Книга за год покорила сердца миллионов читателей, собрала огромное количество литературных премий, переводится на 36 языков и по ней уже снимается фильм
жүктеу/скачать 1.65 Mb.
|
11– Входите, входите! Боже, вы просто великолепны! – О, – покраснел он, – это всего лишь канотье… Оно принадлежало моему двоюродному деду, и я подумал, что для пикника… Камилла не верила своим глазам. Канотье – это был всего лишь последний штрих. На нем был светлый костюм с красной бабочкой, под мышкой он держал трость с серебряным набалдашником и протягивал ей огромный плетеный чемодан. – Это и есть ваша «корзинка»? – Да, но подождите, у меня есть для вас кое-что еще… Он удалился куда-то в глубь коридора и вернулся с букетом роз… – Как мило… – Знаете, это ненастоящие цветы… – Простите? – Они уругвайские, кажется… Я бы предпочел цветы из сада, но среди зимы это… это… – Это невозможно. – Вот именно! Невозможно! – Да входите же, будьте как дома. Он был таким высоким, что ему пришлось сразу сесть. Он с трудом подыскивал слова, на сей раз не потому, что заикался, а потому, что был совершенно ошеломлен. – Как… Как здесь… – Тесно? – Нет, я бы сказал… изящно. Да-да, изящно и очень… оригинально, вы согласны? – Очень оригинально! – со смехом повторила Камилла. Он немного помолчал. – Вы правда, правда здесь живете? – Ну-у… да… – Постоянно? – Постоянно. – Весь год? – Весь год. – Здесь тесновато, не находите? – Меня зовут Камилла Фок. – Ну конечно, я очень рад. Филибер Марке де ла Дурбельер, – сообщил он, поднимаясь, и немедленно ударился макушкой о потолок. – Так длинно? – Да… – А как вас зовут покороче? – Пожалуй, даже не знаю. – Вы видели мой камин? – Простите? – Вон там… Мой камин… – Ах, так вот как он выглядит! Прелестная вещь… – добавил он, усаживаясь и протягивая ноги к пластиковому огню. – Просто изумительно… Как в английском коттедже, не правда ли? Камилла была довольна. Она не ошиблась. Псих, конечно, но отличный парень… – Хорош, правда? – Просто великолепен! А греет? – Безупречно. – А где вы берете дрова? – Ну, когда на улице такое творится… После всех этих ураганов с дровами проблем нет… Стоит только наклониться… – Как я вас понимаю! Видели бы вы подлесок во владениях моих родителей… Настоящая катастрофа… Что это? Дуб? Я не ошибся? – Браво! Они обменялись улыбками. – Бокал вина? – С удовольствием. Камилла пришла в восторг от содержимого его чемоданчика. Тут было все: фарфоровые тарелки, серебряные приборы и хрустальные стаканы, солонка, перечница, графинчик для масла и уксуса, кофейные и чайные чашки, льняные салфетки с вышивкой, салатник, соусник, компотница, коробочка для зубочисток, сахарница, рыбные приборы и кувшин для шоколада. На каждом предмете был выгравирован фамильный герб ее гостя. – Никогда не видела ничего красивее… – Теперь вы понимаете, почему я не мог прийти вчера… Если бы вы знали, сколько времени мне понадобилось, чтобы все это вымыть и почистить! – Почему вы мне не сказали? – Вы всерьез полагаете, что, скажи я: «Сегодня не могу, мне нужно освежить чемоданчик!» – вы не приняли бы меня за безумца? Она воздержалась от комментариев. Они расстелили скатерть на полу, и Филибер Кто-то-там сервировал стол. Они уселись по-турецки – возбужденные, веселые, как два ребенка, решившие поиграть «в гости» и опробовать новый кухонный сервиз, которые вовсю манерничают и при этом стараются ничего не сломать. Камилла, не умевшая готовить, побывала в магазине Губецкого и набрала ассорти из тарамы, семги, маринованной рыбы и луковой запеканки. Они старательно переложили еду в маленькие салатнички двоюродного дедушки Филибера и соорудили занятный тостер из старой крышки и листа фольги, чтобы разогреть блины. Водка стояла в водосточном желобе, и им достаточно было приоткрыть окно, чтобы добавить по маленькой. В комнате сразу становилось холоднее, но у них был камин, в котором плясало веселое пламя. Камилла, как обычно, пила больше, чем ела. – Ничего, если я закурю? – Прошу вас, не стесняйтесь… А я, если не возражаете, хотел бы вытянуть ноги, у меня совершенно затекло все тело… – Ложитесь на мою кровать… – Ни… ни в коем случае… об этом и… не может быть и речи… Стоило ему занервничать, и он начинал запинаться и совершенно терялся, – Да бросьте вы эти церемонии! Кстати, это диван-кровать… – В таком случае… – Может, перейдем на ты, Филибер? Он побледнел. – О нет, я… Что касается меня, я не смогу, но вы… Вы… – Стоп! Отбой! Трубите отбой! Я ничего не говорила! Беру свои слова назад! И вообще, я нахожу разговор на «вы» очаровательным, очень… – Оригинальным? – Вот именно! Филибер тоже не отличался волчьим аппетитом, но ел он так медленно и деликатно, что наша образцово-показательная маленькая хозяйка мысленно похвалила себя за то, что составила меню из холодных закусок. На десерт она купила молодой сыр: долго стояла перед витриной кондитерской, не в силах сделать выбор. Она достала свою итальянскую кофеварку, а потом пила ее нектар из чашечки – такой тонкой, что ее можно было разбить, случайно задев зубами. Они были немногословны. Привыкли есть в одиночестве. Так что протокол не соблюдался, и оба с трудом поддерживали общение… Но они были воспитанными людьми и делали над собой усилие, чтобы сохранить лицо. Веселились, чокались, обсуждали свой квартал. Кассирш во «Franprix» – Филибер предпочитал блондинку, Камилле больше нравилась крашеная, с волосами темно-фиолетового цвета, обсуждали туристов, игру огней на Эйфелевой башне и собачьи какашки на газонах Марсового поля. Против всех ожиданий, ее гость оказался великолепным собеседником и дивным рассказчиком: он легко поддерживал разговор, у него в запасе была тьма забавных и приятных тем. Филибер обожал французскую историю и признался Камилле, что проводит большую часть своего времени в застенках Людовика XI, в передней у Франциска I, за столом средневековых вандейских крестьян или в тюрьме Консьержери с Марией-Антуанеттой – к этой женщине он питал истинную страсть. Камилла задавала тему или эпоху, а он сообщал ей массу пикантных деталей. О том, как одевались, как интриговали при дворе, какую пошлину платили или каким было подлинное генеалогическое древо Капетингов. Это было очень забавно. Ей казалось, что она вошла в интернет, на сайт Алена Деко. Вопрос. Ответ. – Вы преподаватель или что-то в этом роде? – Нет, я… Я… Я работаю в музее… – Вы хранитель? – Какое величественное слово! Нет, я заниме коммерческими аспектами… – Конечно… – Она кивнула. – Наверное, очень увлекательно… В каком же музее? – Я, так сказать, мигрирую… А вы? – О, я… Увы, моя работа далеко не так интересна, просиживаю время в конторе… Заметив, что эта тема ей неприятна, Филибер тично замолчал. – Как вы относитесь к творогу с абрикосовым джемом? – С превеликим удовольствием! А вы? – Спасибо, пожалуй, нет, все эти русские закуски оказались такими сытными… – Вы совсем не толстая… Испугавшись, что произнес нечто обидное, он же добавил: – Но вы… э-э… очень изящны… Лицом вы напс наете мне Диану де Пуатье6… – Она была красива? – О! Больше чем красива! – Он покраснел. – Вы… Вы никогда не были в замке д'Анэ? – Нет. – Вам стоит туда съездить… Это дивное место, мок подарил Диане ее любовник, король Генрих II. – Как интересно… – Это своего рода гимн их любви. Повсюду – в камне, мраморе, дереве и на ее могильной плите переплетены их вензеля. Там чувствуешь такое волнение… Если я не ошибаюсь, баночки с кремами и щетки для волос так и сохранились в туалетной Дианы. Однажды я отвезу вас туда… – Когда? – Может быть, весной? – Устроим там пикник? – Само собой разумеется… Они немного помолчали. Камилла пыталась не смотреть на дырявые башмаки Филибера, а он делал вид, что не замечает пятен плесени на стенах. Оба маленькими глоточками потягивали водку. – Камилла… – Да? – Вы и правда постоянно здесь живете? – Да. – Но, э-э-э… а как же, э-э… Я имею в виду… Я говорю о… об удобствах… – На площадке. – Как?
