К 90-й годовщине Советской Армии и Военно-Морского Флота
жүктеу/скачать 0.8 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Подобные легкомысленные и необдуманные поступки допускались мною особенно в Восточной Пруссии во время нахождения в обороне. Очевидно, это отрицательная черта моего характера.
- Тем временем, немцы, перебегая вдоль дороги от одного дерева к другому, приближались к нам, выходя на исходный рубеж, где они планировали броситься в контратаку.
- Она была не той, какой была у гитлеровцев в 1941-1942гг, но на территории своего Рейха она воевала превосходно.
- В бою кузов САУ был открыт сверху, а немцы от САУ были на расстоянии броска гранаты и еще, наше счастье, что у немцев не было фауст-патронов, иначе гибель нашей самоходки был бы неизбежен.
- С наступлением темноты четыре солдата роты на плащ-палатке отнесли меня на передовой медпункт полка, где меня ждала набитая сеном повозка.
- В 177-м стрелковом полку 236 стрелковой дивизии ротой сначала ее формирования и до ранения, я командовал не более двух недель, а в 146-м гвардейском полку тоже не более двенадцати дней.
- Итак, немецкие солдаты и офицеры неплохо воевали. Немецкий солдат был дисциплинирован, исполнителен и хорошо обучен, умело действовал в наступлении и проявлял большую стойкость в обороне.
- НА СЛУЖБЕ ОТЕЧЕСТВУ.
По всей видимости, огонь велся с моря, с дистанции не менее, чем 20 километров большим немецким кораблем (не менее, чем тяжелым крейсером), зашедшим в залив Фришес Гаф. Крейсер вел огонь из двух 203 мм орудийных башен главного калибра. Четыре 8-ми дюймовых снаряда, весом почти 80 кг каждый, рвались с сильнейшим грохотом не ближе 200 метров впереди фронта роты. Конечно, вреда взрывы этих снарядов нам не приносили, но ,наблюдая за большими фонтанами воды и мокрого грунта, выброшенного взрывами этих снарядов, по коже пробегали мурашки. Мы, естественно, опасались за то, что вражеский корабль в любой момент мог увеличить дистанцию ведения огня и ударить по занятому нами фольварку. Тогда беды не избежать. К счастью, этого не произошло и мы все с облегчением вздохнули, когда с наступлением рассвета вражеский корабль прекратил огонь и, видимо, ушел в Кенигсберг под защиту береговых зенитных батарей. Вскоре меня на командный пункт батальона вызвал комбат и поставил мне боевую задачу – роте с приданным станковым пулеметом «Максим» наступает вдоль шоссе, идущего в Кенигсберг. Ближайшая задача – захватить крупный фольварк, через который проходит шоссе. Справа от моей роты, используя овраг и обходя фольварг слева, с той же задачей наступает 7-я рота лейтенанта Чистого. В силу сложного рельефа местности локтевой связи между ротами не было. Уяснив поставленную задачу, я высказал комбату свое опасение за конечный результат наступления на фольварк. Я аргументировал это тем, что нам неизвестна численность немцев в вольварке и есть ли у них бронетехника. Кроме того, численность роты составляет всего 36 человек, а ее на довольно танкоопасном направлении не поддерживает ни одно противотанковое орудие, выслушав мои опасения, командир батальона капитан Сависка (в прошлом адъютант старший нашего батальона), опытный и рассудительный офицер заявил, что мои опасения не состоятельны. Немцы сейчас отводят свои основные силы, в том числе бронетехнику на внешний оборонительный пояс Кенигсберга, и закапываются в землю. В этих условиях надо действовать смело и напористо, не давать немцам инициативу в ведении боя. Пожелав мне удачи в бою, комбат отпустил меня. Как только туман стал рассеиваться, я развернул роту и вдоль асфальтированного шоссе , по обочине которого росли вековые деревья , повел ее вперед по направлению к фольварку. Я шел за боевыми порядками роты, приблизительно, в 80 метрах. За мной, разматывая катушки с кабелем, шли связисты. Было тихо, гитлеровцы, очевидно, завтракали, не нарушая традиции во время принимать пищу. Это сыграло нам на руку. Они, вероятно, не заняли траншею и не сумели приготовиться к бою. Мы опередили их на 20 минут и с ходу без боя захватили вырытую немцами накануне. За траншеей, приблизительно, в километре просматривались строения какого-то населенного пункта. По всей видимости, это и был фольварк – цель нашего наступления и ближайшая задача нашего батальона. Подойдя ближе к траншее, у самого края кювета, справа я увидел