«И ТОГДА Я ВОСКЛИКНУЛ УРААН «МАНАС!» – 1995 год

«Сегодняшний отрезок времени можно определить как время испы­тания свободой, а свобода требует пота, крови и повседневного тру­да. Всецело поддерживая благородные идеи курултая, я хотел бы повторить то, о чем я говорил на Третьем, Четвертом и Пятом Курултаях. Между работой очередных курултаев дол­жен бы функционировать координирующий и исполнительный орган тюркоязыч­ных стран, который бы отслеживал практическое выполнение обсуж­даемых нами задач. К сожалению, мы не владеем информацией. От­сутствуют общетюркские телевизионные каналы, газеты и журналы...

Еще большего внимания, по мнению Толомуша, заслуживали вопро­сы сохранения языка, истории, тюркской культуры вообще. История России и народов, проживающих на территории Российской империи, а затем Советского Союза неоднократно переписывалась в зависимости от политической конъюнктуры, и тем важнее для всех изложение истории тюркского мира, которое осуществил Лев Гумилев. К сожалению, до сих пор нет перевода на ту­рецкий язык его десятитомного собрания, столь же очевидна потребность и в активизации работы по выработке общетюркского языка.

И как тут не сказать о том, что осенью 2004 года в одном из книжных магазинов Анкары Жумаш увидела в продаже только что изданные три книги Льва Гумилева на турецком языке. Такая была радость – увидеть осуществленную мечту Толомуша. И тут же – горечь. Как жаль, что он не увидел этих книг. С каким увлечением, с каким восторгом он говорил в своих беседах по истории тюрков о трудах этого великого ученого и человека, ссылки на которого так незаслуженно редки в современной тюркологии.

А что происходит в сфере экономического сотрудничества?..

И тут Толомуш был вынужден говорить, что, пользуясь братской эйфорией, немало нечистоплотных бизнесменов ринулись на центрально-азиатский рынок. Спекулируя на святых чувствах, они ос­ложнили взаимоотношения между странами. И здесь должны сыграть положительную роль двусторонние деловые советы, торгово-промышленные палаты, которые обеспечивали бы контроль над деятельностью СП, качеством их продукции.

«Наше экономическое сот­рудничество должно быть честным и чистым, как наши братские цели и задачи».

К ключевым моментам выступлений Толомуша, безусловно, относятся и вопросы развития правового государства, становления многопартий­ной демократической системы, мирного сосуществования и развития тюркоязычных государств и их связей с другими государствами мира. Любая благородная идея обречена на гибель, если по­литические партии будут функционировать в интересах «лидера группы лиц, отстаивая свои амбиции, а не народные интересы. В слу­чае проникновения в деятельность какой-либо партии корпоративных интересов партия превращается в мафиозную структуру», характер которой будут определять корысть, нажива, лоббизм, спекулятив­ность, что подорвет даже такое «святое дело», как тюркское един­ство.

Касаясь негативных последствий распада Советского Союза и отвер­жения коммунистической идеологии, Толомуш говорил о том, что воз­никновением идеологического вакуума поспешили воспользоваться различного рода религиозные сектанты: как баптисты и иеговисты в христианской религии, так и ваххабисты в мусульманской. И в то же время идеи, духовные заповеди великих представителей тюркско­го мира, таких, как Ахмет Ясеви, Камоледдин Бекташи, Джелалиддин Руми, Юнус Эмре и, конечно же, Мустафа Кемаль Ататюрк, плохо изучаются и распространяются среди молодежи. Не лучше положение и с освоением богатейшего духовного наследия эпосов «Огуз-хан», «Манас», «Кероглу», произведений таких великих поэтов и писателей, как Алишер Навои, Физули, Махтумкули, Абай, Токтогул, Чингиз Айтматов… Именно такими общетюркскими ценностями должна заполняться обозна­чившаяся духовная пустота, а это возможно лишь при совмест­ной, систематической, повседневной работе.