– Хотите посетить? – Нет-нет, я просто хотел узнать. – Вы обо мне беспокоитесь? – Нет… то есть… да… Здесь такая… спартанская обстановка, что… – Какой вы милый… – Но волноваться за меня не стоит… Правда… К тому же у меня теперь есть дивный камин! Если она хотела успокоить его, то ей это явно не удалось. – Сколько вам лет? Не сочтите мой вопрос за дерзость… – Двадцать шесть. В феврале будет двадцать семь… – Как моей младшей сестре… – У вас есть сестра? – Не одна – целых шесть! – Шесть сестер! – Да. И один брат… – И вы живете один в Париже? – Да… Вернее, не совсем один… У меня есть сосед по квартире… – Вы хорошо ладите? Филибер не ответил, и Камилла переспросила: – Что, у вас не все гладко? – О нет… все в порядке! И потом, мы почти не видимся… – То есть? – Скажем так: это не замок д'Анэ. Она рассмеялась. – Он работает? – Только это он и делает. Работает, спит, работает, спит. А когда не спит, приводит девиц… Любопытный персонаж, разговаривать вообще не умеет, только орет. Мне трудно понять, что эти девицы в нем находят. У меня, конечно, есть кое-какие предположения. – Чем он занимается? – Он повар. – Да ну? Но он хоть подкармливает вас вкусненьким? – Никогда. Я ни разу не видел, чтобы он что-то делал на кухне. Разве что утром, когда он терзает мою бедную кофеварку… – Он ваш друг? – Боже, конечно, нет! Я нашел его по объявлению, у кассы в булочной, что напротив, висел листочек: Молодой повар из ресторана « Vert galant » снимет комнату, чтобы отдыхать там днем во время перерыва. Сначала он действительно приходил всего на несколько часов в день, а потом… в общем, он теперь тут живет. – Вас это раздражает? – Вовсе нет! Я даже сам это предложил… Понимаете, квартира несколько великовата для меня… И потом, он все умеет. Я даже лампочку поменять не могу, так что… А он мастер на все руки и отъявленный прохвост, клянусь честью… С тех пор как он здесь поселился, моя плата за электричество тает, как зимний снег на весеннем солнце… – Он подкрутил счетчик? – Да ему это раз плюнуть… Не знаю, какой он повар, но руки у него золотые. А поскольку в моем доме все давным-давно пришло в негодность… Нет… Он мне действительно очень нравится… Мы никогда толком не разговаривали, но у меня создалось впечатление, что он… Впрочем, я ни в чем не уверен… Порой у меня возникает ощущение, что я живу под одной крышей с монстром… – Как в «Чужом»? – Что, простите? – Неважно. Проехали. Поскольку Сигурни Уивер7 никогда не имела дела с королем, Камилла предпочла не углубляться… Убирались они вместе. Увидев крошечную раковину, Филибер начал умолять Камиллу позволить ему самому вымыть посуду. Его музей по понедельникам закрыт, и делать ему завтра совершенно нечего… Они церемонно распрощались. – В следующий раз поужинаем у меня… – С удовольствием. – Увы, у меня камина нет… – Неважно! Не всем повезло заиметь коттедж в Париже… – Камилла… – Да? – Будьте осторожны, хорошо? – Я постараюсь. Но и вы, Филибер… – Я… Я…
– Что? – Я должен вам признаться… Знаете, я ведь работаю не совсем в музее… Скорее, рядом с музеем… В магазинчике, так сказать… Я… Я продаю открытки… – А я, знаете ли, работаю не совсем в офисе… И тоже, скорее, рядом… Я уборщица… Они обменялись понимающими улыбками и расстались совершенно сконфуженные. Оба были смущены, но на душе у каждого полегчало. Этот ужин à la russe очень удался. 12– Что за звуки ? – Не обращай внимания, это старина Дюдюш… – Да что он там делает? Можно подумать, собрался на кухне потоп устроить… – Говорю тебе: плюнь, нас это не касается… Иди-ка сюда, поближе… – Нет, оставь меня. – Да ладно тебе… Не дуйся… Ты чего майку не снимаешь? – Холодно. – Ну иди, не ломайся. – Какой он странный. – Совсем чокнутый… Видела, как оделся «на выход» ? Трость и шляпа эта клоунская… Я даже подумал, он на маскарад намылился… – И куда же он шел? – По-моему, на свидание… – С девушкой?! – Вроде, хотя я не уверен… Забудь… Давай повернись, черт… – Отвянь. – Эй, Орели, ты меня достала… – Аурелия, а не Орели. – Аурелия, Орели – один черт. Ладно… А носки ты тоже на ночь не снимаешь? 13Наплевав на строжайший запрет strictly forbidden , – Камилла складывала одежду на ригеле камина, валялась в постели до упору, одевалась под одеялом и согревала пуговицы на джинсах в ладонях, прежде чем натянуть их на себя. Пластиковый уплотнитель мало чем помог, и ей пришлось перетащить матрас на другое место, чтобы уберечь голову от чудовищного сквозняка. Теперь она спала у самой двери, так что выйти и войти было проблемой. Она то и дело тягала тюфяк туда-сюда, если требовалось сделать три шага по комнате. Что за убожество, думала она, ну что за убожество… В конце концов она все-таки сломалась и начала писать в умывальник, держась за стену, потому что не рисковала трогать эту рухлядь. А уж о ее «турецких омовениях» лучше вообще умолчать… Итак, она ходила грязной. Ну, может, грязной это сильно сказано, но не такой чистой, как обычно. Один или два раза в неделю она отправлялась к Кесслерам – когда была уверена, что их нет дома. Она знала расписание их экономки, которая всякий раз с тяжелым вздохом выдавала ей большое махровое полотенце. Все всё понимали. На прощанье ее всегда одаривали чем-нибудь вкусным или вручали еще одно теплое одеяло… Но однажды Матильда поймала ее на месте преступления, когда она сушила феном волосы. – Не хочешь вернуться и пожить здесь какое-то время? Твоя комната свободна… – Нет, спасибо, спасибо вам обоим, у меня все хорошо. Правда… – Ты работаешь? Камилла закрыла глаза. – Да, да… – Над чем? Тебе нужны деньги? Дай нам что-нибудь, Пьер заплатит аванс, ты же знаешь… – Не могу. У меня нет ничего готового… – А те картины, которые хранятся у матери? – Не знаю… Их нужно разобрать… Не хочется возиться… – Может, автопортреты? – Они не продаются. – Что именно ты сейчас делаешь? – Так, всякие пустяки… – Ты ходила на набережную Вольтера? – Пока нет. – Камилла… – Да? – Не хочешь выключить этот проклятый фен? Чтобы мы друг друга слышали… – Я спешу. – Чем ты на самом деле занята? – Что ты имеешь в виду? – Твою жизнь, конечно… Что за жизнь ты сейчас ведешь? Чтобы никогда больше не отвечать на подобные вопросы, Камилла кубарем скатилась по лестнице и толкнула дверь первой попавшейся на пути парикмахерской.
