Книга о помощи СССР египту в военном противостоянии с Израилем Москва 2001 ббк 66. 4(0) В49 Тогда в Египте

ПАМЯТЬ ХРАНИТ

Командира зенитно-ракетной бригады подполковника Руденко Н.А. и меня, начальника политотдела, неожиданно вызвали в штаб Армии ПВО. Спросили о самочувствии, делах домашних и предложили поехать в одну из стран с жарким климатом для выполнения боевой задачи.

На раздумья времени не было и мы согласились. Николай Анд­реевич, побывавший до этого во Вьетнаме, где был награжден орде­ном «Боевого Красного Знамени», примерно представлял, что его ожидает. Для меня же все было в новинку. Не скрою, был горд ока­занным доверием и считал высокой честью выполнить интернацио­нальный долг. На память пришла Испания и те, кто сражался там.

Отвлекаясь, замечу, что сейчас по прошествии трех десятков лет, у меня нет сомнений в правильности принятого руководством страны решения о направлении в Египет целой дивизии ПВО. Считаю, что операция «Кавказ» по передислокации дивизии и отдельных частей авиации была грамотно спланирована и успешно проведена. Знаю, большую роль в ее подготовке и проведении сыграли Главком войск ПВО Маршал Батицкий П.Ф., генералы Щеглов А.Ф., Созинов В.Д., Бондаренко Ф.М., командующие объединениями ПВО Колдунов A.M., Юрасов Е.С. и многие другие.

Помню, как Маршал Советского Союза Батицкий в сопровождении члена военного Совета - начальника Политуправления войск ПВО ге­нерал-полковника Халипова И.Ф., командующего зенитно-ракетными войсками войск ПВО генерал-полковника Бондаренко Ф.М., руково­дства Бакинского округа ПВО приехал в Янгаджу, где мы сколачивали подразделения бригады и отстреливали полученную технику.

Мудрый и опытный военачальник дотошно заслушивал доклады о готовности людей, техники, особенностях ее эксплуатации в усло­виях пустынной местности и высоких температур. Всегда грозный и хмурый, здесь был по-отечески внимателен. Напутствовал: «О солда­тах заботьтесь, они - ваша опора. Берегите людей - не теряйте их».

Касаясь подготовки операции, не могу не отметить еще одно важное обстоятельство. На фоне войны в Чечне из своего опыта

осознаешь трудности командиров, которым приходится в сжатые сроки формировать части и подразделения из личного состава, прибывающего из разных мест. В этом основа успехов или неудач. Руководству бригад и дивизии пришлось формировать воинские коллективы из солдат и офицеров, прибывших из разных частей и соединений. Более того, каждому дивизиону придавался взвод прикрытия («Шилка» и «Стрела») из Сухопутных войск. У меня со­хранились аналитические данные о личном составе бригады. Люди были разные по возрасту, образованию, национальности. Объеди­няло их одно желание - хорошо подготовиться и с честью выпол­нить поставленную задачу. Были примеры, которые ставили в за­труднение руководство бригады. Перед отправкой рядовой Панте­леев Сергей получает телеграмму из Риги: «Приезжай, мама при смерти». Стали оформлять документы, а он умоляет: «Разрешите поехать с вами, маме я ничем не могу помочь, а от вас отстану». После долгих колебаний - взяли. Задачу выполнил он отлично. Награжден. Или другой случай: младший сержант Дегтярев И.А. при погрузке матчасти на платформу сломал ногу. Наложили гипс. Консилиум врачей настаивал на госпитализации, а он - на отправ­ке вместе с дивизионом. Разрешили. Там отличился. Награжден медалью «За боевые заслуги».

Нельзя сказать, что не было проблем с поведением личного со­става - как и в каждой семье, а тем более в большом воинском кол­лективе, они были. Но хочу подчеркнуть еще раз, что в целом настрой людей был боевой. Командирам и политработникам за короткое вре­мя удалось изучить подчиненных и сколотить дружные воинские кол­лективы. В этом непосредственная заслуга командиров подразделе­ний и их замполитов: Толоконникова и Червинского, Маляуки и Овод-кова, Завесницкого и Подушкина, Сухляка и Громова, Солодовникова и Еременко, Елисеева и Клименко, всего офицерского состава.

Значительно сложнее было руководству дивизии. Управление дивизии, его основное ядро, было из Днепропетровска. Бригады формировались в Москве, Минске, Ленинграде, Архангельске. В пе­риод подготовки они были разбросаны по югу страны. Руководству дивизии приходилось решать организационные вопросы, летать в Египет на рекогносцировку. Словом, было много других очень важных дел. Пришлось решать эти вопросы в боевой обстановке. Командир дивизии генерал Смирнов А.Г., его заместители часто бывали на КП бригад, в дивизионах, на месте изучали и обучали людей. С моей точки зрения, им удалось сколотить воинский организм, действующий слаженно и четко.

Память сохранила подготовку и переход морем. Все строго за­секречено. Никто из родных и близких на знал место погрузки, дату и час отплытия. Шли под легендой транспортировки сельхозтехники. Все находились в трюмах. Небольшая часть офицеров появлялась на палубах. При переходе через проливы от турецких лоцманов отказа­лись. Все находились в томительном ожидании - что будет там, в Египте...

В Александрию прибыли глубокой темной ночью. Встретил нас генерал Щеглов А.Ф. Коротко и четко поставил задачу: «В течение ночи технику разгрузить и перекрасить. Всему личному составу пере­одеться в египетскую форму. На следующую ночь пустынной дорогой, без включения фар, совершить марш под Каир и занять подготовлен­ные боевые позиции».

Разгрузка осуществлялась под прикрытием ранее прибывшего дивизиона, занявшего боевую позицию в парке короля Фарука.

Место дислокации штаба и КП бригады было определено в районе аэродрома Иншас, расположенного в 50 км от Каира в на­правлении к Суэцкому каналу. Весь личный состав разместился в апельсиновом саду. Жили в землянках, как на войне. Командир и его заместители разместились в бункере, который одновременно служил штабом.

Технический дивизион был размещен рядом, в ангаре, осталь­ные рассредоточены на 15-20 км друг от друга в пустыне. Кругом один песок. Укрытия для техники и личного состава маскировались дюнами. Что касается антенн, то, несмотря на маскировочные сети, укрыть их было невозможно. Естественно, израильская авиация эти точки хорошо знала.

Все мы были впервые в этой древней и легендарной стране. С большим интересом присматривались к жителям, обычаям, природе. Что бросалось в глаза? Стаи черномазых ребятишек, босиком, в длинных до пяток, рубашках, настороженных, любопытных, добрых. Узенькие улицы в населенных пунктах, торговля везде и всем. Для нас это было дико. Сейчас видишь примерно такую же картину в го­родах России, в ее столице Москве. Бросалось в глаза колоссальное расслоение общества: богатейшие виллы и дома с ультрасовремен­ными автомобилями до бедных, грязных лачуг, набитых детишками. Но нищих и бездомных было меньше, чем сейчас в Москве.

Сохранился альбом с фотографиями тех лет. Там запечатлены памятные исторические места. После перемирия нам разрешали из­редка делать экскурсии. Знаменитые, древние пирамиды. На их фоне ты на верблюде. Бедуина не получилось, но отчет о пребывании в

этой стране сделан. Усыпальница великого Насера, исторические парки, площади, памятники, статуи.

Повсюду чувствовалась лояльность, уважение к нам, представи­телям Великой Державы. На нас смотрели с любопытством и надеж­дой. Так же относился к нам и личный состав Египетской армии. Мы в свою очередь внимательно приглядывались к образу жизни личного состава армии страны пребывания, уровню их боевой подготовки. Для нас было в диковинку, когда солдаты и офицеры «общались» с Богом и пророком Магомедом. Может быть, среди нас были верую­щие, в т.ч. и мусульмане, но никто и никогда не показывал вида.

Для нас было непривычным, что почти каждый их офицер имел вестового. Для нас была совсем непонятна система питания личного состава. Солдатам давали на руки деньги. А так как многие из них имели семьи и немалые, то большую их часть отдавали им, а сами питались одними лепешками. Впоследствии они стали переходить на нашу систему. Для нас было дико, когда в порядке наказания солдат клали на песок и заставляли поворачивать головой, натирая до крови шею. Но мы ни во что не вмешивались, понимали - это не наше дело.