«Между тем, общество, не осознающее незаменимое, бесценное зна­чение национальной культуры, – говорится в другом аналогичном до­кументе, сохранившемся в архиве Толомуша Океева, – неизбежно об­речено на деградацию, на духовное и экономическое обнищание». Этот документ – Манифест о возрождении национальной культуры республик Средней Азии и Казахстана и содействии творчеству, подписанный ру­ководителями киностудий и союзов кинематографистов Среднеазиатских республик и Казахстана, где наряду со всеми значится и подпись первого секретаря Союза кинематографистов Киргизии Т.Океева.

О глубоком понимании Толомушем Океевым чрезвычайной актуальности и жизненной важности вопросов возрождения национальной культуры, свидетель­ствует и проект концепции международной конференции «Религия и культура» в рамках торжеств, посвященных 3000-летию г. Ош, под которым опять-таки стоит подпись Чрезвычайного и Полномочного Пос­ла Кыргызской Республики в Турции Т.Океева.

Этот пространный документ, в котором на широком историческом фоне дается живое представление об Оше как о «второй Мекке», носит вовсе не юбилейный характер. Его автор обеспокоен той взрывчатой обстановкой, которая нако­пилась в регионе и которая уже дала всплеск в виде межэтнических, межконфессиональных конфликтов, печально известных ферганских событий конца 90-х годов, переросших в массовое изгнание турков-месхетинцев, в ошские и узгенские события… А ведь обстановка так и не разрядилась по причинам густонаселенности этого региона, многонациональности общества, острой нехватки земельных угодий и рабо­чих мест, – она еще больше осложнилась в связи с проблемой беженцев и вынужденных переселенцев из мест военных действий в Таджикиста­не и в Афганистане, с чем напрямую связаны как усиление фундамен­талистских настроений, так и контрабанда наркотиков и оружия…

Толомуш всерьез обеспокоен нагнетающейся ситуацией, он пишет, что «необходимо безотлагательно принимать меры по предотвращению потенциальной опасности, которая при упущении может перерасти в элемент угрозы мировому сообществу»…

Н. Кемелбаев, Чрезвычайный и Полномочный Посол Кыргызской Республики, работавший в это время с Толомушем, в своих заметках, опубликованных в спецвыпуске «Центральная Азия и культура мира» вспоминает, как ему довелось присутствовать при консилиуме врачей по поводу болезни Жумаш Океевой: «Врачи предупредили, что жить осталось максимум два месяца, сильно поражена печень. Есть один выход – транс­плантация в Мюнхене или в Америке. Тогда я впервые увидел слезы и боль всегда казавшегося непобедимым Толомуша Океевича, он за­рыдал, отойдя в сторону. А с женой шутил, верил в нее, уговари­вал ее. Операция была удачной и очень дорогостоящей»...

«Отец сделал невозможное, – вспоминает Азиза Океева, – до­говорился в Германии об операции по пересадке печени, продал квартиру в Бишкеке, чтобы оплатить операцию, очень кстати оказа­лись и деньги, полученные когда-то за «Чингисхана». Теперь мама находится под посто­янным наблюдением турецких врачей. В Кыргызстане такой уход, к сожалению, пока невозможен»...

По работе таким же испытанием, но только вдохновляю­щим, ликующим, явился 1995 год. Генеральная Ассамблея ООН назвала этот год Годом тысячелетия эпоса «Манас». Это произошло не только в знак признания исклю­чительных духовных и культурных ценностей кыргызского сказания, но и прозвучало как моральная поддержка молодого государства с древней исто­рией, вставшего на путь интеграции в мировое сообщество, на путь демократических преобразований.

29 августа 1995 года в Таласе, на трибунах историко-культурно­го комплекса «Манас-Ордо» собрались правительственные делегации из более чем 55 стран мира, дипломатический корпус, представители таких авторитетнейших международных организаций, как ООН, ЮНЕСКО, ПРООН, МВФ, ЮНИСЕФ и других, с участием генерального директора ЮНЕСКО Федерико Майора. В эти же дни Кыргызстан после Анкары и Стамбула принял эстафету тюркских саммитов с участием шести лидеров тюркоязычных государств. И, конечно, подготовка и проведение тако­го уникального культурологического события, впервые столь масштаб­но представлявшего республику мировому сообществу, накладывали на каждого работника молодой кыргызской дипломатии особую нагрузку.

А.Мокеев, проректор Кыргызско-Турецкого университета «Манас», работавший вместе с Толомушем над сценарием документально-публици­стического полнометражного фильма «И тогда я воскликнул ураан «Манас!», вспоминал о деятельности Океева в эти дни: «Под его руко­водством посольство проводило большую работу по пропаганде эпоса «Манас». В 1995 году в тридцати университетах Турции проводились науч­ные и научно-практические конференции по эпосу «Манас», истории и культуре кыргызского народа с участием дипломатов, ученых, об­щественных деятелей. Один из журналистов газеты «Миллиет» так оха­рактеризовал деятельность посольства – «эпическая дипломатия»…

Именно в эти предельно напряженные дни Толомуш вместе с Нуртаем Борбиевым снимают фильм «И тогда я воскликнул ураан «Манас!».

«Ураан» в переводе с кыргызского означает «боевой клич». С урааном «Манас!» устремлялись в сражения воины кыргызского эпоса. Во имя чего шел на штурм киноэкрана с таким боевым кличем не только ре­жиссер, но в данном случае автор сценария и дипломат Толомуш Океев? В сво­ей будущей картине Толомуш видел желанную возможность не только научно-популярного экскурса в историю возникновения и развития океаноподобного эпоса, не только приобщения к феномену жизни и творчества таких гомеров только что минувшего тысячелетия, как Сагымбай Орозбаков и Саякбай Каралаев. Для него рассказ об эпосе был немыслим без погружения в наиболее значимые мотивы содер­жания, философии, этики, поэтики сокровенного сказания кыргызов на историческом фоне центрально-азиатских пространств, где такой же доминантой, как эпос, была священная вершина Хан-Тенгри, и по­добно малым эпическим сказаниям возвышались вершины других хреб­тов поднебесных Ала-Тоо. И рассказ об эпосе был бы для Толомуша также невозможен без показа прямого наследника гор – человека современной Кир­гизии. А для Толомуша прежде всего это были Суйменкул Чокморов, Булат Минжилкиев, Чингиз Айтматов – чрезвычайные и полномочные послы своего народа на международной арене. И ураан «Манас!» об­ращен в фильме не только в прошлое, проиллюстрированное линогравюрами Теодора Герцена, но и звучит в сугубо хроникальных кадрах, посвященных красочному празднованию юбилея эпоса. Посвящая фильм эпосу, его бытованию в современном мире, ав­торы не могли не уделить особого внимания развивающемуся сотруд­ничеству Кыргызстана и Турции.

Надо сказать, что сценарий этого фильма, историческую часть которого представил профессор А.Мокеев, носил весьма условный характер, предполагавший импровизационную корректировку съемок в зависимости от происходящих событий. При всей занятости дипломатической рутиной Толомуш ис­хитрялся сопровождать съемочную группу во всех ее поездках по Турции, разрабатывая на ходу как маршруты этих поездок, так и подачу тех или иных объектов, а также лично проводя досъемки недостающего материала на территории Киргизии, с участием известных манасчи.

И точно так же, как Толомуш дарил турецкому зрителю мир кыр­гызского эпоса, с тем же тщанием он открывал для себя, для кыргыз-ского зрителя Турцию, к которой мир потребления относится как к огромному пляжу, сдобренному восточной экзотикой. И, воздав должное «Манасу», Толомуш по мере работы над фильмом, все отчетливей видел Турцию как некий евразийский космос, в глу­бинах которого зародилась современная цивилизация. И тогда в филь­ме, посвященном «Манасу», возникает вершина расположенной в глубине Турции горы Умрут с ее циклопическими головами и торсами античных божеств – Зевса, Геракла, Аполлона, – низвергнутых со своих, казалось бы, вечных пьедесталов.

