Книга третья роман slovania ru редакция 2011 года

Возбужденная толпа провожала медленное движение стяга. На обширном полотнище его зыбко сминался святой Черес, обуздавший змея, и два переливчатых слова: «Больше всех!» Это шествовал, удаляясь к башне скоморохов, Порывай.

– Ага! – вдруг чья-то хищная рука ухватила Золотинку за плечо. Она рванулась, но высвободиться не сумела.

– Оставьте, меня, Дракула! – недовольно сказала Золотинка, когда опознала дворецкого, который оглядывался, чтобы призвать слуг или стражу.

И он, изменившись в лице, произнес уже лишенные смысла слова:

– Это ты, негодник, перепугал княгиню? – сказал и смолк, окончательно потрясенный. И продолжал иначе: – Великая государыня Нута велела привести... черную харю... – Опять он сбился и сказал уже совсем отличным от всего прежнего шепотом: – Царевна-принцесса!

И разжал руку. Наконец-то! Длинноносое лицо его усвоило подавленное и несчастное выражение. Непроизвольно потянул он на лоб плоскую шапку в попытке заслонить глаза и не видеть.

– Да, Дракула, – сказала Золотинка тоже тихо. – Я нечаянно испугала Нуту.

Опасливо оглянувшись по сторонам, дворецкий безмолвствовал. Золотинка выжидала, давая ему время опамятоваться: кажется, бедолага пережил потрясение не весьма приятного свойства. И снова он, оглянулся, откровенно бледный. Вся площадь, сколько было народу, отхлынула к башне канатоходцев, куда неуклонно держало путь, продвигаясь в толпе, высоко поднятое знамя Юлия.

– Вот что, царевна-принцесса... – Голос пересох, и Дракула вынужден был облизнуть губы. – Вот что, царевна... Значит так... следуйте тихонько за мной, как будто вы сами по себе, а я уж сам по себе. Ради бога, царевна... Вот искушение! Какой ужас!

Последние слова его пошли всмятку, он забормотал нечто невразумительное, но Золотинка поняла достаточно, чтобы не настаивать на ясности еще и в подробностях.

– Хорошо, Дракула, – покладисто сказала она.

– Ради бога! – взвился Дракула и прикусил язык. – Не называйте меня громко... – прошептал он, оглядываясь. – Не называйте меня никак! Идите за мной... Вот искушение!

Расслабленным шагом дворецкий повел ее прочь от крыльца в угол, где смыкалась темная громада Старых палат с праздничным строением Новых, и здесь скрылся за дверцей, предварительно оглянувшись. Поотстав, следовала за ним Золотинка.

Дракула притаился за углом и выглянул, когда отчаялся ждать. Он поманил Золотинку, приложив палец ко рту. Конец пути обозначила щель приоткрытой двери – там опять поджидал дворецкий, позванивая ключами.

Впустив девушку, Дракула склонился ухом к двери и только потом, после такой предосторожности, все тихо закрыл и запер.

Жилище дворецкого походило на скупо обставленную гостиную состоятельного горожанина. И даже на лавку виноторговца. Заметное место занимала двусторонняя стойка для бутылок, извлеченная, надо думать, из подвала: большие темные бутылки лежали на боку пробками вниз. Обращала на себя внимание длинная, на всю стену лавка, собственно говоря, ларь с крышкой. У окна простой стол под скатертью: перья в серебряном стакане, чернильница и все прочее, оплывшие свечи. Небрежно прикрытый платяной шкаф и поставец с посудой. Два небольших окна в частых свинцовых переплетах глядели углом на площадь: одно на опустевший постамент Порывая, другое, поменьше и поуже, в южную сторону.

Дракула нацепил свой зеленый берет на верхушку стойки и вздохнул, прежде чем извлечь из гнезд пару объемистых бутылок. Потом, отвернувшись в угол, рассчитанным ударом друг о друга отшиб горло – вино пролилось. Дракула достал кружку.

– Что вы делаете? – не выдержала Золотинка.

Не присаживаясь, он опорожнил высокую глиняную кружку.