14– Побрейте меня, – попросила она молодого парикмахера, глядя на его отражение в зеркале. – Не понял… – Я хочу, чтобы вы побрили мне голову. – Под «ноль»? – Да. – Нет. Я не могу этого сделать… – Конечно, можете. Берите машинку – и вперед. – Нет. Здесь вам не армия. В нашем заведении такого не делают… Так, Карло? Карло за кассой читал «Tierce Magazine »8. – Чего тебе? – Вот, девушка хочет побриться наголо… Карло махнул рукой, что означало «А мне плевать, я только что потерял десять евро в седьмом заезде, так что не доставайте…». – Пять миллиметров… – То есть? – Я оставлю пять миллиметров, иначе вы за порог выйти не сможете. – У меня есть шапочка… – А у меня – принципы. Камилла улыбнулась ему, кивнула в знак согласия и почувствовала, как лезвие со скрипом скользнуло по затылку. Пряди волос падали на пол, а она смотрела, как в зеркале появляется довольно странная личность. Она ее не узнавала и уже не помнила, как она выглядела минутой раньше. Плевать она на это хотела. Зато теперь будет меньше проблем с душем на лестничной клетке, и это единственное, что имеет значение. «Ну что, – окликнула она свое отражение в зеркале, – ты этого хотела? Избавиться от проблем, пусть даже изуродовав и потеряв саму себя, лишь бы никогда и никому ничем не быть обязанной? Нет, серьезно… Так обстоит дело?» Она провела ладонью по своему колючему черепу, и ей захотелось плакать. – Нравится? – Нет. – Я вас предупреждал… – Знаю. – Они отрастут… – Выдумаете? – Уверен. – Еще один ваш принцип… – Могу я попросить у вас ручку? – Карло… – Ммм…
– Девушке нужна ручка… – Мы принимаем чеки начиная с пятнадцати евро… – Да нет, ей для другого… Камилла взяла свой блокнот и нарисовала то, что отражалось в зеркале. Лысая девица с жестким взглядом, держащая в руке карандаш разочарованного любителя скачек, за которой с любопытством наблюдает опирающийся на ручку метлы парикмахер. Она поставила под рисунком дату и встала, чтобы расплатиться. – Это я, вот там? – Да. – Черт, вы классно рисуете! – Пытаюсь… 15Санитар – не тот, что приезжал в прошлый раз, Ивонна бы его узнала – как заведенный болтал ложечкой в своей чашке с кофе. – Слишком горячий? – Простите? – Кофе… Он что, слишком горячий? – Нет-нет, все хорошо, не беспокойтесь. Я должен составить отчет… Полетта замерла в прострации на другом конце стола. Ее песенка была спета. 16– У тебя были вши? – поинтересовалась Мамаду. Камилла надевала халат. Разговаривать ей не хотелось. Внутри опять булыжники, собачий холод на улице, все как-то зыбко. – Ты что, дуешься на меня? Она помотала головой, достала из подсобки свою тележку и направилась к лифтам. – Ты на шестой? – Топ-топ… – А почему на шестом всегда убираешься именно ты? Это неправильно! Нельзя поддаваться! Хочешь, я поговорю с главной? Сама знаешь, мне плевать, пусть орет сколько влезет. Меня не проймешь. – Спасибо, не стоит! Мне все едино – что шестой, что любой другой. Девушки не любили убираться на шестом потому, что там находились кабинеты начальства и закрытые офисы. В других помещениях – Бредарша называла их «открытыми пространствами» – порядок наводился быстрее и проще. Достаточно было выбросить мусор из корзинок, расставить кресла вдоль стен и пройтись разок пылесосом. Там даже можно было особо не церемониться с мебелью – ей все равно место на свалке. На шестом же этаже для каждой комнаты существовал набивший оскомину ритуал: выбросить мусор, вымыть пепельницы, освободить бумагорезки, протереть столы, не сдвигая при этом ни одной хреновины, да еще убрать прилегающие комнаты и секретарские предбанники. Эти девицы клеили куда ни попадя листочки с пожеланиями-повелениями, как будто обращались к собственной прислуге, хотя вряд ли у себя дома могли позволить себе такую роскошь… Сделайте то, сделайте сё, в прошлый раз вы передвинули лампу и кое-что сломали, и ля-ля-тополя… Подобные замечания страшно раздражали Карину и Самию, но абсолютно не колыхали Камиллу. Если тон записки был слишком уж резким, она делала внизу приписку: Моя не понимать по-французски – и приклеивала бумажку на экран компьютера. На нижних этажах обитатели кабинетов – «белые воротнички» – худо-бедно, но наводили у себя порядок, а на шестом, очевидно, считалось особым шиком разбрасывать вещи, демонстрируя крайнюю степень усталости и нежелание покидать рабочее место и вместе с тем как бы напоминая, что хозяева могут в любой момент вернуться за свой стол, к исполнению своих обязанностей у Штурвала Управления Миром. Что ж, семь футов вам под килем, ребята, вздыхала Камилла. Пусть так… У каждого свои заморочки… Но один из этих типов, сидевший в последнем по левой стене кабинете, начал ей надоедать. Может, он и был большим начальником, но при этом оставался порядочной свиньей. Не кабинет, а настоящий свинарник, демонстрирующий полное презрение к окружающим. Десятки, а может, и сотни раз она автоматически выбрасывала бесчисленные стаканчики, где плавали окурки, и собирала с пола огрызки недоеденных бутербродов, но сегодня вечером она решила, что хватит. Собрав все «отходы жизнедеятельности» этого типа – полоски использованного пластыря с прилипшими волосками, сопливые бумажные носовые платки, старую жвачку (он приклеивал ее к пепельнице), горелые спички и обрывки бумаги, – она сложила все в кучку на дивной красоты бюваре из кожи зебу и оставила записку: Мсье, вы свинья! Я настаиваю, чтобы отныне вы соблюдали в кабинете чистоту. Р. S : Взгляните под ноги, и вы увидите столь удобную вещь, которую называют корзиной для мусора… Она дополнила текст злой карикатурой, на которой поросенок в костюме-тройке заглядывал под стол, выясняя, что же под ним такое спрятано. Закончив, Камилла спустилась вниз помочь подругам в холле. – Ты чего так развеселилась? – удивилась Карина. – Да так. – Чудная ты девка… – Что у нас на очереди? – Лестницы В… – Опять? Да мы же их только что вымыли! Карина пожала плечами. – Ну ладно… Так что, идем? – Нет. Нужно дождаться СуперЖози, она сделает сообщение… – На тему? – Без понятия. Вроде как мы слишком много материала расходуем… – Надо же… На днях, помнится, она говорила прямо противоположное… Я пойду покурю на улице, присоединишься? – Слишком холодно… Камилла вышла одна, прислонилась к фонарю. «…02-12-03… 00.34… –4°С…» Светящиеся цифры бежали по верху витрины «Оптики» на противоположной стороне улицы. Тут-то она и поняла, что ей следовало ответить Матильде Кесслер, когда та с ноткой раздражения в голосе спросила, на что похожа ее нынешняя жизнь. «…02-12-03… 00.34… –4°С…» Вот.