Можно представить те муки творчества, которые испытывали создатели фильма, отбирая объекты своих съемок, которые должны были олицетворять Турцию, ее прошлое и настоящее. Вот здесь, в ту­рецкой Урфе, родился праотец Авраам, единый родоначаль­ник трех великих монотеистических религий. Тогда, три тысячи лет назад, здесь не было ни этих минаретов, ни колоннад римской Эфессы, а вот эта пещера была. Она так и называется сегодня: пещера Авраама. Здесь, в Урфе, «Авраам родил Исаака». А в этой маленькой церкви близ Антальи первым священником был святой Петр. А здесь, среди античных руин под крепостью Сельчуг, – усыпальница святого Иоанна. А как можно было не показать фантастические скалы Каппадокии с выточенными в них пещерами и церквями!? А величественные развалины храма Артемиды в Сардах? А ночной пролив между Азией и Европой с огнями двух материков по обоим берегам? А знаменитая Стам­бульская мечеть, вызывающая неизбывное изумление: как уцелел этот по­трясающий храм – Святая София, – который возвел в Константинополе император Юстиниан и в который на белом коне 1 июня 1453 года въехал султан Мехмет II Завоеватель?..

Этим вопросом Толомуш явно задался еще во времена работы над фильмом «И тогда я воскликнул ураан «Манас!», а во все последующие годы его дипломатической служ­бы в Турции ответ на этот вопрос все настоятельней отливался в очертаниях масштабного телесериала из тринадцати фильмов о судьбах евразий­ской цивилизации, построенных на материале Турции и, в значитель­ной мере, на ее взаимоотношениях с Россией, – сериала под общим названием «Мост».

Внутри – проще, но это простота достатка. Хорошего дерева оконные рамы. Большие плоскости беленых стен, просторные объемы комнат, ступени из ясеня, ведущие на второй этаж. По периметру второго этажа – галерея с видом на все стороны света. Гостевые комнаты, рабочий кабинет. На первом этаже – гостиная, в которой впору проводить пленумы Союза кинематографистов. По стенам – картины Сагынбека Ишенова, Суйменкула Чокморова, других кыргызских художников. При входе – просторный холл, где люди, вошедшие с мороза, могли бы спокойно избавиться от верхней одежды, не наступая друг другу на пятки. В цокольном этаже – кухня, подсобки, все необходимое для обустройства жизни большой семьи и всех, кого принимал этот не случайно поставленный на самом виду дом.

Азиза, старшая дочь четы Океевых, появившаяся на свет во Фрунзе сразу после окончания Толомушем ЛИКИ, помнит быт семьи молодых специалистов, для которых получение двухкомнатной квартиры в первых «хрущебах» в районе старого аэропорта казалось счастливо исполнившейся мечтой. Уже там родились Искен и Алима.

У Толомуша все дети были любимчиками: Азиза как самая первая, Искен как сын, Алима, названная в честь актрисы Алиман Жангорозовой, как самая младшая.

Сколько Азиза себя помнит, они никогда не жили только в кругу своей семьи, у них постоянно кто-то гостил, всегда кто-то приезжал из села: поступать ли на учебу, походить ли по столичным магазинам в поисках детской одежды, а то и просто пожить у земляка, настоящего кинорежиссера: будет о чем рассказывать в селе…

К вечеру обычно в квартире не оставалось ни одного свободного места. Спали на полу. Под столом, и даже на столе. Родители никому не отказывали в приюте, а Толомуш, смеясь, называл свою квартирку «Домом дехканина»: была во Фрунзе такая популярная прибазарная гостиница.

