Книга пророка Иеремии, 17,9 часть первая 1
жүктеу/скачать 0.56 Mb.
|
| часть безлюдного сумрачного интерьера скрывали золотые шторы, подвязанные
шелковыми кистями, однако Джоул, приплюснув нос к стеклу, разглядел тяжелые кресла, обсевшие чайный столик, как кружок престарелых толстых дам. Позолоченное кресло для двоих, обитое сиреневым бархатом, ампирная кушетка возле мраморного камина и горка - одна из трех, остальные едва виднелись - с фарфоровыми статуэтками, веерами и другими вещицами из слоновой кости. Прямо напротив него на столе - японская пагода и изящная лампа с ярко-красным куполом и подвесками, похожими на сосульки, только драгоценные. Он отодвинулся от окна и перешел на другую сторону сада - под удлинившуюся тень ветлы. Алмазное сверкание послеполуденного неба слепило глаза, а все тело было покрыто скользким потом, словно у намазавшегося маслом борца; такая погода, конечно, не могла не испортиться. За садом прокукарекал петух, и крик его прозвучал горестно, печально, как плач паровоза в ночи. Паровоз. Хотел бы он сейчас сидеть в поезде и ехать прочь отсюда, подальше. Вот если бы отца повидать! Мисс Эйми - вредная старая стерва. Мачехи все такие. Пусть только попробует тронуть. Он ее отбреет, будь здоров. Он довольно храбрый. Кто отлупил Сэмми Силверстайна - в октябре тому год будет? Но вообще Сэмми хороший малый, можно считать. Интересно, какую шкоду он сейчас затеял. А может, сидит в кинотеатре "Немо", трескает воздушную кукурузу; да там, наверно, и сидит - как раз сегодня на дневном сеансе должны были показывать эту страшную картину с Лаки Роджерсом, где чокнутый профессор превращает его в кровожадную гориллу. Надо же - именно ее пропустить! Черт! Так, а что, если он действительно вдруг решит смазать пятки? Чем плохо - обзавестись шарманкой и обезьяной? Кроме того, при газировке всегда можно устроиться: если так сильно любишь мороженое с газировкой, неужели сам не научишься готовить? Черт! "Та-та-та-та" - заговорил его пулемет, когда он бросился в атаку на пять разрушенных колонн. И вдруг на полпути между колоннами и золотарником он наткнулся на колокол. Колокол вроде тех, которые сзывали рабов с поля; металл его был плесневело-зеленый, а помост под ним сгнил. Пораженный, он присел по-индейски на корточки и сунул голову в металлическую пасть; повсюду висел пух полуистлевшей паутины, и стройная зеленая ящерица, струйкой мчавшаяся по ржавой полости, вильнула, стрельнула языком и воткнула булавочные глазки в Джоула, вынудив его к беспорядочному отступлению. Он поднялся, посмотрел на желтую стену и стал прикидывать, какое из верхних окон - его, какое - отцово, какое - кузена Рандольфа. Тут-то и увидел он странную даму. Раздвинув занавески в левом угловом окне, она улыбалась и кивала ему, то ли одобрительно, то ли приветственно; была она при этом совершенно Джоулу неизвестна: туманная материя ее лица, потекшая зефирообразная поверхность напомнили его собственное зыбкое отражение в волнистом зеркале пустого зала. А седая прическа походила на парик исторической персоны: башня взбитых белых волос с жирно извивающимися локонами. Кто бы ни была она (полнейшая тайна для Джоула), ее внезапное появление ввергло сад в транс: бабочка застыла на стебле георгина и перестала мигать крыльями, наждачное "фа" шмеля сточилось и смолкло. Вдруг занавески упали на место, окно опустело, Джоул сделал шаг назад, наткнулся на колокол, и в жаркой тишине повисла резкая надтреснутая нота. - 3 -
