Хрестоматия по вниманию под редакцией А. Н. Леонтьева, А. А. Пузырея и В. Я. Романова

176 В самом деле, это весьма удивительно. Но это-факт. Необходимо объяснить его. В природе схем есть нечто такое, что делало их неуловимыми, скрытыми от глад исследователей, нечто, что затрудняло установление их функции и выявление всего семейства схем, даже когда некоторые из них, наиболее поучительные, уже были обнаружены и изучены. Скрытости схем способствовали три обстоятельства. Во-первых, они своего рода шлак, это заставляет презирать их; во-вторых, они являются средствами, это позволяет не замечать их; в-третьих, они, по крайней мере сначала, нс социализируемы (...}. Когда пользуются хорошо знакомым инструментом, например старым привычным пером, то замечают след, оставляемый им, бумагу, мысль, но не само перо. Схема остается скрытой, потому что она-знакомый и хороший инструмент. Но поскольку, кроме того, она еще и скрыта, нужно подыскать другой образ-перо все-таки еще слишком открыто вниманию; в качестве примера лучше привести глаз, который не видит самого себя, или еще лучше поскольку глаз может увидеть себя в зеркало, укажем на внутренние органы: улитку, сетчатку. Нужно, правда, и тут заметить, что если эти ткани-настоящие объекты, которые при вскрытии могут оказаться доступными, то становящаяся доступной в результате анализа схема всегда лишь подделка под объект. Наконец, многие схемы скрыты из-за своей стойкой изначальной асоциальности, заставляющей их держаться в стороне даже от индивидуального сознания до тех пор, пока они не получат социального освещения. За исключением некоторых схем (основные упорядочивающие схемы, вокальные эмоциональные схемы), основная масса их, будучи некоммуникабельной, пребывает как бы в карантине, как бы вне закона. Именно они перерабатывают воспринятое (объекты, аспекты); именно благодаря им создаются продукты (...), но сами трудолюбивые рабы остаются в небрежении; индивидуальное сознание знает цену продукту, но не знает цены производителям. Мы замечаем и оцениваем наши собственные душевные состояния и наши скрытые содержания только в той мере, в какой они известны и оценены окружающими (...). Схемы могут, таким образом, долгое время оказывать нам неоценимые услуги, не нарушая своего инкогнито. В то же время по своей природе они не являются бессознательными. Напротив, во многих случаях они осознаются. Но положение их даже хуже, чем положение бессознательного: ими одновременно и пренебрегают, и пользуются при первой необходимости; они пригодны для любого дела, и вместе с тем на них смотрят, не замечая их. Неудивительно поэтому, что очень простые соображения, очевидность которых, коль скоро они высказаны, сразу же бросается в глаза, тем не менее до сих пор высказаны не были: силуэт, создаваемый тенью, позволяет лучше понять отбрасывающий эту тень

177 объект, лошадь, вырезанная из картона, или набросок ее на бумаге помогают ребенку лучше понять, что такое настоящая лошадь, везущая повозку, вещь пребывает нерасшифрованной, если у нас нет одной или нескольких схем, которые можно наложить на нее; именно с помощью хорошо знакомых схем мы узнаем какое-то животное или причисляем животных к одному классу, либо разделяя, либо объединяя их; именно с помощью моторных схем, освобожденных от груза предыдущих проб, мы становимся ловкими и получаем в свое распоряжение действия, которые можно производить над вещами. Эти простые и, как, мы полагаем, едва ли спорные положения имеют своей целью лишь введение одновременно четкого и нового объяснения внимания, а через него восприятия, памяти, способности к. абстракции, обобщению, суждению, размышлению и действию (...). Насколько нам известно, только Бергсон придавал схемам должное значение. В своих работах он неоднократно отмечает их психологическое значение; он указывает на то, что они включены в любую интеллектуальную операцию. Вот его определение <динамической схемы> (Bergson, 1919. стр. 199): <Она представляет собой ожидание образа, особую интеллектуальную установку... Схема присутствует лишь до тех пор, пока она выполняет работу по вызыванию образов, но, выполнив эту работу, она стирается и исчезает за однажды вызванным образом>. С помощью динамических схем, в частности, шахматист одновременно играет несколько партий, не глядя на доски, с их помощью мы вызываем мимолетное воспоминание, узнаем объект, понимаем книгу, речь. <Произвольное внимание, по-видимому, вообще невозможно без <преперцепции> (Bergson, 1919, стр. 184). (...). <Грубое восприятие отдельных частей объекта внушает нам схематическое представление о целом и посредством зтого об отношениях между частями. Развивая эту схему до образов-воспоминаний, мы пытаемся наложить эти образы-воспоминания на воспринимаемые образы. Если это нам не удастся, то мы переходим к другому схематическому представлению. И всегда позитивная часть этой работы состоит в движении от схемы к воспринимаемому образу>. Таким образом, наша теория схем является лишь развитием в психологии глубоких интуитивных предположений Бергсона.

