Гийом Мюссо я не могу без тебя



бет9/19
Дата09.07.2016
өлшемі1.2 Mb.
#186495
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   19

9–

Мадемуазель Хо


Стеклянные слезы

из глаз побежали,

На землю упали

и музыкой стали,

разбившись о камни.

Их серебряный звон

в ангельский, дивный

напев воплощен.
Мишель Польнарефф
Вокзал Сен-Лазар

20 часов 10 минут

Поезд из Руана в Париж прибыл с опозданием на полчаса. Забастовка? Технические проблемы? Авария на путях? Раздраженный и усталый, Мартен не стал искать ответа. Он одним из первых выскочил из вагона. Засунув руки в карманы куртки, накинув на голову капюшон, вставив в уши спасительные наушники и врубив музыку на полную мощность, Мартен нырнул в толпу, стремясь скорее покинуть холодный и бездушный вокзальный перрон. Спускаясь по эскалатору, почувствовал, что сзади какой-то тип напирает на него. Повернулся и увидел позади себя огромного мужчину азиатской внешности, по комплекции похожего на борца сумо. Кажется, он не слишком уютно чувствовал себя в изящном итальянском костюме, в черных очках, будто только что сошел с экрана из фильма Джона Ву. Потом из-за квадратной спины сумиста вынырнула изящная фигурка с кошачьими повадками в черном объемном непромокаемом плаще. Молодая женщина с манерами великосветской дамы спустилась на ступеньку ниже, чтобы оказаться лицом к лицу с полицейским. Музыка звучала у него в ушах, но он понял по губам то, что она ему сказала:

– Добрый вечер, мистер Бомон.

Мартен снял наушники и, прищурившись, посмотрел на нее. Кого-то она ему напоминала.

– Муун-Джин-Хо, – представилась она, протягивая ему руку.

Сначала сложно выговариваемое имя не вызвало никаких ассоциаций, а потом: так это же мадемуазель Хо, Сеульская пантера!

– Мне кажется, нам есть что сказать друг другу, мсье Бомон. Впрочем, если позволите, я буду называть вас Мартен.

Он нахмурился. Какое-то время молча смотрел на протянутую руку симпатичной кореянки, прежде чем решился коснуться ее.

– Дайте мне как-нибудь знать, – попросила она, придвигаясь к нему поближе, – что вы не утратили способность разговаривать.

Мартен кивнул, даже не улыбнувшись. Он-то знал, что эта милая дама была вовсе не такой уж безобидной, как казалось на первый взгляд, за милыми манерами и шармом скрывался железный характер и твердая воля. Среди полицейских мадемуазель Хо имела серьезную репутацию. В прессе сообщения о ней появились лет пять назад, когда она работала в штате генерального прокурора Сеула: руководила отделением из пяти десятков сыщиков. Им удалось обезглавить триады и посадить за решетку основных главарей корейской мафии. Она блестяще подготовила и провела операцию «Чистые руки», в результате которой Сеул удалось очистить от части криминальных группировок, контролировавших путем шантажа и рэкета проституцию и запрещенные азартные игры. Этот успех превратил ее в героиню хроники, но, к сожалению, привел к тому, что с тех пор она вынуждена была постоянно находиться под охраной телохранителей, поскольку мафия поклялась отомстить ей. Мартен знал, что теперь Хо работает на американскую страховую компанию «Ллойд бразерс», одну из самых крупных в мире.

– Обещайте поужинать со мной, – попросила кореянка ласковым тоном. – Всего лишь ужин, чтобы убедить вас.

– В чем?


– А у вас, оказывается, есть голос.

– В чем вы хотите меня убедить?

– Поработать на меня.

– Я ни на кого не работаю, – заявил Мартен.

– Вы работаете на государство, которое не ценит ваш труд.

Он повернулся к ней лицом. На платформе было полно народу, но могучая фигура сумиста, казалось, как ширма ограждала их от напора толпы.

– Хорошо, я прошу вас поработать со мной, – произнесла кореянка. – И тогда, может, на двоих у нас будет один шанс…

– Какой шанс?

– Задержать Арчибальда Маклейна.
«Бентли» с тонированными стеклами пересек улицу Сен-Лазар, свернул на бульвар Османн, затем направился к площади Согласия. Салон сверкал свежестью и изыском. Громила в черных очках за рулем вел машину очень аккуратно, благоговейно слушая концерт Баха в превосходной записи, с отличным звуком. Мартен на заднем сиденье, погрузившись в свои мысли, смотрел, но не замечал проносившиеся мимо деревья, опутанные синими неоновыми лампочками, превратившими Елисейские Поля в лазурный поток, устремленный к центру города. Мадемуазель Хо, расположившись рядом, украдкой наблюдала за ним. Она отмечала слишком длинные волосы, неухоженную трехдневную щетину, меховой ободок вокруг капюшона его парки защитного цвета, который он так и не снял с головы, открытый вырез свитера, достаточно глубокий, чтобы догадаться, что за татуировка украшает ключицу, а также кусочек пластыря, приклеенный под губой. Она нашла в нем сходство с печальным принцем, чей загадочный облик отмечен романтической и суровой красотой, а измученная душа мечется в поисках несбыточного. Ненадолго ей удалось перехватить взгляд Мартена. В когда-то темно-синих его глазах мелькнула притягательная сила, какая встречается у мужчин, которым надоело соблазнять и нравиться женщинам, но они не перестали быть привлекательными и сохранили не только интригующую брутальность, но и интеллект.

Машина пересекла Сену и свернула направо, на набережную Орсэ, потом двинулась по набережной Бранли, выехала на проспект Сюффрен.

Мадемуазель Хо неожиданно сообразила, что ее трясет от холода. Бывало, что она противостояла самым свирепым мафиози, знала, как вести себя с опасными гангстерами, издевалась над наемными убийцами, выслеживающими ее по заданию мафии. Но никогда она не дрожала так, как сейчас, в этой машине, рядом с этим типом. Ей стало страшно, она испугалась самой себя, испугалась озноба, который охватил ее так некстати. Не зря ей платили огромные деньги за способность видеть людей насквозь, понимать их душевные раны, ощущать надлом. Теоретически она знала Мартена как облупленного: вот уже несколько месяцев, как страховая компания, на которую она работала, установила слежку за молодым полицейским. Мадемуазель Хо досконально изучила его досье, читала его электронную почту, имела доступ к жесткому диску компьютера, прослушивала телефонные звонки, как по служебным делам, так и личные. Она была на шаг впереди и уверенно чувствовала себя в любых условиях, но единственное, чего не могла предусмотреть, так это магнетического воздействия, исходящего от Мартена и вовлекающего ее в свое поле.

Она прикрыла глаза и попыталась подавить в себе зарождающееся чувство. Знала, что часто эмоции становятся опаснее, чем пуля девятого калибра, и могут причинить больше вреда, чем острое лезвие ножа.