раненого нашего солдата. Я не слышал, чтобы немцы вели ружейно-пулеметный огонь (редкие одинокие выстрелы не в счет), и тало быть это дело рук немецкого снайпера. Чтобы проверить, что дело обстоит именно так, я приказал одному из сопровождавших меня связистов на стволе своего автомата из-за дерева медленно показать свою шапку. Немец клюнул на эту простую приманку и сразу произвел выстрел. Шапка оказалась простреленной. Мои опасения оправдались – стрелял немецкий снайпер с дистанции около 300 метров. Очевидно, это был опытный вражина, если с такой дистанции, в условиях недостаточной видимости, и с первого же выстрела поразил цель. Мне в пришла мысль попытаться обмануть снайпера и проскочить в траншею к своей роте, не пачкая грязью новый полушубок. Конечно, можно было не испытывая судьбу, лечь на дно кювета в грязь и по-пластунски добраться до траншеи. Но, тогда в глазах личного состава роты, я выглядел бы трусливым огородным чучелом, а мой авторитет как командира роты, был бы очень низким. Поэтому, я приказал одному из связистов свернуть свою плащ-палатку, надеть на нее шапку и осторожно из-за дерева по моей команде ее показать. Я полагал, что за несколько секунд, пока снайпер будет перезаряжать свою винтовку для повторного выстрела, сумею из-за дерева прыгнуть прямо в траншею к своим солдатам. Мой расчет оправдался. Снайпер вторично выстрелил, когда я был уже в траншее. Пуля этого канальи ударила в бруствер траншеи, куда я только что прыгнул. Безусловно, мое решение – обмануть фашистского снайпера было, мягко говоря, легкомысленным и могло стоить мне жизни. Подобные легкомысленные и необдуманные поступки допускались мною особенно в Восточной Пруссии во время нахождения в обороне. Очевидно, это отрицательная черта моего характера. Пройдя вдоль траншеи обратил внимание на то, что не имевший достаточного опыта ведения огня из окопов и к тому же еще и не сколоченный личный состав роты, за исключением расчета станкового пулемета « Максим», мало что сделал, чтобы приготовиться к ведению огня на случай контратаки немцев. Пришлось принять срочные меры, чтобы устранить эти существенные недостатки. Принятые меры оказались своевременными, вскоре из фольварка стали выходить немцы. Их оказалось значительно больше, чем солдаты роты. По их поведению можно было судить, что они не знают о том, что вырытая ими накануне траншея уже занята нами. С занятием траншеи мы, очевидно, опередили немцев не менее, чем на 30 минут. С большей долей уверенности можно было предполагать, что узнав о том, что траншея уже занята нами, немцы сделают все возможное, чтобы ее вернуть. Последующие события полностью подтвердили это предположение. Увидев противника, несколько наших солдат по неопытности с большой дистанции выстрелили в их сторону из винтовок, а один даже дал очередь из автомата. Немцы отреагировали мгновенно. Они сразу же попрятались за деревья, и через несколько минут открыли сильный ружейно-пулеметный огонь по занятой нами траншее. Скорострельные пулеметы МГ-42 своими трассирующими пулями создали впечатление настоящей огненной бури, правда, не приносящей нам существенного вреда. Однако, эффект от этих трассирующих пуль был настолько силен, что солдаты роты сразу же попрятались за буствер роты, а некоторые даже легли на ее дно. Вместе с командиром взвода лейтенантом Саматолковым мы подняли солдат, заставили их вести (пусть не прицельный), но все же огонь в сторону немцев. Тем временем, немцы, перебегая вдоль дороги от одного дерева к другому, приближались к нам, выходя на исходный рубеж, где они планировали броситься в контратаку. О сложившейся обстановке я по телефону доложил командиру батальона капитану Сависке. Комбат сообщил мне, что он немедленно посылает мне на помощь орудие, но какое, не сказал. Возможно я просто не дослышал. Кроме того, немцев, которые накапливаются для контратаки, накроет своим огнем 120 мм полковая минометная батарея, но надо продержаться не менее получаса для организации огня. Я ответил : « Есть, сделаю все, что в моих силах!» Тем временем, ружейно-пулеметная перестрелка продолжала нарастать, в которой немцы, по силе своего огня, во многом превосходили нас. Внимательно наблюдая за действием немцев, я заметил, что стоящий в нескольких метрах слева от меня лейтенант Самотолков стал медленно оседать на дно траншеи. Чтобы узнать в чем дело, я повернулся к нему и увидел на его затылке большую кровавую рану. Я подумал – это случайная пуля или это дело гитлеровского снайпера, потому что для меня это было неожиданностью. На фронтах войны мне пришлось увидеть и пережить многое, но эта смерть, только что прибывшего на передний край офицера, потрясла меня до глубины души. Надо было взять себя в руки, ведь, от того как я буду себя вести в эти критические моменты боя зависело очень многое. Гибель командира любого звена всегда оказывала деморализующее воздействие на подчиненных, поэтому мне хотелось сделать так, чтобы личный состав не видел смерти Самотолкова. Я приказал своему ординарцу накрыть его плащ-палаткой. Справа ( не более чем в 10 метрах от меня) короткими очередями по немцам вел огонь из «Максима» командир его расчета. Во взводе станковых пулеметов системы «Максим» остался лишь один пулемет, да и тот без бронированного защитного щита, предохраняющего пулеметчика от огня противника. Находясь в состоянии стресса, связанного с гибелью Самотолкова, мною была допущена грубая ошибка: я приказал командиру пулеметного взвода лично встать к пулемету и расстрелять немцев, стремившихся выйти на рубеж. Анализируя прошедший бой, нужно было сделать то же самое, только с точность наоборот: открыть кинжальный огонь по гитлеровцам, когда они будут разворачиваться для атаки. Но что было, то было…. Мы всегда умны задним числом. Немецкую пехоту, которая готовилась к контратаке, мы не очень то и боялись. Она была не той, какой была у гитлеровцев в 1941-1942гг, но на территории своего Рейха она воевала превосходно. Командир взвода, развернув пулемет и сделав одну очередь, опрокинулся назад в траншею, увлекая за собой пулемет. Отсутствие на пулемете броневого щитка, позволило фашистскому снайперу поразить старшину – командира взвода в голову пулемет. Увидев, что старшина рухнул на дно траншеи, я бросился, чтобы с помощью расчета пулемета снова установить его на огневую позицию. Но, как по закону подлости, пулемет стрелять не мог, так как произошло утыкание патрона в казенную часть ствола. В нормальное время, для устранения этой задержки в стрельбе, уходили считанные секунды, а сейчас немцы, установив, что пулемет выведен из строя, развернулись и с дистанции примерно в 250 метров пошли в атаку. Данный пулемет молча, а имевшиеся в роте два других ручных пулемета РПД тоже не вели огня по немцам. У одного из них в диск с патронами попал песок, и его заклинило, а пулеметчик второго РПД, расстреляв все диски (в диске 47 патронов), пытался зарядить из них, но это довольно сложная процедура, требует определенных навыков и времени, которого у нас уже не было. Все складывалось для нас неудачно. Тогда я подумал, что немцы, которых было примерно 140 человек, воспользовавшись возникшей у нас сумятицей, через несколько минут несомненно достигнут траншеи, где мы находились и из своих «Шмайсеров» – автоматов, перестреляют всех до единого человека. Тем временем, в нашем тылу, близко от нас, послышался лязг танковых гусениц. Я с удивлением и горечью подумал: каким же это образом немецким танкистам удалось обойти нас с фланга и одновременно с пехотой атаковать нас с тыла? Ведь капитан Сависка заверил меня, что за фланги, которые у роты были практически открытыми, опасаться не стоит. Так это или нет, на раздумье у меня уже времени не было. Мне даже показалось, что пришел конец. Поэтому, надо было быть готовым к тому, чтобы как можно «дороже» отдать свою жизнь, которая промелькнула как в калейдоскопе: тяжелое детство без родной матери (она умерла, когда мне было всего три года), постоянные неурядицы в семье из-за того, что отец злоупотреблял спиртным, а мачеха была крайне непорядочной женщиной, далее, учеба в вагонном техникуме, военное училище в городе Саранске, Сталинградская эпопея, освобождение Украины, формирование Днепра, операция «Багратион» и тяжелые кровопролитные бои в Польше и Восточной Пруссии. Теперь, когда главное уже пройдено и конец войны был отчетливо виден, умирать вот так запросто у неизвестного немецкого фольварка было, конечно, обидно. Кроме того, мне ведь было всего двадцать лет. Бои в Восточной Пруссии продолжались с нарастающим ожесточением. Гитлеровцы дрались за свой Рейх с яростью обреченных и не хотели понимать, что Германия войну проиграла полностью. Я тогда даже не предполагал, что спустя немногим более месяца, при штурме города Кенигсберга (09.04.1945) смертью храбрых погибнут тысячи воинов Красной Армии. Какое то время я еще размышлял над крутым поворотом в своей судьбе. Услышав лязг танковых гусениц, я повернул голову и увидел, что от меня, примерно, в тридцати метрах через траншею, занятую ротой, в сторону немцев переваливает наше самоходное орудие САУ-76. САУ-76 из-за слабой броневой защиты и неудачным расположением топливных баков с бензином, отсутствием защиты сверху прозвали «прощай, Родина». Она с ходу в упор выстрелила в набегавших на нашу траншею гитлеровцев. Там было много жертв и изуродованных человеческих тел, были и раненые. Появление нашей САУ для немцев было полной неожиданностью, для нас же – радостью , что остались живы и вселило уверенность в победу. Немецкий офицер, командовавший гитлеровцами, размахивая пистолетом в руке, что-то кричал. Наша самоходка, не имея пулемета для ведения огня в ближнем бою, вертелась на месте, стараясь огнем своего 76 мм орудия поразить по инерции набегавших пехотинцев. Создалась обстановка, в которой наша САУ могла стать жертвой лишь одной удачно брошенной гранаты. В бою кузов САУ был открыт сверху, а немцы от САУ были на расстоянии броска гранаты и еще, наше счастье, что у немцев не было фауст-патронов, иначе гибель нашей самоходки был бы неизбежен. Оценив обстановку как очень опасную для нашей САУ, я второй раз в этом бою принял необдуманное решение, жертвой которой стал бы в первую очередь. Сбросив с себя плащ-палатку, с Вальтеров в руке выскочил из траншеи и подал команду «Рота, за мной в атаку, вперед!» За мной сначала выскочил мой ординарец, затем мои бывшие бронебойщики, а затем и вся рота, в которой на тот момент было не более 32 человек. Добежав до нашей САУ, мы буквально схлестнулись с немцами. Честно говоря, я не помню в кого стрелял, так как в эти минуты, как мне кажется,человек мало что соображает и опасности полностью не осознает. Тем временем, я услышал крик ординарца: « Командир, в тебя стреляет офицер!» Этот каналья сразу во мне определил командира, поскольку я был в белом полушубке и стрелял из пистолета. Повернувшись на крик, я увидел: примерно, в 25-30 метрах от меня стоял офицер и целился в меня. Конечно, все эти события происходили молниеносно. Немец выстрелил первым. Пуля офицера пробила полушубок на левой руке выше локтя, но ранение было касательным, как будто руку укололи чем-то острым. Второй прицельный выстрел немец сделать не успел , выстрелила наша САУ. Пуля его парабеллума – пистолета ударила меня в правую ногу немного ниже коленного сустава, пробив насквозь большую берцовую кость. Удар был такой силы, что мне показалось, будто по ноге ударили толстой деревянной палкой. Нога была выбита из-под меня, и я упал на землю недалеко от САУ. Немец, очевидно, подумал, что он сразил меня наповал и сделав полуоборот влево, стал перезаряжать свой пистолет. Вскоре, придя в себя после ранения и опираясь на раненую левую руку ( боли в такие минуты не чувствовал), выстрелил в немца, но промахнулся. В обстановке, когда шел ближний бой, промахнуться было не мудрено. Выстрелил второй раз, и видимо, попал в немецкого офицера. Он стал медленно оседать на землю, поворачиваясь одновременно ко мне и пытаясь выстрелить в меня опять. Но, для немца время было упущено. Опередив его, я выстрелил в него второй раз, а потом еще и еще, разрядив всю обойму пистолета. Затем, в какой-то трудно объяснимой ярости, бросил свой Вальтер в его сторону. Тем временем, один из солдат роты крикнул: « Командира убили!» Ко мне подбежал мой ординарец. Они подхватили меня под руки и волохом потащили к траншее. Боли в руке и ноге тогда сгоряча я не чувствовал, она пришла позже. Уже в траншее ко мне подошел санинструктор роты и оказал мне первую медицинскую помощь, при этом пришлось разрезать правую штанину брюк, что меня огорчило. Они были сшиты из чистой австралийской шерсти и если верить слухам, были подарком английской королевы офицерам Красной Армии. Подобную операцию с гимнастеркой проделать санинструктору не позволил. Немцы, увидев, что их командир, раскинув руки, лежит на земле, бросились к нему и, подхватив, бегом поволокли его в фольварк. Немецкая пехота, которая только что настырно атаковала нас, рассыпалась в беспорядочную толпу и подхватив своих раненых улепетывала в сторону фольварка. Наши солдаты, подобрав раненых, вернулись в свою траншею. САУ, увлеченная азартом боя, пыталась преследовать убегавших в панике гитлеровце, «подбадривая» их удачными выстрелами из пушки. Однако, с окраины фольварка по ней открыла огонь противотанковое орудие (ПТО) немцев. САУ, сделав еще несколько выстрелов по фольварку, отошла сначала в ближайшую лощину, а затем вовсе ушла на КП батальона. В этом скоротечном бою рота потеряла в общей сложности двенадцать человек, в том числе шесть человек безвозвратно. Об эвакуации меня и еще шести раненых солдат и сержантов роты не могло быть и речи, так как позади нас находилось ровное пахотное поле, а немцы вели по нашей траншее сильный пулеметно-минометный огонь. Стрелял и фашистский снайпер. Кроме того, гитлеровцы снова могли броситься в атаку. С наступлением темноты четыре солдата роты на плащ-палатке отнесли меня на передовой медпункт полка, где меня ждала набитая сеном повозка. Для меня это был последний бой в Великой Отечественной войне и память о нем в мельчайших подробностях сохраню навсегда. И еще хотелось бы сказать: в должности командира роты мне просто не везло. В 177-м стрелковом полку 236 стрелковой дивизии ротой сначала ее формирования и до ранения, я командовал не более двух недель, а в 146-м гвардейском полку тоже не более двенадцати дней. 27 февраля 1945 года, т.е. на второй день после ранения, меня доставили в медсанбат нашей дивизии, где сделали первую операцию и по моей настойчивой просьбе, подкрепленной угрозой, ногу не ампутировали, оставили. Началось долгое и не простое лечение, которое продолжалось до 15 сентября 1945 года. Во время лечения пришлось сделать еще две операции на этой ноге. Лечили сначала в городе Кохме Ивановской области, а затем в госпитале № 3818 города Иваново. Заканчивая свои воспоминания о Великой Отечественной войне, в которой я принимал участие с 16 декабря 1942 года по 26 февраля 1945 года, мне хотелось бы высказать свои личные наблюдения о боевых действиях как наших, так и немецких солдат и солдат союзников Германии во Второй мировой войне. Мои высказывания, конечно, не являются бесспорными. По боевой выучке, дисциплинированности, стойкости и упорству в бою немцев и их союзников условно можно поместить в следующей последовательности: немцы, венгры, румыны и итальянцы. Что касается еще одного союзника Германии – Финляндии, то что-нибудь определенно сказать не могу, так как с финскими солдатами в боевых условиях встречаться не пришлось. По отзывам ветеранов Ленинградского и Карельских фронтов, которые воевали с финнами, они мало в чем уступали немцам. Поскольку союзники немцев по войне ( кроме финнов) для нашей армии серьезной угрозы не представляли. О боевых качествах писать не буду. Ограничиваюсь тем, что написано в воспоминаниях. Итак, немецкие солдаты и офицеры неплохо воевали. Немецкий солдат был дисциплинирован, исполнителен и хорошо обучен, умело действовал в наступлении и проявлял большую стойкость в обороне. Вражеская пехота постоянно вела, особенно, в обороне интенсивный огонь, действовала настойчиво и стремительно в наступлении, производила быстрые контратаки при поддержке артиллерии, танков, а иногда – авиации. Хорошо подготовленные унтер-офицеры, играли более заметную роль в бою, чем наши сержанты, многие из которых ни чем не отличались от рядовых. Артиллерия (не в пример нашим артиллеристам) оперативно открывала огонь по заявкам своей пехоты и вела его довольно точно не только по наземным целям, но и по нашим танкам и САУ. Танкисты-офицеры и солдаты, особенно частей и соединений «СС», были не робкого десятка, имея на вооружении, в основном, танки Т-IV, Т-V («Пантера») с длинноствольной 75 мм пушкой и танк Т-VI ( «Тигр»), САУ «Фердинанд», на которых была установлена мощная 88 мм зенитная пушка с очень хорошим прибором для ведения огня. Они вели огонь на ходу и с коротких остановок умело маневрировали. При неудаче быстро сосредотачивали усилия на другом направлении. Часто наносили удары на стыках и флангах наших частей. Умелое действие немецких танкистов, их напористость, а подчас и наглость в бою, породило у нашей пехоты определенную «танкобоязнь», которая сохранилась до конца войны. Немецкие офицеры умело организовывали бой и управляли действиями своих подразделений и частей, искусно (особенно, в обороне) использовали местность, своевременно совершали маневр на выгодное направление. При угрозе окружения или разгрома немецкие части и подразделения совершали организованный отход в глубину, обычно для занятия нового рубежа. В обороне немцы постоянно совершали ее в инженерном отношении. Например, для передвижения личного состава по фронту и в свой тыл, отрывали траншеи в рост человека. Для установки пулеметов строили ДЗОТы (дерево-земляные огневые точки), которые тоже имели защиту от осколков мин и снарядов. Если позволяла обстановка и местность в 60-70 метрах перед фронтом своей обороны, устанавливали проволочное заграждение в один, два или три кола, или устанавливали спираль Бруно. Позади проволочного заграждения местность густо минировали противопехотными минами различного действия. На танкоопасных направлениях, как правило, устанавливали противотанковые мины. Немцы большое внимание уделяли полноценному отдыху личного состава. С этой целью они строили убежища на 10-15 человек. Убежище накрывали бревнами в четыре и более наката. Бревна скреплялись специальными железными скобами и накрывались землей толщиной не менее одного метра. Такое убежище выдерживало прямое попадание нашего 122 мм снаряда. Внутри убежища немцы очень умело создавали комфортные условия для нормального отдыха личного состава. Солдаты и офицеры противника были запуганы слухами о репрессиях по отношению к пленным, сдавались без боя крайне редко. Наша пехота была обучена слабее немецкой. О какой боевой выучке могла идти речь, если на обучение и сколачивание вновь прибывшего пополнения, как правило, отводилось не более двух-трех недель. Тем не менее, пехота сражалась храбро. Конечно, бывали случаи паники и преждевременного отхода, особенно, в 1941-1943 гг. Пехоте хорошо помогала артиллерия. На вооружении наших артиллеристов были отличные длинноствольные противотанковые 57 мм пушки ЗИС-2 и дивизионные 76мм орудия ЗИС-3. Но, самой удачной пушкой у наших артиллеристов была 122 мм гаубица-пушка. Мобильная, она свободно на прицепе перемещалась при помощи автотягача, а ее 24-х кг снаряд обладал довольно разрушительной силой. Орудий подобного типа у немцев не было. Очень эффективным был огонь наших реактивных установок М-13 («Катюш») при отражении контратак танков и пехоты противника и нанесении ударов по районам скопления и сосредоточения войск противника. Однако, эффективность ударов нашей артиллерии по врагу существенно снижалась из-за так называемого лимита расхода снарядов. Нужно признать, что наши танковые подразделения в атаках действовали не всегда умело. Это отчасти было следствием недостаточной боевой выучки, как отдельных экипажей, так и подразделений в целом. По этой причине, они несли неоправданно большие потери. Вместе с тем, имея на вооружении лучшие танки Второй мировой войны – Т-34-85, действуя в оперативной глубине обороне противника при развитии наступления, они показывали себя превосходно. основную тяжесть войны вынесли на своих плечах младшие офицеры-командиры взводов, рот и батальонов боевых подразделений. Они постоянно находились на поле боя, поднимая личный состав в атаку, участвуя в отражении контратак, обеспечивая стойкость и упорство в бою, не допуская отхода. Они не редко компенсировали просчеты старших начальников. В заключении хотелось бы сказать, что солдаты и офицеры Красной Армии самоотверженно, не щадя своей жизни, в течение трех лет один на один сражались с опытнейшим и коварным врагом – Германским фашизмом и ее союзниками за цельность и независимость своей Родины. Но, они, даже в дурном сне не могли видеть, что поколение людей нашей страны, родившихся в сороковые и пятидесятые годы ХХ столетия продадут идеалы, за которые сражались их отцы и деды. Народ, затюрканный лживой пропагандой и несбыточными посулами лже-демократов, а по сути своей - агентами влияния иностранного капитала, потерял ориентиры и помог прорваться к власти преступникам и перевертышам, которые ликвидировали Великую Державу – СССР. Тем самым отбросили Россию к границам времен Ивана Грозного, но история – грозный и беспощадный судья, она назовет поименно преступников и предателей своей страны, предав их вечному проклятию. НА СЛУЖБЕ ОТЕЧЕСТВУ. жүктеу/скачать 0.8 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|