммада (сира), философии, риторики, морали и права. Он стремился привлечь внимание студентов к современным трудам, таким, как произведения турецкого писателя Ахмада Мидхата. Однако учащиеся считали это абсолютно бесполезным. Они требовали преподавания логики и калама. В итоге, Марджани был вынужден вернуться к программе, мало отличающейся от бухарских стандартов.

В 1860-е гг., в условиях буржуазных реформ в России, Марджани и его ученик Хусаин Фаизхани выступили с проектом создания группы одновременно светской татарской элиты и духовенства, обладающего основами современных научных знаний. Смерть муфтия Габдулвахида Сулейманова в 1862г. создала вакуум власти среди мусульман миллета Оренбургского Духовного Собрания и потенциальную возможность для реформ. Марджани стремился занять пост муфтия. В таком случае проект медресе являлся одной из составляющих реформы Духовного Собрания. По первому проекту Фаизхани 1862-1863гг. предусматривалось создание 10-ти классного медресе. Фаизхани прямо писал, что «европейским языкам, географии, медицине и естествознанию обучаются на русском языке, а остальным предметам – на тюркском». В медресе должны были преподаваться мусульманская юриспруденция и арабская филология. В первые три года обучение предполагалось совместным. Затем медресе делилось на два отделения. Учащиеся духовного отделения становились муллами без сдачи экзамена в Духовном Собрании, причем они фактически приравнивались к русскому духовенству и освобождались от налогов и службы в армии. Тем самым, образовывалась бы группа имамов и мударрисов, полностью независимая от произвола верхушки Духовного Собрания и принадлежавшая к привилегированным слоям общества, то есть имевшая признанный государством статус. Вторая группа должна была получать образование по образцу русской гимназии и иметь право поступления в университет. Фаизхани писал, что «после выхода из университета эти шакирды, сердца которых озарены лучом ислама, а сами воспитаны в духе мусульманского благочестия, могли бы оказать большую заслугу мусульманам».

Так как проект Фаизхани не был осуществлен, но правительство все-таки создало светское учебное заведение для подготовки мусульманской интеллигенции в Казани – Казанскую Татарскую Учительскую школу в 1876г., то Марджани занял в ней место преподавателя Ислама. Деятельность Марджани в качестве вероучителя в КТУШ вызвала протесты практически всего мусульманского населения Казани. Фактически только санкционирование им, в качестве ахуна Казани, мусульманского характера КТУШ давало возможность для поступления и обучения там мусульман. Марджани говорил: «Я хожу в Школу для того, чтобы воодушевлять учеников. Правда, что мы были причиной открытия этой школы, но наше предложение было в другом. В свое время правительственные чиновники обещали нам, что в Школу будут приниматься только шакирды, достигшие уровня изучения «Таузыйха» и «Муллы Джаллала» и потом они будут выполнять обязанности имамов». Таким образом, стремился возродить проект Фаизхани 1860-х гг., если не на уровне гимназического, а затем и университетского образования, то хотя бы на уровне центра подготовки одновременно учителей и мударрисов. Марджани был противником параллельного существования министерской школы и мектеба и стремился к их объединению в лице мударриса и учителя одновременно. Реально почти никто из выпускников Татарских Учительских Школ не стал имамом.

Марджани приготовил сотни миссионеров Ислама, которые вели затем непримиримую борьбу за сохранение и упрочение веры в качестве имамов, редакторов газет, лидеров благотворительных обществах, писателей, гласных городских Думах. Среди его учеников стоит упомянуть автора первой новометодной азбуки на татарском языке Шакиржана Тагири, адвоката, городского деятеля, депутата I Государственной Думы, члена ЦК партии «Иттифак» и редактора первой татарской газеты Казани «Казан мюхбире» Саид-Гирея Алкина, видного городского деятеля и одного из лидеров Казанского бюро «Иттифака» Мухаммед-Садыка Галикеева. Именно Марджани теологически открыл в мусульманском мире дорогу Исмагилу Гаспринскому с его идеей создания нации мусульман России по европейскому образцу.