Эти традиции странноприимного дома Толомушем неукоснительно соблюдались и потом, и Азиза, будучи уже взрослым человеком, не всегда ясно представляла, что за родственники собрались к вечернему чаю и остались на ночлег.

Когда родители, прихватив с собой «младшеньких» Искендера и Алиму, откочевали в Турцию, Азиза осталась в Бишкеке эдаким полномочным представителем господина Океева и, по мере возможности, рискуя заслужить упреки в нарушении священных обычаев гостеприимства, которыми так любят восхищаться заезжие москвичи, принялась вводить эту степную вольницу в цивилизованное русло… Но в каждый приезд Толомуша из Турции дом в Горной Маевке тут же превращался в оживленный караван-сарай, да иначе и быть просто не могло.

Толомуш оставался до конца верен своим привычкам и, уже получая посольскую зарплату, нередко присылал энную сумму в «зелененьких», сопровождая деньги списком родственников, кому и сколько Азиза должна вручить. Она была старшая, была «доверенным лицом», и если она в чем-то потихоньку и завидовала Искендеру и Алиме, то лишь в том, что имела меньше возможности быть рядом с отцом, что особенно стало чувствоваться лишь с годами.

Конечно, по мере роста общественного веса режиссера Океева его жилищные условия неоднократно улучшались, но на демографической обстановке его новых квартир это никак не сказывалось. И Толомуш все настойчивей мечтал о своем доме… Дом на земле, построенный по собственному замыслу и своими усилиями, – вот что ему было нужно! И чтобы никаких типовых проектов, а продуманный самолично и технически спроектированный профессиональным архитектором, который еще никому ничего подобного не строил…

Такого архитектора Океев нашел: молодого, знающего, воспитанного на строгих канонах классической архитектуры. И, наверное, никто, кроме Толомуша Океева, не смог бы не только его растормошить, но и получить в его лице надежного союзника.

В периоды межкартинного простоя, надолго прикованный к киностудии и прочим присутственным местам, Толомуш любил воскресные дни проводить с семьей на природе, а одно время даже имел небольшой дачный домик в Джале. Но дачные кооперативы – та же коммуналка, и Толомуш всерьез дачу не воспринимал, только гордился, что она у него по-настоящему кыргызская. У соседей каждая пядь земли была засажена помидорами, луком, огурцами… А у него на междурядьях плодовых деревьев росла только трава, чоп, как у всех нормальных кыргызов. И все это только подогревало мечту о настоящем доме в селе. Но проект большого дома требовал больших денег, на советскую зарплату такого не построить. И тут, как подарок судьбы, развернулась полная нервотрепки и всяческих неожиданностей эпопея с кинокартиной «Чингисхан» совместного международного проекта.

Громкий успех «Потомка белого барса» на Берлинском кинофестивале подогрел интерес западных кинопродюсеров к кыргыз-ской натурной площадке, к киностудии «Киргизфильм» с ее низкими расценками за предоставляемые услуги, с ее творческими работниками, практически согласными работать на любых условиях. В результате прекращения союзного финансирования «Киргизфильм» находился в состоянии полнейшей стагнации, и заключение Толомушем контракта с «Интернешл синема компани» на производство фильма о Чингисхане по мотивам романа русского писателя Калашникова было для кыргызского кинематографа более чем кстати.

Соавтором сценария у Толомуша был Булат Мансуров. Научным консультантом – выдающийся специалист по Великой Степи Лев Гумилев. В фильме были задействованы лучшие организаторы кинопроизводства «Киргизфильма», лучшие технические силы, операторы, художники. Работу получили сотни специалистов самого разного профиля: для фильма требовались изделия из кожи, чеканка по металлу, кузнечные, плотницкие, столярные работы, массовое производство бутафорского оружия чингисхановской эпохи…

Необычное оживление царило весной и летом 1991 года на территории буквально вымершего к тому времени «Киргизфильма». К подъезду главного корпуса то и дело подкатывали всевозможные машины, на этажах звучала итальянская речь, по двору расхаживали актеры, облаченные в боевые доспехи монгольских воинов…

Но, как говорится, недолго музыка играла.

«К сожалению, – рассказывал позже в интервью Толомуш Океев, – мои партнеры… оказались непорядочными людьми. Это не исключение, многие из наших режиссеров сталкивались с жуликами и аферистами с Запада… Но из всех (американских, немецких и прочих) итальянские аферисты самые артистично мошеннические. Мы встречали их в Кыргызстане с распростертыми объятиями, а они начали показывать свои «фокусы». Когда мне это надоело, я арестовал реквизит, костюмы, оборудование, ибо они задолжали нашей студии около полумиллиона долларов…».

Конечно, было жаль, что их с Булатом грандиозная задумка не дошла до экрана в том виде, какой они рисовали в своем воображении. Но Толомуш не жалел о предпринятой попытке сотрудничества с западными фирмачами. Когда-то надо было начинать набираться такого опыта. Немало поучительного было и в технологии организации съемок, в общении с известными американскими актерами. И, конечно же, примирял с неудачей и гонорар, впервые в жизни полученный в размерах, приближенных к оплате труда в мировом кинематографе.

И он, не мешкая, приступил к строительству своего Дома.

Еще во время выбора натуры для «Потомка белого барса» ему приглянулся участок в местечке Кой-Таш у входа в Аламединское ущелье, где с опушки заброшенного сада открывался прекрасный вид на окрестные горы. Съездили туда с Жумаш, жена одобрила выбор. Местные власти, вроде, особенно не протестовали, так что Толомуш начал завозить кирпич. Но тут поднялся местный электорат: «Какой-то чужак будет строить на нашей земле дом!». Пошла свара, и, как водится, для начала растащили кирпич…

Толомуш оскорбился, он уже привык к другому отношению к себе, и, махнув рукой на Кой-Таш, поехал однажды в сторону Горной Маевки. Просторная зеленая долина, устремленная на восход солнца между склонами Киргизского хребта и пологим кряжем предгорных адыров, уютно отгораживающих распадок от жаркого марева Чуйской впадины, очаровала Толомуша. Он долго не искал. Увидел прямо в центре села обветшалый крестьянский домишко, где доживала век одинокая бабулька, которую давно звали к себе взрослые дети, но она не могла бросить на произвол судьбы свою единственную недвижимость, и предложил ей продать этот домишко вместе с участком, что и было к общему удовольствию осуществлено. Толомуш был счастлив простому решению проблемы: безо всяких унизительных хождений по кабинетам местных начальников он стал владельцем этого небольшого клочка горной земли.

Он так загорелся осуществлением своей давней мечты, что за один год были выставлены стены, а за другой – сделано все остальное. Каждую субботу вся семья выезжала в Горную Маевку на добровольно-принудительные работы по благоустройству имения. За исключением Азизы: старшая дочь однажды критически высказалась против амбициозного проекта, и отец в сердцах отлучил ее на некоторое время от посещения «Тадж-Махала», как он в шутку называл свой дом.

С завершением отделочных и прочих работ «Тадж-Махал» стал действительно любимым местом пребывания всех домочадцев, особенно весной, когда расцветали сады и начинали петь соловьи. Толомуш не упускал случая выбраться сюда, а Жумаш и вовсе постоянно жила в «Тадж-Махале», обычно называя его просто дачей.

Общительность Толомуша, его открытый хлебосольный характер, приветливость и отзывчивость Жумаш помогли сложиться их добрососедским отношениям с сельчанами, без чего нормальная жизнь на селе невозможна. Океевы были непременными участниками всех событий сельской общины, будь то сельские праздники или работы по благоустройству. И никаких крепостных стен, только легкая прозрачная для взгляда изгородь от набегов скота, да небольшая летняя кухня с подсобками, столь необходимыми на случай большого наплыва гостей.

