Харлан Кобен Чаща
жүктеу/скачать 1.69 Mb.
|
Глава 27– Айра, взгляни на меня. Люси выжидала момент, когда у ее отца более или менее прояснится в голове. Сидела, не спуская с него глаз. Сегодня он выложил старые виниловые пластинки. С обложки одной улыбался длинноволосый Джеймс Тейлор. На другой «битлы» пересекали Эбби-роуд (в том числе босоногий, а потому «мертвый» Пол). Марвин Гэй37 замотался в шарф на третьей, с песней «Что происходит?», и Джим Моррисон смотрелся очень сексуально на альбоме «Дорс». – Айра!
Он улыбался старой фотографии, сделанной в том самом летнем лагере. Желтого «жука» украсили цветами и знаками мира. Айра стоял на переднем плане, сложив руки на груди. Девушки окружили автомобиль. Все в шортах, футболках, с улыбками во весь рот. Люси помнила этот день. Один из тех, которые ты кладешь в коробку памяти и прячешь в дальний ящик, чтобы достать и заглянуть в него, когда тебе совсем уж худо. – Айра!
Он медленно повернулся к ней: – Я слушаю. Барри Макгуайр38 запел «Канун разрушения», классическую антивоенную песню, впервые прозвучавшую в 1965 году. Яростная, будоражащая, она, как ни странно, всегда успокаивала Люси. В песне рисовалась ужасающе мрачная картина мира. Взрывались бомбы, тела плыли по реке Иордан, кто-то тянул руку к атомной кнопке, ненависть давала о себе знать и в Красном Китае, и в маленьком городке Селма, что в штате Алабама, везде правили лицемерие и злоба, а певец насмешливо спрашивал слушателя, отчего тот так наивен и не понимает, что живет в канун разрушения. Тогда почему эта песня успокаивала ее? Потому что все, о чем в ней говорилось, было чистой правдой. И каким же ужасным был тогда мир! Планета действительно балансировала на грани уничтожения. Но выжила… и, пожалуй, даже расцвела. И теперь порой создается ощущение, что мир ужасен. Многие не верят, что нам удастся через это пройти. Но мир Макгуайра был не менее пугающим. Скорее, даже более. А если перенестись в прошлое еще на двадцать лет? Вторая мировая война, нацизм. В сравнении с этим шестидесятые годы казались «Диснейлендом». Через это мы тоже сумели пройти. Мы словно всегда живем в канун разрушения. И, похоже, всегда идем дальше. Может, нам удастся пережить то разрушение, которое мы несем с собой. Люси покачала головой. Как наивно. Поллианна39 в чистом виде. Уж она-то должна это знать. Бородку Айре аккуратно подстригли, но волосы, седые, отливающие в синеву, по-прежнему торчали в разные стороны. Руки дрожали, и Люси задалась вопросом, а не начинается ли у отца болезнь Паркинсона. Последние годы выдались у него не очень хорошими. Но если уж говорить честно, радость лишь изредка освещала его жизнь последние двадцать лет. – Что такое, милая? Озабоченность в голосе звучала искренняя. Такой уж у Айры был характер: он действительно заботился о людях. Слушать не умел. Видел боль и сразу пытался найти способ ее облегчить. Эту черту в Айре замечали все: дети в лагере, их родители, друзья. А если ты единственный ребенок, человек, которого он любил больше всех, забота эта становилась теплейшим одеялом в самый холодный день. Боже, каким замечательным он был отцом! Как Люси его недоставало! – В регистрационной книге записано, что к тебе приезжал какой-то Маноло Сантьяго. – Она склонила голову. – Ты это помнишь, Айра? Улыбка ушла. – Айра! – Да, – ответил он. – Помню. – Чего он хотел? – Поговорить. – Поговорить о чем? Он молча прикусил нижнюю губу. – Айра! Он покачал головой. – Пожалуйста, скажи мне, – настаивала Люси. Рот Айры приоткрылся, но он не произнес ни звука. Наконец выдохнул: – Ты знаешь, о чем он хотел поговорить. Люси смотрела поверх его плеча. В комнате они были