Интервью разных видов, «спроектированная ситуация»

 

МОСТЫ НАД БЕЗДНОЙ

Учиться журналистике теперь приходят семнадцатилетние, вчерашние школьники. Через четыре года учебы они приступают к написанию дипломной работы. Для большинства из них это будет самое большое сочинение в жизни – и прошедшей, да и в последующей (часто видали вы журналистское произведение в 70–80 страниц?)

Вот в том-то и смысл «последнего аккорда» журналистского обучения. В первую очередь дипломная работа свидетельствует о том, что ее автор знаком с опытом, накопленным предшественниками, старшими коллегами. Обобщение их опыта – в книгах, в газетных подшивках, видео- и аудиозаписях. Поэтому обширная библиография и фильмография, цитаты, сноски и ссылки составляют необходимый «научный аппарат» работы. И уже во вторую очередь дипломник предъявляет свои достижения – как по части аналитического мышления, так и в собственных журналистских работах. Даже так называемые «творческие» дипломные работы, основу которых составляют публикации молодого автора (его репортажи, статьи, передачи на определенную тему) непременно должны содержать рассуждения о творческих методах и опыте мастеров. Это особенно важно сейчас, когда многие «акулы пера» полагают, что настоящая журналистика началась только с них, и, таким образом, рвется связь поколений и времен.

Сразу скажу: все представленные на конкурс журнала «Профессия – журналист» дипломные работы отвечают перечисленным выше требованиям.

Чувствуется, каким удовольствием было для Юлии Гришиной держать в руках художественный журнал 1899 года «Мир искусства». Золоченый срез, прекрасная печать, поразительное качество фотографий и репродукций, цветные вкладки, переложенные пергаментом. Дипломница приводит слова редактора журнала Сергея Дягилева, сразу ринувшегося в бой с теми, кто упрекал тогдашних художников в упадке, в декадентстве: «Упадка нет и быть не может, потому что нам не с чего падать, потому что для того, чтобы осмелиться провозгласить падение, надо было раньше создать великое здание, с которого возможно было бы низвергнуться вниз и разбиться о камни его. Покажите, дайте нам этот храм...».

Юлия Гришина доказывает, что для современной журнальной иллюстрации «Мир искусства», выходивший почти шесть лет и ставший одним из символов «серебряного века», и является тем самым «храмом» или «великим зданием», задавшим высокую планку графического дизайна. Ее работа, выполненная в университете Российской академии образования, называется так: «Становление иллюстрации в СМИ. «Мир искусства» и современные издания». Приводятся примеры иллюстрации из журналов «Наше наследие», «Россия», «Фас» и др. – их лаконизм обусловлен быстротечностью нашего времени. Может, потому и хочется вглядеться в «вызывающе красивые» страницы вековой давности.

Роман Демидов, оканчивая Новгородский госуниверситет им. Ярослава Мудрого, сосредоточился на самых современных технологиях печати малоформатных газет. Он «просчитал» многочисленные газеты формата А4, выходящие в Великом Новгороде, по их аудиторным «нишам» и технологии производства. Правда, аргументированная агитация Демидова за офсет и компьютеры против линотипов и плоскопечатных машин кажется сегодня немного наивной. Как говорится, лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным.

Елизавета Гладковская из Уральского госуниверситета смело взялась за тему, которая (при условии ее полноценного раскрытия) сделала бы честь маститому ученому: «Влияние ментальности на журналистскую деятельность (на примере качественных периодических изданий в России и США)». Студентка познакомилась с десятками философских и социопсихологических трудов, с рассуждениями о пресловутой российской широте и духовности в противовес американскому прагматизму. И, тем не менее, общий вывод не очень утешителен: ментальность – некая абстракция, а если взять конкретного человека, то в нем едва ли найдешь все заявленные свойства и отношения к миру, и в системе его ценностей обнаружится немало удручающих «противовесов». Думаю, в будущих журналистских путешествиях Елизавета сможет убедиться, что, действительно, единая российская ментальность – не более чем досужая абстракция. Во Псков поедешь, в глубинку – там одна ментальность, поедешь в Краснодарский край – там совсем другая. Наши теоретики связаны политкорректностью. Нельзя же написать, что кто-то лучше, а кто-то хуже, или даже не хуже, а просто другие. Дает знать о себе инерция прежних времен. Сказку о прежнем «монолитном» обществе повторяет и дипломница, отнюдь не опровергая ее.

Только в самое последнее время некоторые теоретики наших СМИ признали: «В советское время газеты, радио и ТВ были выразителями отнюдь не всего общественного мнения, а лишь конформной его части. Именно поэтому, в силу равнодушия большинства населения к коммунистической доктрине, она так быстро рухнула». (Из доклада социолога В.И. Коробицына на факультете журналистики МГУ.) Журналисты писали «о людях хороших», не замечая остальных, а ведь все непривлекательные сегодняшние проявления – родом оттуда, из прежнего псевдомонолита.

По молодости лет Елизавете не хватило критичности по отношению к писаниям взрослых коллег. Намаявшись с ними, она перешла к сравнительному анализу текстов из российской и американской прессы. И здесь, на мой взгляд, с самого начала были допущены два просчета (адресую сей упрек не столько дипломнице, сколько ее научному руководителю).

С американской стороны взяты для анализа тексты из журналов «Ньюсуик» и «Бизнесуик». С российской – из «Известий» и «Общей газеты». Но ведь очевидно, что газетные и журнальные тексты существенно различаются, в том числе и по тем параметрам, которые можно отнести к выявлению ментальности читателя и «писателя». Более подходящей парой «Ньюсуику» – общественно-политическому еженедельнику – был бы наш журнал «Итоги» или «Новое время». А «Бизнесуик» было бы корректней сравнить отнюдь не с «Известиями», но с еженедельниками издательского дома «Коммерсантъ».

Второй просчет еще досадней. Взяты тексты об одних и тех же событиях: трагедия «Курска», политика Президента Путина, «дело Бабицкого», перипетии вокруг Гусинского – Березовского – НТВ. Для россиян, конечно же, подход ко всему этому один, а для американцев – совсем другой. Потому что наши пишут с болью за свою страну. У журналиста, по словам Константина Симонова, должно быть «чувство вины, и стыда, и боли, и бешенства за все, что у нас не получается, и радости за все, что у нас выходит!». Было бы странно, если б американцы разделяли с нами эти наши чувства. Сравнили бы лучше, что пишут они про своего, американского президента, а мы про своего. Вот тогда бы и выявился краешек той самой ментальности.

Вывод Гладковская делает на уровне чисто профессиональном: наши журналисты непременно высказывают собственное мнение, у американцев же мы видим тщательный подбор фактов. Но, добавил бы я, подбор таков, что не оставляет сомнений насчет позиции автора. Принцип «отделения фактов от мнений», конечно, хорош – уже тем, что создает видимость полной объективности, и нам не грех поучиться этому у американцев. А то эмоции, как справедливо отмечает дипломница, часто подаются вместо фактов, и это «чревато некомпетентным комментарием, тенденциозностью».

Хотелось бы посоветовать молодому исследователю: взявшись за сверхсложную тему – не отступайте. Я не удивлюсь, если через несколько лет вы защитите кандидатскую диссертацию, сказав свое слово в науке, поднявшись над конъюнктурными порой трудами по этой теме.

С интересом прочитал я присланную из Ставропольского госуниверситета работу Татьяны Васильевой «Имидж ведущего информационной телепрограммы и адекватность восприятия его аудиторией». Сразу возникает вопрос: адекватность – чему? Оказывается, Татьяна проявила коварство, попросив телеведущих – местных «звезд» – поставить самим себе оценки по 27 параметрам. Шестеро ведущих оценили себя – в среднем – так (по пятибалльной системе): выбор интересной темы – 4, достоверность сообщений – 4,5, правильность речи – 4, оригинальность изложения – 4. Дальше самое интересное – внешние данные. Глядя на себя в зеркало, телезвезды поставили оценку за личное обаяние 4,5, столько же за позу, жестикуляцию и одежду.

Поблагодарив ведущих за сотрудничество, дипломница попросила других людей, зрителей, выставить те же оценки тем же личностям – но уже со стороны. Со стороны, говорят, виднее. И вот что получилось. Выбор интересной темы – всего 2,3 балла. Достоверность – 2,8. Правильность речи – 3,7. Оригинальность изложения – 0,6! Обаяние было оценено в 1,9 балла. Одежда – выше всего – 4,1.

Это средняя оценка более ста человек. Тут и «простые» зрители, и студенты, и журналисты газет. Объяснение низким оценкам такое: ведущие слишком молоды, чтобы производить впечатление «серьезности, респектабельности и солидности». Отмечены напряженность, неестественность перед камерой, пренебрежение к зрителям, нетелегеничность, частое использование речевых штампов, ошибки в ударении, нечеткая артикуляция, влияние местного наречия... Что ж, молодость – это такой недостаток, который с годами проходит. В остальном же, надо надеяться, краевые телезвезды примут к сведению отзывы зрителей и рекомендации, которые собрала в своем дипломном сочинении Татьяна Васильева, изучив ни много ни мало 94 работы по избранной теме, что и отражено в библиографии.

Ольга Макарова из того же Ставропольского госуниверситета тоже имеет склонность к социологическим замерам. Работа называется «Запросы молодежной аудитории. Социально-статусный аспект». Имеются в виду запросы к молодежным телепередачам, и вывод – эти передачи молодежь не устраивают. Ценность исследования несколько снижена тем, что под «молодежью» Ольга имеет в виду лишь свой круг общения – студентов, а ведь передачи рассчитаны на гораздо более широкую аудиторию. Чересчур категоричной представляется мысль, что «борьба за статус – первоочередная цель людей в современном обществе». Дипломница опирается здесь на слова И.С. Тургенева: «Каждый человек в молодости своей пережил эпоху «гениальности», восторженной самонадеянности. Он готов толковать об обществе, об общественных вопросах, о науке...» Очевидно, что под «каждым человеком» милейший Иван Сергеевич имел в виду прототипов «Дворянского гнезда» и «Аси», но никак не Хоря и Калиныча. И вот Ольга Макарова повторяет «тургеневскую ошибку». Для Ольги тоже «каждый человек» – это человек ее круга. А сельская молодежь, рабочие, девушки в магазинах и конторах? Журналист не вправе о них забывать, для них, может быть, молодежные передачи не так уж плохи?

И еще одна работа из Ставрополя. Владимир Коваленко: «Журналистское расследование в городской печати». Весьма толково автор изложил историю инвестигейторской журналистики в стране и мире, взгляды теоретиков на сей жанр (именно так – самостоятельный жанр!), а потом приложил собственные произведения, опубликованные в газете «Невинномысский рабочий». Но это – увы! – не расследования, в них нет детективного элемента. Всего лишь излагаются факты: о воровстве цветных металлов (за год возбуждено 81 уголовное дело), о венерических заболеваниях, о торговле наркотиками и молодежной безработице. Спору нет, темы важные. Вот если бы автор поставил перед собой задачу узнать, кто скупает ворованные провода и краны, и пошел бы сам с какой-нибудь подозрительной вещицей по приемным пунктам... Или сам попробовал бы устроиться на работу – слесарем ли, дворником... И на этот детективный «шампур» нанизал бы собранную статистику – вот это было бы похоже на расследование. Не случайно научный руководитель в своем отзыве вежливо написал, что Владимир «выходит на жанр». Давайте, коллега, выходите поскорей!

Из Новгородского госуниверситета им. Ярослава Мудрого пришла работа «”Хорошая новость” в СМИ (из практики работы службы новостей НГТРК “Славил”». Кузнецова А.В. (полное имя, к сожалению, не указано) решала чисто практическую задачу. В телекомпании ей сказали: мы платим за новостной сюжет от 3 до 30 рублей. За «проходную» новость, стало быть, трешку, за хорошую – десятку, за сенсацию – тридцать. Вот и возникает вопрос, вечный вопрос нашего ремесла: что такое хорошо и что такое плохо? Моя однофамилица рассматривает проблему с трех точек зрения: издателя (хорошо то, что прибыльно), журналиста (как «сделана» новость) и аудитории, которая заявляет, что хочет видеть нечто доброе и ласковое, но, судя по рейтингам, смотрит и обсуждает «чернуху».

Явно недостает четвертой точки зрения: какие новости нужны в интересах общества. Вгонять страну в депрессию во имя рейтинга и прибыли – безнравственно. Надо было заявить об этом со всей определенностью. У меня были споры на эту тему с важными людьми, я все докапывался – глупость это или целенаправленное разрушение сознания и моральных устоев россиян? Пока мое «расследование» результатов не дало. Может, кому-то из дипломников повезет больше. Поделюсь двумя интересными высказываниями. Яков Посельский, наш кинематографист, перебравшийся в США, возмущался по телефону: как мы ждали приход НТВ и какой страшный образ России возникает из НТВ-шных новостей, американцы под влиянием этих передач боятся ехать в Россию и вкладывать туда инвестиции. А Валентин Зорин уверял меня, что на столе у выпускающего новостей в США лежит бумажка, напоминающая, какой процент «чернухи» – и не больше! – можно давать в новостях...

А. Кузнецова справедливо полагает, что в «чернухе» есть элемент пользы – посмотрев, люди станут вести себя осторожнее. И дает живую сценку. Репортер сообщает: есть видео с трупом на проспекте Мира. Женщина-редактор: хорошо! Другой репортер: льдину с рыбаками оторвало от берега... Редактор: отлично!

Криминальную информацию подробно рассматривает Анна Васильева из университета Российской академии образования. Название подчеркнуто академично: «Информационный текст: смысловая структура и языковые особенности». Содержание, как вы сейчас убедитесь, гораздо шире. Дипломница описывает собственный опыт работы на происшествиях и дает дельные советы коллегам. Вот, например:

«Чтобы вас понял оперативник или начальник уголовного розыска, нужно представить себя на его месте, т.е. подстроиться под его стиль. Если журналист собирает информацию на месте происшествия (убийство, взрыв, авария и т.п.), для общения нужно выбирать, что называется, «главного». Работники правоохранительных органов обычно четко соблюдают правила иерархической лестницы. Без санкции свыше они ничего официально рассказывать не станут. Вопросы надо задавать коротко и по делу, на простом, крайне понятном языке – смесь канцелярского с разговорным. В их лексиконе есть профессиональные словечки, огромное количество аббревиатур, их надо знать и употреблять при беседе с сотрудниками милиции. Надо помнить: журналистика для них – враждебная среда, корреспондент сродни шпиону. Когда же с оперативником говорят на его языке, он чувствует «своего» и теряет бдительность, даже проявляет к журналисту расположение».

Как видим, речь здесь не об информационном тексте, а об особенностях журналистской речи и поведения при поиске информации. Работа насыщена интересными примерами.

«Специфика реализации игровых технологий в современных печатных СМИ» – так называется дипломная работа Виктории Собиной, защищенная в Алтайском госуниверситете (город Бийск). Солидная теоретическая часть – 75 названий статей и книг по теории игр и газетному делу, – а затем описание попытки применить это все на практике. В местной редакции попробовали затеять игру с читателями, сделать их соавторами сериалов «В Бийске тоже смеются» и «Богатые что-то прячут» – но таковых набралось на весь город всего пять человек, и игру свернули. Телефонная игра оказалась немного удачнее – позвонили 19 человек... Лиха беда начало, Виктория, предлагайте новые проекты с учетом нашей загадочной ментальности.

Применить теорию на практике – желание само по себе достойное. Очень известный в прошлом деятель справедливо заметил, что «теория без практики мертва». А литературный герой, на чью ментальность неоднократно ссылались в средней школе, свойства имел совсем иные. «Странно подействовало ученье на Илью Ильича: у него между наукой и жизнью лежала целая бездна, которой он не пытался перейти. Жизнь у него была сама по себе, а наука сама по себе». Вообще-то говоря, обломовщина среди студентов весьма распространена. Пять лет учебы кое-кого просто разлагают, велик соблазн пробездельничать. Но не таковы наши конкурсанты!

Самый красивый, на мой взгляд, переход над бездной между теорией и практикой получился у Веры Писаренко из Ставропольского госуниверситета. Когда-то «морально-этическая тема» считалась в редакциях чем-то несущественным рядом с материалами об успехах заводов, колхозов и строек. Потом спохватились: без совести и чести не будет толку ни от строек, ни от заводов. И вот передо мной работа «Проблемы духовности и нравственности в современных СМИ. Жизнь человеческой души в программах краевого радио».

Молодую журналистку волнуют коренные проблемы бытия: как и для чего жить, как добиться справедливости среди людей? За ответами она обращается к лучшим умам человечества – от Платона и Декарта до Моруа и Толстого. И сокрушается о том, что для многих ее сверстников нет авторитетов вообще. «Во что и кому верят? Иногда кажется – никому. Ни родителям, ни учителям, ни Пушкину, ни Достоевскому, ни Солженицыну, ни Сахарову; не верят Евангелию и Христу, партократам и демократам, старикам-фронтовикам и блокадникам. Так что же это за молодость и откуда столь воинствующий нигилизм?». Ответ таков: молодые «слишком надышались порченым воздухом массовой культуры», слишком много в наших СМИ негативной информации, разрушающей любые идеалы. «Иногда начинает казаться, что весь мир охвачен какой-то бешеной пляской наркоманов и пьяниц, развратников и воров, террористов и убийц». Просветительная и воспитательная функция СМИ, по справедливому мнению дипломницы, сильно деградировали. И она по мере сил (и с благословения руководства местного радио) старается восполнить этот пробел своими собственными передачами. К теоретической работе приложены стенограммы неторопливых радиобесед с разными людьми, в семьях, где подрастают способные дети, в деревнях, где доживают свой век старики, в новых общественных организациях, стремящихся, как это ни трудно, делать добро.

Хорошо, что для начала творческой биографии Вера выбрала радио (или оно выбрало ее?). Суета ТВ разрушила бы хрупкую ауру общения с героями в их привычной среде. Наше радио имеет неплохие традиции бесед, очерков, эссе на темы морали и нравственности, коренных вопросов бытия, волнующих нашу дипломницу. Хорошо, что есть кому эти традиции продолжать и развивать.

в начало

 

«МАНГУСТЫ БУДУТ В ПЯТНИЦУ», ИЛИ ДИ-ДЖЕЙ ИЗ КГБ

Ставлю в магнитофон старую-престарую кассету 1970 года. Они только появились в то время, эти маленькие кассеты, и корреспондент Гостелерадио Геннадий Морозов придумал использовать их для «говорящих писем» – из Дели в Москву. Кроме слов важная роль отводилась музыке. Гена снабжал друзей такими мелодиями, каких еще не слышали в Москве. И вот мы представляли, как он ждет, чтобы в его индийском доме все уснули, усаживается на втором этаже к микрофону возле стереосистемы и, виртуозно играя микшерами и звукоснимателями, запускает мягкую ночную мелодию. Вот ее звучание уходит на второй план, и раздается бесконечно знакомый, мягкий, добрый голос. Надо сказать, профессионально поставленный голос радиожурналиста. Куда там современным радиомальцам с их мэканьем и бэканьем – все четко и с богатством интонаций.

В одном из своих ранних стихотворений Морозов признавался:

Как я боюсь красивых слов,

У правды испокон веков

был проще разговор:

теченье медленной реки,

стремительность ракет…

Пожатье тихое руки

и выстрел в сердце – «нет!»

И жизнь, и смерть, и жуть войны.

И атома расщеп.

И осознание вины.

И – вообще...

Тут отголосок тех времен, когда автор стихов был еще «чистым», или «карьерным», дипломатом, работая после окончания МГИМО в Непале. Но первой его супруге захотелось делать свою карьеру, и она вернулась в Москву. Тогда совслужащим не полагалось находиться в долгой загранкомандировке без жены (между прочим, разумный был порядок), и Гена вскоре тоже оказался в столице нашей Родины, но уже без работы: он оказался никому не нужным в центральном аппарате МИДа. Друзья студенческих лет Сергей Муратов и Леонид Золотаревский посоветовали: иди на радио, там на заграницу вещают на всяких языках, может, твои хинди и урду пригодятся. Так Морозов стал журналистом. Вскоре за широту характера и умение привлекать к себе людей, за теплоту, за талант на дружбу молодежь редакции иновещания Радиокомитета выбирает его комсомольским секретарем. Это был, говорят, удивительный комитет комсомола, возникший на волне хрущевской «оттепели». Туда входил, например, Юра Визбор, который гораздо позже вспоминал об этом, посвятив Геннадию Морозову свою песню про дипломатов: «Ах, не слабы, братцы, ох не слабы / блеск волны и тихий плеск весла, / крокодилы, пальмы, баобабы / и жена французского посла». Что касается послов или их жен – не знаю. Но посланцы стран НАТО, видимо, теперь входили в круг интересов Морозова. Как во время Второй мировой войны многое решалось разведчиками в Турции и Японии, так и позже. Чего тут скрывать. Талант общения Морозова показался ценным нашим спецслужбам.

Это все Гена читал на фоне чуть слышной нежной мелодии. И вдруг – разудалый рок-н-ролл, большой оркестр Джеймса Ласта. Морозов дал московским друзьям послушать всласть, потом смикшировал, заговорил:

Поскольку анекдот старый, я его пересказывать не буду. Письмо, напомню, из 1970 года. Теперь у нас развелось много радиостанций, где музыка чередуется с анекдотами и разговорами ведущих. Мне кажется, Морозов мог бы стать классным ди-джеем. А возможно, он уже тогда знал это слово и этот формат передач, вот и открыл его для друзей тридцать с лишним лет назад.

Оркестр продолжает рок-попурри, фоном пошли какие-то шумы энергичного праздничного застолья с танцами, кто-то даже насвистывает.

«Много музыки, мало слов. Если бы я сейчас только ставил пластинки и говорил: вот эта музыка мне нравится, а эта нравится очень, а эта мне противна... Тогда, наверное, получилось бы самое глубокое и откровенное письмо для тех, кто чувствует, как я. Если люди пользуются только словами, то поймут, что они разные, через два года или пять лет. Ведь очень часто мыслят люди одинаково. Но одинаково чувствуют очень редко. Мне кажется, что друзья – это те, кто одинаково чувствует. И чем более одинаково чувствуют, сопереживают, сочувствуют, тем больше они друзья!».

Джеймс Ласт выводится на полную громкость, и Морозов начинает подпевать: «О, друзья, о, друзья... аля, трам-пам-пам...». Затем ритм меняется: видимо, сменил пластинку.

Медленный ритм, какая-то серебряная труба поет в индийской ночи.

И мы действительно потом «долго и хорошо» слушали морозовские пластинки в его квартире в Сокольниках. Каждый его приезд в Москву был для друзей радостным событием. Надо ли говорить, что он всегда являлся с подарками, у всех нас уже были часы «Сейко» и пробковые шлемы. Кому-то он вез редкое лекарство, кому-то те же кассеты – дикий дефицит. Не это, однако, было главным. Он собирал у себя людей, в общем, приятных друг другу, но без Гены общения у них (то есть у нас всех) как-то не получалось. А тут – праздник, да и только! С выездами куда-нибудь на Волгу или под Воронеж, на Кавказ или в Ленинград. За морозовской «Волгой» иногда мчались две-три машины телевизионщиков, радистов и друзей из «родственного Комитета». От них, а не от него я узнавал о «потусторонних» делах Геннадия. В каком он сейчас звании, какими орденами награжден. Как его чуть не расстреляли в Бангладеш, да спасло обаяние. Я этих орденов не видел, хотя после очередных зигзагов в наших личных жизнях мы некоторое время жили вместе, а потом встречались каждый день. То у меня на первом этаже в «хрущевке», то у него на 23-м, в кооперативе на Ленинском проспекте. По соседству. Потом я узнал, что ордена он показал дочери Кате, когда той исполнилось 18 лет, и рассказал, кем на самом деле работает. Объяснил, что это работа, необходимая Родине.

Приезжал к нам сосед Морозова еще по Сокольникам Витя Вучетич, тоже в очередном разводе. Артистичный, неунывающий, он однажды раскрутил-таки Морозова на одну «шпионскую историю». Как, уходя от наружного наблюдения, Гена зацепил машиной тележку велорикши. Человек упал. Морозов вышел из машины, стал оказывать помощь. Подоспела «наружка», которая потеряла было своего «клиента», и тоже по-товарищески принялась помогать. Джентльменские были отношения. Но когда надо оторваться, то уж, мужики, извините...

А вообще обсуждать эти темы Геннадий не любил, да и без того нам было о чем поговорить. Он рассказывал о фантастических красотах юго-восточного «угла» Азии, об обычаях тамошних народов. И почти всегда эти его рассказы заканчивались болевой для него темой – его потрясала ужасающая нищета людская.

Но чаще он писал «для себя» совсем другое – любовную или гражданскую лирику в духе немодной уже «оттепели» 60-х. «Пик судьбы» вышел из-под его пера, когда ему исполнилось 45. Корреспондент Гостелерадио в Индонезии, подполковник внешней разведки КГБ, общий любимец... Казалось бы, чего еще желать? А он писал:

Я пик судьбы своей прошел,

Сказать, что жил я хорошо,

мне правда не велит.

Сказать, что плохо жил, нельзя

– запротестует ложь.

Я жил, как все живем, друзья,

ведь я на вас похож.

Похож на тех, кто преуспел

и кем-то в жизни стал.

На тех, кто что-то не успел

и молодым устал.

Похож на тех, кто был любим

и сам, увы, любил.

На тех, кто для нее любым,

а не любимым был.

На сеявших добро похож

и пожинавших зло.

На тех, кому везло. И что ж?

В конце не повезло.

Вучетич исполнял эти стихи как песню, под гитару. У меня есть и эта кассета, да и с Витей мы встречаемся до сих пор каждый год в день рождения Морозова – 15 марта.

Польза людям... Какая еще цель могла быть у Морозова? Что не карьера – это точно. Иначе не было бы у него всех этих заворотов и излучин в личной жизни, из-за которых случился после Индонезии большой перерыв в загранкомандировках.

В последние годы жизни Геннадий Морозов каждый день ездил на работу в Ясенево, в Службу внешней разведки. Он высоко ценил своего руководителя Евгения Максимовича Примакова, все было спокойно. Выпал, правда, вроде бы формальный рубеж. По возрасту полагалось перейти из кадровых офицеров в служащие. 1 декабря 1994 года такой переход состоялся, а 7 декабря Морозов скоропостижно умер. Выступавший на похоронах представитель разведки сказал, что полковник Морозов был настоящим мужественным офицером и талантливым аналитиком. Взвод автоматчиков рванул в небо холостыми очередями – нашему другу отдавали воинские почести. Гроб ушел в подземелье крематория, только ордена остались на специальных подушечках. Я так и не успел их рассмотреть.

12 декабря, через пять дней, друзья сдали в типографию подготовленную им книжку стихов. Сам он не нашел для этого времени. А скорее, не был уверен, достаточно ли красивая, полноводная, интересная река его жизни. Зря сомневался. Друзьям очень его не хватает. Нет у нас морозовского таланта общения. Хотя, надо сказать, никто не был так требователен к друзьям, как он. Если кто-то из нас в чем-то лукавил, приспосабливался, мельчил – Морозов прямо в лицо говорил ему все, что думает. Как в этом его стихотворении, имевшем, наверно, конкретного адресата:

Нет врагов у тебя, нет врагов

среди честных и сволочей,

среди тружеников и рвачей.

Нет врагов у тебя, нет врагов.

Ты срываешь улыбку со всех,

ты со всеми за руку, свой.

А ведь вдуматься – ты ни с кем

не бываешь самим собой.

Да, умен ты в кругу друзей,

но как глуп ты среди дураков,

и ты сволочь среди сволочей,

будь ты трижды и не таков.

И ты жаден, когда рвачу

по-приятельски бьешь по плечу,

и улыбка лжива твоя,

когда жмешь ты руку лжецу,

и подлец ты, когда, тая

правду-матку, льстишь подлецу.

Нет врагов у тебя, нет врагов.

И ты учишь искусству жить

нас, по-твоему, дураков,

что сумели врагов нажить.

Да, сумели, смогли, сдюжили.

Это честь — врагов заиметь.

Ведь иметь их хотя бы дюжину –

это надобно, брат, суметь:

заслужить, добиться и выстоять

под угрозами, может, под выстрелами,

под насмешками, может, под взятками,

под анонимками быстрыми

и под сплетнями вязкими.

Нет врагов у тебя, нет врагов.

Будь же счастлив во веки веков.

А закончить я хочу все-таки той радиопередачей для друзей, записанной осенью 1970 года. Того, давнего Морозова я вспоминаю чаще всего. Из моей стереосистемы опять звучит музыка, раздается его голос:

В традициях наших детективов эту мою композицию о разведчике, журналисте и поэте я назвал так: «Мангусты будут в пятницу». Можно бы и по-другому: «Ди-джей из КГБ».

И тут я почувствовал: слезы у меня наворачиваются...