– Чтобы напиться, царевна-принцесса, до потери памяти, нужно хорошенько потрудиться – сейчас не до штопора. – Озабоченным взглядом окинул ряды уставленных донышками наружу бутылок. – Это называется запой, царевна-принцесса. Так это будет называться, когда придет время. Долее суток, правда, я вряд ли смогу продержаться – не дадут. Хорошо бы дня три, но это уж как получится. Трое суток не обещаю. А на двадцать, пусть восемнадцать часов можете рассчитывать. Двадцать часов в вашем распоряжении. При удаче и больше.

– А потом?

– А потом, царевна-принцесса, все выйдет наружу и хозяин получит подробный отчет о нашем приятном свидании.

– Почему бы вам не представить этот отчет, куда следует, прямо сейчас? Что-то я не понимаю вас, Дракула.

– А я не совсем вас вижу, царевна-принцесса. Будьте добры, если это вас не очень затруднит, уберите эту противную харю... Вот так, – удовлетворенно сказал дворецкий, когда она исполнила просьбу.

– И к слову, мы договорились, вы будете звать меня Хилком, так мне привычнее. – Верхняя губа его вспухла до размеров сливы и сомкнулась с носом – это была обдуманная, вполне сознательная ложь. Злонамеренная.

– Разве? – наморщила лоб Золотинка. – Отчего-то я думала, вы разрешили называть вас Дракулой. И покойная жена вас так называла.

– Верно. Запамятовал, – легко согласился Дракула.

Непритязательное, мимолетное испытание. Похоже, Дракула имел представление о том, что такое оборотни.

– Один вопрос, царевна-принцесса, если позволите великодушно... – Принимаясь за вторую бутылку дворецкий расслабился и вольнее устроился на лавке. В повадках его и в речи появилась обстоятельность. – Один вопрос, но существенный: точно ли вы запустили искрень?

– Не знаю, – пробормотала Золотинка под испытывающим взглядом дворецкого. Она и в самом деле не знала, как далеко простирается осведомленность Дракулы и что значат эти не лишенные торжественности заходы. – Не знаю, что сказать.

– Много говорить не надо, – заверил ее Дракула.

– Это штука называется искрень? Такой огненный колоб, что пожирает железо? – Она подвинула себе стул с ременным сидением и села возле стола, мельком глянув в мутное оконце: сквозь разводы зеленых стекол расплывающимися волнами колебалась у подножия башни толпа.

– Этот колобок называется искрень, – протянул Дракула, не спуская пронзительного взгляда. – Вы хотите сказать, что совершили колдовское чудо, не зная, как оно называется?

Золотинка пожала плечами – не вполне искренне, разумеется. Кое-что она, конечно же, понимала. Еще больше догадывалась – разговор с Буяном многое прояснил. Чего она действительно не понимала, так это то, как держаться с Дракулой и сколько позволить себе откровенности.

– Но, может быть, вы сознаете, как дорого обойдется мне наша дружеская беседа?

– Да?

– Я?

– Думаю да. Наверное.

– Наверное! – Короткий смешок. Дракула покачал головой, как человек, который встретился с простительным, но все равно ошеломляющим в первый миг недомыслием ребенка. – Так вот, милая барышня, Рукосил, величайший чародей современности, при мне сказал, что искрень не может запустить никто. Никто! Есть глухие упоминания у древних. Это все.

– Да?

Она скривила губы, показывая, что не видит большой заслуги в такого рода скромности.

– Боже упаси спрашивать! Но, царевна... – Дракула запнулся. – Если, царевна, вы все же надумаете… ээ… взяться за дело всерьез, вспомните обо мне. Возможно, вам понадобится хороший верный дворецкий.

Должно быть, Золотинка выглядела достаточно красноречиво.

– У вас есть сомнения?

– Да-а, – обалдело пробормотала она, поскольку ответ был уже подсказан вопросом.

– Тогда прошу вас сюда.

Под откинутой лавкой открылся продолговатый ящик, целиком загруженный поставленными корешками вверх книгами и тетрадями.

