Поездка Вильсона была крайним выражением невроза, который управлял его жизнью. Его первая речь, которую он произнес 4 сентября в Коламбусе, штат Огайо, показала, что он ушел от фактов и реальности в ту страну, в которой факты являются лишь осуществлением желаний. Он забыл, что его мать была иммигранткой из Англии и что родители его отца прибыли в Америку из Ольстера: "Я горжусь тем, что являюсь потомком старого революционнного рода, который создал правительство США..."
Он описал Версальский договор как: "Это ни с чем не сравнимое исполнение надежд человечества". Позднее в Ричмонде, штат Индиана, он сказал: "Это первый договор из когда-либо принятых великими державами, который заключен не в их пользу. Он является новым Священным
писанием. Ни Англия, ни Франция, ни Италия не стремились добиться для себя какой-либо выгоды. Они аннексировали немецкие колонии, "расчленили" Австрию, Венгрию и Турцию, отделили Восточную Пруссию от Германии, "распотрошили" Тироль, конфисковали немецкий торговый флот и все немецкое частное имущество, на которое они могли наложить руки, и обложили Германию данью, без границ во времени или в размере выплат; но все это не в свою пользу!"
На следующий день в Сент-Луисе Вильсон охарактеризовал своих противников как "презренных трусов", чье "невежество" и "заблуждения" изумляют его. Он задал вопрос: "Какова была старая формула пангерманизма?" И сам на него ответил: "От Бремена до Багдада, не правда ли? Посмотрите на карту. Что лежит между Бременом и Багдадом? Вслед за германской территорией в этом направлении лежит Польша. Там находится Богемия, из которой мы сделали Чехословакию. Затем - Венгрия, которую мы отделили от Австрии и которая не обладает силой Австрии. Там находится Румыния, а также Югославия. Там лежит разбитая Турция, а затем Персия и Багдад". Невежество в географии, продемонстрированное Вильсоном, столь поразительно (особенно в свете того факта, что он месяцами изучал карты, находясь в Париже), что оно представляется дальнейшим свидетельством его попытки забыть составленную им же самим карту мира.
Вечером 5 сентября 1919 года во время вечерней речи в Сент-Луисе он заявил: "Истинной причиной только что закончившейся войны являлось опасение Германии по поводу коммерческой конкуренции других держав". Менее чем 24 часа спустя в Дес-Мойне-се, штат Айова, он заявил: "Деловые люди Германии не хотели войны, через которую мы прошли. Банкиры, владельцы предприятий и купцы знали, что война является несомненной глупостью.
Почему? Потому, что Германия вследствие своего индустриального гения начинала экономически доминировать над миром и ей нужно было лишь подождать". То, что один и тот же человек мог произнести эти противоположные утверждения в пределах одних суток, указывает, что его рассудок все больше и больше подпадал под контроль бессознательного, в котором противоречия счастливо могут сосуществовать бок о бок, так как всемогущественным является желание, а не разум.
Он добавил: "Формула пангерманизма, как вы помните, является - от Бремена до Багдада - от Бремена, расположенного у Северного моря, до Багдада в Персии". И завершил свою речь следующим описанием Версальского договора: "Я хочу сказать, что это ни с чем не сравнимое достижение разумной цивилизации. До своего последнего дня я буду считать высшей привилегией в своей жизни то, что мне было позволено поставить свою подпись на таком документе".
Вильсон не смог бы сделать столь извращающего истину утверждения, кроме как в качестве защиты против невыносимых укоров совести. Ясно, что он находился в "руках инквизиции", проводимой его Супер-Эго. Для того чтобы избежать своей душевной пытки, он готов был верить всему и говорить что угодно. К 6 сентября 1919 года его потребность забыть парижские события вплотную подвела его к психозу. Факты стали тем, во что он хотел верить. В последующую неделю стало ясно, что он желал верить в то, что заключил в Париже абсолютно такой договор, какой обещал заключить; что он выполнил все свои обещания и что Версальский договор был почти совершенен. В Спокане, Вашингтон, 12 сентября он заявил, что Версальский договор является "99%-ной гарантией против войны", причем это было не единственное его заявление такого рода.
На следующий день, 13 сентября 1919 года, у Вильсона начались сильнейшие головные боли, которые не прекращались до 26 сентября - до его краха как личности. Вдобавок вновь появились желудочные боли, повышенная раздражительность и т.д. Левую сторону лица сводило судорогой. В воскресенье 14 сентября он отдыхал и молился. 15 сентября в Портленде, штат Орегон, он начал свою речь с утверждения: "Больше всего я уважаю факты", однако его речь содержала не факты, а устрашающие предсказания.