«Бентли» остановился на Марсовом поле. Сумист выскочил из машины, услужливо открыл дверцу, потом она мягко захлопнулась за их спиной.

Было холодно. Температура опустилась ниже нуля, а ледяной ветер разносил в воздухе капли дождя вперемешку со снегом.

– Надеюсь, у вас не закружится голова на высоте, – сказала кореянка, указав на Эйфелеву башню, украшенную синими лампочками, символизирующими цвета объединенной Европы.

Мартен закурил сигарету, напрасно надеясь этим хоть как-то согреться, и выпустил колечки серого дыма.

– Нет, – вызывающе ответил он. – Мне даже нравится смотреть на все свысока.
Мартен послушно следовал за кореянкой к платформе, на которой стояла башня, к навесу для отдельного входа в ресторан «Жюль Верн». Лифт доставил их на второй этаж, где располагался знаменитый ресторан «железной дамы». Метрдотель провел их по галереям, протянувшимся вдоль всех четырех ее опор и сходившимся к центру, отдаленно напоминая очертания мальтийского креста. Ковер кофейного цвета, скромный рояль, изысканные итальянские кресла и панорама, от которой захватывало дух. Волшебное место. Столик, где они устроились, располагался в той стороне, откуда открывался вид на площадь Трокадеро в праздничном убранстве.

Они быстро сделали заказ, а потом мадемуазель Хо открыла сумочку, достала оттуда прямоугольный конверт песочного цвета и протянула его Мартену. Он вскрыл его и увидел чек на свое имя от страховой компании «Ллойд бразерс» на сумму 250 000 евро.

Десять лет безупречной службы в полиции.
Мартен (отодвигая от себя конверт с чеком ): Скажите честно, что все это значит?

Мадемуазель Хо: Можете считать это авансом. Первый взнос в благодарность за то, что вы согласитесь уйти из полиции.

Мартен сидел как громом пораженный, рассеянно глядя перед собой в тарелку с маринованной семгой и традиционным гарниром «лимон, икра, водка», в то время как кореянка наслаждалась каждым кусочком морского гребешка на блюде.



Мартен: Чего конкретно вы от меня хотите?

Мадемуазель Хо: Я уже вам говорила. Хочу, чтобы вы мне помогли задержать Арчибальда.

Мартен: Почему я?

Мадемуазель Хо: Потому что вы единственный полицейский, кто видел его в лицо. Ночи напролет вы пытаетесь залезть к нему в душу и понять ход его мыслей. Вы уверены, что ваша жизнь загадочным образом переплетена с его судьбой, и встреча неизбежна…

Мартен: Откуда вы это знаете?

Мадемуазель Хо (поднося к губам бокал с розовым шампанским ): Буду с вами откровенна, Мартен. Я знаю о вас все: размер лифчика вашей бабушки, вашей первой учительницы, любой поступок и проступок по службе, пустоту в вашей личной жизни, уныние и скуку в вашей душе, марку сигаретной бумаги, в которую заворачиваете травку, и адреса предпочитаемых порносайтов.

Он усмехнулся. Вот уже пару месяцев, как Мартен заметил за собой слежку и понимал, что в его компьютере появился «жучок». Поначалу грешил на следствие, проводимое секретной службой, и постарался оградить от прослушки самое основное: Нико, малышку Камиллу, свое секретное досье на Арчибальда. Пусть кореянка думает, будто знает о нем все, но она прошла мимо тех вещей, которые в его жизни действительно что-то значат. Та догадалась, что пошла ложным путем. Не следовало добиваться согласия на сотрудничество, пытаясь смутить его подобными заявлениями. Тогда она выложила козырную карту.



Мадемуазель Хо: Вы полагаете, что знаете о Маклейне все, однако заблуждаетесь.

Мартен (безучастным тоном ): Я вас слушаю.

Мадемуазель Хо: Вы считаете, что Арчибальд похититель, отмеченный печатью гения, а для нас он просто грабитель.

Мартен нахмурился.



Мадемуазель Хо: Официально мы не признаем кражу объектов культурного наследия как самостоятельный вид похищения с целью выкупа. Признать это – означало бы вызвать повышенный интерес и спровоцировать волну преступлений. В нашей среде об этом предпочитают не говорить, и никто не нарушит запрета. Никакая страховая компания и ни один музей не заплатит выкуп, чтобы вернуть культурный объект на место.

Мартен (пожав плечами ): Что вы мне рассказываете? Я это знаю, но тут – другой случай…

Мадемуазель Хо: Вы так думаете? Маклейн преуспел в этом деле. За исключением некоторых полотен, с какими не хочет расставаться, он крадет картины с целью перепродажи и через посредников договаривается со страховыми компаниями за очень приличные деньги вернуть награбленное. Но самое интересное в том, как Маклейн использует полученные гонорары…

Она замолчала, специально выдерживая паузу, оставив собеседника в мучительном ожидании окончания предложения. Мартен пытался притвориться равнодушным, делая вид, будто с удовольствием вкушает нежнейшее мясо лангуста, запеченного с трюфелями. Потом он стал рассматривать кореянку, словно перед ним находилось произведение искусства в музее. Ее кожа была удивительно светлой, почти розовой. Длинная и гибкая, с точеной фигурой, как у манекенщицы, мадемуазель Хо носила короткую черную юбочку куполом и белую блузку. Хрупкая и беззащитная, она больше напоминала Одри Хэпберн, нежели Гонг Ли.



Мадемуазель Хо: Секретным службам известно, что Арчибальд создал и довел до совершенства сложную систему подставных фирм для отмывания денег. Следы перечислений определенных сумм, происхождение которых не вызывает сомнений у спецслужб, замечены на счетах гуманитарных организаций.

Она повернула к Мартену экран своего «Blackberry» и пролистала на сайте американской налоговой службы страницы, где были отмечены соответствующие позиции. Мартен прочел названия типа «Авиация без границ», «Служба санитарной авиации», «Крылья надежды»…

За окном кружили снежинки, потом ветер бросал их на стекло, и они разбивались, стекая капелькой вниз. Кореянка все продолжала что-то говорить, но Мартен не слушал ее. Арчибальд предстал перед ним в новом свете, своего рода Робин Гуд наших дней, использующий страсть к искусству ради благородной цели помощи обездоленным. Его мозг лихорадочно перебирал гипотезы, чтобы ответить на единственный вопрос: какой грех, какую роковую ошибку похититель пытается замолить?

Мадемуазель Хо: Вы что-нибудь слышали о нашей компании «Ллойд бразерс»?

Мартен кивнул. Это одна из известнейших страховых компаний в мире искусств, своего рода конгломерат из страховых компаний и маленьких фирмочек. За несколько лет ей удалось поглотить конкурентов и обеспечить себе практически монополию, забирая все крупные контракты на рынке.