одни. Песня «Канун разрушения» закончилась. «Мамас энд Папас» принялись рассказывать о том, что все листья коричневые. – О лагере? – спросила Люси. Айра кивнул. – И что он хотел узнать? Отец заплакал. – Айра! – Я не хочу туда возвращаться, – ответил он. – Я знаю, что не хочешь. – Он задавал вопросы. – О чем, Айра? Что его интересовало? – Пожалуйста… – Он закрыл лицо руками. – «Пожалуйста» что? – Я не могу туда вернуться. Ты понимаешь? Я не могу туда вернуться. – Тебе это уже не причинит боли. Он прижимал руки к лицу. Плечи тряслись. – Эти бедные дети… – Айра! – Люси видела, что его охватил ужас. – Папочка! – Я всех подвел. – Нет, не подвел. Его сотрясали рыдания. Люси встала перед отцом на колени. Она почувствовала, что и ее глаза полны слез. – Пожалуйста, папочка, посмотри на меня. Он не смотрел. Ребекка, медсестра, заглянула в дверь: – Я что-нибудь принесу. Люси вскинула руку: – Не надо. С губ Айры сорвался очередной возглас. – Я думаю, ему нужно принять что-нибудь успокоительное. – Пока нет, – возразила Люси. – Мы просто… пожалуйста, оставьте нас. – Я за него отвечаю. – Все хорошо. Этот разговор не для посторонних ушей. Он расчувствовался, ничего больше. – Я позову доктора, – не уступала Ребекка. Люси собралась сказать, что в этом нет необходимости, но медсестра уже исчезла за дверью. – Айра, пожалуйста, скажи мне. – Нет… Я не мог защитить всех. Ты понимаешь? Она не понимала. Попыталась приподнять его подбородок и отпрянула от его громкого крика. Убрала руки. Он попятился, сшиб стул, забился в угол. – Нет!.. – Все в порядке, папа. Это… – Нет! Медсестра вернулась, а с ней еще две женщины. В одной Люси узнала врача. Вторая, как догадалась Люси, тоже медсестра, держала в руке шприц. – Все хорошо, Айра, – проворковала Ребекка. Они направились к нему. Люси преградила им путь. – Вон отсюда! Врач (на полоске пластика над нагрудным карманом Люси прочитала: «Джулия Контруччи») откашлялась. – Он перевозбужден. – Как и я. – Простите? – Вы сказали, он перевозбужден. Надо же! Кто из нас не перевозбуждается? Иногда я чувствую, что перевозбудилась. А вы? Почему же он не может возбуждаться? – Потому что он нездоров. – Все у него хорошо. Мне нужно закончить разговор, пока он еще в ясном уме. Доктор Контруччи сложила руки на груди. – Это решать не вам. – Я его дочь. – Ваш отец находится здесь добровольно. Он может уезжать и приезжать, когда ему вздумается. Ни один суд не признавал его недееспособным. Решать ему. – Контруччи посмотрела на Айру. – Сделать вам успокоительный укол, мистер Силверстайн? Взгляд Айры метался из стороны в сторону, как у загнанного в угол зверька, в которого он, собственно, и превратился. – Мистер Силверстайн? Он глянул на дочь. Вновь заплакал. – Я ничего не сказал, Люси. Что я мог ему сказать? – Айра зарыдал. Доктор повернулась к Люси. Та смотрела на отца. – Все хорошо, Айра. – Я люблю тебя, Люси. – И я тоже тебя люблю. Медсестры подошли к Айре. Он вытянул руку и мечтательно улыбнулся, когда игла вошла в вену. Улыбка эта напомнила Люси ее детство. Отец курил в ее присутствии травку, нисколько не стесняясь. Глубоко затягивался, так же улыбаясь. И теперь она задумалась, а зачем ему требовалась травка? Она помнила, что после лагеря травкой он баловался все чаще и чаще. Наркотики были частью жизни Айры… частью «движения». Может, его увлечение травкой сродни ее пристрастию к спиртному? Может, у них обоих есть склонность привыкания к наркотикам? Или Айра использовал травку точно так же, как Люси выпивку: чтобы уйти от реальности, отключиться и не смотреть правде в глаза?
жүктеу/скачать 1.69 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|