Именно на это. 17– Да знаю я! Прекрасно все знаю! Зачем вы так драматизируете? Ведь ничего страшного не случилось. – Послушай-ка меня, малыш, для начала смени тон, не тебе меня учить. Я почти двенадцать лет ею занимаюсь, прихожу проведать по несколько раз в неделю, отвожу в город, забочусь. Двенадцать лет, понимаешь? До сегодняшнего дня ты не слишком стремился поучаствовать… Ты мне даже спасибо ни разу не сказал. Тебе и в голову не пришло меня поблагодарить, даже в тот раз, когда я нашла твою бабушку и отвезла ее в больницу, а потом навещала каждый день. Хоть бы раз позвонил, хоть бы один цветок прислал… Ладно, в конце концов, я делаю это не для тебя, а ради Полетты. Твоя бабушка – замечательная женщина… Она хороший человек, понимаешь? Я тебя не осуждаю, мой мальчик, ты молод, у тебя своя жизнь, ты далеко живешь, но знаешь, иногда мне бывает очень трудно. У меня ведь семья, свои заботы и проблемы со здоровьем, и вот я говорю открытым текстом: пора тебе взять ответственность на себя… – Хотите, чтобы я изуродовал ей жизнь, сдав на живодерню только потому, что она кастрюльку забыла на огне, да? – Прекрати! Ты говоришь о ней так, словно она не человек, а собака! – Да не о ней я говорю, не о ней, и вы прекрасно все понимаете! Сами знаете: если я помещу ее в дом престарелых, она этого не перенесет! Черт! Забыли, какой спектакль она устроила в последний раз ?! – Разве обязательно быть таким грубым? – Извините, мадам Кармино, извините меня… У меня в голове все перепуталось… Я… Я не могу так с ней поступить, понимаете? Это все равно что убить ее… – Если Полетта останется одна, она сама себя убьет… – Ну и что ? Может, так будет лучше ? – Ты смотришь на это по-своему, но я с тобой согласиться не могу. Не появись почтальон, дом сгорел бы, и проблема в том, что в следующий раз почтальона рядом может не оказаться… Как и меня, Франк… Как и меня… Дело зашло слишком далеко… Ответственность слишком велика… Всякий раз, направляясь к вам в дом, я со страхом спрашиваю себя, что меня там ждет, а в те дни, когда я у вас не бываю, мне не удается заснуть. Когда я звоню ей, а она не подходит, мне становится плохо, и я в конце концов всегда еду проверить, все ли в порядке. То, что с ней случилось, совсем выбило ее из колеи, она стала другим человеком. Весь день ходит в халате, не ест, молчит, не читает почту… Вчера я обнаружила ее в саду в одной комбинации… Бедняжка промерзла до костей… Я не живу, я все время жду беды… Нельзя оставлять ее в таком положении… Нельзя. Ты должен что-нибудь предпринять… – … – Франк? Ты слышишь меня, Франк? – Да. – Ты должен смириться, мой мальчик… – Нет. Я помещу ее в богадельню, потому что у меня нет выбора, но не просите меня смириться, этого я сделать не могу. – Псарня, умиральня, богадельня… Почему бы тебе не называть это место «пансионом»? – Потому что я знаю, чем все закончится… – Не говори так, есть очень хорошие дома для престарелых. Мать моего мужа… – А вы, Ивонна? Не могли бы вы взять уход за ней на себя? Я буду вам платить… Сколько скажете… – Спасибо, мальчик, но я слишком стара. Я просто не могу взвалить на себя такую ответственность, мне ведь нужно ухаживать за Жильбером… А потом, Полетта должна быть под наблюдением врача… – Я думал, вы подруги. – Так и есть. – Она ваш друг, но вы не моргнув глазом толкаете ее в могилу… – Немедленно возьми свои слова назад, Франк! – Все вы одинаковы… Вы, моя мать, да и все остальные! Говорите, что любите, но как только доходит до дела, линяете… – Прошу тебя, не ставь меня на одну доску со своей матерью! Только не это! Какой же ты неблагодарный, мой мальчик… Неблагодарный и злой! Она повесила трубку. Было всего три часа дня, но Франк знал, что не заснет. Он выдохся. Он стукнул кулаком по столу, долбанул по стене, пнул все, что оказалось в пределах досягаемости… Надел спортивный костюм и отправился бегать, но вынужден был приземлиться на первую же скамейку. Сначала он слабо вскрикнул, будто его ущипнули, и вдруг почувствовал, что разваливается на части. Задрожал весь с головы до ног, в груди что-то защемило и прорвалось громким рыданием. Он не хотел, не хотел, будь все трижды проклято, но справиться с собой не мог. Он плакал, как ребенок, как несчастный дурак, как человек, собравшийся закопать в землю единственное в этом гребаном мире существо, любившее его. И которое любил он сам. Он весь съежился, раздавленный горем, весь в слезах и соплях. Когда он наконец понял, что ничего не может с собой поделать, он обмотал свитер вокруг головы и скрестил на груди руки. Ему было больно, холодно и стыдно. Он стоял под душем, закрыв глаза и подставив лицо, пока не кончилась горячая вода. Он боялся взглянуть на свое отражение в зеркале и порезался, бреясь вслепую. Он не хотел ни о чем думать. Не сейчас. Ему с трудом удалось взять себя в руки, и стоит хоть чуть-чуть дать слабину, как снова тысячи воспоминаний хлынут в голову. Свою бабулю он никогда в жизни не видел ни в каком другом месте, кроме этого дома. Утром в саду, все остальное время – на кухне, а вечером – сидящей у его кровати… Ребенком он страдал бессонницей, а когда засыпал, ему снились кошмары, он кричал, звал бабушку, клялся, что, стоит ей закрыть дверь, как его ноги проваливаются в дыру и ему приходится цепляться за спинку кровати, чтобы удержаться и не упасть в эту дыру. Учителя рекомендовали Полетте показать мальчика психологу, соседи сочувственно качали головами и советовали отвести Франка к костоправу, чтобы тот поставил ему мозги на