"О, Господи!" ТОП. "О, Господи!" ТОП. "Повсюду с тобою рядом буду... А с дьяволом нигде!.." Зу выжимала музыку из маленького аккордеона и топала босой ступней по хлипкому полу веранды. "А дьявол слезы льет, не хочет верить чуду, что с ним, когда помру, уже вовек не буду". Протяжный крик: золотая щербина вспыхивала в страшном вулкане ее рта, а выписанный по почте аккордеон делал вдох-выдох, точно гофрированное бумажное легкое в перламутровой раковине. Зяблик давно уже слал скрипучие предупреждения из убежища в бузине, а солнце было заперто в гробнице туч, тропических туч, ползших по низкому небу и уже сплотившихся в исполинскую серую гору. Джизус Фивер сидел среди груды красивых лоскутных подушек в качалке, сделанной из старых бочарных клепок; благоговейный фальцет его дрожал, как неверная трель окарины, и время от времени он поднимал руки, чтобы слабо и беззвучно хлопнуть в ладоши. "... Не хочет верить чуду..." Примостившись вровень с верандой на пне, обсыпанном поганками, Джоул попеременно обращал глаза и слух к веселью Зу и к явлениям в небе; мгновение оцепенелого буйства, что иногда предшествует летней грозе, сковало притихший двор, и в таинственном блескучем свете ржавые ведра со стелющимся папоротником, развешенные кругом веранды, как праздничные фонарики, озарились изнутри слабым зеленым огнем. Влажный ветерок настраивался в стволах магнолий, доносил свежий смешанный запах дождя, сосны, июньских цветов с отдаленных полей. Дверь домика распахнулась, захлопнулась, и послышался треск жалюзи, опускаемых в большом доме. Зу выжала последний цветистый аккорд и отложила инструмент в сторону. Стоячие ее волосы блестели от бриолина, и вместо косынки в горошек горло перехватывала обтрепанная красная лента. Белое платье было заштопано в десятке мест нитками разных цветов, а в ушах сияли искусственные бриллианты. "Если хлеба ни крошки нет у тебя, ты молись, ты молись. Бога любя". Раскинув руки, как канатоходец, она спустилась во двор и прошлась вокруг Джоула. "Если нет ни капли воды у тебя, ты молись, ты молись. Бога любя". Высоко в башнях мыльных деревьев ветер мчался стремительной рекой; захваченные его потоком листья исступленно пенились, как прибой на небесном берегу. А земля с каждой минутой словно погружалась все глубже в темно-зеленую воду. Как донные водоросли в море, колыхались папоротники, неясно и загадочно вырисовывалась в небе хибарка - корпус утонувшего галеона, а Зу с ее вкрадчивой текучей грацией не могла быть не кем иным, подумал Джоул, как русалкой, невестой старого утопленника-пирата. Тигровый желтый кот прыжками пронесся по двору и вскочил на колени к Джизусу Фиверу - тот самый кот, который шнырял в сирени. Взобравшись к старику на плечо, он приткнулся хитрой мордой к высохшей щеке и уставил изумленные огнисто-рыжие глаза на Джоула. Негр погладил кота по полосатому брюху, и кот замурлыкал. Если бы не кустики побитой молью шерсти, голова Джизуса без шляпы была бы точь-в-точь полированный бронзовый шар; черный костюм двойного против надобности размера ветхо окутывал утлый остов, а обут был старик в крохотные оранжевые штиблеты на пуговицах. Атмосфера службы сильно возбудила его, и он то и дело продувал нос меж пальцами и стряхивал добычу в папоротник. Песня-крик Зу сопровождалась ритмическим топаньем и раскачиванием серег, славших искры. "Если счастье твое ушло от тебя, ты молись, ты молись, Бога любя". Немая молния зигзагом раскроила небо вдали, потом, не так далеко, другая - демонский белый треск с тяжелыми, медленными раскатами. Мелкий петух помчался в убежище под колодезным навесом, и треугольная тень вороньей стаи пропахала тучи. - Зябну, - капризно пожаловался старик. - Все ноги распухли к дождю. Зябну... - Кот свернулся у него на коленях и свесил голову, как увядший георгин. Золотые вспышки в зеве Зу вдруг превратили сердце Джоула в камень, гремящий посреди грудной клетки, - напомнили одну неоновую вывеску. Зажигалось: "Похоронное бюро Р. Р. Оливера". Гасло. "Похоронное бюро Р. Р. Оливера". Гасло. "Загвазданное, но дерут умеренно", - сказала Эллен, стоя перед витриной зеркального стекла, где мертвенно