Никогда не забыть чувства тоски по Родине, родным и близким. Как мы радовались каждой встрече с земляками, каждой весточке с родной земли. Слушали с большим вниманием посланцев из Союза. Их было немало. Государственные и партийные деятели: Косыгин А.И., Подгорный Н.В., Пономарев В.В.; секретарь ЦК ВЛКСМ Тяжельников; космонавты: Николаев и Терешкова; командование Вооруженных сил: Захаров, Соколов, Щеглов, офицеры и генералы Генштаба, видов и родов войск, специалисты НИИ. От них ждали живой весточки и чер­ного хлеба с селедкой. Сотни раз прослушивались пластинки Берне­са, Лемешева, Трошина. У меня сохранился сборник стихов и песен, написанных военнослужащими части. Там есть стихи рядового Попо­ва Г.А., капитанов Гриня В.Ф. и Удальцова Г.А. Все они о Родине, о любви к ней, о товарищах, воинском долге.

И сейчас, когда стало модно ездить в другие страны, трудно по­нять тех, кто едет за бугор навечно. Не любят они нашу страну, свою Родину.

Память хранит адское напряжение. Прежде всего морально-пси­хологическое, когда каждый день, каждый час ждешь или налета, или провокаций, а бывало, и выходок подчиненных. Напряжение физиче­ское, когда с восхода до захода солнца - утомительное боевое де­журство с готовностью к немедленному пуску ракет при температуре в кабине до 60 градусов. А по ночам - бесконечные, до изнеможения тренировки по свертыванию и развертыванию техники, передислока-

ции. Короткие часы отдыха в подземном бетонном бункере под мар­лей, защищающей от комаров. Да еще постоянная настороженность - не сесть бы на змею, не потревожить скорпионов, которыми кишит пустыня.

В этих условиях личный состав учился: изучал тактику действий авиации Израиля, слабые и сильные стороны самолетов, их силуэты, учились стрелять из личного оружия, ходили в караул, ночами обслу­живали технику. И так каждый божий день. Люди буквально валились от усталости и нервного напряжения. Но никто не жаловался, не уви­ливал, понимая, что так НАДО. А когда пришел час еще больших ис­пытаний личный состав не дрогнул. Своим хладнокровием, умением и бесстрашием вышел победителем в поединке с хвалеными амери­канскими самолетами и израильскими асами.

Коротко хочется рассказать об этих людях. В бою главная фигу­ра командир. От его умения правильно принять решение и добиться его выполнения, хладнокровия зависит успех поединка. В бригаде большинство было таких. Ее командир, подполковник Руденко Н.А., был примером выдержки и самообладания. Твердо и спокойно руко­водил с командного пункта. Его заместитель Коваленко И.К., будучи первым командиром маневренной группировки, при первом налете, когда над КП на высоте 50-100 м. пролетела пара «Фантомов», не растерялся, руководил четко и грамотно. Оба эти боевые генералы сейчас на заслуженном отдыхе, проживают в Твери. В таком же клю­че действовали и остальные заместители комбрига. Константин Во­ронцов, досконально знающий технику и поддерживающий ее всегда в боевом состоянии. Сейчас он в Минске. Дотошный до всего, как и полагается, начальник штаба Сложеницын А.П. Всегда спокойный, знающий свое дело заместитель по тылу Косенко Ю.П. Судьба раз­бросала их по Союзу и связь с ними прервалась.

Особо хочется выделить командиров дивизионов. Это на них ло­жилась вся тяжесть в обучении и воспитании личного состава, его обу­стройстве, организации и несении боевого дежурства. Это они один на один «сходились» с летчиками Израиля и выходили победителями.

Самым молодым из них был капитан Маляука В.П. Его дивизиону первому пришлось вступить в единоборство с «Фантомами». Будучи в «засаде» в составе маневренной группировки, дивизион обнаружил две приближающиеся цели. Командир быстро разобрался с ними, дал четкие команды расчетам и когда увидел, как у записывающего команды руки «отплясывали» чечетку, уверенно сказал: «Спокойно, ребята, собьем». И первый «Фантом» врезался в пески Египта. Вто­рой пилот не стал испытывать судьбу, покинув самолет на парашюте.

Второй бой принял личный состав дивизиона майора С. Завесниц-кого. И тоже вышел победителем. Испытанием на прочность духа, стойкости, воинской доблести стал бой дивизиона подполковника То-локонникова В.М. Участник войны, самый опытный командир, «батя» -называли его подчиненные. Дивизион вместе с другими был в засаде. В этот день израильские летчики, видимо, хотели проучить наших. Был организован массированный налет на группировку по всем правилам военной науки. Полетели бомбы на ложные позиции. Первым открыл огонь В. Толоконников. На дивизион, как стервятники, набросились 24 самолета, все - на бреющем. Смотреть со стороны - страх берет. А дивизион стоял как Брестская крепость в годы Великой Отечественной.

Ракетами дивизиона и снарядами «Шилок» сбито два самоле­та, один подбит. На позицию летят НУРСЫ, падают бомбы замед­ленного действия. Вышел из строя антенный пост - глаза дивизио­на. Лейтенант С.Сумин вскочил на площадку и стал голосом да­вать координаты приближающихся целей. Там и застал его оче­редной снаряд. Геройски погиб Сережа. В Прибалтике у него оста­лась жена Валентина и сын Сергей, который так и не увидел отца. Знаю, что он окончил Калининградское военно-морское училище. Куда судьба его забросила сегодня? В Ярославском высшем зе-нитно-ракетном училище, которое окончил Сергей, высоко чтят его память. В музее училища есть экспозиция, посвященная ему. Еже­годно на приз лейтенанта С.П.Сумина проводится лыжный кросс. В книге Верхневолжского издательства «Границы неба пристально хранить» (1987 г.) есть очерк о Сергее Сумине.

В ходе боя во время перезаряжания пусковой установки от пря­мого попадания снаряда произошел взрыв ракеты. Погиб весь пуско­вой расчет. Братья Довганюк, Дибижа, Наку, Мамедов, Забуга, Диден-ко. Братья были в разных расчетах. Не удержался Иван, выскочил из укрытия, чтобы помочь Николаю во время заряжания. Так вместе и пали смертью храбрых два брата из села Сопова Ивано-Франковской области. Вместе с ними полетели цинковые гробы с обгоревшими героями в Молдавию, Азербайджан, на Украину, в Белоруссию. Скло­ним головы перед прахом этих молодых ребят.

Дивизион выиграл бой. Автор этих строк выводил дивизион с по­зиции и провел с личным составом несколько суток. Люди смотрели смерти в глаза, потеряли своих товарищей. Но уныния, упадка духа не было. Там, вдали от Родины, в боевых условиях я убедился и се­годня, по прошествии многих лет, смею утверждать - Велик наш сол­дат в делах, поступках, Главное, чтобы он понял - за что воюет, цели и задачи, сердцем проникся ими и тогда он непобедим. Не надо кле-

ветать на армию. Надо смотреть в корень и искать подлинные причи­ны сегодняшних трудностей.

Память хранит возвращение в Николаев. Встречал первый за­меститель командующего Армией генерал Бочков Б.В. Махнув на за­преты врачей, требовавших соблюдения карантина, он повез нас в гостиницу, где был накрыт богатый русский стол с водкой, селедкой и черным хлебом.

Потом были приемы в ЦК ВЛКСМ, бюро Главпура, в Военном со­вете Армии. Новые назначения. Я попал служить в далекий северный Норильск. Такая наша военная судьба.

На этом надо бы поставить точку. Но не могу не сказать еще об одном. В феврале 1995 года, нас, небольшую группу «египтян», при­нял Военный совет войск ПВО. Говорилось об использовании приоб­ретенного боевого опыта, о героизме, о традициях, о внимании к ве­теранам, о том, что история не только учит, но и мстит тем, кто не де­лает выводов из ее уроков.

Когда я поставил под этим рассказом свою подпись и отдал его в печать, меня не покидало чувство вины и недосказанности. Внутрен­ний голос постоянно твердил: «Ты ничего не написал о тех, кто про­вожал и ждал. О женах и подругах. О них в литературе немало напи­сано. Но если учесть их подвижническое мужество, преданность мужьям и их делу и то, что им пришлось испытать, то становится оче­видным, что наши близкие и подруги заслуживают гораздо большего.

Видимо, надо на себе испытать все, что чувствует та, которая провожает своего мужа на военную службу, постоянно собирает на полеты, боевое дежурство, на ученья, полигоны, и не знает, когда и с чем он вернется домой. Надо испытать то постоянное чувство тревоги за судьбу близкого человека, разделить с ним все невзгоды военной службы, чтобы достоверно написать об этом, да и иметь право на это.

Можно только предполагать, что испытывали жены, отправляя мужей для выполнения интернационального долга в Афганистан, во Вьетнам, Корею, Сирию, Египет, Кубу и другие страны, где они были участниками необъявленных войн. Это томительное ожидание вес­точки, тревожное чувство при изъятии почты из ящика, вздрагивание при каждом телефонном звонке или стуке в дверь. Это подробные ответные послания, которые приходилось писать после утомительно­го рабочего дня и не менее хлопотливого вечера, уже после того, ко­гда дети улягутся спать.