– Здесь полный порядок, – со сдержанным удовлетворением объявил Дракула. – У меня деревянной плошки не пропадет. К примеру, прохождение драгоценностей. Давайте посмотрим. – Он раскрыл заполненную кудрявым писарским почерком книгу. – К примеру, опять же... – Желтый волнистый ноготь заскользил по расчерченным строкам. – Ну вот, скажем, камень. Собственного наименования нет. Алмаз восемнадцать карат – так, камешек – мутноватой воды, с желтизной. Первоначально острец, то есть на острие пошел. Но из-за этого сказанного изъяна, видите ли, не было вот этой игры, которую ждешь от алмаза, этого праздничного блеска – не было. Я отдал его переогранить. По правде говоря, не получился он хорошо ни острецом, ни тафелью, то есть плоско. Вот записано: оправлен... извлечен из оправы... передан мастеру... получен... Так... утерян его милостью Рукосилом на прогулке. Наказание няньке: двадцать ударов батогами.

– Я не понимаю, – жалобно призналась Золотинка.

Дракула задумался над раскрытой книгой. В смиренном разочаровании сомкнул ее тихонько и отложил на стол.

– Выходит, вы не хотите проверить мою отчетность?

Золотинка ответила только взглядом.

– Видите ли, милая барышня, – он медленно опустил крышку ларя, – если вы в самом деле надумаете взяться за дело всерьез, вам понадобится большое хозяйство. А в большом хозяйстве воруют. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Когда у вас будет три тысячи платьев – как упомнить? Вам понадобится верный человек, у которого все записано. Порядок в отчетности.

– Дракула, как-то вы очень замахиваетесь. Вы только что советовали мне бежать.

Дворецкий, словно бы спохватившись, на мгновение замер и потянулся к бутылке. Но пить не стал.

– Вы не заметили главного, милая барышня: у вас нет выхода. Вам придется завести три тысячи платьев просто для собственной безопасности. Другого выхода нет. Или пшик-вжик ой-ё-ёй или три тысячи платьев. Искрень и есть тот самый философский камень, над которым понапрасну свихнулись выдающиеся умы древности. Это полное и совершенное оружие. То есть сила. Власть. Как вы думаете, Рукосил оставит такую игрушку в чужих руках? Оставит он в живых человека с такой властью? Вам придется стать сильнее всех, просто для того, чтобы уцелеть. Сильнее всех, понимаете?.. В итоге все то же: три тысячи платьев. Деваться некуда. Теперь пигалики. Вы потревожили осиное гнездо, барышня. Сообщество свободных пигаликов объявило Золотинку в розыске. Не так уж часто бывает, чтобы все сообщество пигаликов взялось разыскивать потерявшуюся девчушку. Разыщут. Сообщество свободных пигаликов взялось за одну юную, бестолковую, не имеющую ни союзников, ни собственного войска, ни укрепленных замков девчушку. Как эта милая девушка, с таким чудным, по уверению Рукосила, именем, думает уберечься от смертного приговора, который вынесли ей не ведающие сомнений пигалики? Пусть эта славная девушка примет во внимание, что пигалики ни во что не вмешиваются до поры, но все знают. У них везде свои люди. Поверьте, пигалики лучше меня знают, кто у меня на кухне ворует, сколько и почем.

– А вы, вы, Дракула? Вы тоже? – перебила его Золотинка, что-то сообразив.

Дворецкий наградил ее впечатляющим взглядом и сказал, несколько сбившись, правда, с тона:

– Разумеется… Мне приходилось оказывать пигаликам мелкие услуги. По соседству. Соседские отношения, соседские услуги… Но я не брал платы... Старался не брать... Поймите, барышня, вы в опасности. И, что еще хуже, вы сами опасны. Вы расточаете вокруг себя затхлый дух застенков, ароматы ядов… тепловатые испарения крови. Поэтому я ухожу в запой. От сильных впечатлений у меня кружится голова. У меня не стойкая голова, барышня. Я ухожу в запой. До свидания. Когда возьметесь за дело всерьез, позовите меня. Поверьте, я добросовестно, с тщанием буду перетряхивать, проветривать и пересыпать багульником на предмет моли три тысячи ваших платьев. С радостью, с гордостью и с любовью отдам вашим платьям остаток жизни. А сейчас вам нужно бежать, нужно осмотреться и пораскинуть умишком. Вам нужны союзники и подданные. Сначала союзники, потом подданные. Думаю, вы сумеете сговориться с кем-нибудь из владетелей. Поищите среди обиженных, не очень подлых и не самых глупых. Вам не трудно будет увлечь кого-нибудь из молодых и предприимчивых. Ищите союзников, ищите подданных и не забывайте никогда, не давайте другим забыть, что вы царевна. Это главное. И торопитесь. Через сутки начнется погоня. Над дорогами запорхают сороки, совы и орлы.