рдели гладиолусы под электрическими буквами, предлагавшими дешевый, но достойный транзит к Царству и Славе. Ну вот, в который раз он запер дверь и ключ забросил: заговор на борту, и даже отец имеет зуб против него, даже Бог. Где-то с ним сыграли злую шутку. Не знал он только, кто и где. Он чувствовал себя отрезанным, безликим - каменный мальчик на трухлявом пне: не было никакой связующей нити между ним и каскадом бузинных листьев, низвергающимся на землю, и крутой затейливой кровлей Лендинга в отдалении. - Зябну. В постель хочу, укрыться. Гроза идет. - Не канючь, дедушка. Потом произошло необычное: словно следуя указаниям кладоискательской карты. Зу отмерила три шага в направлении хилого розового кустика и, хмурясь в небо, сорвала с шеи ленту. Как ожерелье из багровой проволоки, горло се охватывал узкий шрам; она легонько провела по нему пальцем. - Когда приберешь Кета Брауна, Господи, пошли его обратно в поганом собачьем виде, псом неприкасаемым, чтобы покоя не знал. Словно жестокий коршун пал с неба и вырвал у Джоула веки, заставив его глядеть выпученными глазами на горло Зу. Может быть, она такая же, как он, и у мира зуб против нее. Черт возьми, не хотел бы он обзавестись таким шрамом. Да куда же денешься, если вечно спереди опасность, а за спиной обман? Никуда не денешься. Некуда. Мороз пробежал у него по спине. Над головой ударил гром. Содрогнулась земля. Он спрыгнул с пня и в развевающейся рубашке кинулся к дому; беги, беги, кричало ему сердце, и - хрясь! - стремглав влетел, упал в шиповник. Еще одно дурацкое несчастье. Видел ведь этот шиповник, знал о препятствии и, как нарочно, сюда угодил. Однако жгучая боль в расцарапанном теле будто очистила его от тоски и растерянности, как изгоняют дьявола в фанатических культах причинением себе боли. Зу помогла ему подняться и, увидев нежную тревогу на ее лице, он почувствовал себя дураком: ведь она ему друг, чего бояться? - Ну-ка, нехороший мальчик, сказала она, вытаскивая шипы из его брюк, - что ж ты так погано поступаешь? Обидел нас с дедушкой. - Она взяла его за руку и повела на веранду. - Ке-ке-ке, - закудахтал Джизус, - я бы так упал - все бы кости поломал. Зу подняла аккордеон, прислонилась к столбу веранды и, небрежно растягивая мехи, сыграла спотыкающуюся нестройную мелодию. А ее дед обиженным детским речитативом повторил свои жалобы: он сейчас умрет от холода, ну и пускай, кому какое дело, жив он или умер? и почему Зу, коли он исполнил субботнюю службу, не уложит его в теплую постель, не даст ему покой? есть же на свете злые люди, и какие творятся жестокости. - Замолчи и склони голову, дедушка, сказала Зу. - Мы кончим службу как положено. Мы скажем Ему наши молитвы. Джоул, детка, склони головку. Трое на веранде словно сошли с ксилографии: Старейшина на троне из великолепных подушек, с желтым животным на коленях, серьезно глядящим на маленького слугу, который склонился в подводном свете у ног хозяина, и дочь, похожая на черную стрелу, простерла над ними руки, как бы благословляя. Но не было молитвы в уме у Джоула - и даже ничего такого, что мог бы ухватить невод слов, ибо все его молитвы в прошлом, за одним исключением, состояли из простых, конкретных заказов: Господи, дай мне велосипед, нож с семью лезвиями, коробку масляных красок. Ну как, как можно произнести такие неопределенные, такие бессмысленные слова: "Господи, позволь, чтобы меня любили"? - Аминь, - прошептала Зу. И в то же мгновение, коротким вздохом, хлынул дождь. - 4 -