Мадемуазель Хо: В последние пять лет основная статья расходов «Ллойд бразерс» – покрытие ущерба, связанного с деятельностью Арчибальда.

Мартен (пожав плечами ): Допустим, но это – не моя проблема.

Мадемуазель Хо: В этом году его налеты умножились, компания оказалась в сложной финансовой ситуации, нам приходится истощать резервный фонд и нести убытки на десятки миллионов евро.

Мартен: Да, но финансовый кризис коснулся всех.

Мадемуазель Хо (стараясь подавить в себе раздражение ): Мы больше не намерены это терпеть, и ФБР тоже. Мы работаем рука об руку с федералами, чтобы покончить с проблемой под названием Арчибальд Маклейн.

Мартен: А как, мне бы хотелось знать, вы собираетесь взяться за это?

Мадемуазель Хо: Наша компания согласилась обеспечивать охрану знаменитого бриллианта «Ключ от рая» на аукционе во время торгов в Сан-Франциско. Как и вы, я считаю, что он непременно будет пытаться выкрасть его, но ему это не удастся, если вы окажетесь рядом и помешаете этому.

Не дав ему опомниться или задать вопрос, кореянка положила на стол авиабилет.



Мадемуазель Хо: Я работаю в тесном взаимодействии с ФБР, и мне бы хотелось, чтобы вы стали моим напарником в данном деле. Вы принимаете мое предложение или отказываетесь от него, но у вас только четверть часа для принятия решения. Дольше я ждать не намерена.

Мартен посмотрел на билет: авиарейс в Сан-Франциско, в один конец, дата вылета – послезавтра. Да, кореянка действует решительно: своего рода пари, а она не привыкла проигрывать. Но у Мартена был спрятан в рукаве козырь.



Мартен: Мне нужна аккредитация от местных властей на ношение оружия на территории США, в виде исключения. Я хочу быть уверен, что в случае надобности смогу сам задержать Арчибальда Маклейна.

Мадемуазель Хо: Нет, это невозможно.

Мартен: Послушайте, в этой стране обо всем можно договориться, в этом ее сила и ее слабость.

Мадмуазель Хо: Это невозможно.

Мартен: Вы в силах подключить ФБР и даже мобилизовать американскую армию, но вы не сможете арестовать Арчибальда, по крайней мере не будете уверены, он ли это на самом деле. Вы ничего не знаете ни о прошлом Маклейна, ни о том, что толкает его на преступления. Не понимаете, за что зацепиться, у вас нет на него ничего серьезного. А вот у меня…

Он достал из кармана маленький прозрачный полиэтиленовый пакетик, похожий на те, в которые собирают вещественные доказательства. Внутри лежала этикетка от бутылки шампанского.



Мартен: У меня есть то, чего у вас нет и быть не может на Арчибальда: отпечаток его пальца.

Мадемуазель Хо посмотрела на него с любопытством и с недоверием.



Мартен: Полгода назад Маклейн прислал мне в подарок бутылку шампанского. То ли провокация, то ли игра с его стороны, не известно. В любом случае он постарался оставить там один очень четкий отпечаток. Такого отпечатка нет ни в одной базе данных, я единственный, кто им владеет. Я проверил в электронной картотеке дактилоскопических отпечатков, куда у меня есть доступ. Но надо еще проверить по Еврокард и особенно в базе ФБР.

Кореянка протянула руку в надежде, что Мартен передаст ей пакетик, но так и застыла, поскольку он не торопился. Их взгляды встретились, и Мартен предложил ей окончательное условие сделки.



Мартен: Отпечаток в обмен на аккредитацию федералов и разрешение арестовать Арчибальда на территории Соединенных Штатов.

Он поднялся из-за стола, так и не притронувшись к шоколадному суфле, и предупредил:

– Учтите, я не могу дать вам четверть часа на размышление. Только пять минут.

10–

В вихре жизни



Ну вот и пришла нам пора расставаться.

Жизнь ураганом пронеслась,

И мы продолжаем в вихре вращаться,

Крепко за руки держась,

Крепко за руки держась…

Музыка Жоржа Делерю, Слова Сируса Бассиака (Серж Резвани)
Эйфелева башня

Ресторан «Жюль Верн»

22 часа 03 минуты

Мартен шел к выходу в сопровождении метрдотеля. Шагая мимо стеклянных дверей, ограждающих святая святых – кухню, он, вопреки правилам, заглянул в запретный храм чистоты, открыл холодильник и прихватил с собой бутылочку колы, прежде чем покинуть ресторан.

В лифте он застегнул «молнию» своей парки до самого верха и вставил в уши наушники с обычной музыкой – душераздирающий, агрессивный рэп, полюбившийся ему с 90-х годов, когда он был лицеистом, потом студентом. Все те же самые песни, ставшие культовыми: «Я нажимаю на гашетку», «На Париж падают бомбы», «Брось свой пистолет»… Это была его музыка, музыка подростка из захолустья. Своего рода фристайл, позволявший накопившейся злобе вылиться наружу или угаснуть, рассеяться. По крайней мере, уж точно эта музыка была не для тех, кто торчит в ресторанах во время свадебного путешествия.
Вдоль и поперек Марсова поля гулял ледяной ветер. Мартен потер руки, чтобы согреться, и сделал несколько шагов в сторону набережной Бранли. Его неудержимо влекло к воде, он ступил на мост д’Иена, соединяющий Эйфелеву башню с площадью Трокадеро. Отсюда, в кромке воды по берегу Сены, Мартен увидел качающиеся на волне лодки и отражение множества пляшущих огоньков. Снежинки продолжали порхать в воздухе, хотя они уже не походили на пушистые звездочки, а больше напоминали кокаиновую пудру.

Он вынул из кармана билет на самолет, который предусмотрительно захватил с собой со стола в ресторане.

Сан-Франциско…

Всего лишь намек, легкое упоминание об этом городе приводило Мартена в трепет, вызывая противоречивые чувства: сначала обманчивое томление ностальгических чувств, потом разрушительную, как цунами, волну воспоминаний, из-за которой он терял контроль над собой.

И вот опять. Ощущение пустоты вокруг, перед глазами пропасть, на дне ее – несколько дней давно ушедшего лета. Непонятно, было ли это в действительности, или он выдумал сказку, но только тогда, единственный раз в своей жизни и только в объятиях Габриель, он понял, что такое любовь. Почему же любовь сильнее самого крепкого наркотика? Почему приносит столько страданий?

Мелодия Варварской оргии вернула его в реальность. Он узнал эту песню из старого фильма Трюффо, даже вспомнил ее название: «В вихре жизни». Да, это правда. Жизнь, она такая и есть… Подчас это вихрь, водоворот, головокружение, которые приводят в восторг, как в детстве, когда катаешься на карусели. Иногда это вихрь, упоение от любви, когда засыпаешь, держа друг друга в объятиях, потому что кровать слишком узка для двоих, а потом завтракаешь в полдень, поскольку вся ночь была посвящена любви.