В заключение он сказал: "Я рад за каждого, кто дожил до сегодняшнего дня. Я дожил до того дня, когда после изучения мной истории и традиций Америки, которому я посвятил большую часть жизни, мне внезапно предстает видение кульминации американской надежды и истории - все ораторы видят воплощенными свои мечты, если их дух смотрит с небес. Все люди, высказывавшие самые благородные пожелания Америке, оттаяли сердцем при виде великой
нации, откликнувшейся на их пожелания и осуществляющей их мечты, говоря: "Наконец-то мир знает Америку как спасительницу мира!"". Трудно избежать впечатления, что в этот момент потребность маленького Томми Вильсона в одобрении своим "несравненным отцом" породила фантазию о том, что преподобный Джозеф Раглес Вильсон перегнулся через золотую перегородку рая и сказал: "Наконец-то знает весь мир, как всегда было известно мне, что мой Томми является спасителем человечества".
17 сентября в Сан-Франциско бедный Вильсон поднял Клемансо, Ллойд Джорджа и Орландо до уровня божественной проповеди, таким образом завершив, по крайней мере в собственном рассудке, то чудо, которое он столь долго и безуспешно пытался осуществить в Париже. Он описал мирную конференцию следующими словами: "Отблеск глубокого понимания человеческих дел освещает неторопливый ход этой конференции, равной которой нет в истории... Я рад, что после начала мною переговоров я вошел в небольшой коллектив, который назывался "Большой четверкой"... Это был очень непринужденный совет друзей. Задушевные разговоры, которые велись в маленькой комнате, определяли ход конференции, и они велись людьми, цели и намерения которых полностью совпадали. Сердца людей, подобных Клемансо, Ллойд Джорджу и Орландо, бьются в унисон с сердцами народов мира, а также с сердцами народов их стран. Они испытывают те же чувства, что и мы с вами, и знают, что есть лишь один путь борьбы за мир, заключающийся в борьбе за справедливый мир".
В конце своей речи он сказал: "Мои соотечественники, я верю в Божественное провидение. Если бы я не обладал верой, я бы сошел с ума. Если бы я считал, что направление дел в этом беспорядочном мире зависит от нашего ограниченного разума, я не знал бы, как рассматривать мое стремление к здравомыслию; но я верю в то, что никакая группа людей, как бы они ни напрягали свои усилия или использовали свою власть, не может сокрушить это великое мировое предприятие, которое, в конце концов, является делом божьей милости, мира и доброй воли". Этот божественный договор был дан человечеству Сыном Бога - Вудро.
Таким образом к 17 сентября Версальский договор стал божественным, а на следующий день американская армия стала божественным войском: "Эта слава будет связываться с воспоминаниями о великой американской армии, которая не только разбила германские армии, но также принесла человечеству мир. Эта армия величественнее той, что сражалась за Святую землю, величественнее тех армий, которые пытались спасти гроб Господень, а также армий, сражавшихся под руководством мечтательной и чудесной девушки Жанны д'Арк, величественнее, чем армии американской революции, которые пытались освободить нас от несправедливого гнета Англии, и даже величественнее армий, сражавшихся в годы Гражданской войны и спасших страну, ибо эта доблестная американская армия спасла человечество!"
В последующие дни бедный Вильсон все ближе и ближе приближался к "жертвенному алтарю", говоря, например, в Лос-Анжелесе 20 сентября 1919 года следующее: "Самым трудным, что мне пришлось перенести... было ношение гражданской одежды во время войны, не надевать военную форму, не рисковать ничем, кроме репутации. Мы знаем, что был воздвигнут алтарь, на который можно было принести более почетную жертву, чем та, которая когда-либо ранее выпадала на долю человечества, и мы желаем принести себя в жертву для блага человечества. Так мы и сделаем, мои сограждане".
Человечество будет спасено, в крайнем случае кровью Вильсона. Совершенства договора все возрастали, пока наконец 24 сентября в Чейенне, штат Вайоминг, они не стали шедевром человечества: "Этот договор является уникальным документом. Я осмелюсь сказать, что это самый замечательный документ в истории человечества, так как в нем записано полное уничтожение тех способов правления, которые были характерны практически для всей истории человечества... мы говорили, что это должен быть мир для всех народов. Таким он и стал. Ни один человек не сможет опровергнуть это утверждение, читая условия этого великого договора, с которым я возвратился из Парижа. Это настолько полный мир для всех народов, что в каждом пункте договора любая мысль о достижении личных выгод, о политическом или территориальном усилении великих держав отметалась, отбрасывалась в сторону самими представителями этих держав... Они не претендовали ни на один кусок территории".