- Нельзя ли несколько точнее? - сказал Рандольф, томно наливая херес. - Она была толстая, высокая, худая? - Трудно было понять, - ответил Джоул. Снаружи, во тьме, дождь мыл крышу убористым косым звуком, а здесь керосиновые лампы ткали в самых темных углах паутину мягкого света, и в окне все отражалось, как в позолоченном зеркале. Пока что первый ужин в Лендинге складывался для Джоула хорошо. Он чувствовал себя вполне свободно с Рандольфом, и тот при всякой заминке в беседе предлагал новые темы, интересные и лестные для мальчика тринадцати лет: Джоул весьма удачно (на его взгляд) высказался по вопросам: "Обитают ли на Марсе люди?", "Как именно, по-твоему, египтяне мумифицировали покойников?", "По-прежнему ли деятельны охотники за головами?" и о прочих занимательных предметах. И, скорее всего, под влиянием принятого хереса (вкус не понравился, но грела надежда напиться по-настоящему... будет о чем написать Сэмми Силверстайну!.. три рюмки опрокинул) Джоул упомянул о Даме. - Жара, - сказал Рандольф. - Пребывание с непокрытой головой на солнце иногда приводит к легким галлюцинациям. Ах, боже мой. Однажды, несколько лет назад, проветриваясь в саду, я тоже явственно увидел, как цветок подсолнуха превратился в человеческое лицо, лицо второразрядного боксера, которым я некогда восхищался, - некоего мексиканца Пепе Альвареса.- Он задумчиво погладил подбородок и наморщил нос, как бы давая понять, что с этим именем у него многое связано. Удивительное переживание настолько яркое, что я срезал цветок и засушил в книге; и по сей день, наткнувшись на него, я воображаю... впрочем, это ни к селу ни к городу. Конечно, виновато солнце. Эйми, душа моя, а ты какого мнения? Эйми, размышлявшая над тарелкой, растерянно подняла голову. - Нет, спасибо, мне хватит, - сказала она. Рандольф нахмурился, изображая досаду. - По обыкновению, далеко - срывает голубой цветок забвения. Ее узкое лицо растроганно смягчилось. - Сладкоречивый негодяй, - сказала она, и нескрываемым обожанием засветились ее остренькие глазки, сделавшись на миг почти прекрасными. - Итак, начнем с начала, - сказал он и рыгнул. ( - Excusez-moi, s'il vous plait[*Извините, пожалуйста (франц.)(Здесь и далее - прим. перев.)]. Китайский горошек, понимаете ли; абсолютно несварим). - Он изящно похлопал себя по губам. - Так о чем я ах, да... Джоул отказывается верить, что мы не привечаем духов в Лендинге. - Я этого не говорил, - возразил Джоул. - Разговорчики Миссури, - хладнокровно выразилась Эйми. - Наша девушка - рассадник диких негритянских суеверий. Помнишь, как она свернула головы всем курам? Не смейся, это не смешно. Иногда я задаюсь вопросом: а если она решит, что его душа вселилась в кого-нибудь из нас? - Чья? - спросил Джоул. - Кега? - Не может быть! - воскликнул Рандольф и засмеялся жеманно, придушенно, как старая дева. - Уже? - По-моему, ничего смешного, - возмутился Джоул. - Он с ней страшную вещь сделал. Эйми сказала: - Рандольф просто фиглярничает. - Ты клевещешь, душенька. - Не смешно, - сказал Джоул. Прищуря глаз и поворачивая в руке бокал с хересом, Рандольф следил за спицами янтарного света, вращавшимися вместе со стеклом. - Не смешно, боже мой, разумеется. Но история не лишена причудливости: угодно выслушать? - Совершенно ни к чему, - сказала Эйми. - Ребенок и без того болезненно впечатлителен. - Все дети болезненно впечатлительны, это - единственное, что с ними примиряет, - ответил Рандольф и сразу начал рассказ: - Случилось это десять с лишним лет назад, в холодном, очень холодном ноябре. Работал у меня в то время рослый молодой негр, великолепно сложенный, цвета гречишного меда. С самого начала Джоула беспокоило что-то странное в речи Рандольфа, но только сейчас он сообразил что именно: отсутствие какого бы то ни было акцента, областных признаков; при этом, однако, слышалась в его усталом голосе едкая, саркастическая напевность, довольно выразительная и своеобразная. - Но несколько слабоумный. У слабоумных, невротиков, преступников, а также, вероятно, художников есть нечто общее - непредсказуемость, извращенная невинность. - Он умолк, и вид у него сделался