В 1880г. Марджани осуществил поездку в хадж. В Стамбуле он был принят высшими чиновниками оттоманского государства, включая Шейх-уль-Ислама Ахмеда Асгата, министра юстиции Джавдата пашу, министра внутренних дел Гасыма пашу и брата шерифа Мекки Гауна бине Мухаммеда бине Гауна. С последним Марджани обсуждал постановку образования среди татар и распространение среди них европейского просвещения. Он критиковал постановку образования в Турции за излишнюю европеизацию. Марджани намеревался встретиться и с министром просвещения Мунифом пашой, но тот был смещен с поста именно в эти дни.

Фактически турецкие чиновники принимали Марджани, как лидера мусульманской общины России. Ему даже была предложена встреча с султаном, однако улем отказался. Уровень приема Марджани властями Османской Империи был беспрецедентен по сравнению с любым другим представителем миллета в данный период. Вместе с тем, этот прием адекватно отражал статус Марджани как духовного лидера. Если в вопросах теологии и догматики противники Марджани вели с ним дискуссию, то его идеи в сфере единства мусульман миллета Оренбургского Духовного Собрания разделялись абсолютным большинством нации.

Марджани создал первую документальную картину истории булгаро-татарских государств, органов самоуправления, основных населенных пунктов, мечетей и улемов. Тем самым, он определил месторасположение татарской нации в координатах пространства и времени. Локализация метрополии нации на территории Казанского ханства и утверждение о татарской идентичности казанских ханов являлись важнейшей предпосылкой для татаризации всего нерусского населения как наследников былой государственности.

Ш. Марджани утверждал, что чуваши, марийцы и другие угро-финские народы края ранее исповедывали Ислам. Он отождествлял термин «русский» с термином «христианин», подчеркивал неглубокий характер проникновения догматов Христианства среди нерусских народов Поволжья, которые фактически смешивали основы язычества и Христианства в единую религию. Русские исследователи в XIX веке принадлежности элиты местных народов к Исламу. Таким образом, исламизация местных угро-финских народов могла рассматриваться как восстановление статус-кво эпохи Казанского ханства. В этом аспекте заявление Марджани о том, что татары составляют единую нацию, нужно рассматривать именно с точки зрения не этнического, а гражданского национализма. Татарская нация – миллет обозначала у Марджани самоназвание религиозной общины, сложившейся в составе предыдущих тюркских государств на территории ныне Европейской России и Сибири.

Трудно полностью достоверно оценить тот научный прорыв в сфере истории татар, который совершил Шигабетдин Марджани. Никогда ранее и никогда потом в татарской истории не было историка, оперировавшего столь широким объемом источников, зачастую нам уже недоступных. Марджани охватил своими изысканиями большую часть территории этноса казанских татар, тем самым впервые создав общенациональную историю. До него и в течение всего доджадидского периода можно говорить либо о средневековой научной традиции (всемирные истории, общемусульманские энциклопедии, полусказочные истории) или истории локальные, часто переходящие в этнографию (Р. Фахретдин, К. Насыри).

По мнению современного американского историка Юлая Шамиль оглу: «взгляды, впервые появившиеся в трудах Марджани, были целиком приняты в современных исследованиях по генезису и истории казанских татар. Вера в континуитет традиции Волжская Булгария – Золотая Орда – Казанское ханство является символом веры, как для ученых, так и для политиков... Различные темы, подчеркнутые Марджани, такие как внутренние распри как основная причина падения древних государств, таких как Казанское ханство, стали частью общего исторического сознания рядовых казанских татар».

Основным историческим трудом Марджани является шеститомная биографическая хроника «Вафийат аль-аслаф ва тахийат аль-ахлаф». Она представляет собой одновременно единственный труд классической мусульманской историографии у татар и работу, содержащую биографии татарских правителей и улемов.

Если «Вафийат» носит во многом компилятивный характер, то в «Мустафад» у Марджани в истории родного татарского этноса видно доскональное знание местного материала. Несомненно, что положительную роль сыграло его личное знакомство с описываемыми местностями. Таким образом, исследуя историю Казани и Заказанья, он закладывает и основу истории региона. Марджани представляет картину умственной жизни целого ряда таких татарских местностей как Каргала, Бугульма, Агрыз, Белебей, Мензелинск, Стерлитамак, Стерлибаш и ряда других. Марджани пользуется методикой, по которой значение прошлого определяется его результатами в настоящем. Второй том «Мустафад» основывается на документах, описывающих деятельность предшественников современных Марджани деятелей. Приведение имен учеников, соответственно мусульманской биографической традиции, дает возможность понять направление преподавания в конкретных медресе, научные школы, традиции свободомыслия или консерватизма. Труды Марджани фактически представляют уникальный справочник по духовной жизни татарского мира, позволяющий получить информацию о сложнейшем характере учебных, имущественных, родственных отношений, связывавших татарское духовенство между собой и с мурзами-землевладельцами и буржуазией.

