Исследование (1967) Вступительное слово Уильяма
жүктеу/скачать 1.48 Mb.
|
Глава XIИтак, Вильсон находился на вершине популярности. Он предложил свой план реорганизации и был абсолютно уверен, что он будет принят. Однако совет попечителей не сразу одобрил его предложение, а назначил комиссию под председательством самого Вильсона для изучения его плана. Вильсон понял, что ему придется бороться против оппозиции, но это не пугало его. Тем не менее он почувствовал переутомление и отправился на Бермудские острова на отдых. Две недели он восстанавливал силы, по воскресеньям читая проповеди в местных церквах. Таким образом, как обычно, он расходовал либидо из своих конфликтующих стремлений активности и пассивности посредством старого выхода через ораторскую деятельность. Вильсон возвратился в Принстон "хорошо отдохнувшим". июня 1907 года он предоставил на рассмотрение совету попечителей отчет комиссии, в котором предлагалось предоставить ему "полномочия для проведения таких мероприятий, которые будут наиболее разумными в плане разработки его предложения". Первоначально он написал: "В плане разработки и осуществления", но вычеркнул последнее слово ввиду того, что совет попечителей настаивал, чтобы ему была предоставлена "привилегия дальнейшего изучения этого проекта". В Принстоне тут же началась междоусобица, и Вильсон с ужасом обнаружил, что Гиббен, "друг, которого он прижал к своей груди", находится во враждебном лагере. Мы видели, сколь громадный поток его пассивности по отношению к отцу находил выход через эту дружбу, посредством которой он воссоздал свое детское отношение к отцу, и поэтому нет ничего удивительного в том, что оппозиция Гиббена сделала его крайне нервным и несчастным. Маленький Томми Вильсон никогда не осмеливался выступать против своего "несравненного отца", и, когда кто-то из друзей Вудро Вильсона в чем-то с ним не соглашался, этот друг переставал представлять в бессознательном Томми Вильсона. Вильсон делал все возможное, чтобы убедить Гиббена оставаться Томми Вильсоном, но Гиббен обладал одним нетерпимым качеством - собственной волей. Несмотря на доводы Вильсона, он продолжал выступать против плана реорганизации. 26 сентября 1907 года на собрании факультета Гиббен присоединился к предложению фон Дайка, выступавшего против принятия предложения Вильсона. Председательствующий на этом собрании Вильсон побледнел. "Следует ли это понимать как протест против принятия проекта?" - спросил он твердым голосом, однако с таким видом, как будто едва мог поверить в то, что видит и слышит перед собой. "Именно так, мистер президент", - ответил Гиббен. Эти слова поколебали отношение Вильсона к Гиббену. Тот больше не представлял собой маленького Томми Вильсона. Вильсон более не мог путем отождествления себя с Гиббеном проявлять по отношению к себе ту любовь, которую он жаждал получить от отца. И для собственной защиты от препятствий, мешающих выходу своей пассивности, Вильсон тут же превратил Гиббена в предателя: в человека, которого следовало ненавидеть. Превращение Гиббена в Иуду, несомненно, способствовало бессознательному отождествлению себя с Христом. Мы видели, что выход потока пассивности Вильсона по отношению к отцу посредством отождествления себя с Христом значительно возрос после смерти преподобного Джозефа Раглеса Вильсона. В той степени, в какой Вильсон в своем бессознательном был Христом, в такой же степени его более молодые друзья были учениками Христа. Джон Гриэр Гиббен, несомненно, был Джоном, любимым учеником. Но когда он в критический момент для карьеры своего учителя присоединился к его врагам, не представляло большого труда превратить его в Иуду Искариота. Так, путем применения механизма, используемого параноиками, Вильсон, который не был психотиком, защитил себя от своей неудовлетворенной пассивности. Гиббен делал все возможное, чтобы сохранить их дружбу. В течение некоторого времени Вильсон продолжал разговаривать с ним. Затем он полностью прекратил все отношения. Когда спустя годы Гиббена избрали президентом Принстона, Вильсон не послал ему своего поздравления, а также отказался присутствовать на торжествах по этому поводу. Позднее Гиббен пытался осуществить примирение, но Вильсон наотрез отказался. Будучи президентом Соединенных Штатов, Вильсон приехал в Принстон на процедуру голосования. Гиббен подошел, чтобы оказать ему почести. Вильсон взглянул на него и отошел прочь. Трансформация Гиббена из объекта любви в объект ненависти наглядно иллюстрирует невротическую природу интенсивных дружеских связей Вильсона. Он никогда не преодолел своих детских чувств по отношению к отцу. Он был принужден страстно любить мужчин, которых отождествлял с маленьким Томми Вильсоном, и страстно их ненавидеть тем или иным образом, когда они переставали быть смиренными по отношению к нему и поэтому представляли уже не его