отстраненно-самодовольный, словно, сделав превосходное наблюдение, он желал еще раз посмаковать его про себя. - Уподобим их китайской шкатулке, из тех, если помните, в которых находишь другую шкатулку, а в ней еще одну и, наконец, добираешься до последней... трогаешь защелку, крышка откидывается на пружине, и открывается... - какой неожиданный клад? С легкой улыбкой он пригубил херес. Затем из грудного кармана шелковой пижамы извлек сигарету и закурил. Сигарета издавала странный медицинский запах, словно табак долго вымачивали в настое крепких трав: по этому запаху узнаешь дом, где правит астма. Когда он собрал губы в трубочку, чтобы выдуть кольцо дыма, рисунок его напудренного лица вдруг обрел ясность: лицо состояло теперь из одних окружностей - не толстое, но круглое, как монета, гладкое и безволосое; на щеках - два ярко-розовых диска; нос, будто сплющенный злым ударом кулака; очень светлые, красивые кудрявые волосы ниспадали на лоб пшеничными кольцами, а широко расставленные женственные глаза были как два небесно-голубых мраморных шарика. - И вот, они полюбили друг друга, Миссури и Кег, и была у нас свадьба - вся в фамильном кружеве невеста... - Миленькая, не хуже любой белой девушки, честное слово, - вставила Эйми. - Просто загляденье. Джоул сказал: - Но раз он ненормальный... - Ее всегда было трудно убедить, - вздохнул Рандольф. - Четырнадцать лет, дитя, но упрямая непоколебимо: она хотела выйти замуж - и вышла. На медовую неделю мы дали им комнату здесь в доме и уступили двор для рыбного пикника с друзьями. - А папа... он был на свадьбе"? Рандольф и ухом не повел; только стряхнул пепел на пол. - Но однажды, поздно вечером... - Он сонно опустил веки и провел пальцем по кромке бокала. - Кстати, Эйми помнит, что именно я сказал, когда мы услышали крик Миссури? Эйми не могла решить, помнит или нет. Все-таки десять лет - срок немалый. - Мы сидели, как сейчас, в гостиной - припоминаешь? И я сказал: это ветер. Я знал, конечно, что не ветер. - Рандольф умолк и втянул щеки, словно в воспоминании этом содержалась некая тонкая комичность, не позволявшая ему хранить серьезный вид. Он навел указательный палец на Джоула, отогнув большой палец, как курок. - И тогда я вставил ролик в пианолу, и она заиграла "Индейский зов любви". - Какая красивая песня, сказала Эйми. - Грустная. Не понимаю, почему ты больше не разрешаешь заводить пианолу. - Кег перерезал ей горло, - сказал Джоул. Паника уже вскипала, потому что он не мог следовать за беседой, принявшей странный оборот, - словно его вынудили расшифровывать историю, рассказанную на тарабарском языке, - и было противно ощущать себя посторонним как раз тогда, когда его потянуло к Рандольфу. - Я видел шрам, - сказал он, только что не выкрикнул, пытаясь привлечь к себе внимание, - вот что Кег натворил. - А-а, да, разумеется... - Там так, - Эйми стала напевать. - Когда зову те-ебя у-ди-да-дум-ди-да... - ... от уха до уха: погубил расшитое розами покрывало - моя двоюродная прабабка в Теннесси испортила глаза, трудясь над ним. - Зу говорит, что он кандальник, и надеется, что его никогда не выпустят - она просила Бога превратить его в собаку. - Ты ответь мне да-ди-ди-ди. Не совсем так пою, да, Рандольф? - Слегка фальшиво. - А как надо? - Не имею понятия, душенька. Джоул сказал: - Бедная Зу. - Бедные все, - сказал Рандольф, томно подливая херес. Алчные мотыльки распластывали крылышки на ламповых стеклах. Возле печки дождь нашел лазейку в кровле и с гнетущей размеренностью капал в пустое угольное ведро. - Примерно то же, что случается, когда сунешься в самую маленькую шкатулку, - заключил Рандольф. Кислый дым его сигареты завивался в сторону Джоула, а Джоул скромными движениями ладони направлял его в другую сторону. - Позволил бы ты мне поиграть на пианоле, - мечтательно