1. Сенсорные образы. Они конкретны, недифференцированы; они представляют собой удержанные или вызванные вновь качественные и аффективные впечатления, возникающие при отсутст-178 вии вызывающих их физических причин. Это, например, непосредственное, еще не обозначенное словом представление о голоде, жажде, громе и запахе моря у животных или--у человека-это восприятие в состоянии простого сенсорного внимания, при котором не вызывается и не вычленяется соответствующее ему воспоминание.

2. Перцептивныеобразы. они своего рода экстракт, неполный остаток предшествующего опыта; выступая в качестве дополнения, они заполняют пробелы действительного ощущения. По своему происхождению они связаны с памятью и выполняют антиципирующую функцию, поскольку заранее набрасывают контуры события или части сложного образования еще до их обнаружения в восприятии. Благодаря им восприятие становится более или менее расчлененным, за чувственными данными смутно угадываются вещи, но лишь в виде каких-то обрывков, еще недостаточно дифференцированных и определенных для того, чтобы их можно было назвать предметами. Например, это образ, заставляющий меня воспринять воду только по одному ее шуму.

3. Упорядочивающие схемы. Две из них (пространство и время), изученные Кантом под названием <трансцендентальных схем>, являются изначальными способами преобразований вещей в объекты и их упорядочивания, принципиальными атрибутами этих основных апперцепции являются длительность, протяженность, а также движение, число, сила. интенсивность. Помимо своего апперцептивного употребления, т. е. употребления еще чувственного и практического, они способны приобретать понятийные и мыслительные функции, определяемые ниже. Эти упорядочивающие схемы, даже если они еще не понятийные и не мыслительные, сообщают перцепциям те или иные дополнительные подробности\ например, стереоскопическая апперцепция придает рельефность зрительным восприятиям. Было бы недостаточно называть их, как и перцептивные образы, только экстрактивными-они нечто большее. Нам хотелось бы подчеркнуть, что эти схемы уже не какие-то случайные, обломки, но существенные остатки, из которых исключено все случайное, побочное. По своей функции они являются упрощающими в том смысле, что они вы-членяют основное и пренебрегают побочным в тех образах, к которым применяются (...). Но и это еще не все: они собирательны. Этот термин необходимо отличать от термина <общий> (general). Первый указывает на полностью эмпирическое скопление, второй-на логическую классификацию: первый относится к апперцепциям, второй сохраняется для понятий. Будучи собирательной, каждая схема подходит к целому ряду объектов. Например, схема <нечто круглое, ком> подходит к вишне, голове, пузырьку воздуха в воде, небесному своду и т. д.

4. Аспективные и физиогномические схемы. Это--ключи к расшифровке объектов. Их применение позволяет увидеть в вещи

179 определённый аспект или лицо. Эти схемы также упрощающие, но их работа протекает на более высоком уровне: они-тенденциозно упрощающие. Например, на кого похож ребенок? Разные члены семьи хотят, чтобы он был <вылитым> дядюшкой, или дедом, или кем-то еще из родственников; этому ничто не препятствует. поскольку различные сходства могут сосуществовать, взаимонала-гаться. Каждое из них, безразлично правдивое или ложное, есть результат направленного отбора. Аспективная схема-схема родовая, и под этим мы понимаем функцию, промежуточную между собирательным характером упорядочивающей схемы и обобщающим характером понятия {...).

5. Голосовые эмоциональные схемы. Это - голосовые звуки, которые производят животные и люди в состоянии аффекта. Они модулируются и артикулируются по-разному в зависимости от строения голосовых органов {...). Крики животных, пение птиц, лай собак являются моторными социальными схемами (так же как и мимика, выразительные движения и позы); они еще очень далеки от слова, понимаемого как идеологический знак. Чтобы стать идеологическим знаком, схема должна превратиться в объект, почти уже независимый от сознания; именно это характеризует последующие уровни.

6. Идеологические неименованные схемы. Это - идеи без закрепленного за ними слова. С такими идеями мы часто имеем дело, когда нам не удается сразу найти адекватное для их выражения слово. Следует различать два вида таких схем в зависимости от того, схватывается функция схемы после или до своей образной реализации. Первый вид есть понятийная или идеологическая схема, выполняющая функцию понятия, например обобщенный рисунок дома. Второй вид-это схематизированное понятие или идея, например идея дома, поддержанная или иллюстрированная обобщенным рисунком.