– Я знаю.

Он почти не запнулся на этом ненужном замечании.

– Первое время передвигайтесь ночами. Не доверяйте никому. Горы – вотчина пигаликов. Держите путь к равнинам и морям. Пигалики избегают морей, как комары. Все, царевна, я ухожу, до свидания. Я видел вас, как живую. Вы и сейчас мне мерещитесь!

Благополучно опорожнив кружку, он начал устраиваться, поставил к изголовью несколько бутылок, улегся и прикрыл глаза. Притихшая, задумчивая Золотинка нисколько его не стесняла. Она оперлась рукой на стол, как бы собираясь подняться, но все сидела, не поднимая головы.

– Дракула, – позвала она, наконец.

– Три тысячи платьев, царевна! – сразу отозвался дворецкий и растопырил ладонь, разумея, надо полагать, свою пятерню за такую счетную единицу, какой можно было бы измерить любые тысячи. – Полные амбары лучших платьев. Шелк, царевна, бархат, атлас, золотое и серебряное шитье. Кружева и узорочье.

– Дракула, откуда пигалики на свадьбе?

– Их пригласили. По-соседски.

– А где их найти? Чтобы не шастать под окнами Новых палат.

– Зачем искать? Они сами вас найдут.

– Но если понадобится?

– Ну, в подземелья вы к ним не попадете. По доброй воле не попадете. Когда бывают у нас... Знаете Видохина? Это наш ручной сумасшедший. Пигалики его особенно уважают. Башня Единорога справа от спуска на нижний двор. Он там. И там все их пигаличье кубло. А больше не знаю. Пигалики не любят, когда к ним стучатся без приглашения.

Длинная и обстоятельная речь заставила Дракулу протрезветь настолько, что он приподнялся и выхлестал через силу еще кружку вина. И тогда уж повалился пластом, для большей убедительности откинув на пол и руку, и ногу.

– Уходите скорей и не забудьте закрыть за собой дверь, – сказал он напоследок вполне трезво.

Но Золотинка кусала пальцы. Бездумно полистала конторскую книгу на столе. И отвлеклась на смутный рев площади. Сквозь зеленые стекла трудно было разобрать, что там. Она потянулась через стол, подергала захватанную медную ручку и с треском распахнула оконницу.

Порывай ступил на канат, скоморохи жались в глубине раскрытой башни. Одной ногой медный болван опирался на канат, а другую не смел оторвать от помоста. На жуткой высоте под небом... Понимал ли Рукосил, что это потешное представление означает для болвана самоубийство?

Он ступил и второй ногой. Это был миг равновесия. Застыв столбом, в следующее мгновение Порывай оборвался и с гулким стуком, так поразившим площадь, зацепил локтем помост, а рукой успел захватить канат. Поболтавшись над пустотой, он не оставил свои упорные и безнадежные попытки, высвободил с помоста локоть и стал подтягиваться, но сразу же опрокинулся через туго зазвеневший канат головой вниз.

Страдая, Золотинка отвела глаза и снова заставила себя смотреть.

До помоста можно было дотянуться рукой, но Порывай словно забыл, что спасение рядом. Раз за разом с вызывающим смешки постоянством он переворачивался вверх тормашками, не умея поймать равновесие, пока не изловчился устроиться верхом, пропустив толстую веревку между ног. Тогда он стал подтягиваться вперед короткими рывками. Под тяжестью медного человека канат туго подрагивал.

На этом можно было бы успокоиться и считать опыт свершенным. Порывай выпутался, видела с облегчением Золотинка. Оставалось тягучее, скучное, на добрых полчаса движение над площадью. Но сладострастно ожидавшая несчастья площадь, словно взбесилась:

– Что такое? Долой! На ножки! На ножки, безмозглая чушка! Вставай! – завывала площадь, потешаясь тем больше, что не вовсе еще был забыт испуг, постигший ее при виде ожившего истукана. Раздавались свист и брань. Столько же изощренная, сколь и бессмысленная.

Под сплошные поношения и гам Порывай – словно бы он имел чувства! – остановился и стал подбирать ногу… с намерением занести ее на канат и встать… Так что ли? В это трудно было поверить. Зачем? Зачем он их слушает? Золотинка вцепилась в подоконник.

Судорожно заколебавшись, уже теряя равновесие – безнадежно теряя, – он выпустил канат, чтобы встать… Но выпрямиться не сумел – ухнул!

Он успел перевернуться в воздухе, с коротким, похожим на содрогание, стуком прошиб головой землю и воткнулся по плечи, не переставая дрыгать ногами.

Падение истукана ошеломило народ. Словно никто и предполагать не мог такого исхода. Словно никто, ни один человек не ждал, что тупая чушка окажется столь податлива на заурядную, звонко отскакивающую от всякого медного лба брань. Такого небывалого и грозного – этого никто действительно не хотел.

Золотинка закрыла окно.

Долго она сидела, зажав виски ладонями, а потом выдрала из книги чистый лист и опять впала в задумчивость, не сразу вспомнив, что нужно поискать перо и чернила.

«Здравствуй, Юлий милый!» – вывела она поперек разлинованных столбцов и нахмурилась, поджав губы. Последнее слово пришлось вычеркнуть. И тут же она принялась оправдываться, зачем это сделала. Одно вытекало из другого, строчка влеклась стремительно, Золотинка остановилась только для того, чтобы отбросить расщепившееся, сеющее мелкие брызги перо и переменить его на свежеочиненное.

«Милый? Просто Юлий. Но ведь это и само по себе много, правда? Разве мало быть просто Юлием? По-моему здорово: Юлий, и без всяких!

Когда письмо попадет к тебе в руки, я буду далеко. Наши пути ведь никогда не сходились, а просто пересеклись и разбежались, перекресток остался позади и мы быстро удаляемся друг от друга».

На этом Золотинка внезапно остановилась и, подумав, так же стремительно, как писала, изорвала письмо и сунула клочья в кошель, чтобы потом выбросить. Немного погодя она вырвала из книги еще лист... Который вместил одну строчку: «Здравствуй, Юлий милый!» Дальше Золотинка писать и не пыталась – задержала перо на весу... сунула в стакан, а лист сложила четвертушкой и в глубокой задумчивости затолкала его туда же, в кошель.

Затем она прибрала на столе, оглядела комнату, не осталось ли где следов, и перед тем, как покинуть Дракулу, снова прикрыла лицо черной харей.

Когда скрипнула на прощанье дверь, дворецкий приподнял веки.

Первый же взгляд на площади открыл Золотинке, что гульбище Новых палат опустело. Новобрачные и вельможи с ними вернулись к пиршеству.

И разносился прерывистый, неровный, как возбужденное дыхание, перестук. В поднебесье, которое распадалось сияющими клочьями облаков, по резкой черте каната шел человек с завязанными глазами. Широкий черный шарф закрывал лицо по самые губы, черные траурные концы покрывали спину. В созвучии с шагом удалец пристукивал в барабан.

Но представление никого не занимало, толпа устало гудела, не обращая внимания на канатоходца. Вокруг покалеченного Порывая, который вывернулся и лежал на земле, мутились людские завихрения, а Лепель, разметая полы шуб, распоряжался дикарями, оглядывался и покрикивал. Дикари уходили, вскинув на плечи грабли.

Пробираясь окраинами площади, Золотинка не приметила Буяна и, зря промаявшись с четверть часа, направилась было к спуску вслед за дикарями Лепеля. Красный зев широкой полукруглой двери в основании башни Единорога, которую ей указал первый же встречный, намерение переменил. Золотинка остановилась в сомнении.

Все вокруг как будто бы успокоилось. Свисали в безветрии знамена, и самый праздник словно бы потускнел.

Золотинка толкнулась в красную дверь плечом, потом постучала. Она стучала, прислушивалась и отходила, чтобы не отсвечивать в малолюдном месте слишком уж вызывающе, описывала в охвостьях толпы подсказанную возбуждением кривую и возвращалась. Никто не откликался за дверью, где обитал и жительствовал добрый знакомец пигаликов Видохин. Золотинка тревожилась, рассчитывая все же покинуть крепость до темноты. Кто знает, не закроют ли они на ночь ворота?

И что вообще будет ночью? Мерещилась Золотинке резня. Оглядываясь на праздничные толпы, она видела внутренним оком сплошные опустошения среди пока что еще живых людей. Может быть, это был вызванный утомлением и лихорадкой обман.

В очередной раз оставив попытку достучаться к Видохину, Золотинка отошла – шарахнулась от двери прочь. То есть повернулась со свойственной ей порывистостью и налетела на соглядатая.

– Кого ты ищешь, мальчик? – сказала ей женщина средних лет.

Намеком проглянувшая улыбка говорила о чем-то невысказанном, что заставило Золотинку замешкать с ответом. И Золотинка узнала печально сложенные губы и мудрый спокойный взгляд – волшебница Анюта!

Здесь? В логове Рукосила? Слишком неожиданной оказалась встреча, необъяснимым представлялось спокойствие Анюты в гибельном соседстве с Рукосилом, чтобы Золотинка обрадовалась. Она часто вспоминала Анюту, связывая с ней свои меняющиеся надежды и расчеты, но сейчас – растерялась.

– Отчего вы думаете, что я ищу? – уклончиво сказала она.

– Э! – протянула женщина, улыбаясь – глаза ее ожили. – У меня на ищущих особый нюх.

– Пожалуй, я ищу не кого, а что.

– Башня Единорога перед тобой, вот она. Но ты лукавишь, в твоих летах ищут не что, а кого.

Анюта попробовала толкнуть дверь, но стучать не стала. В руках ее явилось белое перышко, волшебница посмотрела на Золотинку выжидательно, словно бы это Золотинка должна была подыскать перышку применение, и заметила:

– У тебя пальцы в чернилах.

– Где? – дернулась Золотинка. – Ну и что?

– Ничего, – усмехнулась Анюта.

Она пожала плечами и легонько дунула. Перышко взнялось в воздух, закачалось, начало понемногу подниматься, клочок белого кружился и скользил, задевая неровности стены. И так, подхваченный невидимым потоком, достиг третьего или четвертого яруса, где и пропал, растворившись в вышине.

– Вы волшебница? – сказала Золотинка, будто только сейчас это сообразила.

– Меня зовут Анюта, – сообщила волшебница. – Я здесь в гостях на свадьбе.

Сказала и ничего взамен не спросила.

Золотинка неопределенно кивнула, она старательно пялилась на верх башни, не представляя, однако, что должно последовать.

Последовало вот что. Стукнула деревяшка, нижняя часть окна поднялась, и показалась голова. Не только лысая, но еще и замечательно круглая, в пышном обрамлении перьев, которое походило на воротник. Верно, воротник это и был. Голова, во всяком случае, принадлежала человеку, а не птице.

– Ну что еще? – прокаркала голова.

– Видохин, я здесь, внизу, – сказала волшебница.

Голова обратилась вниз. Что она себе надумала, угадать было невозможно – исчезла. Деревянный стук возвестил, что окно опустилось.

По прошествии некоторой доли часа, волшебница сочла необходимым приободрить Золотинку:

– Сейчас откроет. – И еще долю часа спустя добавила: – Должен открыть.

Надо полагать, они не очень-то хорошо договорились между собой насчет того, что Видохин должен. Виновато улыбаясь, волшебница достала из-под черно-белого плаща новое перышко и одним дуновением отправила его ввысь. На этот раз Видохин вовсе не подал голоса. Некоторое время спустя заскрежетали засовы и дверь приотворилась – настолько, чтобы проскользнуть. Волшебница и проскользнула. Когда же Золотинка попыталась повторить то же самое, старческая рука уперлась ей в грудь. Защемленная дверью, не имея возможности податься ни туда, ни сюда, девушка вскрикнула. На мятом, желтом лице старика выразилось телесное усилие – Видохин молча давил на дверь.