Толомуш не был бы Толомушем, если бы, обустраивая свою «резиденцию», не подумал бы о своем дружеском окружении. На своем личном примере он всячески пропагандировал здоровый сельский образ жизни, целительные свойства не только горного воздуха, но и соловьиного пения, оздоровительный эффект трудотерапии и ни с чем не сравнимую возможность проведения семинаров по кинематографии не в каком-то задымленном подмосковном Болшеве, а в экологически чистой кыргызской Горной Маевке, где вечные снега окрестных вершин могут подвигнуть и на высоту творческих замыслов… Он агитировал давнишних друзей на покупку таких же участков по соседству, чтобы со временем создать колонию единомышленников-кинематографистов наподобие той, какую пытались организовать Ван Гог с Гогеном, приводил в пример своего любимого Джека Лондона, построившего в Лунной калифорнийской долине Дом Волка…

Под напором Толомуша рядом с его домом купил себе участок Салиджан Джигитов, а также близкий друг Асан Мамбетаипов. Со временем ажиотаж по превращению Горной Маевки в киношные Нью-Васюки несколько спал, но вечерние посиделки, как и прежде, чаще всего проводились в доме Толомуша. Он с ребячьей гордостью показывал свой дом студийным коллегам, не замечая, как мрачнеют лица многих из них и без того удрученных безденежьем и безработицей. Азиза, будучи свидетельницей этих экскурсий, упрекала отца в его невольном садизме, на что Толомуш опять-таки ссылался на социалиста Джека Лондона, строившего для общения с близкими людьми самый примечательный в Америке особняк. Впрочем, о том, что Джеку Лондону в этом особняке пожить не удалось, поскольку по завершении отделочных работ Дом Волка кто-то поджег, Толомуш вспоминать не любил. Ему и самому, как следует, пожить в горномаевском доме не удалось.

Вскоре начался период его «турецкой неволи», период самой напряженной общественной и кинематографической деятельности, новых фестивалей, представительских поездок, ночной работы над все более крупными сценарными проектами… Пока все это вдруг в считанные мгновения не оборвалось.

И дом в Горной Маевке принял Толомуша только для прощания.

В те траурные дни Горная Маевка тонула в обильных сугробах. И двор, и площадку перед домом пришлось отвоевывать у снега, чтобы принять сотни людей, приехавших к Толомушу, чтобы проститься с ним навсегда. Были москвичи, коллеги из соседних республик, был, кажется, весь Бишкек, весь «Киргизфильм», все Боконбаево… Неожиданно приехали сотрудники администрации Президента, озабоченно распорядились «очистить двор от посторонних», оставив только ближайших родственников… Стало ясно, что приедет Президент. Но куда девать сотни искренне скорбящих людей, если вокруг глубочайшие снега? Пригласили всех в дом, на второй этаж, в помещения цокольного этажа… И все уместились. Толомуш строил дом на все случаи жизни. Так что Президент Акаев смог беспрепятственно пройти в гостиную, чтобы минуту постоять в изголовье у своего Чрезвычайного и Полномочного…

«… Когда Толомуша провожали в последний путь из дома в Горной Маевке, – вспоминает в своих скорбных записях Жумаш Омуровна Океева, – то при выезде в сторону города, после села Бирлик, мы увидели стоящую на дороге четверку лошадей. Вместо того чтобы уйти подальше от шоссе, по которому двигался траурный кортеж с милицейскими машинами впереди, они стояли, кивая головами, и смотрели в нашу сторону. Лошади перешли на другую сторону дороги лишь после того, как их кто-то прогнал. Дети, я, да и все провожающие восприняли это как нежелание природы отпускать Толомуша из этого мира прекрасных белоснежных гор и долин… Это было какое-то мистическое прощание животных, бесконечно любимых Толомушем…».