самого, глядящего с благоговением на своего "несравненного отца". Он никогда не мог позволить ни одному из своих друзей быть равным себе в умственном и моральном плане. Гиббен был лишь одним из нескольких страстно любимых им друзей, которых он отверг, после того как они осмелились противоречить ему. Разрыв с Гиббеном столь тяжело подействовал на Вильсона, что он поклялся в будущем не иметь близких друзей. Но обойтись без проявления своей любви к какому-либо мужчине он не мог. В 1910 году он находит нового Гиббена - белокурого молодого человека по имени Дадли Филд Мэлоун. А в 1911 году его внимание переключается на Эдварда М. Хауза. Отношения с этими молодыми людьми походили на его дружбу с Гиббеном. И конечный результат был таким же. Например, Мэлоун в 1917 году выступал за предоставление женщинам избирательного права, против чего возражал Вильсон. Вильсон никогда больше не разговаривал с Мэлоуном. Все те факторы, которые укрепляли и разрушали эти и другие дружеские связи, можно проследить на примере его любви и ненависти к Гиббену. Все его страстные привязанности являлись по своей сути восстановлением его детского отношения к отцу. 18 октября 1907 года попечители Принстона собрались для того, чтобы вынести окончательное решение по плану реорганизации. Вильсон, находясь в очень нервозном состоянии из-за потери дружбы с Гиббеном, удивил их своей необоснованной претензией на то, что якобы "основной замысел и цель этого плана" были уже ими приняты, так как была одобрена его резолюция о "разработке" этого плана. Это утверждение Вильсона, по-видимому, знаменовало начало его умственной дегенерации, которая привела его к подписанию Версальского договора, а затем заставила его назвать этот договор "несравненным осуществлением чаяний человечества", "первым договором, когда-либо сделанным великими державами, который был заключен не ради их выгоды", "99%-ной гарантией против войны". Он явно забыл, что был вынужден вычеркнуть из своей резолюции слово "осуществление", так как один из попечителей настаивал на том, чтобы совету предоставили "возможность дальнейшего обсуждения этой проблемы". Указание на источник такого искажения фактов является необходимым не потому, что этот инцидент сам по себе важен, а потому, что искажение фактов стало неотъемлемой чертой характера Вильсона. Остаток его жизни отмечен тысячами искаженных, игнорируемых или забытых фактов. Для обсуждения всех их потребовался бы огромный том, а у нас нет желания загромождать это психологическое исследование детальным изучением его многочисленных умственных ошибок. Однако представляется необходимым обсудить одно его типичное искажение. Возможно, тогда читатель сможет открыть для себя источники его позднейших искажений. Мы видели, что начиная с детства и далее Вильсон имел склонность жить в мире фраз, а не фактов. Поэтому для него было легко искажать, игнорировать, забывать или изобретать факты, если действительность приходила в конфликт с его влечениями. Искажение действительного положения дел в силу сделанного им утверждения о том, что попечители Принстона уже одобрили "основной замысел и цель" его плана реорганизации, было вызвано крайне сильными влечениями. Ранее большая доля его пассивности к отцу находила выход посредством любви к Гиббену. Он лишился этого выхода. Даже до потери дружбы с Гиббеном его реактивное образование, необходимое для вытеснения его пассивности, было огромным. Усиление вытеснения пассивности, вызванное потерей дружбы с Гиббеном, требовало дальнейшего усиления реактивного образования для ее подавления. Неудивительно, что это реактивное образование превысило нормальные границы и ему приходилось отбрасывать любой факт, который стоял на пути немедленной разрядки либидо из этого "аккумулятора". Если бы попечители ранее одобрили основной замысел и цель плана реорганизации, то этот план был бы уже частью официальной программы Принстона и, таким образом, были бы установлены выходы для реактивного образования Вильсона. Он желал установления этих выходов, поэтому и исказил фактическое положение дел. Он убеждал попечителей, что план реорганизации может быть отменен только путем принятия резолюции: отменяющей их решение, которое якобы было принято ими ранее. Его интеллект в этот момент был орудием его бессознательных влечений, и ничем большим. Однако попечители не забыли, что слово "осуществление" было вычеркнуто из резолюции Вильсона. Они не захотели уступать, проголосовав, за исключением одного человека, против его предложения. Вильсон был в ужасе.. Он оставил Веста в Принстоне для того, чтобы доказать ему свое превосходство. Поражение закрывало выходы для реактивного образования против пассивности к отцу. Далее, для его Супер-Эго это поражение было непереносимым. Более того, он лишился дружбы с Гиббеном и, вследствие этого, основного выхода для своей пассивности