сказала Эйми. - Ты, наверно, не понимаешь, какое это для меня удовольствие, как успокаивает меня. Рандольф прокашлялся и улыбнулся, отчего на щеках у него возникли ямочки. Его лицо было похоже на круглый спелый персик. Он был значительно моложе двоюродной сестры: где-то на середине четвертого десятка. - Однако мы так и не изгнали этот дух молодого господина Нокса. - Никакой не дух, - буркнул Джоул. - Духов не бывает - это настоящая живая женщина, и я ее видел. - И как же она, милый, выглядела? - спросила Эйми тоном, показывавшим, что ее мысли заняты менее экзотическими предметами. Джоулу это напомнило Эллен и мать: они тоже разговаривали с таким рассеянным видом, когда не верили его рассказам, и не перебивали только, чтобы мир сохранить. Знакомое виноватое чувство поразило, как выстрел: врун, вот что думают оба, Эйми и Рандольф, прирожденный врун, - и от испуга начал громоздить подробности: у нее были дьявольские глаза, у этой дамы, бешеные ведьмины глаза, холодные и зеленые, как дно полярного моря; копия Снежной королевы - лицо белое, зимнее, изо льда вытесанное, и белые волосы накручены на голове, как свадебный торт. Она манила его пальцем, манила... - Боже, сказала Эйми, кусая кубик маринованного арбуза. - Ты в самом деле видел такую женщину! Во время этого описания Джоул с беспокойством заметил, что ее кузена рассказ позабавил и заинтересовал; в первый раз, когда он просто сообщил об увиденном, Рандольф выслушал его безразлично, как слушают заезженный анекдот - казалось, он непонятным образом заранее знал все, что услышит. - Слушай, - медленно произнесла Эйми, не донеся арбузный кубик до рта. - Рандольф, ты не заходил... - Она запнулась и скосила глаза на гладкое, довольное лицо-персик. - Ведь правда, похоже на то... Рандольф пнул ее под столом; маневр был выполнен так ловко, что Джоул и не заметил бы его, не окажись столь сильным его действие: Эйми дернулась назад, словно в стул ударила молния, и, заслонив глаза рукой в перчатке, испустила жалобный вопль: - Змея, змея, я думала, меня ужалила змея, пробралась под столом, ужалила в ногу, дурак, никогда не прощу, ужалила, боже, змея, - повторяла она снова и снова, и слова уже рифмовались, гудели между стенами, где трепетали гигантские тени мотыльков. У Джоула все оборвалось внутри; он подумал, что описается прямо тут, на месте, и хотел вскочить, убежать, как от Джизуса Фивера. Но не мог, отсюда не мог. Поэтому он уставился в окно, где ветер отстукивал фиговыми листьями мокрую телеграмму, и принялся изо всех сил искать далекую комнату. - Сию же минуту перестань, - приказал Рандольф, не скрывая отвращения. Но Эйми не унималась, и тогда он ударил ее ладонью по губам. Вопли постепенно перешли в полувсхлипывание-полуикоту. Рандольф заботливо тронул ее за руку. - Отпустило, душенька? - сказал он. - Как ты нас напугала. - И, оглянувшись на Джоула, добавил: - Эйми безумно нервная. Да, безумно, - согласилась она. - Я просто подумала... Надеюсь, я не расстроила ребенка. Но так толсты были стены его комнаты, что голос Эйми туда не проникал. Джоулу давно уже не удавалось отыскать далекую комнату; это и прежде было трудно, а последний год - особенно. И он обрадовался встрече с друзьями. Все были тут, включая Мистера Мистерию в испанской шляпе с пером и багровом плаще, с блестящим моноклем и зубами из цельного золота: элегантный господин, - хотя разговаривал по-гангстерски, сквозь зубы, - и артист, великий чародей: он выступал в старом нью-орлеанском варьете и показывал жуткие фокусы. Там-то они и стали такими приятелями. Однажды он вызвал Джоула из публики и вытащил у него из ушей целую охапку сахарной ваты; с тех пор он сделался, после маленькой Анни Роз Куперман, самым желанным гостем жүктеу/скачать 0.56 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|