7. Схематизированные именованные понятия. Это идеи, реализуемые одновременно двумя схемами, одна из которых является естественной, например рисунок дома, в вторая - искусственной, например слово <дом>. Здесь слово сосуществует с естественной схемой, не подчиняя ее себе.

8. Номинальные понятия. Это - такие схемы, которые .почти полностью редуцируются к своему словесному ярлычку, например к слову <дом>. Образная схема здесь не сосуществует больше вместе со словом; слово подчиняет, полностью замещает ее. Вызываемая при этом образная схема присутствует здесь как нечто очень далекое и туманное либо даже сводится только к чувству ее <вызываемости>, без реального вызывания. Дальше начинается схематизм мыслительный, включающий, в свою очередь, ряд уровней: суждения, рассуждения и их многочисленные разновидности (...}. За короткое время человек прошел через все только что описанные уровни. Тем не менее значительная часть его опыта и

180 сегодня протекает на низших уровнях, не достигая понятий и обретая только перцептивную форму или даже оставаясь на сенсорном уровне. У наиболее развитых млекопитающих, несомненно, существует,. и иногда в довольно развитой форме, апперцептивная идеация, которую Ламарк, Дарвип и Романе часто рассматривали как понятийную или даже мыслительную. Наиболее развитые животные-лишь в исключительных случаях достигают символического обращения с образами или схемами. В то время как человек обладает сенсорными, перцептивными, апперцептивными инстинктами, сопровождающимися у него понятийной, атрибутивной, рассуждающей деятельностью, которая в определенной мере их видоизменяет, высшие животные, более или менее полностью лишенные понятий, суждений и рассуждений, обладают, с одной стороны, специфическими наследственными инстинктами перцептивно-моторной и. апперцептивно-моторной природы, а с другой-индивидуальным интеллектом, который также перцептивен и апперцептивен. Что касается низших животных, то они не идут дальше сенсомоторных инстинктов. Под психическим автоматизмом можно понимать тот факт, что-каждая из наших деятельностей-сенсорная, перцептивная, понятийная, атрибутивная, мыслительная-способна при определенных, нормальных или патологических условиях развертываться изолированно, независимо от других, асинергично с ними. Автоматизм считается нормальным, если такая независимость приносит пользу другим деятельностям или (...) по крайней мере не-затрудняет их осуществление: это имеет место в случае инстинкта, привычки, памяти, отвлечения или даже нормального распределения внимания. Автоматизм считается патологическим в противоположном случае, когда независимое протекание одной деятельности наносит ущерб другим (...). Современная психологическая терминология страдает явным злоупотреблением негативными понятиями, такими, как бессознательность и невнимание. Часто они неясны, не имеют четких границ, поскольку все факты, которые ими объемлются, представляют собой разновидности сознания и внимания. Пытаясь сгладить-недостатки этих негативных терминов, прибегают к термину <подсознание>, а также принимают существование ряда степеней внимания, к которым подошел бы термин <подвнимания>. Когда и это оказывается недостаточным, пытаются скрыть отсутствие реального -определения, вместо того чтобы его дополнить. Говорится о соподчинении уровней, однако сами уровни при этом не определяются. Вводится понятие минимальной интенсивности, которое само остается загадочным и поверхностным, поскольку уровни не получили должного описания и позитивного разграничения. Анализируя схематическое апперцептивное внимание. являющееся промежуточной формой между сенсорным и понятийным вниманием, анализируя понятийное и атрибутивное внимание,

181 которые занимают промежуточное положение между вниманием апперцептивным и мыслительным, мы и пытаемся дать именно такое позитивное описание и реальное определение уровней внимания, а вслед за этим и сознания. Мы показали, что внимание, по крайней мере в своих высших, а возможно и во всех формах, оказывается <проясняющим>, т. е. они всегда предполагает одну или несколько различной природы и разного уровня физиологических или умственных вставок, посредством которых рассматривается нечто данное; мы показали, что уделять внимание-это значит воспринимать, ап-перцептировать и т. д. какую-либо вещь опосредствованно, с помощью одного или нескольких вспомогательных механизмов. Внимание есть либо интуитивное, либо дискурсивное прояснение воспринимаемого. Интуитивное или дискурсивное прояснение посредством образных схем является перцепцией, посредством собирательных или родовых схем - апперцепцией, посредством понятийных, атрибутивных, простых или сложных силлогистических схем - мышлением. Этот механизм внимания вплоть до настоящего времени не получил должного освещения, хотя физиологические процессы, лежащие в его основе, моторные и сенсорные были изучены.

183 Л. С. Выготский

Эту первую главу в развитии детского внимания прослеживает генетическое исследование рефлексов ребенка. Оно устанавливает, как одна за другой появляются новые доминанты в поведении ребенка и как благодаря этому на основе их начинается образование сложных условных рефлексов в коре головного мозга. Чрезвычайно важно отметить с самого начала тот факт, что само образование условных рефлексов зависит от развития соответствующей доминанты. Так, исследование по генетической рефлексологии показало, что <имеется определенная зависимость образования сочетатель-ного рефлекса от развития доминантных процессов в центральной нервной системе, так как только с той воспринимающей поверхности можно образовать сочетательный рефлекс, при воздействии на которую в центральной нервной системе возникает функциональное взаимодействие доминантного характера>. У новорожденного есть только две доминанты - пищевая и связанная с переменой положения. <И мы видим,-говорит ис-следователь,-что при наличии этих доминант может получиться связь только между ними, именно сочетательный рефлекс в виде пищевой реакции, возникающей, когда ребенку придается положение, обычное для его кормления грудью. Никаких других сочетательных рефлексов с других воспринимающих поверхностей впредь до возникновения соответствующих доминант не может быть получено>. Только постепенно у ребенка развивается зрительная, слуховая и другие доминанты и только с их появлением становится возможным образование новых условных рефлексов с глаз и с уха. Таким образом, доминантная реакция стоит в самом начале образования новых связей в коре головного мозга ребенка и определяет характер и направление этих связей. Весь этот период

184 в развитии ребенка мы называем периодом натурального, или. примитивного, развития его внимания. Название это оправдано тем, что развитие внимания в этот период является функцией от общеорганического развития ребенка и раньше всего от структурного и функционального развития центральной нервной системы.

В основе развития внимания в этот период лежит, следовательно, чисто органический процесс роста, созревания и развития нервных аппаратов и функций ребенка. Это -- процесс, аналогичный процессу эволюционного развития внимания от низших к. высшим организмам, где он наблюдается с наибольшей ясностью.. Мы не хотим этим сказать, что органическое развитие внимания ребенка является процессом, параллельным процессу эволюционного развития внимания или повторяющим его в какой-нибудь мере, но мы хотим подчеркнуть только то обстоятельство,. что этот процесс является сходным по типу развития: и там и здесь в основе развития внимания как определенной функции поведения лежит органическое развитие и изменение. Этот процесс, занимающий преобладающее место в первые-годы жизни ребенка, не останавливается, или не прекращается, и далее в течение всего детского возраста и даже в течение всей последующей жизни человека. Строго говоря, процессы развития-и изменения не прекращаются вовсе, и то относительное равновесие и устойчивость, которые мы наблюдаем у взрослого человека по сравнению с ребенком, указывают, в сущности, только на огромное замедление темпа, иногда на изменение направления; этих процессов, но не на их остановку. Эти как бы приглушенные и замедленные процессы органического изменения оказывают, однако, свое ежедневное влияние на работу нашего внимания, и эта зависимость становится особенно" ощутимой и явной при оживлении этих как бы притушенных процессов, особенно при их болезненном изменении. Однако значение этого органического процесса, лежащего в основе развития внимания, отступает на задний план по сравне-- нию с новыми процессами развития внимания, качественно отличными по типу. именно процессами культурного развития внимания. Под культурным развитием внимания мы имеем в виду эволюцию и изменение самих приемов направления и работы внимания. овладение этими процессами и подчинение их власти человека.

186 С ребенком проводится игра в вопросы и ответы по типу игры в фанты с запрещением: <Да-нет не говорите, белого-черного не-покупайте>. Ребенку задается ряд вопросов, между которыми встречаются такие, на которые он должен ответить названием определенного цвета. Например: <Ходишь ли ты в школу?>, <Какого цвета парта?>, <Любишь ли ты играть?>, <Бывал ли ты в- деревне?>, <Какого цвета бывает трава?>, <Бывал ли ты в больнице?>, <Видел ли ты доктора?>, <Какого цвета халаты?> и так далее. Ребенок должен отвечать возможно скорей на эти вопросы, но при этом ему дается следующая инструкция: 1) он не должен называть двух запрещенных цветов, например черного и белого, красного и синего и т. д.; и 2) он не должен называть дважды один и тот же цвет. Опыт построен так, что выполнить это возможно, но задача требует постоянного напряженного внимания от ребенка. Если ребенок нарушает правило игры и называет запрещенный цвет или повторяет дважды одно и то же название, он платит фант или проигрывает игру.