к отцу. Конфликт в Эго между этими потоками неудовлетворенного либидо сразу же стал невыносимым. Перед сознательной частью его рассудка встали проблемы, столь же трудные для разрешения, что и проблемы в его бессознательном. Он понимал, что более не может надеяться на принятие своего плана реорганизации и что популярность, к которой он так стремился, потеряна. Оставаться президентом Принстона казалось для него несовместимым с уважением к себе. Он написал письмо с прошением об отставке, но не отослал его, так как в этот момент у него не было на примете какого-либо иного места работы. Вильсон был в отчаянии и даже начал думать о возвращении к юридической практике. Он как никогда нуждался в отцовском совете. И в этот тяжелый момент к нему пришел на помощь преподобный Менанчтон В. Якобус. "Я верю, что провидение вскоре ниспошлет мне некоторое указание и что я смогу воспринять и понять его смысл", - писал Вильсон 23 октября 1908 года д-ру Якобусу. В одном из последующих писем он написал: "Я никогда не думал о том, чтобы хоть на мгновение прекратить борьбу". Мысль об отставке была отброшена. Он решил как свои сознательные, так и бессознательные проблемы. Его Эго нашло способ для разрешения его бессознательного конфликта. Он никогда не преодолел этот образец поведения, на котором впоследствии зафиксировался его характер, поэтому имеет смысл подробно исследовать эту фиксацию. Мы видели, что подчинение Богу и бессознательное отождествление себя с Христом были единственными двумя каналами для его пассивности по отношению к отцу, по которым все еще свободно могло выходить его либидо. После потери дружбы с Гиббеном усиление потока либидо через эти каналы было неизбежным, если исходить из чисто экономических причин: заряду либидо просто некуда было идти. Выход либидо, посредством отождествления себя с Христом, еще более увеличился после превращения им Гиббена в Иуду Искариота. В течение последующих лет его жизни через бессознательное отождествление им себя с Христом выходила большая доля его либидо. Однако буквальный переворот в характере Вильсона, совершенный его Эго, был направлен против пассивности к отцу. Он никогда ранее не применял какого-либо явного выхода для своей мужественности. В своем бессознательном он ранее отождествлял отца с Богом, но никогда ранее не отождествлял себя с Богом. Под давлением поражения он стал в своем бессознательном Богом-Отцом, так же как и Богом-Сыном. Та чрезмерная уверенность в собственной правоте, способность беспринципно рваться к власти, которые начинают характеризовать его жизнь, не оставляют никакого сомнения в том, что произошло в его бессознательном. Он не смог превзойти Веста, но он стремился к этому. Поэтому он превзошел Веста в своем бессознательном. Он стал Богом. Начиная с этих пор одна часть его бессознательного никогда не переставала говорить ему: "Ты - Бог. Ты превосходишь всех людей. Все, что ты делаешь, правильно, так как это делаешь ты". В течение последующих лет жизни большая доля его активности по отношению к отцу и реактивное образование против пассивности находили выход посредством этого отождествления себя с Богом. Для читателя, возможно, трудно представить, что мужчина может одновременно отождествить себя с Богом-Отцом и с Богом-Сыном. Для бессознательного такие парадоксы не представляют никакой трудности. Именно с этого времени в характере Вудро Вильсона проявилась необычно ярко выраженная божественность. Его Супер-Эго требовало, чтобы он совершил божественные подвиги; его пассивность к отцу требовала выхода через подчинение Богу и отождествление им себя с Христом; его активность и реактивное образование против пассивности находили выход через отождествление себя с Богом. Неудивительно, что он начал чувствовать себя выше таких человеческих ограничений, как уважение к фактам. Душой он был на небе, а ногами карабкался вверх к величию по скользскому хребту, который лежал между неврозом и психозом. Принятое им решение по поводу мирских трудностей несет на себе отпечаток его внутреннего самообожествления. Пять лет тому назад, отвечая одной леди, которая ходатайствовала за своего сына, говоря, что она умрет, если сына исключат из Принстона, он высокопарно, но явно искренне сказал: "Если бы мне пришлось выбирать между вашей и моей жизнью или чьей-либо еще жизнью и благом для этого колледжа, я выбрал бы благо для колледжа". Но для Вудро Вильсона, который в своем бессознательном был Богом, Принстон сам по себе не был конечной целью, а являлся лишь средством к достижению такой цели. Он решил остаться в Принстоне и помешать Весту основать колледж аспирантов, о котором тот мечтал, а также не отказался и от продолжения борьбы за свой план реорганизации. Он надеялся, что борьба независимо от того, выиграет ли он, что было маловероятным, или проиграет, что было почти неизбежным, в любом случае