Бывает, что этот вихрь, как мощный тайфун, старается увлечь в водовороте и утащить на самое дно, а ты, как в утлом суденышке, захваченном бурей, понимаешь, что придется в одиночку противостоять штормам.

И тогда тебя одолевает страх.


– Мартин!

Он услышал, как кто-то сзади зовет его по имени, произнося на английский манер: Мартин. Мартен оглянулся. То была мадемуазель Хо в сопровождении своего охранника. Она делала ему знак рукой, подзывая к себе. А он, собственно, и не сомневался, что она согласится. Мартен выиграл право охотиться за Арчибальдом на американской земле, право продолжить дуэль против самого опытного грабителя в мире – единственную цель для себя, какую считал важной и которая не позволяла ему пойти ко дну и окончательно зачахнуть. Только она и придавала смысл его жизни – единственная вещь на свете, благодаря которой он продолжал верить, что у каждого в жизни есть свое предназначение.

Его предназначение – арестовать Маклейна. Странная уверенность, совершенно необъяснимая, но крепко укоренившаяся в его сознании в последние годы. Мартен точно знал, что рано или поздно это случится, отпечаток пальца на этикетке бутылки шампанского служил тому доказательством. Еще он знал, что этот отпечаток – слишком четкий, обманчиво очевидный, чересчур ясный, чтобы быть случайным.

Конечно, это – приманка. Арчибальд никогда бы так не ошибся. Ведь этот отпечаток не Мартен обнаружил, а сам Арчибальд послал ему.

Отныне правила игры поменялись: теперь не он охотится за Арчибальдом, а Арчибальд ищет возможность заманить Мартена к себе.

Но зачем?



11–

День, когда ты уедешь



Но вот что самое страшное: искусство жизни заключается в том, чтобы скрыть от тех, кто тебе дорог, радость, которую ты испытываешь, находясь с ними рядом. Иначе ты их потеряешь.

Цезарь Павез
На следующий день, вторник, 21 декабря

Парижское отделение полиции

10 часов 40 минут

Когда Мартен уже был готов вручить письмо с прошением об отставке, он почувствовал, как по спине забегали мурашки. Вспомнил, как много лет назад, совсем еще молодым человеком, он впервые переступил порог этого легендарного здания в двух шагах от собора Парижской Богоматери: набережная Орфевр, дом 36.

Тогда он шел по длинному узкому коридору, спускался по исторической лестнице позапрошлого века, надеясь встретить призраков прославленных полицейских, служивших здесь когда-то, в этом особняке, устаревшем и малопригодном для нужд современной полиции, зато сохранившем дух и сильный эмоциональный заряд от тех, кто ходил по этим коридорам и работал когда-то в стенах этих кабинетов.

Десять лет Мартен проработал здесь: сначала в отделе по борьбе с наркотиками, потом в отделе по борьбе с нелегальным вывозом культурных ценностей. За годы дом не стал ему родным, он не нашел тут семью, но все равно ему было тяжело покидать его навсегда.

Через полчаса Мартен вышел из здания. Слепящее солнце заливало светом тротуары на набережной Сены. Он оставил там свой полицейский жетон, оружие и пару наручников. Ему казалось, будто он стоит нагишом у всех на виду. В душе – коктейль из тоски, разбавленной облегчением. Ну вот, он больше не полицейский.

Теперь ему предстоит научиться с этим жить…


Интернат для подростков

Бульвар Порт-Руаяль

15 часов 30 минут

Если смотреть с улицы, дом Соленн похож на огромный теплоход из стекла, простирающий к городу две полукруглые галереи, как руки, словно приглашая войти внутрь. Мартен пересек зеленый дворик, прошел через аллеи небольшого сада, направляясь к гостеприимному зданию. Он приходил сюда раз в неделю вот уже три года подряд.

Холл больницы был просторным и светлым: шестьсот квадратных метров, залитых солнечным светом. Пол покрыт паркетом, лакированным белым лаком, высокие потолки, сверху свешиваются постеры с изображением всевозможных подростковых проблем, которые мешают им приспособиться к жизни в обществе.

Странно, но Мартен чувствовал себя хорошо в этом здании, похожем на что угодно, только не на интернат: просторные помещения, фасад из стекла, прозрачные стены, радующий взгляд окружающий пейзаж – все продумано с одной лишь целью, чтобы у воспитанников не создавалось ощущения замкнутого пространства.

Мартен поднялся на четвертый этаж, который был предназначен для лечения и социализации трудных подростков путем приобщения к искусству. Здесь находились медиатека, кухня, танцевальный зал, музыкальная студия, радиостудия, мастерские.

Не очень-то много на свете вещей, в которые Мартен верил свято, но он точно знал, что искусство лечит, помогает сформировать в себе личность, найти точку опоры в мире, подтолкнуть к творчеству.

Он приоткрыл дверь в художественное ателье и заглянул внутрь:

– Здравствуй, Соня!

– Привет, Мартен! Ты сегодня рано, – ответила ему девушка в белой кофточке.

Она по-приятельски чмокнула его в щеку и пригласила войти в комнату, до предела заполненную работами пациентов. Каждый раз Мартен поражался экспрессивному накалу этих произведений: картины, где в сумрачном вихре витала тень смерти, гипсовые ангелы с надгробных изваяний, падшие ангелы и демоны-разрушители, муляжи иссохших тел больных анорексией, только что поступивших на лечение, а потом те же тела, но через полгода, уже набравшие вес и восстановившие положенные формы. В глубине комнаты друг против друга располагались фигуры ангела и демона. Казалось, они ведут между собой борьбу не на жизнь, а на смерть, и непонятно, кто из них одерживает верх.

– Мартен, поможешь мне переставить эту подставку?

Конечно, он с удовольствием согласился и спросил между делом:

– Она уже освободилась после консультации?

– Да, я ей сказала, что ты будешь ждать ее наверху.

– Пойдешь со мной?

– Мартен, но ты уже большой мальчик!

– Пожалуйста, Соня… Мне нужно сказать тебе кое-что.

Она вышла за ним в коридор, и пока они шагали к лифту, со смехом произнесла:

– Побежали по лестнице, увалень! Кто прибежит последним, тот приглашает в ресторан!

Соня устремилась к лестнице и побежала вверх, на крышу, перепрыгивая через три ступеньки. Мартен бросился вдогонку, еле-еле догнал и остановил, схватив за руки и прижав к стене:

– Послушай, я должен сказать тебе нечто важное.

– Что ты меня любишь? Но ты же знаешь, что это невозможно, у меня есть парень…

– Умоляю, побудь серьезной, – промолвил он, отпуская ее.