Ясно, что, когда Вильсон произносил такие утверждения, он не лгал сознательно. Он начал с вытеснения своего знания о том, что сделал в Париже, и обычным способом вытесненная
область захватила соседнюю территорию, пока для него не стало невозможным помнить, что он или кто-либо другой делал в Париже. Он был близок к психозу.
Вечером следующего дня, 25 сентября 1919 года, в Пуэбло, штат Колорадо, бедный маленький Томми Вильсон, который научился говорить подобно Богу, слушая своего "несравненного отца", говорил, как Бог, в последний раз. Факты в его речи были фантастически искажены: "Победители не притязают ни на пядь территории, они не требуют какого-либо подчинения своему диктату".
Однако конец речи был чудесным. Он задал вопрос: "Какие торжественные обещания мы даем тем, кто пал во Франции?" И ответил: "Эти люди были борцами за идею. Они сражались не для того, чтобы доказать мощь США. Они сражались за то, чтобы в мире восторжествовала правда и справедливость, и все человечество видит в них борцов за мир, а их ни с чем не сравнимый подвиг заставил все человечество поверить в Америку так, как оно не верит ни одной другой нации в современном мире. Мне видится, что между нами и отвержением или принятием этого договора стоят ряды этих парней в хаки, не только тех, которые все еще возвращаются или вернулись домой, но и тех дорогих нам душ, которые бродят по полям Франции.
Друзья, в последний день награждений я отправился на прекрасный косогор, расположенный недалеко от Парижа, где размещалось кладбище Суреснес, кладбище, отданное для погребения погибших американцев. Позади меня, на склонах, рядами стояли живые американские солдаты, а передо мной, на равнине, были ряды могил погибших американских парней. Справа от того места, где я произносил речь, стояла небольшая группа французских женщин, "усыновивших" эти могилы, женщин, которые сделались матерями этих дорогих всем нам душ, каждый день принося на их могилы цветы, как если бы они были их собственными погибшими сыновьями или любимыми. Они отдали свою жизнь за общее дело. Франция и весь мир стали свободны, так как им на помощь пришла Америка! Мне бы хотелось, чтобы некоторые общественные деятели, которые в настоящее время выступают против принятия мирного договора, за который многие американцы отдали свои жизни, смогли бы посетить это место. Я бы хотел, чтобы желание, исходящее из этих могил, смогло проникнуть в их сознание. Как бы мне хотелось, чтобы они смогли почувствовать ту моральную ответственность, которая не позволяет нам обмануть ожидания этих парней, но заставляет нас продумать и довести дело до конца, оказавшись достойными их жертвы во имя человечества. Ибо от этого решения зависит освобождение и спасение людей и всего мира".
Вильсон разрыдался. Он действительно верил в то, что принес божественный мир, за который умирали американские парни. Но эта вера была построена над зияющей ямой его чувства вины, зияющей ямой факта в его бессознательном.
Этой ночью в поезде последовал его душевный и физический крах как личности. Грейсону было ясно, что турне необходимо прервать. Посоветовавшись с Тьюмалти, он решил уговорить Вильсона вернуться домой. Вильсон со слезами на глазах умолял Грейсона и Тьюмалти позволить ему продолжать поездку, говоря: "Неужели вы не понимаете, что, если вы отмените эту поездку, сенатор Лодж и его друзья назовут меня трусом, поездка на Запад провалится и договор не будет ратифицирован?" Он не сказал то, что мы можем сказать за него, - неужели вы не понимаете, что, если вы отмените эту поездку, я не умру за человечество, я не буду Христом, не добьюсь победы над своим отцом и не буду Богом? Турне было прервано. Вильсон возвратился в Белый дом. 3 дня спустя в 4 часа утра он потерял сознание в ванной.
Его разбил паралич. Читатель вспомнит, что в 1906 году Супер-Эго Вильсона и его конфликтующие влечения к отцу побудили его к кампании лихорадочных выступлений, которая кульминировала слепотой левого глаза, и что те же самые влечения были причастны к его настойчивому желанию выступать в 1908 году, что также закончилось полным упадком сил. Это же влечение побудило его в 1919 году к кампании выступлений, кульминировавшей параличом. После 1908 года его фиксация на отце стала полной. И сходство в его действиях в 1906, 1908 и 1919 годах столь поразительно, что трудно избежать заключения о том, что он действовал, повинуясь навязчивому повторению, когда отправился в 1919 году в поездку на Запад. По крайней мере, ясно, что им двигало желание к разрушению вследствие старого конфликта, который он никогда не был в состоянии разрешить, конфликта между его активностью и пассивностью по
отношению к отцу. Он никогда не разрешил основную дилемму Эдипова комплекса и в конце концов был разрушен тем самым "несравненным отцом", который его породил.
Достарыңызбен бөлісу: |