Прогресс духовного и физического краха Вильсона, который последовал через 3 месяца после подписания им Версальского договора 28 июня 1919 года, можно проследить на основании внимательного изучения его публичных высказываний. Его душевное равновесие зависело от его способности заставить Лоджа подчиниться и от вытеснения им истины относительно мирной конференции. Он представил договор для ратификации сенату 10 июля 1919 года и в своей речи, принимая во внимание его неустойчивое физическое и душевное состояние, был на удивление здравомыслящим. Он отходил от фактов в определенных местах, говоря, например:
"Государственные деятели находят планируемое создание Лиги Наций удобным и, можно сказать, незаменимым инструментом в деле осуществления принятых мирных планов и выплаты репараций. Еще до окончания конференции они увидели значение Лиги Наций в новом аспекте. Они восприняли ее создание как главную цель мира, как единственное средство, которое может сделать мир прочным и справедливым. Они увидели в Лиге Наций надежду для будущего человечества, отказаться от которой они даже не могут помыслить. Неужели мы, да и другие свободные нации, не захотим принять эту великую обязанность? Неужели мы осмелимся отвергнуть ее и нанести удар в сердце человечеству?"
Но после таких высоких слов он спустился на землю, несомненно, по поводу критики принятого решения о провинции Шаньдун. "Было невозможно удовлетворить интересы всех наций... без многих несущественных компромиссов. В результате этого договор получился не совсем таким, каким нам хотелось бы его видеть. Но достигнутые результаты в целом выдержат проверку временем. Я считаю, что народы придут к мнению, что принятые неизбежные компромиссы не нарушают в целом какой-либо из наших принципов. Работа конференции согласуется как с принципами, принятыми в качестве основы для мира, так и с практическими возможностями международной обстановки, с которой приходилось считаться как с фактом".
В течение следующего месяца он мучился, ожидая решения сената. Договор был так же далек от ратификации, как и 19 августа 1919 года, когда состоялась встреча Вильсона с членами сенатского комитета, на которой обсуждался этот договор. Вильсон начал эту встречу с заявления, в котором пытался представить Лоджа противником желаемого нацией возвращения к мирной жизни. Он приписал застой американской торговли неудаче сената ратифицировать договор, применив, таким образом, то средство борьбы, ради сохранения которого разрушил "предварительный договор". Затем, отвечая на вопросы, он проявил крайний душевный распад. Его аргумент в отношении статьи X договора о создании Лиги Наций, приведенный в форме силлогизма, звучит следующим образом:
"1. Статья X налагает определенные моральные обязательства. 2. Юридические законы менее важны, чем моральные обязательства. Следовательно, возражения против статьи X неразумны, так как обязательства, принимаемые в ней, не являются юридическими, а следовательно, и обязательными".
Но еще более удивительным было его свидетельство относительно секретных договоров союзников. Он подтвердил, что ничего не знал о них до своего приезда в Париж на мирную конференцию, говоря: "Тогда для меня все открылось впервые". Далее, он заявил, что его не информировали о договоре, заключенном в Лондоне. Сенатор Джонсон перечислил список договоров, включая договор, заключенный в Лондоне, договор с Румынией и другие договоры, разделяющие "Малую Азию", и спросил: "Знали ли Вы о них что-либо до начала конференции?" - на что Вильсон ответил: "Нет, сэр, я могу с уверенностью сказать, что лично я ничего о них не знал".
Известно, что Вильсон был информирован о существовании секретных договоров в 1917 году, во время приезда Бальфура в Америку (если не ранее). И не остается никакой другой альтернативы, кроме как заключить, что Вильсон либо лгал, либо действительно забыл об этом, отвечая сенатору Джонсону. Однако он мало чего мог достичь, отрицая свое знание о существовании секретных договоров, и мог много потерять, если бы ему указали на то, что он
лжет. И почти наверняка он мог быть пойман на этой лжи. Поэтому трудно поверить в то, что он лгал умышленно. С другой стороны, трудно поверить и в то, что он забыл о своем намерении довести до конца борьбу с Бальфуром по вопросу секретных договоров в апреле 1917 года, так как Хауз убедил его не вступать в эту борьбу, а также в то, что он не видел этих текстов, опубликованных позднее советским правительством. Но тогда вспоминается то, что условия секретных договоров были аналогичны условиям Версальского договора, и правильнее предположить, что Вильсон пытался вытеснить эти сведения с целью сохранения своего отождествления с Христом и избежания наказания со стороны Супер-Эго.
Осознание того, что он включил многие из условий секретных договоров в договор, который представил миру как реализацию своих 14 пунктов, было бы непереносимым для него. Поэтому представляется вероятным, что он не лгал и что его вытеснение своего знания о том, что Версальский договор является претворением в жизнь секретных договоров, завоевало дополнительное место в его рассудке. Такое вытеснение факта существования секретных договоров, несомненно, получило усиление вследствие его бессознательного желания считать себя жертвой заговора - предательства Иисуса Христа.
После этой встречи с сенаторами физическое состояние Вильсона ухудшилось. Он решил, несмотря на возражения своего врача, жены и секретаря, отправиться в турне по Америке, чтобы призывать американский народ поддержать его в борьбе за договор - в его борьбе против Лоджа. Вспоминается, что однажды он уже отправлялся в подобное турне с целью создания оппозиции против отцовского представителя. В конце концов, Лодж был лишь последователем Веста, и отношение Вильсона к этому второму отцовскому представителю было лишь воспроизведением его отношения к первому.
Тьюмалти возражал против этой поездки. Вильсон ответил: "Я знаю, что нахожусь на пределе сил, но мои друзья из Капитолия говорят, что поездка необходима для спасения договора. И я желаю принести любую жертву, ибо, если договор не будет подписан, один лишь Бог знает о том, что случится с человечеством в результате этого. Перед лицом великой трагедии, которая нависла над миром, ни один порядочный человек не может заботиться о личных выгодах. Хотя в моем состоянии это может означать гибель, я с радостью пожертвую своей жизнью ради спасения договора".
Грейсон предупреждал Вильсона, что его турне может окончиться фатальным исходом. Он всячески удерживал Вильсона от поездки, пока тот не сказал ему: "Я надеюсь, что ничего страшного не случится, но даже если это и произойдет, я должен ехать. Солдаты в окопах не бегут от опасности, и я не могу отворачиваться от своей задачи сделать Лигу Наций установившимся фактом".
Так в августе он почти решился принести свою жизнь в жертву. Очевидно, для Вильсона важна была не цель, за которую можно отдать свою жизнь, а вера в то, что он отдает жизнь за некую цель, которая бессознательно укрепит его в отождествлении себя с Христом. Ему приходилось заново убеждать себя в том, что он Спаситель. Его пассивность по отношению к отцу и его Супер-Эго не позволяли ему отдыхать, и, кроме того, нелегко было вытеснять знание о том, что он сделал в Париже. 3 сентября 1919 года он сел в поезд, отправляющийся на Запад. Думаю, мы не ошибемся, если предположим, что, сев в поезд, Вильсон возомнил себя садящимся на осла, чтобы ехать в Иерусалим.
Достарыңызбен бөлісу: |