– Ну, что ты хочешь мне сказать? Что ты уезжаешь? Но ты должен это сказать не мне, а ей. Скажи это Камилле…


Мартин познакомился с директором детской психиатрической больницы, доктором Соней Хаджеб, три года назад, когда она пришла к нему в офис. Худенькая стройная молодая женщина, похожая на подростка, с черными как смоль густыми волосами, стянутыми на затылке резинкой. Она была немного старше его, носила джинсы и кожаную курточку, жила в Сен-Дени и могла бы сойти за его старшую сестру.

В работе Соня ежедневно сталкивалась с анорексией, булимией, депрессиями и душевными расстройствами, которые часто приводят подростков к суициду. С первой их встречи Мартен почувствовал, что от Сони исходит добро.

– То, что я собираюсь вам сейчас сказать, запрещено законом и противоречит принципам моей профессии.

Таковы были ее слова при их первой встрече. Мартену понравилась, как она сразу приступила к делу, это свидетельствовало о сильном характере и твердой воле.

– И если быть совсем откровенной, я рискую своим местом…

– Тогда зачем вы это делаете?

– Я думаю, что таким образом помогаю одной маленькой девочке почувствовать себя лучше.

Мартен нахмурил брови, он понятия не имел, каким боком это его касалось.

– Вы помните Камиллу?

Он пожал плечами:

– Камилла, Камилла… Я многих знаю с таким именем.

– Женщин, наверное, но не девочек пяти лет…



Мартен на мгновение прикрыл глаза, и сердце учащенно забилось.
Зима 2000 года.

Квартал Де Лют на севере Женевилье.

В ряд друг за другом выстроились длинные, до 200 метров, и высокие, в 20 этажей, дома.

Моросящий дождь, серый, грязный, холодный. Пять часов вечера, но уже темно, как ночью.

Темно-синий «Пежо» останавливается у подъезда корпуса С. Вот трое полицейских, приехавших на задержание подружки арестованного наркодилера, выходят из машины и поднимаются наверх.

Один стучит в дверь квартиры и произносит положенные в подобных случаях слова. Ответа нет. Пистолеты зажаты в руке наготове. Другой выбивает плечом дверь, и они врываются внутрь. Первым в квартиру заходит Мартен.

В спальне на матрасе лежит женщина. Ее трясет озноб, запястья порезаны, зрачки расширены. Домашний халатик весь мокрый от крови и мочи. Рядом с ней на грязной простыне валяются кустарные приспособления для изготовления дозы. Мартен производит осмотр, другие полицейские вызывают «Скорую помощь». Он понимает, что уже поздно. Они не успеют… Она уходит, уходит… Когда приезжают врачи, женщина уже мертва.

Обыск ничего не дает: несколько пакетиков с гашишем, кристаллический кокаин, шприцы…

Паршивый день.

Возвращение в комиссариат Нантера. Бумаги, бумаги… Процедура оформления протоколов, желание сбежать отсюда подальше, хочется выть от тоски, тошниловка. Возвращение домой, бессонная ночь, внезапное озарение – пропустили что-то важное! Опять перед глазами предсмертный взгляд той женщины… Почему она так на него смотрит?

Паршивая ночь.

Мартен встает, одевается, садится в машину и едет в трущобы, на окраину города: окружная дорога, Сен-Кен, квартал Де Лют на севере Женевилье. Сначала бродит пешком по кварталу, расспрашивает типов, подпирающих стены в подземном переходе, «ночных бабочек». Потом поднимается в квартиру. Он что-то ищет, но не знает, что именно. Перетряхивает шкафы, роется в кухне, осматривает уборную. Спускается вниз. Стоит в задумчивости на лестничной площадке. Заглядывает в почтовый ящик, в лифте простукивает стены кабины и потолок.

На улице темно. Холодно. Дождь никак не закончится. Мартен бредет на автостоянку. Старые тачки, ржавые драндулеты, скутеры. Полный доверху мусорный контейнер, грязные пакеты вокруг. Мартен все пытается что-то найти. Или кого-то? Крик! Интуиция подсказывает ему, где искать. Он открывает первый попавшийся мешок с мусором и выгребает наружу содержимое. Дрожь по всему телу. Он здесь! Еще до того, как увидел, Мартен точно знал, что он здесь. В пластиковом пакете из супермаркета он нашел его: ребенок – всего-то нескольких часов от роду, голый, замерзший, завернутый в старый свитер и туалетную бумагу. У него на голове остатки плаценты! Не дышит. Нет, дышит! Мартен даже не пытается вызвать «Скорую». Он заворачивает младенца в свое пальто, укладывает на пассажирское сиденье рядом с собой, ставит на крышу полицейскую мигалку и мчит на восток в сторону Амбруаз-Паре. Кровь на халатике бедной женщины – это не только кровь из порезанных вен на запястье, а кровотечение после родов! Эти скоты из «Скорой» неужели не могли разобраться?! По дороге Мартен звонит в больницу, чтобы предупредить врачей. Он бросает взгляд на ребенка. Это девочка. Он одновременно в ужасе и в восторге от ее маленького тельца. Очевидно, беременность закончилась раньше срока, но сколько времени она провела в утробе матери? Семь месяцев? Восемь?

Вот и больница. Девочку забирают врачи, а ему предстоит заполнить бумаги. Имя, фамилия новорожденной? Мартен пытается вспомнить фамилию матери. Что касается имени – первое, что приходит на ум, – Камилла. Потом он долго ждет в приемном покое, но – ничего, пока никаких прогнозов. Приходит на следующий день. Ему говорят, что ребенок доношенный, но как настоящий наркоман испытывает ломку. Ребенка лечат. Надо ждать. Почему он такой маленький? Наркотики, которые принимала мать во время беременности, снижают функции плаценты, что вызывает задержку развития плода. На следующий день Мартену сообщают, что младенец борется за жизнь. Как бы он хотел бороться вместе с ним! На третий день говорят, что самое страшное позади, проведена дезинтоксикация, ребенок выживет, но у него обнаружен ВИЧ, ему грозят осложнения и пороки развития, неизбежные у детей наркоманов. На четвертый день Мартен не приходит. Он проводит всю ночь после работы в дешевом баре, пьет водку. Камилла – это имя нравилось Габриель, она хотела так назвать свою дочку. На пятый день он не выходит на работу. На шестой день замуровывает воспоминание о Камилле на самом дне подсознания и запрещает себе даже думать о ней.

Проходят годы…

И вот однажды утром Соня Хаджеб появляется в его офисе…
На крыше интерната, под стеклом для защиты от непогоды, обустроили террасу, откуда открывался панорамный вид на город. Множество растений в кадках, несколько столов и кресел из ротанга превратили помещение в прекрасный зимний сад.

Коротко подстрижены волосы, курносый носик, милая мордашка. Девочка лет десяти, казалось, выросла в далекой деревне, как и те, с которых Танигучи рисовал свой культовый Манга.

– Привет, Камилла!

– Мартен!