Про себя скажу - ждал писем. И все они приходили, проникнутые любовью, теплом и бодростью, несмотря на печали и неприятности, временами возникающие в доме. Кто-то зло «пошутил», хвастаясь

своей осведомленностью. Есть такие, к сожалению, люди. Под боль­шим секретом передали жене новость: муж угодил под бомбежку... и пошли слухи. С женой удар, свалил паралич. Не знаю, чем бы это закончилось, если б не вмешался командарм, и если б не оказалась рядом с женой и дочерью мать жены Лидия Александровна. Обо всем этом я узнал уже после приезда домой. В письмах об этом ни слова.

Кстати, меня дважды так «хоронили». Однажды в Норильске ко­мандир дивизии звонит жене домой и спрашивает:

«Что делаешь? Сядь и успокойся. Два дня не можем найти мужа. Вылетел на вертолете с о. Голымянный, так и пропал». И это назы­вается «успокойся». Два дня с тяжелым чувством и с мрачными мыс­лями ждала супруга весточки, пока не сообщили: жив и невредим. А было все просто. На вертолете облетывали радиолокационные роты и из-за непогоды вынуждены были сесть около охотничьего домика, с которым, естественно, не было связи.

Но вернемся к делам египетским. Знаю по себе, как поднимали настроение, выводили из оцепенения письма от жены, родных и близких. Недавно узнал, как одного из нынешних генералов (по эти­ческим соображениям фамилию не называю) буквально подняли на ноги письма жены, когда он серьезно заболел и попал в госпиталь. А когда один из командиров подразделения получил письмо, в котором сообщалось, что жена родила сына, у него появилось такое естест­венное желание повидаться с ним, жажда к жизни, что едва удалось уговорить его не делать глупостей и идти, что называется на службу, на канал.

Были жены, которые изменяли, даже связывали свою судьбу с другими мужчинами, но это единичные случаи. Но никто из них не ре­шался открыто написать об этом. Мужчины, не берусь судить обо всех, тоже не давали повода женам усомниться в их верности. Причин для этого было много. И высокая нравственность, и боязнь начальства, и стеснение товарищей, и отсутствие контактов, и изнуряющие, изматы­вающие физические и психологические нагрузки. Более того, мужчины, как правило, скупые на слова о своих чувствах, не стеснялись излагать их в письмах. Словом, смею утверждать, что длительное пребывание мужа в командировке может не только расстроить, но и укрепить се­мью, хотя кое-кто со мной может и не согласиться.

ТОГДА В РАС-ГАРИБЕ...

Для меня, слушателя Военного института иностранных язы­ков, командированного в ОАР в качестве военного переводчика, эта арабо-израильская война, названная «войной на истощение», началась 30 ноября 1969 г. В тот день ранним утром вместе с майором Тарасом Панченко, военным советником из 3-й механи­зированной дивизии, мы выехали из Каира на фронт. Путь наш лежал на Красное море, в далекий, и казалось, романтичный Красноморский военный округ. Как и Суэцкий канал, он также считался зоной боевых действий, хотя и менее активных.

В Заафарану - конечный пункт нашего назначения - решили ехать несколько длинным, но надежным южным маршрутом - по дороге на Бени-Суэйф вдоль Нила. У Кураймата нам предстояло свернуть налево на пустынную дорогу. Это узкое шоссе, пересе­кавшее всю северную часть Аравийской пустыни, должно было вывести нас прямо к Заафаране на побережье Суэцкого залива.

Более коротким на Красное море был путь через Суэц. Одна­ко он считался весьма опасным из-за действий авиации против­ника. В районе Суэцкой бухты и южнее ее, как мы слышали, из­раильские летчики часто устраивали «охоту» даже на одиночные автомашины. К тому же в приканальной зоне и в самом Суэце можно было запросто попасть и под случайный артобстрел или авиационный налет. Ежедневные бомбежки позиций египетских войск здесь давно стали обычным явлением. Той осенью авиация противника резко активизировала свою деятельность: «война на истощение» была в разгаре. Поэтому по совету советников -«красноморцев» решили не рисковать.

К вечеру, преодолев почти 300 км, мы благополучно добра­лись до побережья Суэцкого залива. Заафарана, отмеченная на топографических картах как «сельский населенный пункт», в дей­ствительности представляла собой полуразрушенный морской маяк, да пару убогих глинобитных домиков, в которых давно ни­кто не жил. Других признаков какой-либо цивилизации, если не

считать небольшого коптского монастыря, расположенного кило­метрах в тридцати от маяка, в этом районе не просматривалось.

Дислоцированная здесь 19-я отдельная пехотная бригада, своими оборонительными позициями перекрывала важную в опе­ративно-тактическом отношении заафаранскую долину. Обрам­ленная с двух сторон достаточно высокими горными массивами, эта обширная песчано-каменистая долина, лишенная какой-либо растительности, протянулась широким языком от побережья зали­ва вглубь Аравийской пустыни почти до самого Нила. Израильтяне, стремившиеся расширить зону боевых действий, еще летом пред­приняли здесь успешную попытку высадить морской десант. Еги­петское командование, обеспокоенное действиями противника, решило прикрыть опасное направление, расположив в Заафаране одну из двух своих отдельных пехотных бригад.

В августе-сентябре 19-ю бригаду жестоко бомбили. Во время одного из налетов погиб наш советник. Сейчас же здесь было от­носительно спокойно. О трагических событиях тех дней напомина­ли лишь остовы сгоревшей техники да огромные воронки от тыся­чефунтовых израильских бомб. Этот отдаленный район, как и все побережье Красного моря, не прикрывался египетскими ПВО. По­этому израильские летчики чувствовали себя здесь очень уверен­но, как на полигоне. Уже позже от египтян я услышал, что именно здесь в Заафаране курсанты израильского авиационного училища, якобы, сдавали тем летом свои выпускные экзамены.

Рассматривая полуметровой длины и в палец толщиной саб­левидные осколки от бомб, я понял, что купаться, загорать и ло­мать кораллы на сувениры, как предсказывали некоторые наши коллеги из 3-й дивизии, видимо, не придется. После всего уви­денного спокойная каирская жизнь со всей экзотикой большого восточного города как-то сразу осталась в прошлом, а ближай­шие перспективы нашей новой жизни уже не представлялись столь радужными.

В штабе бригады выяснилось, что 504-й пехотный батальон, где нам предстояло работать, переброшен на 145 км южнее За-афараны, в район Рас-Гариба - небольшого поселка египетских нефтяников. Выслушав подробный инструктаж старшего советника бригады, мы переночевали в «хабирской» землянке («хабирами» египтяне называли всех советских военных советников и специа­листов) и с утра стали готовиться к отъезду.

Для работы нам в качестве персональной автомашины выде­лили грузовик. Это был весь посеченный осколками ГАЗ-63, окра-

шенный, как и вся боевая техника в Египте, в желтый цвет. В его крытый кузов поставили две простые солдатские кровати египет­ского образца с матрасами и одеялами. Таким образом на первое время у нас имелись и транспортное средство, и даже крыша над головой. Отведав на дорожку кваса, изготовленного из сухих еги­петских лепешек, и тепло распрощавшись с бригадными советни­ками, мы отправились в путь.

Честно говоря, наблюдая в пути дорожные пейзажи совер­шенно дикой, но по-своему красивой природы красноморского по­бережья, каких-то мрачных предчувствий мы не испытывали. Од­нако и особой радости от пребывания на этом «курорте», куда ны­не завлекают российских туристов, мы также не ощущали. Баталь­ону предстояло действовать в отрыве от главных сил. Поэтому в случае резкого ухудшения оперативно-тактической обстановки на помощь бригады нам рассчитывать не приходилось.

Не вселяли оптимизма и периодически встречавшиеся на пути черно-бурые корпуса сгоревшей техники у обочин. Почему-то мне запомнился египетский БТР-152, уткнувшийся в придорожную ска­лу. В его заднем борту зияла большая рваная дыра от НУРСа, вы­пущенного каким-нибудь израильским «Скайхоком» или «Мира­жом». Было видно, что здесь «работал» летчик-профессионал. Вспомнилось веселенькое напутствие одного из наших заафаран-ских коллег: «В случае чего, бросайте машину и бегите в разные стороны в пустыню. По отдельному человеку они ракеты пускать не будут». Так что вся сложность обстановки, в которой мы можем оказаться, нами прекрасно осознавалась. Однако ни я, ни мой шеф даже в дурном сне не могли представить всего того, что нам предстояло пережить уже очень скоро.