место. Муж Полетты, дед Франка, каждый раз пытался помешать ей бежать по первому зову в комнату внука. «Ты его балуешь! – так он говорил. – Именно ты его портишь! Пусть поноет – меньше будет писаться и в конце концов заснет, вот увидишь…» Она всегда со всеми соглашалась, но делала по-своему. Наливала ему стакан подслащенного молока с капелькой апельсинового ликера, поддерживала голову, пока он пил, а потом садилась на стул рядом с его кроватью. Совсем рядом, у изголовья. Сидела, скрестив руки, вздыхала, а потом задремывала вместе с ним. Часто даже раньше него. Это было неважно: раз она тут, с ним, значит, все в порядке и он может вытянуть ноги… – Предупреждаю, горячая вода кончилась… – процедил Франк. – Как это неприятно… Я так смущен, ты… – Да прекрати ты извиняться, черт тебя побери! Это я всю ее вылил, понятно? Я. Так что кончай извиняться ! – Прости, я не думал, что… – Вот ведь идиотство… Ладно, если тебе в кайф терзать себя и терпеть, чтобы об тебя вытирали ноги, – дело твое… Он вышел из комнаты и отправился гладить свою форму. Придется купить несколько новых форменных курток. Ему не хватает времени. Хронически не хватает. Ни на что не хватает, будь оно все трижды неладно! У него был всего один свободный день в неделю, и он не станет проводить его в богадельне где-нибудь в тьмутаракани в обществе хныкающей бабки! Филибер уже расположился в кресле со своими грамотами и гербами. – Филибер… – А? – Слушай… э… Извиняюсь, что наорал на тебя, я… У меня неприятности, я на пределе, да к тому же устал как собака… – Пустяки… – Да нет, это важно. – Важно, знаешь ли, другое: нужно говорить «извини меня», а не «извиняюсь». Ты не можешь извинять сам себя, с лингвистической точки зрения это некорректно… Франк ошарашенно взглянул на него и покачал головой. – Знаешь, ты и правда странный тип… Уже стоя в дверях, он обернулся и буркнул: – Эй… Залезь в холодильник, я там кое-что приволок. Кажется, это утка… «Спасибо» Филибера повисло в пустоте. Наш гонщик стоял у выхода и ругался, как ломовой извозчик, – никак не мог найти свои ключи. Он молча отработал смену, не моргнул глазом, когда шеф демонстративно забрал у него из рук кастрюльку, и только зубами скрипнул, когда официант вернул недостаточно прожаренное утиное филе, а потом принялся с такой силой драить плиту, как будто хотел снять с нее стружку. Кухня опустела. Он сидел в углу и листал «Moto Journal» поджидая своего дружка Кермадека, пока тот считал скатерти и салфетки. Тот наконец заметил его и мотнул головой в его сторону: мол, ты чего, старина? Лестафье закинул голову назад и приложил палец к губам. – Уже иду. Мне осталось всего ничего. Они собирались сделать круг по барам, но Франк вусмерть нажрался уже во втором по счету. Этой ночью он снова провалился в дыру. Не в ту, детскую. Совсем в другую. 18– Я… это… Ну… я хотел извиниться… Попросить у вас… – Что ты хотел у меня попросить, мой мальчик? – Прощения… – Да я давно тебя простила… Ты ведь сам не верил в то, что тогда говорил, но все же будь поосторожнее. Надо бережнее относиться к людям, которые к тебе расположены… В старости сам убедишься, что таких совсем мало… – Знаете, я думал о том, что вы мне вчера сказали, и понял – чтоб у меня язык отсох! – что вы правы… – Конечно, я права… Я хорошо знаю стариков – знаешь, сколько их вокруг меня… – Ну тогда, э… – В чем дело? – А в том, что мне некогда всем этим заниматься – искать место и все такое… – Хочешь, чтобы я взяла хлопоты на себя? – Знаете, я могу заплатить… – Не начинай снова грубить, дурачок. Я все сделаю, но сказать ей должен ты. Тебе придется объяснить Полетте ситуацию… – Вы пойдете со мной? – Пойду, если хочешь, но ей и так прекрасно известно мое мнение на этот счет… Я ее давно настраиваю… – Нужно подыскать что-нибудь классное, так ведь? Чтобы комната была хорошая и чтобы обязательно парк… – Знаешь, это будет очень дорого стоить… – Насколько дорого? – Больше миллиона в месяц… – Ох… погодите, Ивонна, вы в каких деньгах считаете? У нас теперь евро в ходу… – Ах да, евро… Ну а я уж как привыкла, так и считаю, и за хороший интернат придется выложить больше миллиона старых франков в месяц… – Франк… – …
– Это… это все, что я зарабатываю… – Тебе следует зайти в собес и попросить пособие, узнать, какая пенсия была у твоего деда, и подать документы в Совет на помощь, выделяемую иждивенцам и инвалидам. – Но… Она ведь не инвалид… – Может, и так, но ей придется разыграть спектакль, когда они пришлют инспектора. Полетта не должна выглядеть слишком бодрой, иначе вы почти ничего не получите… – О черт, вот ведь хрень какая… Простите. – Я заткнула уши. – Я никогда не сумею заполнить все эти бумажки… Может, расчистите для меня площадку, хоть чуть-чуть? – Не волнуйся, в следующую пятницу я буду в Клубе, уверена, все получится! – Спасибо, мадам Кармино… – Да не за что… Это самое малое, что я… – Ладно, ладно, мне пора на работу… – Я слышала, ты теперь шеф-повар? – Кто вам сказал? – Госпожа Мандель… – А… – Она до сих пор не забыла кролика по-королевски, которого ты приготовил для них в тот вечер… – Не помню. – Зато она помнит, уж ты мне поверь! Скажи-ка, Франк… – Да? – Я знаю, это не мое дело, но… Твоя мать… – Что моя мать? – Не уверена, но, возможно, нужно с ней связаться… Она могла бы взять часть расходов на себя… – Теперь уже вы грубите, Ивонна… И не потому, что вы плохо ее знаете… – Люди иногда меняются… – Не она. – …
– Только не она… Ладно, я уже опаздываю, пошел… – До свидания, мой мальчик. – И… – Да?