Она подняла голову от книги, которую читала, и бросилась к нему навстречу. Он подхватил ее на руки и закружил вокруг себя. Мартен всегда так делал при встрече, и ей нравилось.

Три года назад, когда Камилла переживала трудные времена в новой семье у своих приемных родителей, Соня Хаджеб, детский психиатр, наблюдавшая ее с раннего возраста, приняла решение рассказать ей правду о ее появлении на свет и чудесном спасении. Камилла настояла на том, чтобы встретиться со странным молодым человеком, благодаря которому она осталась в живых. Их тайные встречи с тех пор самым благоприятным образом отразились на психическом здоровье девочки, что полностью оправдало решение Сони пойти на этот трудный шаг.

В общем, с тех пор они встречались каждую среду, в одно и то же время, на верхней террасе.

Девочка росла веселой и жизнерадостной, у нее оказалось превосходное здоровье и никаких задержек в развитии. Мартен видел, как она взрослеет, умнеет, расцветает, радуется жизни, и думал, что судьба способна не только на гадости, иногда она преподносит неожиданные, но приятные сюрпризы. Куда-то исчез риск задержки в развитии, не подтвердился диагноз ВИЧ-инфекции, траектория судьбы выровнялась, и жизнь пошла по иному пути!

– О-ля-ля! Какая холодина! – ворчал Мартен, потирая замерзшие руки. – Ты не хочешь спуститься вниз?

– Нет! Хочу побыть здесь, на солнце. А холодный воздух бодрит!

Мартен устроился в кресле рядом с Камиллой и посмотрел вдаль, на бесконечное море парижских крыш.

– Ну, как тебе этот комикс?

– Потрясно! – воскликнула Камилла. – Спасибо, что дал мне его почитать.

Мартен открыл свой рюкзак и вынул айпад цвета зеленого яблока, подаренный ей несколько месяцев назад.

– Держи, я переписал тебе отличную музыку: Марвин Гэй, «Cure», «U2», Жак Брель.

– Но я же просила Байонсе и Бритни Спирс!

– Тогда почему не «Спайс гёрлз»?

Потом он пододвинул кресло к ней поближе и произнес:

– Знаешь, нам нужно серьезно поговорить.

Камилла взглянула на него, предчувствуя, что пришла беда и шаткому равновесию, которое установилось с недавних пор в ее жизни, угрожает опасность.

– Ты слышала поговорку «с глаз долой – из сердца вон»?

Она низко склонила голову и уставилась в пол.

И пока Мартен долго объяснял Камилле, почему эта поговорка ни в коей мере их не касается, светлый ангел пролетел мимо и задел своим крылом последние лучи зимнего солнца.

12–

Дай мне поплакать



Мы должны беречь нашу слабость, потому что она нас сближает, а наша сила отталкивает нас друг от друга.

Жан-Клод Карьер
Проспект Клебер

Мотоцикл стремительно летит сквозь ночной сумрак.


Площадь Звезды

Мартен утирает капли дождя, струящиеся по прозрачному забралу его каски. Еще одно дело, последнее, его нужно сделать перед тем, как уехать из Франции.


Проспект Ваграм

Последний человек, с кем надо попрощаться. Еще одна женщина…


В первый раз он встретил Нико вечером, когда в городишке Улис стоял за ней в очереди в кассу в «Перекрестке». Он оказался там случайно: его бабушка с дедушкой теперь обитали в доме для престарелых в Бюр-сюр-Иветт. Мартен никогда не был с ними в особо близких отношениях, однако он взял на себя труд навещать их раз в месяц, в основном для того, чтобы выслушивать упреки в свой адрес и бесконечные жалобы на здоровье. Возвращаясь от них, он и заехал в соседний «Перекресток», чтобы купить что-нибудь домой пожевать: спагетти, пакет молока, диетическую колу и новый роман М. Коннелли из серии «Шесть футов под…». Мартен не мог не заметить молодую женщину, стоящую перед ним в очереди: блондинка, довольно высокая, с удивительно милым лицом и пугливым взглядом. Он обратил внимание на ее славянский акцент, когда она обменялась парой слов с кассиршей. И еще заметил в глубине ее глаз слабое, но чарующее сияние далеких мерцающих звезд, которое напомнило ему другие глаза с золотистыми искорками.

Женщина расплатилась за покупки и отошла от кассы. Но она так быстро шагала, что он, боясь потерять ее из виду, оставил свои макароны и все остальное перед кассой, чтобы не терять времени, не стал платить и побежал вслед за ней по галерее, повинуясь внезапному и неожиданному желанию.

– Мадемуазель!

Женщина повернулась к нему с необыкновенной грацией, ему почему-то вспомнился сюжет с розовым фламинго перед охотником. Захотелось успокоить ее и сказать «Не бойся меня», но вместо этого Мартен достал свой жетон и заявил:

– Полиция, проверка документов! Предъявите ваш паспорт, пожалуйста.
Через полчаса они сидели в его машине. Мартен подвез ее до дома. Она жила в многоэтажке, в квартире вместе с подружкой. Ее звали Светлана, но все называли ее Нико, поскольку она напоминала вокалистку из «Велвет андеграунд». На родине Нико даже защитила диссертацию по истории искусств, но на жизнь не хватало, поэтому переехала из Киева в Москву, где опять еле сводила концы с концами, работая манекенщицей в каком-то мелком агентстве. Кто-то посулил ей золотые горы на Западе, и Нико отправилась в Париж.

Эдем оказался адом, когда она столкнулась с реальностью. Нашелся сутенер, который предложил ей хорошее место – на улице, на панели. Так Нико и жила, постепенно все глубже опускаясь на дно.

Он тоже спросил, сколько она берет. Она, не стесняясь, ответила, что ее тариф от пятидесяти до двухсот евро в зависимости от услуги. Он протянул ей двести евро и сказал:

– Закрой глаза и расслабься.

– Как? Прямо здесь, в машине?

– Да.
Нико закрыла глаза. Мартен повернул ключ зажигания и включил свою любимую запись: дуэт Эллы Фицджеральд и Луи Армстронга. Они двинулись в сторону Парижа.

Для нее это путешествие было неожиданным, но она послушно сидела с закрытыми глазами, пока музыка ее не укачала. Через полчаса они раскачивались в кабинке колеса обозрения на площади Согласия. Нико не сразу поверила в то, что происходит, и какое-то время была слишком напряжена, чтобы получить удовольствие. Но жизнь научила ее: надо радоваться тому, что происходит в настоящий момент и не ждать лучшего.

Нико, как ребенок, обмирала от восторга, глядя сверху на искрящийся поток иллюминации на Елисейских Полях. Когда они достигли высшей точки на колесе, она запрокинула голову и долго вглядывалась в бесконечную бездну. А Мартен смотрел на нее и видел, как звездный дождь в ее глазах смешивается с плавным мерцанием неоновых огней.