приведет к избранию Вудро Вильсона кандидатом от демократов на пост президента Соединенных Штатов. Он намеревался отомстить за свое поражение в области "малой государственной службы" победой в области большой государственной службы. Настоящая поддержка была оказана Вильсону полковником Джорджем Гарви, тем самым Гарви, который 3 февраля 1906 года предложил выдвинуть его кандидатом на пост президента США, а теперь собирал поддержку для него среди консервативных демократов. В стране росла волна протеста против плутократической верхушки. Таким образом, Вильсону было необходимо, не потеряв расположение консерваторов, заручиться поддержкой и прогрессистов-демократов, чья сила стремительно росла. Дискуссия по поводу плана реорганизации давала ему возможность убить сразу двух зайцев. Вильсон начал турне выступлений в ноябре, как бы с целью обращения к "жителям избирательного округа Принстона" для получения поддержки своему плану реорганизации. Он представил вопрос в таком свете, как если бы он заключал в себе борьбу между бедной демократической Америкой, которую олицетворяет он, и плутократами-снобами, таким образом расположив к себе прогрессистов. В то же самое время он не забывал задобрить нью-йоркских консерваторов, делая специфические политические высказывания, подобно его заявлению 19 ноября 1907 года: "Я приписываю финансовую панику, царящую в настоящее время, агрессивному отношению законодательства к железным дорогам". Таким образом, посредством своих речей он не только находил выход для своей ненависти к Весту, представляя его и его сторонников пособниками плутократической верхушки, но также преподносил себя как поборника за права демократически настроенных бедняков. Та ловкость, которую он проявил в достижении своей цели в это время и позднее, замечательна. Мы не можем сказать, что она была неожиданной. Его обильный нарциссизм всегда делал его крайне чувствительным ко всему, что могло повлиять на его карьеру. Даже до того, как он стал Богом в своем бессознательном, он смог улучшить благосостояние земного Вудро Вильсона. Благосостояние Принстона, который он представил перед публикой как место проживания плутократов и снобов, от этого не улучшилось. В январе 1908 года у Вильсона снова наблюдался упадок сил. Жена приписала его "потере друга, которого Вильсон прижал к своей груди". Возможно, она была права. Он не нашел какой- либо адекватной замены Гиббену; и, несомненно, к упадку сил привела его неудовлетворенная пассивность по отношению к отцу. Он отправился на Бермудские острова, мучимый нервозностью, невритом, головной болью и желудочными расстройствами. В конце февраля он возвратился в Америку и снова интенсивно начал выступать. Его здоровье не улучшалось, а к июню 1908 года значительно ухудшилось. Разве он мог в это время предполагать, что спустя 10 лет мир будет приветствовать его как нового спасителя человечества. Однако достижение Вильсона далеко не является уникальным. На протяжении человеческой истории много невротиков внезапно приходили к власти. Часто в жизни требуются в большей степени те качества, которыми обладает невротик, нежели те, которыми обладают здоровые люди. Поэтому с точки зрения достижения "успеха в жизни" психическое расстройство в действительности может быть преимуществом. Более того, невротический характер Вильсона очень хорошо удовлетворял требованиям его времени. Америка, а затем и весь мир нуждались в пророке. И мы не должны забывать, что Вильсон обладал этими качествами вследствие своих дефектов: если его пассивность по отношению к отцу была чрезмерной, то активность, развиваемая его реактивным образованием против пассивности, даже превзошла его пассивность и позволяла действовать ему с грубой мужественностью; если его бессознательная уверенность в том, что он - Бог, поднимала его над реальностью, она также порождала могучую уверенность в себе; если нарциссизм делал его непривлекательным как человека, он порождал его сосредоточенность на своей особе, что помогало поддерживать небольшой запас физической энергии и использовать все то, что у него было, для собственного продвижения; если его громадный интерес к публичным выступлениям был до некоторой степени смешным, то он же породил способность влиять на толпу словом; если Супер-Эго терзало его, требуя, чтобы он свершил невозможное, то оно же привело его к значительным свершениям. Однако невроз является непрочной основой, на которой можно строить жизнь. Хотя история полна именами невротиков, они обычно так же внезапно лишались своего положения. Вильсон не был исключением из этого правила. Те качества, которыми он обладал вследствие своих недостатков, привели его к власти; но те дефекты, которые сопутствовали этим качествам, привели его в конечном счете к огромному фиаско. жүктеу/скачать 1.48 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|