же Идей,
истинных реальностей, напоминает состояние человека,
который, передвигаясь, любуется статуями. Подражание по опре
делению не может быть совершенным, ведь совершенство разру
шило бы образ и привело бы к тождеству [с образцом] (Кратил
432b)
37
; поэтому успешное подражание обманок одновременно
истинно и ложно, оно есть, и его нет (Софист 240 b,c)
38
: это смут
ное переплетение бытия и небытия,
me
^
on.
СОБЛАЗН ИСКУССТВА
Равнозначность понятий «обманка» и «двойникпризрак» позво
ляет Платону ставить на одну доску художника, поэта и софиста.
Все
трое являются фокусниками, пресловутая осведомленность
которых оборачивается таким же призраком, как и отражение
на полированной поверхности зеркала. С той лишь разницей, что
зеркало миметического искусства завораживает, и колдовство
его — вовсе не метафора. Эта наименьшая степень бытия,
каковой
является иллюзия, парадоксальным образом очаровывает; фило
софия же неустанно ее рассеивает. Искусство заставляет забыть
об истинных реальностях (к которым возвращает Красота). И не
вызывает ли греческое слово, обозначающее краски художника
(pharmakon), ассоциации с колдовским зельем? Таким образом,
когда Платон осуждает живопись как искусство, сущностью кото
рого является
mime
^
sis, он очень ясно осознает всю силу эстетиче
ского, понимая при этом под художественными
произведениями
предметы, провоцирующие известные психические состояния,
«аффекты» и обращенные к чувственности, а в конечном счете
к человеческому телу (см.: Гос. 605c–606d)
39
. «Эстетика есть
не что иное, как прикладная физиология»: эта формула Ницше
из «Ницше против Вагнера»
40
способна пролить свет на отноше
ние Платона к искусству. Но Красота имеет у Платона обратное
действие: она уводит от чувственности и тела.
В идеальном государстве, которое столь тщательно обосновал
в «Законах» Чужеземец, музыка (обязательно сопровождаемая
пением и танцами) играет существенную
роль в нравственном
воспитании молодых граждан (II, 654b)
41
. Искусство имеет такое
воздействие на тело и страсти, что законодатель должен упорядо
Жан Лакост. Философия искусства
216
чить его и пользоваться им так же, как Гиппократова медицина ис
пользует диету: чтобы быть в добром здравии (Законы 797d, e)
42
.
Причина, по которой музыкальное искусство — наиглавнейшее,
«в том, что ритм и гармония более всего проникают в самую глубь
души» (Гос. 401d)
43
. Но эта хвала музыке — дару Аполлона — со
четается со строгим упорядочением пиров и употребления вина,
что
обнаруживает, как увидел Ницше, весьма недвусмысленное
осознание силы Диониса (Законы 672d)
44
. Сократ — пожалуй,
единственный сохранивший ясную голову во время пира с Алки
виадом и Аристофаном — противится соблазнам иррациональных
искусств и возвращает музыке ее аполлоническую роль воспита
тельницы страстей. Диалектика и ирония поначалу исполняют
отрицательную роль очищения,
catharsis’а. Хотя Менон и Алкиви
ад наводят на мысль о парализующем колдовстве самого Сократа.
Последний, что выглядит поразительно, тоже оказывается лож
ным подражателем,
ироничным художником, который будит вме
сто того, чтобы усыплять, преобразовав свое осознанное незнание
в зеркало поспешных суждений своих собеседников. Вот откуда
вековое различие между философией и поэзией, о котором гово
рится в «Государстве» (607b)
45
. Сократ не без резкости заявляет,
что рапсод Ион толкует о Гомере не от выучки и знания (Ион
532с)
46
, без мудрости, а в какомто исступлении (Апология 22с)
47
.
Поэты буквально не понимают,
что говорят, как и художники не
знают того, что рисуют. Но вдохновленный музами человек искус
ства может стать как бы прорицателем, обладая интуицией, кото
рая выше рассуждающего разума. В конце «Менона» Сократ гово
рит об этом, вероятно, с долей иронии, но Чужеземец в «Законах»
выражается четко и ясно:
«Ибо поэты — это божественное и вдохновенно поющее племя: неред
ко под воздействием Харит и Муз они касаются и истинных происшест
вий» (682а)
48
.
А вторая речь Сократа в «Федре» призвана внушить нам, что
неистовство
(mania), овладевающее поэтом и отличающее его
от стихоплета, это дар богов (245а)
49
.
Возможно, у одного только
Хайдеггера и сохранилось то уважение к достоинству поэта, какое
было у Платона по отношению к Гомеру; и все же платоновский
217
Достарыңызбен бөлісу: