Исследование мотивации: точки зрения, проблемы, экспериментальные планы

1. Конфликт «стремление — стремление»: даны два объекта или цели, причем оба обладают позитив­ным и примерно равным требователь­ным характером (валентностью); при этом, однако, нельзя обладать или стремиться к обоим, а необходимо сделать выбор между двумя возмож­ностями. Говоря проще, это ситуация буриданова осла, умирающего от го­лода между двумя равно привлека­тельными охапками сена.

2. Конфликт «избегание — избегание»: ситуация, когда прихо­дится выбирать между двух примерно равных зол. Например, школьнику нужно или доделать ненавистную до­машнюю работу, или выполнить впос­ледствии штрафное задание.

3. Конфликт «стремление — избегание»: одно и то же одновре­менно притягивает и отталкивает. Можно хотеть, например, женитьбой удержать возле себя любимого чело­века и одновременно бояться поте­рять свою независимость.

4. Конфликт «двойных стремле­ния — избегания» (конфликт двойной амбивалентности): например, некто колеблется в выборе одной из двух профессий, каждая из которых имеет свои положительные и отрицательные стороны.

На рис. 4.10 представлены все че­тыре вида конфликтных ситуаций. Ис­пользуемые символы соответствуют способу изображения, разработанно­му Левином в его теории поля, где, например, стрелки обозначают векто­ры поля и отражают направленность влияний, исходящих от ситуации или от субъекта. Впрочем, схема кон­фликта «избегание — избегание» представляет собой замкнутую со всех сторон ловушку, свойственную ситуации психологического принужде­ния. Это означает, что субъект не видит возможности выбраться из зо­ны действия двух зол. В противном случае он бы уклонился от конфлик­та.

Теория поля Левина станет яснее из примера конкретной конфликтной ситуации. Силы поля этой ситуации изображены на рис. 4.11. Трехлетний ребенок пытается достать из морских волн своего игрушечного лебедя. Его притягивает любимая игрушка, но, когда он подходит слишком близко к волнам, его тянет обратно. Вдоль берега как бы тянется пограничная линия, при переходе которой отталки­вающая сила вида грозных волн начи­нает превышать притягательную силу игрушки.

Основываясь на этом примере, Ле­вин [К. Lewin, 1946a, р. 812] выдви­нул интуитивное предположение, что в условиях конфликта «стремление — избегание» приближение к целевому объекту ведет к возрастанию по сравнению с притягивающими оттал­кивающих сил. На определенном рас­стоянии от целевого объекта должно существовать равновесие между стремлением и избеганием. В этой точке пересекаются градиенты ва­лентностей притягивающих и отталки­вающих сил. На большем расстоянии от объекта притягивающие силы за­метно сильнее отталкивающих. По­этому-то ребенок и тянется к лебедю. Но когда он переступает границу, образованную точкой пересечения обоих градиентов валентности, оттал­кивающие силы становятся сильнее и ребенка тянет назад. Так возникает характерная картина колебательных движений. Рисунок 4.12 иллюстриру­ет изменяющееся соотношение сил в данной конфликтной ситуации как функцию от физического расстояния между субъектом и притягательным и одновременно отталкивающим объек­том.

Согласно Левину, величина пове­денческой тенденции (силы) зависит одновременно от двух переменных: величины валентности цели (целевого предмета) и расстояния до цели, ко­торое еще предстоит преодолеть. (Психологически расстояние может определяться иначе, чем простран­ственная удаленность, например как дистанция во времени, или количе­ство необходимых промежуточных действий, или их сложность, или тре­бующаяся для этого затрата сил и т. д.).


Рис. 4.12. Зависимость градиента положитель­ной и отрицательной валентностей от физиче­ского расстояния между субъектом и объекта­ми с положительной и отрицательной вален­тностями [К. Lewin, 1946 а, р. 812]

Рис. 4.13. Градиенты тенденций стремления и избегания при приближении к цели, облада­ющей одновременно положительной и отрица­тельной валентностями
Миллеровская модель конфликта

Миллер [N. Miller, 1944] связал идею Левина о зависимости измене­ния валентности от расстояния до цели с гипотезой Халла [С. Hull, 1932; 1934] о градиенте цели. При помощи этой гипотезы Халл объяснял наблю­даемые им факты убыстрения бега голодных животных при приближении к цели, а также осуществление кор­рекции ошибок при прохождении ла­биринта сначала вблизи от цели и затем в обратной последовательно­сти до места старта. Согласно гипоте­зе градиента цели, образование сти-мульно-реактивных связей и упроче­ние привычки начинаются в непос­редственной близости от цели, ибо здесь подкрепление следует сразу же, а не откладывается, если цель удалена. Таким образом, при обуче­нии новой последовательности реак­ций процесс формирования и упроче­ния привычки смещается от конца к началу этой последовательности.

Миллер [N. Miller, 1951; 1959] вы­двинул шесть гипотез, касающихся феномена конфликта:

(1) тенденция стремления тем силь­нее, чем ближе расстояние до цели (градиент стремления);

(2) тенденция избегания тем силь­нее, чем ближе расстояние до внуша­ющего опасение стимула (градиент избегания);

(3) градиент избегания растет бы­стрее градиента стремления;

(4) в случае конфликта между дву­мя несовместимыми реакциями по­беждает более сильная;

(5) высота градиента стремления или избегания зависит от силы влече­ния, на котором основываются тот и другой;

(6) сила подкрепляемой тенденции реагирования возрастает вместе с ко­личеством подкреплений, пока не до­стигается максимальное плато науче­ния. (Последняя гипотеза была до­бавлена в 1959 г.)

Рисунок 4.13 иллюстрирует первые четыре гипотезы. Когда расстояние до цели становится меньше X, тен­денция избегания становится сильнее тенденции стремления. В этой точке поведение колеблется между стрем­лением и избеганием.

Согласно гипотезе 5, соотношение сил обеих тенденций, и тем самым местоположение точки их пересече­ния, может измениться, если изменит­ся соотношение сил двух влечений, на которых основываются эти тенден­ции. Если, например, усиливается го­лод, толкающий животное в поисках пищи в район цели, то повышается градиент стремления в целом и точка пересечения обоих градиентов смеща­ется ближе к цели.

Но чем обосновать предположение, что градиент избегания должен расти быстрее градиента стремления? Мил­лер видит причину этого в различии влечений, лежащих в основе обеих тенденций. Тенденция стремления, например, в случае голода поддержи­вается побудительной стимуляцией, источники которой находятся в самом организме. Куда ни двигайся, побуди­тельная стимуляция не меняется не­зависимо от того, насколько далека цель, где имеется пища. Напротив, тенденция избегания основывается на приобретенном влечении — страхе, если внешние раздражители в районе цели причиняют боль. Страх вызыва­ется не внутренней побудительной стимуляцией, а внешними ситуацион­ными сигнальными стимулами. Через них он тесно связан с исходной по­рождающей боль ситуацией.

В свете этих рассуждений становится также очевидной важность пос­ледней гипотезы. Количество под­креплений реакции, т. е. сила привыч­ки, влияет на крутизну градиента соответствующей тенденции, так как ассоциативный компонент потенциала реакции (сила привычки) зависит от близости цели (по меньшей мере, по­ка плато научения не достигнуто на всем пути к цели). Большая крутизна градиента избегания выводится как раз из того, что оба компонента по­тенциала реакции — влечение (страх) и сила привычки — связаны со стиму­лами, относящимися к цели. Из ком­понентов тенденции стремления та­кое можно сказать только про ассоци­ативный компонент — силу привычки. Если бы этот компонент стремления значительно превышал аналогичный компонент избегания, то в порядке исключения могла бы возникнуть си­туация, при которой градиент стрем­ления рос бы более круто.

Браун [J. Brown, 1948] дал экспери­ментальное подтверждение гипоте­зам 3 и 5. Из четырех групп подопыт­ных животных (крыс) две постоянно находили в конце коридора пищу, при этом животные одной группы были очень голодными, другой — не очень (соответственно 48 и 1 ч голодания). Две остальные группы были сыты и получали на том же месте удар то­ком: одна группа — сильный, другая — слабый. После фазы научения Браун измерил силу, с которой животные, помещенные в коридор, стремились к цели или от нее. Сила измерялась при помощи специальной сбруи, наде­вавшейся на животное и за которую его пытались удержать в различных частях коридора. Результаты пред­ставлены на рис. 4.14.

В более позднем исследовании [N. Miller, 1959] были объединены, операционализированы и подтвер­ждены гипотезы 4 (более сильная реакция) и 5 (высота градиентов воз­растает с силой влечения). Животные в одном и том же месте получали и пищу и удар током, что создавало конфликтную ситуацию. В зависимо­сти от длительности голодания и си­лы электроразряда для различных групп животных создавались разные соотношения сил влечений, что позволяло независимо друг от друга из­менять высоту градиентов стремле­ния и избегания, а значит, и рассто­яние до точек пересечения градиен­тов. Зависимой переменной, соответ­ственно, было минимальное рассто­яние до цели, которое не могло пре­одолеть животное в своих колебани­ях. Результаты соответствовали гипо­тезам. При данной силе электрораз­ряда расстояние уменьшалось с воз­растанием длительности голодания. Напротив, при фиксированной дли­тельности голодания расстояние уве­личивалось с возрастанием силы уда­ра током.


Рис. 4.14. Выраженность тенденций стремле­ния и избегания при изменении расстояния от района цели у четырех групп животных в зависимости от степени интенсивности одного из двух влечений [J. Brown, 1948, р. 457, 459]

Применения модели конфликта

Модель конфликта открыла много­образные и перспективные возможно­сти применения. Как уже отмечалось, расстояние до цели не обязательно должно быть пространственным Это может быть также временная бли­зость или степень сходства с перво­начальной целью. В последнем слу­чае последовательное уменьшение сходства с переживаемой как конфликтная целью часто играет важную роль в невротических кон­фликтах и их психотерапевтическом лечении. Так, объект агрессивных или сексуальных устремлений может од­новременно вызывать сильный страх негативных последствий, что приво­дит, как заметил Фрейд, к так назы­ваемому смещению. Первоначальный объект в переживании замещается другим, более или менее схожим, но вызывающим меньший страх или тре­вогу. Применительно к сексуальности Кларк [R. Clark, 1952; R. Clark, М. Sensibar, 1955] экспериментально подтвердил наличие смещений в об­разах представлений при возраста­ющем сексуальном возбуждении.

Смещение первоначального объек­та соответствует генерализации сти­мула. Чем больше тенденция избега­ния превосходит тенденцию стремле­ния, тем меньше сходство между пер­воначальным объектом и разреша­ющим конфликт смещением. Миллер [N. Miller, 1944] разобрал этот случай на своей модели конфликта. Градиен­ты стремления и избегания отражают зависимость силы реакции от степени сходства с порождающим конфликт целевым стимулом, а не от простран­ственной и временной дистанции. Это значит, что речь идет о градиентах генерализации стимулов для заторможенной реакции стремления и тормо­зящей реакции избегания. На рис. 4.15 изображен вариант модели Миллера применительно к проблеме смещения. Согласно этой модели, для смещения предпочтительнее такая степень сходства, при которой факти­ческая сила заторможенной реакции максимальна. На рисунке данная сте­пень сходства находится между С и D.

Было найдено экспериментальное подтверждение этому [Е. Murray, М. Berkun, 1955]. Крысы, обученные находить в конце черного коридора пищу, стали получать там во время еды удар током и начали избегать целевую камеру. После этого коридор был соединен еще с двумя коридора­ми, расположенными параллельно с ним. На различном расстоянии от целевой камеры находились отвер­стия, позволявшие проникать в смеж­ный коридор. Два соседних коридора отличались от первого цветом стен. Они были не черными, а в непосред­ственно примыкающем коридоре — серыми и в следующем — белыми. Тем самым возникал градиент убыва­ния сходства с первым, конфликтогенным, коридором. Предполагалось, что животное, помещенное в первый коридор, должно держаться на при­личном расстоянии от целевой каме­ры, после перехода в соседний кори­дор это расстояние должно умень­шиться и в последнем коридоре стать минимальным. События стабилизиру­ются одновременно по двум незави­симым друг от друга градиентам: про­странственной удаленности от конфликтогенной цели и степени сход­ства с ней. Оба эти параметра были использованы как ортогональные ко­ординатные оси для построения трех­мерной модели конфликта. Градиен­ты выступают здесь не в виде линий, а в виде плоскостей. Их пересечение становится линией пересечения двух плоскостей. Говоря конкретно, живот­ное сможет продвинуться ближе к цели за счет перехода в область большего несходства с изначальным целевым стимулом (и наоборот). Мюррею и Беркану действительно уда­лось это показать. Но они обнаружи­ли еще один факт. Такое смещение оказывает «терапевтическое» воз­действие: градиент избегания стано­вится со временем менее крутым. Животные постепенно возвращаются к условиям, более похожим на перво­начальный целевой стимул. Отсюда можно сделать вывод, что ' при психотерапии нужно не повышать градиент стремления, а понижать гра­диент избегания, в частности, адек­ватной организацией замещения и подстановки объектов, сходных с вы­зывающими конфликт стимулами. При этом пациентом очевидным обра­зом разрешается порожденный конфликт. Напротив, обычные тера­певтические уговоры немедленно раз­делаться с истинной причиной кон­фликта хотя и сместили бы точку пересечения обоих градиентов ближе к подлинному источнику, но одновре­менно и завысили бы ее, что означа­ет большую силу обеих конфликту­ющих тенденций и тем самым боль­шую внутреннюю напряженность.

Впрочем, классическими примерами объяснительных возможностей моде­ли конфликта служат тревожащие субъекта события, которые фиксиро­ваны во времени и поэтому неумоли­мо приближаются: экзамен, необходи­мая операция или роды. С одной стороны, их боятся, с другой — ждут, чтобы пережить и оставить позади. Зависимость конфликтных тенденций от временной близости и степени сходства образа с предстоящим собы­тием изучалась Фишем [R. Fisch, 1970] на материале экзаменов.

Аналогичное исследование провел С. Эпстейн [S. Epstein, 1962] с пара­шютистами-любителями перед их пер­вый прыжком. Помимо всего осталь­ного, он использовал данные оценки испытуемыми обеих конфликтующих тенденций на разных стадиях де­ятельности. При этом тенденции стремления и избегания определя­лись как «предвкушение прыжка, же­лание ускорить события, возбуждение от возможности свершить прыжок» и «желание повернуть назад и отка­заться от прыжка, преследует мысль зачем мне вообще все это понадоби­лось, страх». На рис. 4.16 представ­лены полученные после прыжка ус­редненные самооценки 28 начинающих парашютистов в следующей последовательности событий: (1) пос­ледняя неделя; (2) последняя ночь; (3) утро перед прыжком; (4) после прибытия на взлетное поле; (5) во время разминки перед прыжком; (6) при надевании парашюта; (7) по­садке в самолет; (8) взлете; (9) сиг­нале готовности; 10) выходе наружу (сначала парашютист стоит на кры­ле); (11) в ожидании толчка; (12) в свободном падении; (13) после рас­крытия парашюта; (14) сразу после приземления.

Конечно, самооценки (и к тому же получение задним числом) — сомнительный показатель тенденций стремления и избегания. Будучи не в состоянии разделить эти две тенден­ции, парашютисты переживали, ско­рее, своеобразную равнодейству­ющую смешанных чувств уверенности и беспокойства. На это указывает и зеркальный характер обеих кривых. Примечательно, однако, что тенден­ция избегания (беспокойства) посте­пенно возрастает, но незадолго до критического события (прыжка) вновь снижается (как если бы парашютист уже не видел никакой возможности отступления и приобретал тем самым уверенность).

В дальнейших исследованиях Фенц [W. Fenz, 1975] зарегистрировал нейровегетативные показатели актива­ции на протяжении всей цепи собы­тий, составляющих прыжок. При этом оказалось, что частота сердцебиений и дыхания, а также кожно-гальваническая реакция неуклонно возрастают до момента раскрытия парашюта. Однако это относится только к начинающим. Опытные пара­шютисты показывают максимальные значения уже на более ранних этапах прыжка: при посадке в самолет (ча­стота сердечных сокращений), при сигнале готовности (частота дыхания) и во время свободного падения (кожно-гальваническая реакция). Однако все их значения не выходят за 50%-ную отметку общей вариативности, выявленной Фенцом у начинающих по каждому из трех индикаторов. Эти различия, впрочем, обусловлены не только опытом, т. е. количеством прыжков. Если разделить прыгунов на хороших и плохих, то последние и после многих прыжков обнаруживают динамику активации, схожую с дина­микой начинающих. Очевидно, их ус­пехи в прыжках не дают им достаточ­ных оснований для того, чтобы взять под контроль тревожные аспекты си­туации (совладать со стрессом). Мо­жет быть, причинные связи здесь носят, хотя бы отчасти, круговой ха­рактер: парашютисты тревожно-возбуждены, поскольку прыгают ху­же, а поскольку они прыгают хуже, то дольше остаются в состоянии тре­вожного возбуждения.

В гл. 2 мы уже в основных чертах обрисовали линию психологии актива­ции в исследованиях мотивации и указали на стимулирующее воздей­ствие, которое оказали на теоретиче­скую психологию мотивации два от­крытия из области нейрофизиологии: «восходящая активирующая ретику­лярная система» (ВАРС) в стволе головного мозга [G. Moruzzi, H. Magoun, 1949; D. Lindsley, 1957] и «система подкрепления» в гипоталамусе [J. Olds, P. Milner, 1954]. Здесь нет возможности останавливаться на ней­рофизиологических данных, которые, впрочем, в наши дни представляют намного более сложную картину, чем та, что имелась в 50-е гг. [см.: J. Olds, 1973]. Еще в 30-е гг. [в частности: Е. Duffy, 1934] исследователи стали измерять множество нейровегетативных проявлений активации, прежде всего в связи с описанием и объясне­нием эмоций. Но лишь в 50-е гг. стала утверждаться идея, что гипотетиче­ский конструкт «общий уровень акти­вации», основывающийся на нейрофи­зиологической функции ВАРС, соот­ветствует интенсивности неспецифи­ческого влечения и мог бы, следова­тельно, заменить халловскую пере­менную D. Такие взгляды отстаивали в первую очередь Мэлмоу [R. Malmo, 1959] и Хебб [D. Hebb, 1955], а также Даффи [Е. Duffy, 1957] и Биндра [D. Bindra, 1959]. Так как уровень бодрствования можно измерить при помощи многих нейровегетативных индикаторов, таких, как КГР, мышеч­ный тонус или электрическая актив­ность мозга, считалось, что при этом получается более надежный показа­тель силы влечения, чем те, которые использовались исследователями влечений прежде, например депривация или общая активность. Лэйси [J. Lacey, 1969] первым поставил под сомнение понятие неспецифической активации, ибо различные показатели лишь незначительно коррелировали друг с другом и образуемые ими паттерны характеризовались больши­ми индивидуальными различиями.

В понятии «активация» содержатся как предварительные условия ее воз­никновения, так и вызываемые ею феномены. В общих чертах можно привести здесь лишь некоторые из них. Из зависимых от активации пере­менных исследовались прежде всего переменные, связанные с достижени­ем. Если говорить упрощенно, то ре­зультатом было установление зависи­мости в форме перевернутой U-образной кривой. При низкой и очень высокой активации достижения понижают­ся, а средний ее уровень наиболее благоприятен. Конечно, при этом иг­рает роль и степень трудности (слож­ности) задачи: чем она выше, тем, по-видимому, эффективнее более низкий уровень активации. Эта зави­симость широко известна под назва­нием закона Йеркса — Додсона. Эти авторы еще в 1908 г. обнаружили, что для научения животным прохождения лабиринта наиболее благоприятна средняя интенсивность мотивации (она задавалась интенсивностью уда­ра тока). При этом для легких лаби­ринтов оптимум интенсивности моти­вации оказался выше, чем для трудных.

Хебб [D. Hebb, 1955] истолковал эту перевернутую U-образную кривую как результат взаимодействия Функции активации и сигнальной Функции. Раздражители, действу­ющие/ на органы чувств, не только перерабатываются в качестве несу­щих определенную информацию сиг­налов, но и вносят неспецифический вклад в общий уровень активации. Чтобы сигнальная функция достигла оптимального уровня, требуется опре­деленная степень активации соответ­ствующих участков мозга. На рис. 4.17 схематично представлена позиция Хебба.

Отождествление уровня активации с интенсивностью влечения (D), по Меньшей мере, в двух моментах не Согласуется или едва ли согласуется с постулатами классической теории влечения. Во-первых, криволинейная зависимость между активацией и эф­фективностью деятельности не соот­ветствует предполагаемой монотон­ной связи силы влечения и поведен­ческих показателей (если отвлечься от выделенного Халлом фактора ис­тощения, который необходимо учиты­вать при длительной пищевой депри-вации). Мэлмоу [R. Malmo, 1958; 1959] предложил использовать в качестве показателя активации частоту сер­дцебиений и установил, что она, в частности, монотонно возрастает с длительностью лишения питья [см. также: D. Belanger, S. Feldman, 1962]. Другим авторам этой зависимо­сти обнаружить не удалось [L. Rust, 1962]. Впрочем, частота сердцебиений зависит и от текущей активности, а это делает проблематичным ее ис­пользование в качестве индикатора силы влечения. Во-вторых, уровень активации сильно зависит от внешней стимуляции, чего о влечениях в клас­сическом смысле (не считая аверсив-ных влечений типа боли) никак ска­зать нельзя.

Мы подошли к вопросу о внешних факторах, влияющих на уровень акти­вации. Этот уровень, как было уста­новлено, зависит от значительного числа параметров внешней стимуля­ции. Большую роль, чем простая ин­тенсивность стимуляции, играет про­странственная и временная вариатив­ность, конечно, не только физиологических или физических, а прежде всего психологических параметров стимуляции: ее информативность, сложность, расхождение с тем, что хорошо известно, знакомо и понятно субъекту. В первую очередь внимание привлекают экстремальные случаи, соответствующие крайним точкам континуума возможных стимуляций: сенсорная депривация и стимульные ситуации, вызывающие волнение, ис­пуг и страх. Что касается послед­ствий сенсорной депривации, то они стали известными после эксперимен­та Бекстона, Херона и Скотта [W. Bexton, W. Heron, T. Scott, 1954]. За высокую плату нанимались студен­ты, которые должны были много дней находиться в экранированных от раз­дражителей камерах. На них надева­лись очки, а на руки и запястья специальные манжеты, что в значи­тельной степени делало невозмож­ным визуальное и тактильное воспри­ятие формы. Вскоре у испытуемых начались галлюцинации и стали на­блюдаться тяжелые нарушения ин­теллектуальных способностей. Уже через несколько дней они, невзирая на высокую плату, прервали экспери­мент, потому что не могли больше вынести ситуацию депривации. Если во время эксперимента им давалась возможность прослушать биржевые сводки или фрагменты из телефон­ной книги (информацию, которой они в обычных условиях не уделили бы и секунды), то это приводило их в состояние, подобное помешательству, и они требовали повторять текст сно­ва и снова.

Эти данные позволяют сделать вы­вод, что организму для хорошего са­мочувствия и эффективного функци­онирования требуется определенное разнообразие поступающей стимуля­ции. Аналогичные выводы следовали из результатов более ранней работы ученицы Левина Карстен [A. Karsten, 1928] о так называемом психическом насыщении. Она заставляла школьни­ков как можно дольше выполнять одни и те же небольшие задания типа рисования черточек, рожиц, много­кратного написания одной и той же короткой фразы и т. д. Через некото­рое время испытуемые пытались придать заданиям интерес, изменяя пос­ледовательность их выполнения. На­конец, выполнение распадалось на бессмысленные компоненты и начина­ли появляться ошибки. Насыщение и отвращение к заданию становились все более непреодолимыми. При ука­зании выполнять другое задание эф­фективность работы немедленно вос­станавливалась.

Противоположностью сенсорной депривации является не «поток сти­муляции» в общепринятом смысле слова, а стимуляция, порождающая «неконгруэнтность», т. е. такая, кото­рая не поддается переработке, пото­му что слишком сложна или противо­речива, резко отлична от ожидаемо­го, известного, понятного. Такая сти­муляция может вызвать сильные эмо­циональные реакции, вплоть до пани­ческого ужаса. Хебб [D. Hebb, 1946; 1949] продемонстрировал это на при­мере «пароксизмов ужаса» у шимпан­зе, когда тем показывали засушенную голову или безжизненное тело их усыпленного сородича или когда слу­житель надевал наизнанку привыч­ную обезьянам куртку. Аналогичные сильные реакции ужаса наблюдали Бюлер, Хетцер и Мабель [С. Buhler, H.Hetzer, F. Mabel, 1928] у младенцев, если, например, мать, которую они хорошо знали, подходила к кроватке и внезапно начинала говорить высо­ким фальцетом. Здесь именно внезап­ное изменение в обычно одинаковом и известном объекте (как говорил Хебб, «различие в тождественности») порождает состояние сильной актива­ции, связанной с испугом.

Между крайностями сенсорной деп­ривации и непреодолимой неконгруэн­тности в континууме стимуляций име­ется широкая полоса такой информа­ции, которая явно воспринимается как приятная, вызывает интерес и стимулирует поисковое поведение ти­па ориентировочно-исследователь­ского, а также манипулятивную де­ятельность. Такое поведение побуж­дает и направляет приемлемая некон­груэнтность с известным, ожидаемым, посильным.

Трудноописуемые, кажущиеся бес­цельными занятия маленьких детей, в частности игры, по-видимому, мотививированы именно такими условиями внешней стимуляции [см.: Н. Heckhausen, 1964; Е. «linger, 1971, гл. 2]. Харлоу [Н. Harlow, 1950], макаки-резусы которого столь интенсивно, упорно и без какого-либо вознаграж­дения занимались отпиранием запо­ров, выдвинул предположение о су­ществовании специфического «мани-пуляторного влечения», а Монтгомери [К. Montgomery, 1954], которого под­держали и другие авторы, — «исследовательского». По сравнению с теорией влечения объяснения, предлагаемые теорией активации, имели больший успех. Среди глав­ных представителей этих теорий наряду с Хеббом [D. Hebb, 1955], Фаулером [Н. Fowler, 1971] и Уолкером [Е. Walker, 1973] следует назвать Берлайна [D. Berlyne, 1960; 1963а, Ь; 1971].