Затем он повел ее в маленький ресторанчик на улице Бассано и угостил равиоли с белыми грибами и хлебцами из кукурузной муки. Вскоре они направились в Улис, к ней домой. По дороге Мартен почувствовал, как ее рука начала гладить его по колену, потом поднялась выше, стала ласкать его…

– Не надо, – сказал он, прикрыв ее руку своей.

Нико вышла из машины и долго смотрела ему вслед. Она была счастлива и в то же время несчастна.
Через неделю они встретились вновь. Потом регулярно встречались около года. Тариф всегда тот же – двести евро: для Мартена это стало гарантией, что он не позволит себе влюбиться, а для Нико – страховкой от ненужных иллюзий.

Он вбил себе в голову, что должен иногда давать ей возможность сделать глоток чистой воды и вырваться из повседневной гадкой действительности: гнусные рожи в машине, сеансы по-быстренькому в придорожном отеле, кока или героин как спасительно-смертельные подпорки, и чувство, что ты в тюрьме, а судьбу уже не изменить.

Мартен помнил каждое их свидание: открытый каток на площади перед ратушей, зимний цирк «Буглион», концерт полицейского оркестра на Центральном стадионе, выставка Пикассо и Курбэ в Гран-Пале, спектакль «Жизнь перед ее глазами» в театре Мариньи.

В его компьютере хранились все письма, которые Нико отправляла ему на следующий день после очередной встречи.

А он, скотина, так ни разу и не ответил…
От: svetlana.shaparova@hotmail.fr

Тема: жизнь не стоит того, чтобы жить…

Дата: 12 февраля 2008 08:03

Кому: martin.beaumont1974@gmail.com
Холодно. Я спустилась в метро, чтобы вернуться «на работу». Тащу в руках свой чемоданчик на колесиках. Все против меня. Держу в руках книгу, которую ты мне подарил, а в ушах звучит песня Сержа Генсбура. Эта яванка утверждает, будто жизнь не стоит того, чтобы жить без любви.

Спасибо, что подарил мне волшебный вечер вчера после театра на улице Монтень. Воспарить над Парижем, полетать над миром, пожить хоть недолго рядом с тобой. Даже усталость не чувствовалась. Мне было хорошо. Мне было хорошо.

Спасибо, спасибо, спасибо. Я даже не обижаюсь на «Макдоналдс».

Твоя Золушка.
Бульвар Малешерб

Мотоцикл стремительно мчится по мокрому асфальту бульвара Бертье, потом по Окружной.


Проспект Порт д’Асньер

Мартен замедляет ход, чтобы стереть с каски капли дождя.


Улица Виктора Гюго

Он разворачивается через разделительную полосу.

Три женщины славянской внешности с вызывающим видом стоят под дождем рядом с рекламным плакатом в ожидании клиента. Мартен подъезжает ближе и останавливается. Они принимают Мартена за очередного клиента, но Светлана узнает его и делает шаг навстречу. Он протягивает ей каску и указывает на заднее сиденье. Она похудела, дрожит от холода, в ее потухших глазах – пустота. Мартен знает, что в последнее время Нико почти не спит, а заработанные деньги у нее уходят на наркотики.

– Поехали!

Она качает головой и отступает. Догадывается, что́ он задумал, и боится преследования за проступок. Мафиози, которые выкинули Нико на панель, могут отомстить ее семье, оставшейся на родине.

Но ведь нельзя же всю жизнь бояться!

Мартен догоняет ее на тротуаре, берет за плечи, пытается заглянуть в лицо. Она так слаба, что нет сил сопротивляться. Он усаживает ее на мотоцикл, садится за руль и повторяет:

– Все будет нормально, все будет нормально.


Через час они уже на Монпарнасе, в скромной гостинице на улице Аббата Грегуара. Нико приняла душ, Мартен закутал ее в банный халат, чтобы согреть, и уложил на постель. Наступает ломка, ее зрачки сузились, а тело дергается от судорог и боли. Он видит, как Нико сжала кулачки, и ногти до крови впились в кожу, слышит, как желудок издает странные булькающие звуки.

Перед тем как она пошла в душ, Мартен заставил ее выпить три ложки метадона, чтобы ломка наступила позже и не была такой жестокой. Соня говорила ему, что после лекарства ломка наступает минут на тридцать позже. Он ждет, пока приступ закончится, помогает ей закутаться в теплое одеяло, сидит рядом и сжимает руку, пока не наступает облегчение.

– Ну почему, Мартен? – спрашивает Нико со смешным славянским акцентом.

Она лежит на постели, уже успокоившись, почти безмятежно. Разумеется, это видимое, ненастоящее спокойствие, просто результат действия лекарства, но все-таки первый шаг.

– Ты не должна выходить отсюда одна.

– Они все равно найдут меня.

– Нет.

Мартен поднимается, берет свой кожаный рюкзак и вынимает оттуда потертый паспорт.



– Он почти настоящий, – объясняет он, открывая его на первой странице. – Теперь ты не Светлана, тебя зовут Татьяна. Родилась не в Киеве, а в Санкт-Петербурге.

Так вот на что он потратил последний день в полицейском управлении – приготовил для нее новые документы.

– Смотри! – Мартен положил на кровать рядом с Нико билет на самолет. – Завтра утром вылетаешь в Женеву, в клинику Жанны д’Арк. Там врачи поставят тебя на ноги.

– Но как…

– Все уже оплачено, – объясняет он. Боится даже себе признаться в том, что ради этого пришлось закрыть счет в банке. Потом Мартен дает ей визитку Сони Хаджеб.

– Если возникнет хоть малейшая проблема, звони по этому номеру. Это – женщина, психиатр, она друг, она обязательно поможет.

Глаза Нико наполнились слезами. Но это другие слезы, они приносят облегчение, от них потухший, казалось, навсегда взгляд становится теплее.

– Мартен, почему ты это делаешь?

Он приложил палец к ее губам, намекая, что есть вопросы, на которые не нужно искать ответа. Сказал, что уже поздно, ей пора спать, а сам прилег рядом и долго держал Нико за руку, пока не почувствовал, что она уснула.
Середина ночи, многоквартирный дом для малоимущих в Эссоне, на окраине.

Маленькая квартирка, свет выключен, везде темно. Над звонком – славянская фамилия. Внутри серо и уныло. В комнате на этажерке несколько книг, которые он ей советовал прочитать, на плеере – мелодии, какие он для нее списал. На стене – афиши фильмов, которые в этом году они посмотрели вместе. Под кроватью – красивая музыкальная шкатулка. Когда открываешь ее, спокойная музыка наполняет комнату. В шкатулке – несколько выцветших фотографий о далеком детстве на Украине. В ней столько всего… На самом дне – конверт. В нем – купюры: деньги, которые Мартен давал ей при каждом свидании. Нико не израсходовала из них ни единого евро, даже в худшие моменты, когда была готова на все, лишь бы добыть дозу.