Гениальность Марджани заключается в том, что он сумел соединить в одно целое и общемусульманскую историю, и историю казанских татар. Описание подъема общественной и культурной жизни татар на началах частной инициативы конкретных лиц, в отсутствие собственной государственности, является величайшей заслугой Марджани. Эта модель была в дальнейшем развита и Гаспринским, начиная с его статьи «Русское мусульманство».

В советский период при анализе личности Марджани прежде всего, как просветителя и историка, уделялось недостаточное внимание его деятельности как модернизатора Ислама и реформатора исламского образования. В отличие от Гаспринского и джадидов, он никогда не стремился создать всеобщую начальную школу. Марджани ставил своей целью образование национальной элиты. При этом, с точки зрения Марджани, такого рода элита должна была обладать высоким уровнем знаний в исламской догматике. Если джадиды выдвигали идею создания преимущественно светской нации по европейскому образцу, то Марджани был сторонником создания миллета по классическому мусульманскому образцу. Если Гаспринский рассматривал светскую интеллигенцию как основную группу национальной элиты, то Марджани такую роль отводил духовенству. Идея миссионерства и стремление исламизировать нерусское населения края у Марджани не имеет аналогов в деятельности джадидов. Вместе с тем, идеи гражданского равноправия мусульман, признания их обязанностей перед российским государством, овладения русским языком и основами знаний о российском законодательстве, обучения мусульманской элиты в правительственных учебных заведениях объединяют Марджани и Гаспринского. В отличие от таких улемов, как Утыз-Имяни (аль-Булгари), ваисовцев и традиционалистов, Марджани был сторонником определенной степени интеграции мусульманского татарского миллета в структуры российского государства. Стремление Марджани занять пост муфтия является ярчайшим примером его гражданской позиции.

В медресе Марджани требовал изучения Корана и хадисов в подлинниках, а не в толкованиях, параллельно изучая при этом историю и географию исламского мира. Для него татарский мир в религиозном отношении оставался частью «дар уль-Ислам», одновременно являясь частью российского государства. Марджани понимал истинное знание, как идущее от двух источников: от Бога и от практических исследований. Он обосновал возможность нововведений в мусульманском мире, как происходящих по воле Бога. Марджани теоретически и практически решил задачу о сохранении мусульманской идентичности при одновременном рассмотрении мусульман России как граждан российского государства и субъектов мирового развития. Тем самым, он фактически заложил основы татарской идентичности джадидской эпохи, что доказывали авторы сборника «Марджани». Механизм изменения статуса мусульман до достижения гражданского равноправия Марджани, как и позднее джадиды, видел в овладении ими основ гражданской культуры, светских наук и изучении языка администрации. При этом реформа касалась общественных учреждений, включая приобретение автономии Духовным Собранием, но не затрагивала исламскую догматику.

Своей независимостью и своими знаниями Марджани сыскал редкую ненависть как казанских баев и мулл, так и местных чиновников. Его медресе поджигали, его объявляли вероотступником, после поездки в хадж вызывали на допросы жандармы. Но именно к нему приезжали крупнейшие европейские востоковеды, а в Стамбуле его принимали как духовного лидера мусульманской общины России. Марджани никому не кланялся, и его считали гордецом. Он любил красиво одеваться, иметь лучших лошадей. В глазах окружающих он был живым символом знания и глубокого человеческого достоинства. В славные советские годы тень начетчика Насыри почти заслонила память Марджани. Но... мечеть Марджани даже в худшие годы террора оставалась символом Ислама среди татар, а имя Марджани — паролем для всех татар. Он создал нашу историю и наше богословие, то есть объединил разрозненный по племенам народ в единое целое. И пусть мы еще не в состоянии понять роль Марджани как ее понимали в 1915 г., но перед его величием мы почтительно склоняем голову. Потому что путь татар-мусульман — это путь, проложенный Шигаб хазретом.