Часам к двум или трем после полудня мы прибыли к месту назначения. Батальон расположился в нескольких километрах юго-западнее Рас-Гариба на невысоких пустынных холмах, рас­члененных многочисленными лощинами и вадями. Покрытая местами щебнем и галькой, а местами песком, и лишенная к тому же всяких признаков какой-либо растительности, эта местность производила весьма унылое впечатление. Безрадостную картину пейзажа оживляли лишь удивительные красоты бирюзово-голубой глади вод Суэцкого залива, да громады крупнейшей вершины Синая - Гебель Катерин, возвышавшейся к северо-востоку от Рас-Гариба.

Командир батальона подполковник Мустафа Зибиб и другие египетские офицеры встретили нас очень радушно и всячески ста-

рались помочь с первоначальным обустройством. По всему чувст­вовалось, что они были очень довольны прибытием советского военного советника. Батальон лишь недавно пришел в Рас-Гариб и теперь занимался инженерным оборудованием позиций. Земля­нок здесь, как в Заафаране, еще не было - их просто не успели вырыть. Поэтому какое-то время нам предстояло ночевать под тентом, снятым с нашего грузовика. Сверху тент мы прикрыли желто-коричневой маскировочной сетью. Сразу же выяснилось, что у нас нет многих вещей, крайне необходимых для жизни в су­ровых полевых условиях. В этом плане египтяне очень помогли нам на первых порах. Другой неожиданностью для нас стал и на­чавшийся мусульманский пост в месяце рамадан, предполагавший полный отказ от пищи и воды от восхода до захода солнца.

«Завтрак», как и египетским офицерам, нам привозили лишь поздно вечером. Уже в темноте, сидя на кроватях под своим тен­том, мы ели весьма непривычную арабскую пищу, которая к тому же была изрядно сдобрена мелким красноморским песком. Что же касается «обеда» и «ужина», то ради сна от них пришлось и вовсе отказаться. Так что пришлось нам невольно поститься, как и всем правоверным мусульманам.

На второй день начали детально знакомиться с обстановкой, силами и средствами, имевшимися в нашем распоряжении. Нуж­но было изучить и район, в котором предстояло действовать 504-му батальону. Для прикрытия батальону был выделен участок побережья, по фронту 120 км и по глубине 80 км, что не уклады­валось ни в какие тактические нормативы. В нашу задачу входи­ло: не допустить высадку морского десанта противника на побе­режье в районе Рас-Гариба, обеспечить безопасность так назы­ваемых «жизненно важных объектов» в секторе, а также радио­локационной станции от возможных действий вертолетных де­сантов израильтян. Для усиления батальону из состава бригады были приданы рота танков Т-34, батарея 120-мм минометов и смешанная противотанковая батарея 57-мм пушек и безоткатных орудий Б-11. От возможных действий авиации противника мы должны были защищаться своими штатными средствами - тремя пулеметами ДШК.

Помимо нашего пехотного батальона в районе Рас-Гариба находился батальон «Народной обороны», укомплектованный в основном солдатами предпенсионного возраста. Он охранял мно­гочисленные нефтяные поля и некоторые другие объекты мест­ной нефтяной компании. Реальной пользы от бойцов этой египет-

ской «вохры», вооруженной легким стрелковым оружием, честно говоря, было не очень много.

Нефть и все связанное с ней у нас особого беспокойства не вызывали. По нашей информации, между Египтом и Израилем существовала негласная договоренность - не трогать подобные объекты друг у друга. К тому же рядом, в Шукейре, та же египет­ская компания добывала нефть совместно с американцами. Тем не менее, мы самым внимательным образом обследовали все нефтяные поля рас-гарибской нефтяной компании и даже прове­рили боеготовность охранявших их подразделений. В дальней­шем такие поездки в батальон «Народной обороны» стали про­водиться регулярно.

Настоящей же «головной болью» для нас стала радиотехни­ческая рота. Точнее не сама рота, а ее радиолокационная стан­ция, которую арабы называли просто «радаром». Размещенная на невысоких холмах километрах в восьми от побережья и в пяти-шести километрах от нашего батальона, она вела разведку воз­душных целей в центральном секторе Суэцкого залива. Охраняли РЛС всего десять солдат, для которых не было отрыто даже око­пов. Сам же командир роты находился на позиции так называе­мого «ложного радара», ближе к побережью, в полутора-двух ки­лометрах от настоящей станции.

Ложный радар представлял собой насыпной бугор с воткну­той в него какой-то железкой, изображавшей, видимо, радиолока­ционную антенну. Прикрывали объект ряды колючей проволоки с сигнальными минами и пять батарей спаренных зенитных пуле­метных установок советского и американского производства. Все­го же на позиции находилось более 400 человек личного состава. Считалось, что, подобным образом, противник будет введен в заблуждение относительно истинного расположения РЛС.

Столь «мудрый» замысел командира роты был оформлен соответствующим образом на большом ватманском листе бумаги и утвержден витиеватыми росписями командира батальона РТВ и командующего египетскими радиотехническими войсками. Есте­ственно, что о своем категорическом несогласии с таким «реше­нием» мы сразу же сообщили старшему советнику бригады, кото­рый обещал разобраться с этим вопросом.

Тем не менее, ситуацию со станцией надо было как-то ре­шать. Мы не могли допустить ее уничтожения. Дело в том, что практически вся территория Красноморского военного округа яв­лялась зоной активных действий не только израильской истреби-

тельно-бомбардировочной авиации, но и вертолетов. Именно их мы и опасались. В Заафаране, в районе расположения бригады находилась вторая радиолокационная станция. Израильтяне бомбили ее неоднократно. Однако уничтожить не могли. Мешала египетская зенитная артиллерия. Она заставляла израильских летчиков подниматься до двух-трех тысяч метров, из-за чего точ­ность бомбометания снижалась. К тому же египтяне часто меня­ли место позиции РЛС. Нас же авиация противника пока не бес­покоила. Зато с наступлением темноты, и особенно в лунные но­чи, в секторе ответственности батальона появлялись вертолеты.

По данным разведки, они базировались на синайских аэро­дромах в Абу-Рудайсе и Эт-Туре, до каждого из которых от ба­тальона было не более 60-ти км. Заходя со стороны моря, между Заафараной и Рас-Гарибом, вертолеты уходили в глубь пустыни и возвращались на Синай только к двум-трем часам ночи, а ино­гда и позже. О цели их появления у нас и характере возможных действий можно было только догадываться. Поэтому высадка вертолетного десанта противника в районе расположения РЛС с целью ее уничтожения считалась нами вполне вероятной. Чтобы не допустить проведения такой операции, мы предусмотрели возможность выдвижения одной из рот батальона к позиции «ра­дара» для уничтожения высадившегося десанта. Вскоре, в один из дней, в присутствии начальника штаба бригады и старшего советника бригады мы даже провели весьма успешную трениров­ку с личным составом роты.

Все дни с утра и до позднего вечера мы занимались так на­зываемой организацией боя: проводили рекогносцировки, органи­зовывали взаимодействие с батальоном «Народной обороны», уточняли задачи подразделениям на местности, места огневых позиций для орудий и минометов и т.д. Ночами же при появлении вертолетов противника, сидя в землянке комбата, мы ожидали возможных сообщений об их действиях. Ближе к утру, убедив­шись, что вертолеты покинули наш район, порядком устав, мы шли спать под свой тент.

У меня, как военного переводчика-стажера, были и свои лич­ные заботы, связанные с адаптацией в новой языковой среде. Нужно было осваивать египетский диалект, существенно отли­чавшийся от арабского литературного языка, который мы учили в институте, расширять запас лексики, особенно военной, приобре­тать навыки устного перевода. Египтяне хорошо понимали мои языковые трудности и никогда не отказывали в помощи.

Однако главная проблема заключалась в том, что задачи ус­коренной языковой адаптации мне придется решать в экстре­мальных условиях реальной боевой обстановки, часто под огне­вым воздействием со стороны противника. В этой связи не могу не отметить одно обстоятельство, всю важность которого я смог оценить в полной мере только в Египте. Этим важным обстоя­тельством стало наличие у меня опыта срочной службы в армии. Именно здесь, во время «войны на истощение», как никогда ра­нее, мне пригодились знания и практические навыки, полученные во время службы в артиллерии.

Так незаметно пролетели первые три недели нашей новой и весьма напряженной фронтовой жизни.

Числа двадцатого или двадцать первого декабря старший советник бригады разрешил нам съездить на несколько дней в Каир. Нужно было помыться, отдохнуть, получить деньги и купить некоторые крайне необходимые в быту вещи (керосиновую лам­пу, примус, судки, посуду и т.д.). Естественно, что сообщение об отпуске, полученное из Заафараны по радио, было встречено нами с огромным воодушевлением. В столицу отправились по прежнему маршруту на своем боевом «вездеходе».

В дороге неожиданно выяснилось, что наш любимец - шо­фер Сулейман умеет водить машину... только по пустыне. О пра­вилах дорожного движения он имел весьма смутное представле­ние. Поэтому пересечение уже первых перекрестков в каирском пригороде доставило нам немало весьма тревожных минут, лю­бая из которых была способна вызвать у «сердечника» предин-фарктное состояние. Другой неприятной неожиданностью для нас стало и то, что Сулейман, как и многие военные водители в еги­петской армии, оказывается, обучен лишь тому, чтобы «крутить баранку». Устранение же даже простых неисправностей в двига­теле было привилегией механиков. Поэтому поломка транспорт­ного средства для нас на пустынном участке дороги, учитывая малую интенсивность дорожного движения, грозила превратиться в многочасовое ожидание технической помощи.

Сулеймана, однако, это обстоятельство, видимо, совсем не смущало. Не моргнув даже глазом, он заявил нам, что в таком случае «он залезет на столб и порвет телефонные провода, а приехавшие для ремонта линии связисты возьмут нас на буксир». Смех смехом, но в Наср-сити, где жили советские военные совет­ники и специалисты, мы смогли добраться благополучно, хотя и не без приключений.

После безжизненных, желто-коричневых, прямо-таки марси­анских пейзажей Аравийской пустыни шумная мирская жизнь ог­ромного Каира воспринималась как какая-то нереальная и фан­тастическая картина. Помню, как, въехав вечером в город, мы ошалело смотрели на сверкавшие огнями витрины дорогих мага­зинов, на женщин и просто на людей в гражданской одежде. Для нас это был действительно другой мир, живший совсем иной и очень далекой от нас жизнью.

Три дня отпуска пролетели быстро и незаметно. В Рас-Гариб мы вернулись отдохнувшими и главное - выспавшимися. В этой связи замечу, что хроническое недосыпание из-за ночных дейст­вий вертолетов сильно выбивало нас из колеи. Поэтому во время каждого отпуска в Каир первоочередной задачей лично для меня было хорошо выспаться.

В батальоне к нашему возвращению уже была готова зем­лянка, в которую мы сразу же и заселились. От прямого попада­ния бомбы это оригинальное творение египетской военно-инженерной мысли, называвшееся «мальгой», защитить, конечно, не могло. Однако удар авиационного НУРСа осколочного дейст­вия оно, по моим расчетам, должно было выдержать. Тогда я да­же не подозревал, что этой рас-гарибской землянке предстояло стать моим основным домом почти на год.

Обстановка к тому времени в нашем секторе практически не изменилась. Как и раньше, посты воздушного наблюдения, рас­положенные на побережье Суэцкого залива, сообщали о появле­нии вертолетов противника в ночное время. Поэтому с каждым таким сообщением можно было ожидать и высадки десанта. Поз­же, где-то, через месяц или два, из-за возросшей активности про­тивника всякие передвижения на побережье ночью будут катего­рически запрещены. Однако приходилось думать и о собственной безопасности - проблеме весьма актуальной в тех условиях. Дверь в нашей землянке не запиралась. Не было и никакой охра­ны, хотя она была и положена нам. Каждую ночь на всякий слу­чай я брал автомат у нашего шофера Сулеймана и клал его на стул рядом с кроватью. С оружием было как-то спокойнее. Забав­но было вспоминать, как еще в Каире перед отъездом на Красное море какой-то чин из политработников стращал нас своим напут­ствием: «Только попробуйте попасть в плен к евреям - партбиле­ты на стол положите...».

Новым же явлением для нас стали почти ежедневные проле­ты на большой высоте самолета-разведчика. Было ясно, что из-

раильтяне тщательно изучают район. Однако во всем этом мы не увидели чего-то необычного и сверхъестественного, поскольку обстановка в целом не выходила за рамки той, что была тогда на всем побережье Красного моря.

Вечером 26 декабря, после ужина, мы как всегда пришли в землянку комбата, чтобы обсудить план работы на следующий день. Около двадцати двух часов или несколько позже поступи­ла телефонограмма о том, что в километрах пятидесяти север­нее расположения батальона вглубь нашей территории, вошли два вертолета противника. Подобное бывало и раньше, так что особого значения этому сообщению мы тогда, к сожалению, не придали.

В ходе разговора о текущих делах майор Панченко неожи­данно предложил комбату поднять вторую роту по тревоге и про­вести с ней ночную тренировку по выдвижению к предполагаемо­му месту высадки условного десанта противника. Этим местом была избрана позиция РЛС.

Честно говоря, даже сегодня, тридцать лет спустя, мне труд­но с полной уверенностью сказать, что было бы тогда лучшим для нас: проводить или не проводить эту тренировку. Если бы такое учение действительно состоялось, то мы могли бы сорвать операцию противнику, которую он планировал провести в эту ночь. Другой вопрос: «Какие последствия ожидали бы нас?». Нет сомнения в том, что на следующий день израильтяне ударами своей авиации смешали бы батальон с песком, и мне, вероятнее всего, не пришлось бы писать эти строки.

В таком предположении нет преувеличения. Знакомый ба­тальонный советник, участник Великой Отечественной войны, реально познавший на практике всю мощь израильских бомбар­дировок на Суэцком канале, как-то сравнил обмен ударами еги­петских и израильских войск: «Если араб из рогатки выбивает ев­рею стекло в окне, то еврей берет дубину, вышибает в доме ара­ба всю оконную раму».

Позже я убедился, что ответ израильтян действительно все­гда был мощнее и масштабнее по своим последствиям. Мы, ко­нечно, были готовы выполнить свой воинский долг и решить все задачи, поставленные командованием, но и умирать в этих диких красноморских песках тоже никому не хотелось.

Так или иначе, но судьба распорядилась по-своему. Подпол­ковник Зибиб категорически отказался от нашего предложения. При этом он выдвигал разные причины. Одним из доводов, в ча-

стности, было то, что в эту ночь наш пехотный взвод был должен устроить «засаду» в непосредственной близости от РЛС. Органи­зация подобных «засад» была тогда обычной практикой по защи­те ночью «жизненно важных объектов» в нашем секторе. Однако, более вероятным, мне тогда показалось, что комбату просто не хотелось заниматься этими учениями на ночь глядя. Тренировка наверняка заняла бы не один час и закончилась бы лишь к утру. Дискуссия завершилась тем, что нам показали официальную ин­струкцию, запрещавшую проведение каких-либо занятий и учений в случае объявления той или иной степени боевой готовности. Батальон же тогда действительно находился во второй степени такой готовности. Новых сообщений о вертолетах больше не по­ступало. Где-то в половине двенадцатого ночи комбат предложил нам идти спать, что мы и сделали. Сам же Зибиб с начальником штаба остались дежурить в землянке. Договорились, что в случае необходимости он нас вызовет.

Устав от перевода за день, и намотавшись по позициям ба­тальона, я сразу же заснул. Тарас же, как выяснилось, не спал. Позже он рассказал мне, что тогда у него появилось какое-то не­хорошее предчувствие. После полуночи он неожиданно разбудил меня: «Игорь! Слышишь? Гул самолета. Выйди наружу. Посмот­ри, что там?».

Полусонный, я нехотя поднялся с кровати, сунул ноги в бо­тинки и в одних трусах и майке вышел из землянки. Было зябко, как и всегда ночью в пустыне. С моря дул холодный ветер. Ярко светила полная луна. Действительно был слышан необычно сильный гул реактивных двигателей нескольких самолетов.

- Это, наверное, разведчик! - прокричал я, даже не подумав:

Гул становился все сильнее. Один из самолетов был где-то совсем близко, хотя его и не было видно. Через какие-то секунды, в тот момент, когда я уже собирался спускаться по ступенькам вниз, в метрах двухстах или меньше раздался сильный взрыв, а через секунду второй. Я увидел яркие вспышки. Это разорвались первые бомбы.

Начался воздушный налет. Часы показывали двадцать пять минут первого.

- Тревога, бомбят! - заорал я и кубарем скатился вниз в зем­

Одевались мы как солдаты-первогодки во время тренировки по выполнению команды «Подъем». Выскочив наружу, сразу же

побежали в сторону землянки комбата, до которой было метров двести. Воздух уже разрывался от рева реактивных двигателей, а в разных местах, и справа, и слева были видны вспышки разры­вов бомб, сопровождавшиеся страшным грохотом. Неожиданно очень близко от нас разорвалась сразу серия ракет. В тот момент мы как-то не подумали о том, что можем быть поражены оскол­ками, поэтому даже ни разу не залегли. Единственным стремле­нием было лишь одно - как можно быстрее добежать до места. Для меня лично этот кросс мог оказаться тогда последним в жиз­ни. Дело в том, что на следующее утро Тарас обнаружил в куртке моей «офароли» сзади небольшое рваное отверстие: осколок прошел по касательной. По дороге нам попалось несколько испу­ганных солдат без оружия и почему-то босиком. В землянке, где кроме комбата были начальник штаба, офицер разведки и офи­цер связи, мы первым делом попросили сообщить об обстановке.

• 
  Какая может быть обстановка, - нервно ответил подпол­ковник Зибиб. - Вы разве не видите, что нас бомбят?
  

• 
  Что сообщают с радара? - спросил Тарас.
  

знали и сами, поскольку до этого видели красные цепочки трас­серов зенитных снарядов - батареи ложного радара вели огонь. Наш же пулеметный взвод ДШК молчал. Комбат объяснил, что стрелять в темноте нецелесообразно, поскольку самолетов все равно не видно.

- Если мы откроем огонь, то противник будет бомбить еще
сильнее, - заметил Зибиб.

Весь этот разговор происходил в кромешной тьме. Египтяне погасили лампу, опасаясь, что свет могут заметить с воздуха и тогда нам ракеты не избежать. Для уточнения обстановки стали связываться по телефону с ротами, командирами батальона «Народной обороны» и радиотехнической роты. Дали радио­грамму о налете в штаб бригады. Попытались по радио устано­вить связь и с нашим «засадным» взводом, который еще в два­дцать два часа должен был занять назначенную ему позицию вблизи РЛС.

Выяснилось, что все это время взвод в нарушение приказа находился не в засаде, а на позиции ложного радара. Сам же ко­мандир взвода, как выяснилось позже, распивал чай с команди­ром роты. К настоящей же РЛС взвод начал выдвигаться лишь с началом воздушного налета. Последним сообщением от коман-

дира взвода было: «Дальше двигаться не могу. Меня бомбят». В дальнейшем на наши вызовы взводный не отвечал.

Через пару дней, во время тщательного обследования рай­она на маршруте выдвижения взвода мы не обнаружили ни одной воронки, ни от бомб, ни от ракет.

Где-то в половине второго ночи нам позвонил командир ра­диотехнической роты. Он сообщил, что видит пожар на позиции РЛС, а «сама станция, видимо, уничтожена попаданием бомбы и связи с ней нет». Это было последнее сообщение, которое мы получили с ложного радара в эту ночь. Связь была прервана. Вскоре прервалась проводная связь и со всеми ротами. Послать же связистов восстановить связь комбат категорически отказал­ся, сославшись на то, что «солдаты могут погибнуть». Мы оста­лись без связи и в полном неведении о складывающейся обста­новке.

Интенсивность бомбежки тем временем продолжала нарас­тать. В какие-то моменты казалось, что до утра мы просто не дотянем. Одна из бомб упала в непосредственной близости от нас. Она разорвалась между землянками комбата и пункта связи батальона. Наша «мальга» содрогнулась от взрыва. С потолка посыпался песок, а воздух наполнился пылью и едким дымом. На следующий день, разглядывая маркировку на искореженных ос­татках стабилизатора бомбы, я подумал, что еще бы метра три-четыре поближе и от нашей землянки осталось бы только одно воспоминание.

В половине пятого утра солдат, выставленный комбатом для наблюдения, со ступенек землянки сообщил о странном звуке. Выбежав наверх, мы действительно услышали очень мощный и характерный рокот. Это был звук... работы двигателей вертоле­тов. Сразу же пришла мысль, что противник под прикрытием авиации будет высаживать десант. Быстро поднявшись на вер­шину ближайшего холма, мы смогли на какие-то секунды увидеть за позициями третьей роты темные силуэты, удалявшиеся в сто­рону пустыни. Тогда мы так и не узнали, почему же рота не от­крыла огня по этим вертолетам.

Вскоре все затихло. Вертолеты улетели. Слышен был только одиночный гул приближавшегося самолета. Стоя на вершине холма, мы даже не успели обсудить увиденное. Все произошло как-то неожиданно. По быстро нараставшему в нашем направле­нии звуку мы сразу поняли, что нас собираются атаковать. В те мгновения, когда мы сломя голову неслись по склону холма к

землянке, над нами с каким-то то ли шипением, то ли свистом пролетели сразу несколько ракет. Они разорвались метрах в пя­тидесяти позади землянки.

- Слава Богу, перелет, - подумалось мне тогда.

Включив форсаж, самолет ушел в сторону Синайского полу­острова. Вновь наступила тишина. Налет закончился. Было около половины пятого утра.

Совершенно разбитые, с трудом передвигая ноги от устало­сти, мы молча поплелись в свою землянку. На моей кровати си­дел наш водитель.

• 
  Ну, как, Сулейман, страшно было? - как можно веселее спросил я. В ответ солдат лишь как-то криво улыбнулся.
  
• 
  Страшно.
  

- Мистер Игорь, - обратился ко мне комбат. - Евреи украли

От неожиданности я сразу даже не понял сказанного.

- Как украли? Что конкретно украли? - переспросил я.
Ответ был невразумительным: украли то ли какую-то важную

часть, то ли блок РЛС, то ли еще что-то...

Через несколько минут мы вновь были в землянке подпол­ковника Зибиба. В действительности все оказалась гораздо хуже. Это мы поняли сразу, увидев расстроенное лицо комбата.

Из сбивчивых объяснений Зибиба узнали, что «на позиции радиолокационной станции больше нет». Она просто исчезла. Других подробностей подполковник не знал. Выяснилось, что о происшествии ему только что сообщил по радио командир взво­да, который лишь к утру, наконец, добрался до места своей заса­ды.

Решили, что с рассветом съездим на радар, и все посмотрим сами. Узнали, что в результате налета в батальоне погибли два солдата, и более десятка получили ранения. Погибших утром по­хоронили тут же в пустыне.

Договорившись о том, что комбат сообщит нам о времени отъезда, мы вернулись к себе в землянку. Немного вздремнули. Однако часов в восемь или девять утра нас разбудил майор, приехавший из штаба бригады на разбор происшествия. Он стал подробно расспрашивать нас о событиях прошедшей ночи.

Все остававшиеся до нового года дни мы занимались рас­следованием произошедшего. Стали выясняться некоторые под-

робности проведенной израильтянами операции, хотя абсолютно точной ее картины мы, конечно, не получили.

Теперь нам стало ясно, что все появления израильских верто­летов и самолетов-разведчиков в нашем секторе не были случай­ны. Противник тщательно готовился к операции. Интересно, что дней за десять до случившегося в батальон по каналам военной разведки пришло сообщение о тренировках израильских десантни­ков на Синае - они отрабатывали захват какого-то объекта. Комбат тогда ничего не сообщил нам об этой шифротелеграмме. Не знали мы и о том, что на аэродромах в Абу-Рудайсе и Эт-Туре на Синае, выполнявших роль аэродромов подскока, накануне операции резко увеличилось число израильских самолетов.

Выяснилось, что около двадцати трех часов или несколько позже в район позиции РЛС прилетели два тяжелых вертолета французского производства «Супер Фрелон» (самый грузоподъ­емный вертолет в израильских ВВС того времени) с группой за­хвата. Именно об этих вертолетах и сообщал нам пост воздушно­го наблюдения. Следы колес шасси одного из них мы обнаружили в месте посадки, в глубокой лощине в метрах трехстах от стан­ции. По этим специфическим следам на песке и был определен тип вертолета. Место посадки второго вертолета нам тогда найти не удалось. Честно говоря, особой необходимости в этом уже и не было. Общая картина была ясна.

Радиолокационная станция в тот момент не работала, а рас­чет занимался техническим обслуживанием в аппаратной. По­этому приближение вертолетов противника осталось незамечен­ным. Позже от сержанта хозяйственного взвода батальона я слу­чайно узнал, что он лично видел пролет двух вертолетов в сторо­ну РЛС еще до начала бомбежки и даже сообщил об этом по те­лефону комбату. На что тот сказал ему: «Тебе все померещи­лось. Ты просто трус». До сих пор я не знаю, почему Зибиб не сообщил нам тогда о своем разговоре с сержантом.

Так или иначе, но к полуночи позиция РЛС была уже захва­чена противником. По следам десантных ботинок израильтян на песке мы установили маршруты их выдвижения к станции. Нашли даже позиции пулеметчиков, прикрывавших действия десантни­ков. Два солдата охраны РЛС были убиты. Израильтяне выколо­ли им глаза. Оставшиеся в живых бойцы, как позже выяснилось, убежали в пустыню. Тем не менее, вся позиция РЛС была усыпа­на гильзами от АКМ. Чьи это были гильзы, то ли египтян, то ли израильтян, мы не узнали. Дело в том, что время специальных

операций на египетской территории израильские десантники ча­ще всего пользовались не своими «Узи», а нашими советскими Калашниковыми.

Основная часть операции проводилась уже под прикрытием ракетно-бомбовых ударов авиации. Противник видимо допускал, что мы можем обнаружить высадку десанта, поэтому, и решил прижать батальон к земле, чтобы не дать ему возможность вы­двинуться к радару. На всякий случай израильтяне бомбили даже выход из зафаранской долины на дорогу в Рас-Гариб. Думаю, они опасались, что бригада, узнав об израильской операции, захочет выслать нам свою подмогу. Всего же в эту ночь израильская авиация совершила 36 самолето-вылетов! Об этом я узнал го­раздо позже от своего товарища, работавшего на центральном командном пункте ПВО.

После захвата позиции РЛС, по некоторым данным, туда прибыли еще три тяжелых вертолета. Разрезав при помощи автогена крепежные скобы, израильские техники очень про­фессионально, по словам наших специалистов из РТВ, демон­тировали обе кабины радиолокационной станции - аппаратную и антенно-мачтовое устройство РЛС - и на внешней подвеске двух «Супер Фрелонов» перебросили их на Синайский полу­остров. На позиции сиротливо остались лишь шасси двух ав­томобилей ЗИЛ-157.

Дизель-генератор, запитывавший станцию, десантники взо­рвали. Вот этот горевший дизель-генератор и увидел командир роты с ложного радара, приняв его за пожар на самой РЛС.

Вместе со станцией был захвачен в плен и похищен ее рас­чет. Прежде чем улететь на Синай, израильтяне тщательно за­минировали позицию: здесь были и фугасы замедленного дейст­вия, и обычные противопехотные мины. В кабинах ЗИЛов саперы батальона обнаружили даже «мины-сюрпризы». К счастью, никто от этих израильских подарков не пострадал.

На празднование Нового года в Каир нас, естественно, не отпустили. Старший советник бригады опасался новых неожи­данных операций со стороны противника. Это, однако, не поме­шало ему самому отправиться в египетскую столицу на новогод­ние торжества. Так что поздравление советского правительства по случаю Нового года, зачитанное, как обычно, Левитаном, нам пришлось слушать по маленькому транзисторному радиоприем­нику в штабной землянке. Помню, как, прервав на несколько ми­нут разговор с комбатом, мы с глубокой тоской внимали словам

далекого московского диктора: «С Новым Годом! С новым сча­стьем, товарищи!».

Тем временем в батальон одна за другой следовали комис­сии разного уровня, как с нашей, так и с египетской стороны. Приезжали и из штаба бригады, и из штаба округа, и даже из египетского генштаба. Посетили батальон и наши специалисты из штаба радиотехнических войск. Ожидали приезда даже воен­ного министра ОАР Мухаммада Фаузи. Однако вместо него в первых числах января к нам неожиданно пожаловали два ген-штабовских генерала, срочно прилетевшие из Москвы. Сопро­вождали их к нам старший советник бригады и некий полковник из штаба Главного военного советника в ОАР. Появление в Рас-Гарибе столь высокого начальства из Союза не сулило нам ни­чего хорошего. Так оно и оказалось. После посещения позиции РЛС Тарасу была прочитана весьма суровая нотация. Взяв с Панченко объяснительную, московские гости отобедали в гости­нице пограничников в Рас-Гарибе и тот час же умчались на «Волгах» в Каир. Нас же на трапезу тогда не пригласили. Так что отведать фаршированных рисом голубей нам, к сожалению, в тот день не довелось. Вечером же ужином для нас, как обыч­но, стали традиционные фронтовые деликатесы в исполнении местного батальонного таббаха (повара) - брынза с сухими ле­пешками и уже порядком надоевший «фуль мудаммас» - отвар­ные коричневые бобы, приправленные оливковым маслом и мелконарезанным чесноком.

Осадок от внезапного визита высокопоставленных земляков, честно говоря, остался неприятный. И дело было даже не в раз­носе, которому подвергся мой шеф, и не в том, что нас не при­гласили на обед, на который, мы, честно говоря, очень рассчиты­вали. После фронтовых харчей, естественно, хотелось попробо­вать чего-нибудь вкусненького. Расстроило нас, прежде всего, то, что произошло во время осмотра позиции бывшего радара. Тогда у одного из генералов возникли опасения, что на позиции могут оставаться необнаруженные саперами мины.

Не скрою, подобные опасения во фронтовой обстановке Красного моря всегда были обоснованными. Война есть война, и никто не давал здесь тогда никаких гарантий. Ступая по песку, где вполне могли быть, и, думаю, реально были израильские ми­ны, мне лично приходилось рассчитывать лишь на волю Всевыш­него. Ощущения в такие моменты, прямо скажу, были далеко не из приятных. Сама мысль, что местность минирована, и в любое

мгновение можно взлететь на воздух, все время давила на психи­ку, создавая какое-то гнетущее внутреннее напряжение, от кото­рого трудно было избавиться. Честно скажу, подобного страха мне не приходилось испытывать даже во время авиационных на­летов. Месяца три спустя, например, во время осмотра места вы­садки израильского десанта севернее Рас-Гариба, уже разведан­ного саперами, один из офицеров батальона подорвался на про­тивопехотной мине. Все это произошло в моем присутствии, бук­вально в пяти-семи метрах. Лейтенант остался жив, но, к сожале­нию, лишился стопы ноги. По иронии судьбы, он был командиром саперного взвода батальона.

В нашем же случае при посещении позиции радара мы не­ожиданно получили приказ от своих же коллег «идти вперед и показывать дорогу». Гости из Москвы, как я заметил, последова­ли на некотором удалении за нами и строго по нашим следам... Было чему удивляться и возмущаться.

Все это напомнило мне тогда неприятные события прошед­ших дней. Так получилось, что накануне к нам в батальон прие­хала группа старших египетских офицеров из штаба округа. Есте­ственно, что вышестоящее начальство захотело осмотреть пози­цию бывшего радара. Тарасу и мне, вместе с новым командиром радиотехнической роты (старый был арестован) предстояло стать проводниками для гостей. Кто-то из офицеров штаба тогда сказал: «Вы, мол, тут ветераны и все знаете. Поэтому и показы­вайте дорогу к радару». Уже во время движения на автомашинах к позиции РЛС мы обратили внимание на то, что «газики» гостей из округа следовали строго колея в колею. Тарас тогда возму­щенно заметил: «Игорь, видишь? Едут точно по нашим следам. Им плевать, что русские «хабиры» могут взорваться, зато сами останутся живыми».

Возразить ему мне тогда было нечего. К большому сожале­нию, вся эта грустная история повторилась, но только в другом исполнении: на этот раз уже с нашими же коллегами по родным советским вооруженным силам.

Естественно, что после всего случившегося, нас не порадо­вали даже неожиданные новогодние подарки от египетского пре­зидента Насера, которые привезли из Каира. Слишком серьезны­ми были последствия случившегося. Тогда каждому советскому советнику, специалисту и переводчику полагались по бутылке виски и две бутылки вина на брата. Кстати, свою бутылку виски «Black & White» Тарас Васильевичу после откровенного намека

старшего советника бригады пришлось отдать московским гостям к обеду... «под голубей».

Вся эта мрачная эпопея с «кражей радара» наделала тогда много шума и вызвала массу слухов. Среди наших военных со­ветников и специалистов в Каире только и разговоров было о том, как «на Красном море евреи украли радар».

Позже с большим удивлением мы узнавали все новые и но­вые «подробности» израильской операции. Один из таких боль­ших «знатоков» событий поучал нас: «Раз вы знали, что выса­дился десант противника, то надо было сесть на танк и лично возглавить выдвижение роты к радару. Уничтожив десант, вы могли бы заработать по «Красной Звезде».

Несколько позже, как бы отвечая на этот монолог, Тарас раз­драженно заметил: «Лучше вообще не иметь этих «звезд», неже­ли получить их на алых подушечках».

Проведенную операцию сами израильтяне предпочли не афишировать. Во всяком случае, «Голос Израиля» из Иерусалима на русском языке, любивший ежедневно информировать об успе­хах израильской армии, по этому поводу упорно молчал. Лишь спустя пару месяцев радио «Би-би-си» сообщило, что, согласно полученной информации, «сейчас в Израиле находится группа американских специалистов, которая занимается изучением совет­ской радиолокационной станции, похищенной израильскими де­сантниками в Египте на побережье Красного моря». Таким обра­зом, свое подтверждение получило предположение, которое вы­сказывали наши специалисты из радиотехнических войск: «Стан­ция была нужна не столько израильтянам, сколько американцам».

Дело в том, что противнику удалось похитить вполне совре­менную радиолокационную станцию П-12ПМ, стоявшую в то вре­мя на вооружении не только египетских, но и советских ПВО. Станция работала в метровом диапазоне, и имела дальность об­наружения около 200 км. В наших войсках она использовалась не только для обнаружения воздушных целей и выдачи целеуказа­ний различным средствам ПВО, но и для сопряжения с комплек­сами автоматизированного управления ЗРК войск ПВО страны «Воздух».

С захватом станции, таким образом, американцы получали возможность ознакомиться с принципом работы нашей системы опознавания государственной принадлежности самолетов «Крем-ний-1», установленной на РЛС, в частности, с принципом формирования сигнала в запросчике радиолокатора.

Тем временем над нашими головами продолжали сгущаться тучи. И мы, и офицеры батальона с тревогой ожидали выводов высоких комиссий. Говорили, что дело якобы находится под кон­тролем самого президента ОАР. И выводы действительно вскоре последовали. Все главные участники событий - командир нашего 504-го батальона - подполковник Зибиб, командир радиотехниче­ской роты, командир взвода «засады», командир радиотехниче­ского батальона, в состав которого входила рота, и восемь сол­дат-беглецов были отданы под суд. Эта же участь постигла и ко­мандующего РТВ. С треском с должности был снят и уволен из армии командующий военным округом.

По личному указанию президента Насера новым командую­щим Красноморским военным округом был назначен один из лучших египетских генералов того времени - генерал-майор Саад эд-Дин Шазли. Участник боевых действий в Йемене в составе египетского экспедиционного корпуса и «шестидневной войны» 1967 г., он командовал специальными войсками ОАР и считался большим знатоком тактики действий израильских десантников. Позже генерала Шазли назначат начальником Генерального шта­ба. Образованный, интеллигентный, деловой и очень энергичный генерал, совсем не похожий на старого командующего, он произ­вел на меня очень хорошее впечатление.

Заседание военного трибунала состоялось уже в январе. Оно проходило в одном из помещений штаба округа в Эль-Гардаке. Мы с Тарасом также были там. Комбат взял нас с собой, надеясь на нашу помощь в качестве свидетелей. Однако на суд нас так и не пригласили. Была лишь беседа с одним из чинов Красноморского военного округа. Сначала мы думали, что все обойдется, и приговоры не будут слишком суровыми. Однако все оказалось гораздо хуже и, прежде всего, для Зибиба. До сих пор я помню, как этот уже немолодой подполковник в последнюю встречу с нами еще до окончания суда и объявления приговора заплакал навзрыд, повторяя лишь одно слово - «иадам» (смерт­ная казнь). Видимо, он уже знал свою судьбу. Мы же, насколько могли, успокаивали его.

Действительно, на следующий день трибунал приговорил подполковника Зибиба и двух других рас-гарибских офицеров к расстрелу. Командующий радиотехнических войск и командир радиотехнического батальона получили по двадцать пять лет тюрьмы. Столь суровое решение суда вызвало тогда большой резонанс среди египетских офицеров, которые в целом с сочув-

ствием относились к осужденным. Военный министр ОАР в связи со случившимся даже издал специальный приказ, который был доведен до всего офицерского состава вооруженных сил.

Собирались строго наказать и майора Панченко. Во всяком случае, лично он готовился к самому худшему. Действительно, вскоре после суда, где-то во второй половине января мы получи­ли приказ срочно выехать в Каир, где Тарасу, по словам старшего советника бригады, предстоял нелицеприятный разговор с Глав­ным военным советником в ОАР. Поэтому на этот раз в путь мы отправлялись с весьма нехорошими предчувствиями. К тому же напоследок Заафарана преподнесла нам свой очередной пода­рок: она «проводила» нас мощным налетом израильской авиа­ции, заставив провести почти всю ночь в окопах на выезде из расположения бригады.

По приезде в Каир стало ясно, что в Рас-Гариб Тарас Ва­сильевич больше не вернется. Из разговоров с коллегами в Наср-Сити мы узнали, что ситуация для него складывалась весьма серьезная. Всерьез поговаривали, что Москва якобы да­же поставила вопрос о досрочном возвращении Панченко в Со­юз. Однако вопреки мрачным прогнозам коллег все закончилось относительно благополучно. После жесткого разноса в «офисе» (так мы называли штаб ГВС в Каире) Тараса отправили на Су­эцкий канал. Там, как я узнал гораздо позже, в приканальных болотах в батальоне рейнджерс в качестве советника команди­ра батальона он и прослужил весь оставшийся до отъезда на родину срок.

Что же касается меня, то я остался «загорать и ломать ко­раллы» на Красном море, но уже с новым комбатом и новым со­ветником. Кстати, в первый раз в Красном море мне удалось ис­купаться лишь где-то весной. К тому времени я полностью осво­ился с новой для меня ситуацией и не испытывал ни малейшего желания изменить ее, став полноценным «красноморцем».

Через месяц в Рас-Гариб привезли и новую радиолокацион­ную станцию. Теперь ее окружили и колючей проволокой и зенит­ными батареями, и даже подготовили к взрыву, хотя вторично «красть» такую же станцию, думаю, израильтяне, вряд ли, соби­рались. Вскоре 19-я пехотная бригада вместе с 504-м батальо­ном, ставшим для меня родным, ушла на побережье Средиземно­го моря в Александрию, чему египетские офицеры были чрезвы­чайно рады. На смену ей в Заафарану пришла уже механизиро­ванная бригада, в которой я проработал до самого перемирия с

Израилем в августе 1970 г. Так называемая «война на истоще­ние» закончилась, а с нею завершились и мои фронтовые будни на Красном море.

«Кража радара» израильтянами в декабре 1969 г. стала только прологом к последующим многочисленным драматиче­ским событиям в Красноморском военном округе. За ней после­довали и нападение израильских десантников на пограничный пост севернее Рас-Гариба, и неоднократные минирования доро­ги Заафарана - Рас-Гариб, и уничтожение трансформаторной подстанции в Наг-Хаммади, и нападение на пункт связи в За-афаране, и высадка десанта на острове Шедван с целью унич­тожения морского радара, и неоднократные бомбардировки подразделений бригады. Египетское командование вынуждено было усилить войска округа, расположив в Эль-Гардаке еще од­ну бригаду.

С февраля 1970 г. начала резко ухудшаться обстановка на Суэцком канале и в других районах Египта. Дело дошло до того, что израильская авиация начала бомбить части и соединения Центрального военного округа: 3, 6, 23 и 18-ю дивизии, которые дислоцировались в каирских пригородах.

Больше всего досталось 6-й механизированной дивизии, где только за один налет двух израильских «Фантомов» погибли три наших советника и переводчик. Чтобы сохранить 3-ю механизи­рованную дивизию, считавшуюся одной из лучших в египетской армии, было принято решение о ее передислокации в район Ке­ны, недалеко от Асуана.

Ситуация в Египте начала улучшаться только к лету. К тому времени большинство объектов оказались прикрытыми зенитно-ракетными дивизионами и авиацией нашей дивизии ПВО, при­шедшей ранней весной из Союза по личной просьбе президента Насера.

Спустя два года уже во время второй командировки в Египет я случайно встретил в центре Каира моего хорошего друга -бывшего командира пулеметной роты из нашего батальона, старшего лейтенанта Махмуда Насера. От него я узнал, что но­вый египетский президент Анвар Садат помиловал осужденных по рас-гарибскому делу, и подполковник Зибиб находится в доб­ром здравии. К тому времени в Союзе станцию этого типа модер­низировали, и она еще с десяток лет простояла на вооружении внутренних округов ПВО. Так закончилась эта необычная история в Рас-Гарибе, оставившая в моей памяти неизгладимый след.

С тех пор прошло более тридцати лет. Давно занесены пес­ком окопы и наши фронтовые землянки, ушли из жизни и многие участники событий тех военных лет. Однако подробности из пе­режитого тогда мною, впрочем, как и другими советскими воен­ными специалистами в Египте, продолжают и сегодня волновать душу, и даже сниться по ночам. Порой они вызывают страстное желание вновь увидеть места былых фронтовых баталий, с кото­рыми так много связано. Хочется встретиться и с боевыми това­рищами по 504 батальону Махмудом Мохсиным, Махмудом На­сером и Мухаммедом Ганну, хоть на мгновение вернуться туда, где прошла частица моей молодости, в Египет наших дней.