Столько доказательств, что в этом году что-то произошло между ними. Несколько месяцев, небольшой отрезок жизни, но он запал ей в душу, а она – ему.

13–

Вторая половинка



День за днем

Любовь умирает,

И все никак не умрет

Серж Генсбур
Она

Сан-Франциско

7 часов утра

Слабый проблеск начинающегося утра. Во рту – привкус соли. Туман в голове, ломота в теле, тяжесть на сердце.

Габриель тихонько встает с постели, чтобы не разбудить человека, заснувшего рядом с ней: мистер Коннард, о котором, кроме фамилии, она почти ничего не знает и которого больше не встретит никогда. Он и его экологические взгляды, ответственная работа в сфере высоких технологий и миленькая квартирка на берегу, окнами на океан.

Габриель собирает свои вещички и быстренько одевается, закрывшись в ванной: светлые джинсы, вязаный свитер, кожаная курточка в обтяжку, ботинки на высоком каблуке. В кухне достает из холодильника бутылку минералки. Хочется сигаретку, а еще больше хочется положить под язык лексомил, чтобы успокоить пустой желудок и унять щемящее чувство одиночества, что с самого детства не дает ей покоя.

Лучи восходящего солнца скользят по чистой глади залива и бегут дальше, в Тихий океан, огибая остров Алькатрас. Солнце зовет ее, и она выходит из дома, пересекает длинную лужайку и направляется к морю. Ветер усиливается и приносит с собой звуки морского прилива. Габриель бредет по пляжу, снимает обувь, ступает голыми ногами по песку. Волна только что отступила, и песок еще влажный. В волосах играет солнечный лучик. Издали может показаться, будто она танцует на берегу океана, что она счастлива. Но это не так. В ее истерзанном сердце – пустыня из льда и камня.

Сегодня ее тридцать третий день рождения. Этим утром, как и каждый раз в этот день, она совсем одна в мире. Совсем одна. Ей так одиноко! Габриель закрывает глаза и простирает руки навстречу порывам ветра и морскому воздуху. На душе – тоска. «Зачем я отпустила тебя?»

Габриель чувствует, что ее засасывает в пустоту, и она трепещет на ветру, как пламя свечи. Но сопротивляется, борется, ей нельзя угаснуть! Она не должна упасть, потому что если упадет, никто ее не подхватит, никто ей не поможет подняться! Тогда она просто погибнет.
Он

Париж

Час ночи

В номере гостиницы почти темно.

Мартен лежит на постели, скрестив руки на груди, с открытыми глазами. Рядом с ним спит Светлана. Он знает, что ему не сомкнуть глаз: со сном у него всегда проблемы. Склоняется над спящей, укутывает одеялом ее хрупкое тело по самые плечи. Натягивает свитер, выключает ночник и выходит из комнаты.

В лифте на него вдруг накатывает. Мартен чувствует смятение в душе, сердце сжалось в комок, тяжело дышать. Он понять не может, что с ним, но кажется, будто перед глазами открылась бездонная пропасть, полная отчаяния. Приступ проходит, оставляя тупую боль в груди. Мартен минует уютный холл, кивает на прощание ночному дежурному, выходит на улицу.

Дождь все еще моросит. Он садится на мотоцикл, заводит мотор и исчезает в ночи. Пока служил полицейским, иногда играл с огнем и порой обжигался. Этой ночью душа Мартена разрывалась от противоречий, он чувствовал себя непобедимым и уязвимым одновременно, им овладело щемящее чувство тревоги, как при игре в русскую рулетку. Казалось, будто он – канатоходец и идет по проволоке, натянутой между двумя горными вершинами, а под ним – скалистое ущелье.

Боль в груди не отступала, Мартен подумал, что это – от холода. Не догадался, что это – от любви.


Она

Сан-Франциско

7 часов 30 минут утра

Габриель пришла в себя, когда кто-то залаял у нее под ухом. Она открыла глаза и постаралась собраться с мыслями. Она лежит на пляже, рядом добродушный золотистый лабрадор прыгает вокруг и тычется мордой ей в лицо. Она треплет его за ухом, играет с ним, потом собирается, встает и идет вдоль берега в сторону шоссе.

Дорожка разделяет полосу прибоя от живописных домиков, пристроившихся у самой кромки океана. Машина Габриель легко узнаваема издалека: кабриолет 1968 года, «Мустанг», ярко-красного цвета. Когда-то он принадлежал ее матери. По современным меркам – совершенно не экологичная модель, созданная до бензинового кризиса и разговоров о потеплении климата. Своего рода дерзкий вызов современной политкорректности. А ей наплевать. Она считает, что очарование «Мустанга» никогда не устареет, бережет его и старается ездить осторожно.

Включив зажигание, медленно трогается с места, проезжает по Морской набережной, сворачивает на Редвуд и мчится по мосту Золотые Ворота.

Габриель обожает этот подвесной мост и ездит по нему почти ежедневно. Ей нравится его красновато-оранжевый цвет, высокие опоры, взметнувшиеся к небу, и, как все жители города, она им гордится.

На душе немного полегче. Габриель ставит кассету с музыкой Лу Рида. Волосы развеваются на ветру, ей кажется, будто она летит над морем на крыльях, парит в небесах и вот-вот коснется солнца.

Но внезапно сильная боль пронзает тело, и опять внутри возникает ощущение пустоты. Вместо того чтобы притормозить, Габриель жмет на газ.

«Если мне суждено разбиться вдребезги на этом мосту, то никто об этом не пожалеет».


Он

Париж

1 час 30 минут ночи

Наушники в ушах, в лицо колючий ветер, Мартен несется на полной скорости, рассекая завесу дождя, по скользкой, как каток, трассе по окружному шоссе. Ворота Винсен, ворота Баньоле, ворота Пантен. Сотни, тысячи огоньков проносятся перед глазами, кружатся вокруг, путают, мешают, ослепляют. В наушниках звучит голос Бреля. Он воспевает любовь, бесконечное стремление к далекой звезде, сумасшедшую страсть двух старых любовников из Амстердама, или из Гамбурга, или еще откуда-то…

Мартен прибавляет газу, петляет между машинами, объезжает препятствия. Словно в лихорадке, мокрый от дождя, он упивается скоростью, как водкой. Несется все быстрее, рискуя жизнью, провоцируя судьбу, будто он больше не хозяин ситуации, не он принимает решение, словно отдал себя в руки неведомой силе, которая ведет его куда-то или к кому-то…
Они

Два гонщика несутся навстречу друг другу, но между ними пока – океан.

Две падающие звезды, устремленные в одну точку пространства.

Долгожданная встреча влюбленных, отложенная на годы.

Долгожданная встреча, но все еще может плохо кончиться.

Любовь и смерть – так тесно переплетаются4.






Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   19




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет