Вильсон послал Хауза в Париж для обсуждения с союзниками переговоров о перемирии 19 октября 1918 года. Когда Клемансо, Ллойд Джордж и Соннино встретились с Хаузом, они отказались заключать перемирие на основе 14 пунктов. Хауз угрожал заключением сепаратного мира. Вильсон поддержал Хауза следующей каблограммой: "Я считаю моей священной обязанностью уполномочить Вас сказать, что не могу согласиться принимать участие в мирных переговорах, которые не включают в себя пункт о "свободе морей", так как мы взяли на себя обязательство сражаться не только с прусским милитаризмом, но с любыми проявлениями милитаризма. Я также не могу участвовать в переговорах о мире, которые не включают в себя создание Лиги Наций, так как в противном случае такой мир приведет к тому, что спустя несколько лет не будет никакой иной гарантии независимости, кроме военной, то есть кроме всеобщего вооружения, что явилось бы катастрофой. Я надеюсь, что мне не придется принимать такое решение публично".
Так Вильсон начал свою борьбу с союзниками, поддержав угрозу Хауза заключить сепаратный мир, и добавил к этому личную угрозу сделать публичным свое расхождение с лидерами союзников, если они откажутся от выполнения 14 пунктов. Никакие слова, допустимые в дипломатических переговорах, не могли бы показать более ясно его решимость бороться за тот мир, который он обещал человечеству, или силу его желания быть справедливым судьей человечества.
Его отождествление себя с Божественной Троицей полностью владело им. 14 ноября 1918 года Вильсон послал каблограмму Хаузу относительно организации мирной конференции: "Я также смею предполагать, что буду избран председательствовать". Хауз ответил, что, так как мирная конференция должна проводиться в Париже, дипломатический этикет требует, чтобы председательствовал Клемансо, и что для Вильсона, может быть, неразумно участвовать в мирной конференции. Вильсон был крайне недоволен. 16 ноября 1918 года он послал каблограмму Хаузу: "Это расстраивает все наши планы. Такое изменение программы приводит меня в крайнее замешательство... Я могу только предположить, что французы и англичане боятся, что американский президент поведет против них малые нации. Я крайне возражаю против того, чтобы гордость могла помешать нам достичь тех результатов, к которым мы стремились всем сердцем..." Утверждение Божьего закона перед нациями предлагало такой великолепный выход для глубочайших влечений Вильсона, что простое предложение о том, что для него может быть более разумным не участвовать в конференции, повергло его "в крайнее замешательство". Он хотел лично быть судьей мира, реально присутствовать, восседая на троне и обладая неограниченной
властью. Он не мог отказаться от участия в мирной конференции.
Обдумывая стоящую перед ним задачу, Вильсон сказал своему секретарю: "Ну, Тьюмалти, это путешествие окажется либо величайшим триумфом, либо небывалой трагедией во всемирной истории, но я верю в Божественное провидение. Если бы я не обладал верой, я сошел бы с ума. Если бы я считал, что направление дел в этом беспорядочном мире зависит от нашего ограниченного разума, я не знал бы, как рассматривать мое стремление к здравомыслию; но я верю в то, что никакая группа людей, как бы они ни напрягали свои усилия или использовали свою власть, не может сокрушить это великое мировое предприятие, которое в конце концов
является делом Божьей милости, мира и доброй воли". Так же как в 1912 году он чувствовал, что избран Богом для того, чтобы стать президентом США, так ив 1918 году Вильсон полагал, что Бог приказал ему принести на Землю вечный мир. Он отправился в Париж как посланник Бога.
Вильсон намеревался сам заключить мир с ненавязчивой помощью Хауза, и, несмотря на тот факт, что республиканцы завоевали большинство мест в сенате на ноябрьских выборах и что договор, относительно заключения которого он собирался вести переговоры, потребует ратификации большинством голосов в сенате, он отказался от предложения республиканцев заручиться их поддержкой при условии, что возьмет с собой двух выдающихся лидеров республиканской партии. Как посланец Бога он чувствовал уверенность в своих силах преодолеть любую возможную оппозицию со стороны сенаторов.
Он также отказался взять с собой личного секретаря. Его смешанные чувства по отношению к Джо Тьюмалти, корень которых уходил в ту амбивалентность, которую разбудил в нем маленький брат Джо Вильсон, породили это необычное явление. Он до такой степени не доверял Тьюмалти, что не мог взять его с собой на мирную конференцию. Однако Вильсон столь сильно любил Тьюмалти, что не мог оскорбить его чувств, взяв другого секретаря. Он отправился переделывать мир с женой и со своей личной свитой, состоящей из врача и двух стенографов.
Он также взял профессоров из организации "Исследование", которые прочли много книг, но не были искушены в международных переговорах. Во время аудиенции на борту корабля "Джордж Вашингтон", во время которой он продемонстрировал свое невежество в европейских делах, Вильсон сказал им: "Говорите мне, что правильно, и я буду сражаться за это; дайте мне твердую позицию". У него не было никакого детального плана ведения дипломатической кампании, но это его не тревожило до тех пор, пока он не обнаружил, что секретарь и помощники секретаря американской делегации - это люди Лансинга, к которым он питал личное презрение. Он был взбешен.
По прибытии в Париж 14 декабря 1918 года Вильсон сказал Хаузу, что намеревается уволить своих секретарей и выбрать других. Хауз убедил его не принимать никаких мер. Послушавшись его совета, Вильсон избегал любого контакта с Лансингом и секретариатом американской делегации, таким образом полностью отказавшись от той помощи, которую мог бы получать от них.
Хауз убеждал Вильсона немедленно взять нового личного секретаря. Вильсон отказался, говоря: "Это разобьет Тьюмалти сердце". Затем Хауз предложил Вильсону воспользоваться услугами своего личного штата, возглавляемого его зятем, которого Вильсон недолюбливал. Секретариат Хауза размещался в отеле "Крийон"; Вильсон остановился во дворце Мюрата, в полумиле от них. Результатом этого явилось то, что он ни разу не воспользовался услугами секретариата Хауза. Он выполнял свою работу сам, уделяя внимание тысячам несущественных дел, которые никогда не должны были бы занимать его внимание. Неразбериха в его работах и его рассудке стала ужасной.
Тем не менее во время первых недель пребывания в Европе он верил в то, что собирается дать миру обещанный им совершенный мир. Он встречался с народами Европы как Спаситель. К низкопоклонству Франции и Англии добавилось восхищение Италии, где крестьяне зажигали свечки перед его портретом, и отчаянной верой в него Германии, где усталые солдаты, возвращаясь домой, распевали о нем песни.
Вильсон провел в Европе три счастливые недели, наслаждаясь своей славой, и неудивительно, что возросла его уверенность в себе и своей миссии. В Букингемском дворце после обеда он произнес речь, в которой царственно отзывался о гражданах США как о "своих людях". В Милане он, побив все пресвитерианские прецеденты, отправился в оперу. Здесь крикливое обожание толпы перешло в исступление. Вильсон обменивался с толпой воздушными поцелуями, пока бредовое состояние толпы не перешло в экстаз. Неудивительно, что он возвратился из своих поездок, убежденный в том, что народы Европы поднимутся и пойдут за ним даже против своих правительств.
Достарыңызбен бөлісу: |