– Постарайтесь найти что-нибудь подешевле, ладно? – Посмотрю, что удастся сделать, и сообщу тебе. – Спасибо. В тот день стоял такой холод, что Франк был даже рад вернуться на раскаленную кухню к своим каторжным обязанностям. Шеф пребывал в хорошем расположении духа. От посетителей отбою не было, кроме того, он только что узнал, что в одном из журналов вскоре будет напечатан положительный отклик на его заведение. – В такую погоду, дети мои, будет спрос на фуа гра и хорошее вино! Конец салатам, зелени и прочей ерунде! Баста! Мне нужны красивые и сытные блюда, и я хочу, чтобы клиенты уходили от нас «тепленькими»! За дело! Подбавьте жару, дети мои!
19Камилла с трудом спускалась по лестнице. Все тело ломило, голова раскалывалась от чудовищной мигрени. Словно кто-то воткнул нож; ей в правый глаз и медленно проворачивал его при каждом движении. На первом этаже ей пришлось схватиться за стену, чтобы не упасть. Ее била дрожь, она задыхалась и уже собралась было вернуться, но поняла, что просто не сумеет сейчас вскарабкаться на восьмой этаж, уж лучше она потащится на работу. В метро она по крайней мере сможет сесть… Во дворе она столкнулась с медведем. Это оказался ее сосед, облаченный в длинную шубу. – О, простите, мсье, – извинился он, – я… – Он поднял глаза. – Камилла, это вы? У нее не было сил отвечать, и она проскользнула у него под рукой. – Камилла! Камилла! Она уткнулась лицом в шарф и ускорила шаг. От проделанного усилия у нее мгновенно закружилась голова, и ей пришлось прислониться к билетному автомату. – Камилла, вы в порядке? Боже мой, но… Что вы сделали с волосами? И как ужасно вы выглядите… Просто чудовищно! А ваши волосы? Ваши чудесные волосы… – Мне нужно идти, я уже опаздываю… – Но на улице собачий холод, дорогая! Почему вы без шапки, так можно умереть. Возьмите хотя бы мою… Камилла попыталась улыбнуться. – Она тоже принадлежала вашему дяде? – Черт побери, конечно, нет! Скорее, прадеду – тому, который был рядом с маленьким генералом во время русской кампании… Он нахлобучил шапку ей на голову. – Хотите сказать, эта штука побывала под Аустерлицем? – попыталась пошутить Камилла. – Именно так! И на Березине, увы, тоже… Как вы бледны… Уверены, что хорошо себя чувствуете? – Просто немного устала… – Скажите, Камилла, у вас наверху не слишком холодно? – Не знаю… Ладно, я… Я пойду… Спасибо за шапку. В вагоне метро ее развезло от тепла, она заснула и проснулась только на конечной. Пересев на поезд, идущий в обратном направлении, она надвинула медвежью папаху на глаза, чтобы вволю поплакать от отчаяния и усталости. До чего отвратительно вонял этот старый мех… Когда она наконец вышла на нужной станции, холод мгновенно пробрал ее до костей, и она вынуждена была присесть на скамейку на автобусной остановке, а потом прилегла и стала просить парня, стоящего рядом, найти ей такси. Она доползла до своей комнаты и рухнула на матрас. У нее не было сил даже раздеться. В какое-то мгновение она подумала, что сейчас умрет. Кто об этом узнает? Кого это огорчит? Кто ее оплачет? У нее был жар, ее трясло, пот заливал тело, мгновенно превращаясь в ледяной саван.
20В два часа ночи Филибер встал, чтобы попить воды. Кафельный пол на кухне был ледяным, ветер злобно бился в окно. Он постоял, глядя на пустынный проспект и бормоча под нос обрывки детских стишков… Вот и пришла зима, убийца бедняков… Термометр за окном показывал –6º, и он не мог не думать о маленькой женщине наверху. Интересно, спит она или нет? И что бедняжка сотворила со своей прической? Он должен был что-то сделать. Потому что не мог просто так ее там оставить. Но и решиться на что-либо было нелегко – ведь его воспитание, его хорошие манеры, его деликатность, наконец… Прилично ли беспокоить девушку среди ночи? Как она это воспримет? И потом, возможно, она не одна… А если она лежит в постели? О нет… Об этом он предпочитал даже не думать… Ангел и дьявол бранились друг с другом на соседней подушке – точь-в-точь как в комиксах о Тентене9. Впрочем… Персонажи выглядели несколько иначе… Промерзший ангел говорил: «Послушайте, да она же умирает там от холода, эта малышка…», а другой отвечал, сложив крылья: «Знаю, друг мой, но так не поступают. Вы проведаете ее завтра утром. А теперь спите, прошу вас». Он выслушал их перепалку, не вмешиваясь, перевернулся с бока на бок десять, нет – двадцать раз, потом попросил их умолкнуть и в конце концов отнял у болтунов подушку, чтобы не слышать их голосов. В три часа пятьдесят четыре минуты он начал искать в темноте свои носки. Полоска света под ее дверью придала ему мужества. – Мадемуазель Камилла… – совсем тихо произнес он. И повторил чуть громче: – Камилла? Камилла? Это Филибер… Ему никто не ответил. Он сделал последнюю попытку, прежде чем отправиться восвояси. Он был уже в конце коридора, когда до него донесся какой-то полузадушенный всхлип. – Камилла, вы там? Я беспокоился о вас и… Я… – …Дверь… открыта… – простонала она. В ее каморке стоял лютый холод. Он с трудом протиснулся в дверь: мешал матрас, тут же споткнулся о кучу тряпок и опустился на колени. Приподнял одно одеяло, потом другое, старую перинку и обнаружил наконец ее лицо. Она была вся в поту. Он положил ладонь ей на лоб. – Да у вас высоченная температура! Вы не можете здесь оставаться… И одной вам быть нельзя… А где ваш камин? – … не было сил передвинуть… – Вы мне позволите забрать вас отсюда? – Куда? – Ко мне. – Не хочется двигаться… – Я возьму вас на руки. – Как прекрасный принц? Он улыбнулся. – Ну вот, теперь из-за жара у вас начинается бред… Он оттащил тюфяк на середину комнаты, снял с нее тяжеленные башмаки и как можно осторожнее взял ее на руки. – Увы, я не такой сильный, как настоящий принц… Э-э-э… Не могли бы вы попытаться обнять меня за шею? Она уронила голову ему на плечо, и он поразился терпкому запаху, исходившему от ее затылка. Похищение красавицы выглядело совсем не героически. Филибера заносило на поворотах, и он чудом не падал на каждой ступеньке. К счастью, он сообразил взять ключ от черного хода, так что спускаться пришлось всего на три этажа. Он прошел через кладовку, кухню, раз десять чуть не уронил ее в коридоре, но в конце концов все-таки уложил на кровать своей тетушки Эдме. – Послушайте, я должен вас чуточку раскрыть… раздеть… Я… Ну, вы… Знаете, это так неловко… Она закрыла глаза. Ладно.
Филибер Марке де ла Дурбельер попал в критическую ситуацию. Он вспомнил о подвигах предков, но Конвент10 1793 года, взятие Шоле11, мужество Катлино12 и доблесть Ларошжаклена13 внезапно показались ему ничтожными… Разгневанный ангел сидел теперь у него на плече со справочником баронессы Стафф14 под мышкой и разглагольствовал, не закрывая рта: «Итак, Друг мой, вы очень собой довольны? Ах, наш доблестный рыцарь! Поздравляю… И что теперь? Что ты теперь будешь делать?» Филибер пребывал в полной растерянности. – Пить…– прошептала Камилла. Ее спаситель ринулся на кухню, но там его поджидал второй брюзга – сидел на краю раковины, болтая ножками: «О да! Вперед, славный рыцарь! А как же дракон? Вы разве не собираетесь сразиться с драконом?» «Да заткнись ты!» – выпалил Филибер. И сам себе удивился, но на душе стало легче, и он с легким сердцем вернулся к постели больной. Оказывается, выругаться не так уж и трудно. Франк был прав. Взбодрившись и повеселев, он напоил ее и, собрав волю в кулак, раздел. Сделать это оказалось нелегко, укутана она была как капуста. Сначала он снял с нее пальто, джинсовую куртку, потом один свитер, другой, водолазку и наконец что-то вроде рубашки с длинными рукавами. Так, сказал он себе, рубашку оставлять нельзя, она насквозь промокла… Ладно, тем хуже, я увижу ее… Ее… Лифчик… Ужас! Святые угодники! Она не носит лифчика! Он рывком натянул простыню ей на грудь. Хорошо… Так, теперь низ… С этим он справился спокойнее, он действовал на ощупь, под одеялом. Филибер изо всех сил потянул за джинсы. Благодарение Богу – трусики остались на месте! – Камилла, вы сумеете сами принять душ? Она ему не ответила. Он обреченно покачал головой, отправился в ванную, налил в кувшин горячей воды, добавил несколько капель одеколона и вооружился махровой варежкой. Мужайся, солдат! Он отвернул простыню и начал обтирать ее – сначала робко, едва касаясь варежкой кожи, потом все смелее и энергичнее. Он протер голову, шею, лицо, спину, подмышки и грудь – что поделаешь, надо, значит, надо, тем более что «это» и грудью-то можно было назвать с большой натяжкой! Живот и ноги. Со всем остальным – Бог свидетель! – она разберется сама… Он отжал варежку и положил ее Камилле на лоб. Теперь ему понадобится аспирин… Он так сильно дернул на себя ящик кухонного буфета, что все его содержимое высыпалось на пол. Ч-ч-черт! Аспирин, аспирин… Франк стоял в дверях, почесывая живот под майкой. – Уй-я-я-я, – зевнул он, – что здесь творится? Что за бардак? – Я ищу аспирин… – В шкафу… – Спасибо. – Голова болит? – Нет, это для подруги… – Для девчонки с восьмого этажа? – Да. Франк захихикал. – Погоди-ка, ты был с ней? Ходил наверх? – Да. Пропусти, пожалуйста. – Постой, поверить не могу… Значит, ты наконец оскоромился! Пока Филибер шел по коридору, в спину ему звучали насмешки Франка: – Она тебе что, с первого же раза мигрень закатила? Ну, парень, ты влип… Филибер закрыл за собой дверь, обернулся и вполне явственно произнес: «Заткнись сам…» Он подождал, пока таблетка растворилась, и побеспокоил Камиллу в последний раз. Ему показалось, что она прошептала слово «папа…». Аможет, просто пыталась объяснить, что больше не хочет пить. Он ни в чем не был уверен. Филибер снова намочил варежку, отдернул простыню и на мгновение застыл. Лишившийся дара речи, напутанный и очень гордый собой. Да, гордый собой. 21Камиллу разбудила музыка U2. Она решила, что все еще у Кесслеров, и снова попыталась заснуть. Мысли путались. Нет, нет, ерунда какая-то… Ни Пьер, ни Матильда, ни их горничная не могли вот так, на полную катушку, врубить Боно. Что-то здесь не сходится… Она медленно открыла глаза, застонав от страшной головной боли, и несколько минут привыкала к полумраку, пытаясь хоть что-нибудь опознать в комнате. Да где же она, наконец? Что с ней случилось?.. Она повернула голову. Все ее тело протестовало и упиралось. Мышцы, суставы и тощая плоть не желали совершать никаких движений. Она сжала зубы и слегка приподнялась. Ее била дрожь, она снова покрылась липким потом. Кровь стучала в висках. Мгновение она сидела не двигаясь, с закрытыми глазами, дожидаясь, когда утихнет боль. Она вновь осторожно приоткрыла глаза и обнаружила, что лежит в очень странной кровати. Дневной свет едва просачивался через щелочки во внутренних ставнях, скрытых тяжелыми бархатными гардинами, наполовину соскочившими с карниза и уныло свисавшими по обе стороны окна. У противоположной стены красовался мраморный камин, увенчанный древним зеркалом. Стены спальни были затянуты тканью с цветочным рисунком, но тонов Камилла различить не могла. Повсюду висели картины. Одетые в черное мужчины и женщины на портретах, казалось, не меньше Камиллы были удивлены ее присутствием в этой комнате. Она повернула голову к ночному столику и заметила красивейший резной графин, а рядом – стеклянный стаканчик из-под горчицы «Скубиду». Она умирала от жажды, но не решилась налить себе воды из антикварной посудины – кто знает, в каком веке ее наливали? Да где же она, черт побери, и кто притащил ее в этот музей? К подсвечнику был прислонен сложенный вдвое листок: Я не решился побеспокоить вас сегодня утром и отправился на работу. Вернусь к семи. Ваша одежда на кресле. В холодильнике утка, в изножье кровати – бутылка минеральной воды. Филибер. Филибер? Что она забыла в постели этого парня? Караул. Она собралась, пытаясь восстановить в памяти невероятную картину вчерашнего ночного загула, но вспомнила только бульвар Брюн, автобусную остановку и какого-то типа в темном пальто, которого умоляла вызвать ей такси… Неужели это был Филибер? Нет, но… Да нет, конечно, не он, она бы вспомнила… Кто-то выключил музыку. Она услышала шаги, ругательства, хлопнула одна дверь, потом другая, и все стихло. Наступила тишина. Ей до смерти хотелось писать, но она выждала еще несколько минут, прислушиваясь к малейшему шуму и ужасаясь самой мысли о том, что придется сдвинуть с места свои несчастные кости. Она откинула простыни и приподняла одеяло, показавшееся ей тяжелее дохлого осла. Ее пальцы поджались от соприкосновения с полом. На краю ковра стояли кожаные шлепанцы. Она встала, поняла, что на ней куртка от мужской пижамы, сунула ноги в тапочки и накинула на плечи свою джинсовую куртку. Осторожно повернула ручку двери, оказалась в огромном, метров пятнадцать в длину, и очень темном коридоре и отправилась на поиски туалета… Нет, это шкаф, здесь – детская с двумя кроватками и старой-престарой лошадкой-качалкой. А тут… Она не знала… Возможно, кабинет? На столе перед окном было так много книг, что они загораживали свет. На стене висели сабля, белый шелковый шарф и вдетый в латунное кольцо конский хвост. Настоящий лошадиный хвост. Странноватая реликвия… Ура! Вот он, сортир… Щеколда и ручка слива были из дерева, а толчок, учитывая его возраст, наверняка повидал не одно поколение задниц в кринолинах… На секунду у Камиллы зародились сомнения, но оказалось, что все функционирует идеально. Когда она спустила воду, раздался ошеломляющий шум. Прямо грохот Ниагарского водопада… У Камиллы кружилась голова, но она продолжила путешествие в поисках аспирина и вошла в комнату, где царил неописуемый бардак. Повсюду была разбросана одежда, вперемешку с газетами, журналами, пустыми бутылками и ворохом бумаг: квитанции, чеки, инструкции от бытовых приборов и грозные уведомления из Казначейства. На прелестной кровати эпохи Людовика XVI валялось безобразное пестрое одеяло, а на маркетри ночного столика – курительные принадлежности. Здесь пахло хищником… Кухня в самом конце коридора оказалась холодной, серой и унылой, черные плитки бордюра оттеняли выцветший кафель стен. Рабочие поверхности столов были из мрамора, шкафчики пустовали. Ничто – разве что древний холодильник – не наводило на мысль о том, что дом обитаем… Она нашла упаковку лекарства и опустилась на пластиковый стул. Высота потолка завораживала. Внимание Камиллы привлек белый цвет стен. Краска, должно быть, старинная, на базе свинцовых белил, годы придали ей нежную патину, этот цвет не назовешь «грязно-белым» или «цветом яичной скорлупы», скорее, «белый молочной рисовой каши» или «сладкого молочного пудинга»… Камилла мысленно смешала несколько красок и пообещала себе вернуться сюда с двумя-тремя тюбиками и проверить. На обратном пути она заблудилась и испугалась, что никогда не отыщет свою комнату. Найдя наконец нужную дверь, она скользнула внутрь, рухнула на кровать, подумала было позвонить на работу, но мгновенно провалилась в сон. 22– Ну как дела? – Это вы, Филибер? – Да. – Я что, в вашей постели? – В моей постели?.. Но, но… Конечно, нет, что вы… Я бы никогда… – Так где же я? – В квартире моей тети Эдме, тетушки Ме – для близких… Как вы себя чувствуете, дорогая? – Без сил. Так, словно побывала под асфальтоукладчиком… – Я вызвал врача… – Ох, ну зачем?! – То есть как это зачем? – Ну… Вообще-то… Вы правильно поступили… Мне в любом случае понадобится освобождение от работы… – Я поставил подогреваться суп… – Не хочу есть… – Придется себя заставить. Вам понадобятся силы, иначе организм не сможет изгнать вирус… Чему вы улыбаетесь? – У вас прямо Столетняя война получается… – Надеюсь, вы свою битву выиграете скорее! Ага, звонят… Должно быть, врач… – Филибер… – Да? – У меня при себе ничего нет… Ни чековой книжки, ни денег, совсем ничего… – Не беспокойтесь. С этим мы разберемся позднее… После заключения мира… 23– Ну что? – Она спит. – … – Она член вашей семьи? – Она мой друг… – В каком смысле? – Она… она моя соседка… соседка и друг, – смешался Филибер. – Вы хорошо ее знаете? – Нет. Не слишком. – Она живет одна? – Да. Врач поморщился. – Вас что-то беспокоит? – Можно сказать и так… У вас есть стол? Я должен присесть. Филибер провел его на кухню. Врач достал рецептурные бланки. – Вы знаете ее фамилию? – Кажется, Фок… – Вам кажется или вы уверены? – Возраст? – Двадцать шесть лет. – Это точно? – Да.
– Она работает? – Да, в конторе по обслуживанию помещений. – Простите? – Она убирается в конторах и офисах… – Мы говорим об одном и том же человеке? О молодой женщине, которая отдыхает сейчас в большой старинной кровати в последней по коридору комнате? – Да.
– Вам известен ее распорядок дня? – Она работает по ночам. – По ночам? – Вечерами… Когда служащие уходят… – Вас, кажется, что-то беспокоит? – робко поинтересовался Филибер. – Угадали. Ваша подружка на грани… Ее силы на исходе… Вы это понимаете? – Нет, то есть да, конечно… Я замечал, что она плохо выглядит, но я… Знаете, я ведь не так уж хорошо ее знаю, я… Прошлой ночью я отправился к ней в комнату, потому что там нет отопления и… – Слушайте, я буду с вами откровенен: учитывая полную анемию, вес и давление пациентки, я мог бы немедленно забрать ее в больницу, но как только я об этом заговорил, она впала в такое отчаяние… У меня нет истории болезни, понимаете? Мне неизвестны ни ее прошлое, ни анамнез, и я не хочу форсировать события, но как только ей станет лучше, она должна будет немедленно пройти обследование, это совершенно необходимо. Филибер в отчаянии заломил руки. – Но главное для нее сейчас – набраться сил. Вы должны силой заставлять ее есть и спать, иначе… Так, я даю ей больничный на десять дней. Вот рецепты на долипран и витамин С, но повторяю: никакие лекарства не заменят хорошего антрекота с кровью, тарелки спагетти, свежих овощей и фруктов, понимаете? – Да. – У нее есть родственники в Париже? – Не знаю. А почему у нее такая высокая температура? – Тяжелый грипп. Наберитесь терпения… Следите, чтобы она не потела, берегите ее от сквозняков и заставьте вылежаться дня три-четыре… – Хорошо… – Что-то у вас очень встревоженный вид: я, конечно, сгустил краски… хотя… не так уж и сильно… Вы справитесь? – Да. – Скажите-ка, это ваша квартира? – Э-э-э… да… – И сколько тут квадратных метров? – Триста – или чуть больше… – Ну-ну! – присвистнул врач. – Возможно, я покажусь вам бестактным, но скажите, чем вы занимаетесь в этой жизни? – Спасаюсь от всемирного потопа. – Что-что?.. – Да нет, ничего. Сколько я вам должен, доктор?
24– Камилла, вы спите? – Нет.
– У меня для вас сюрприз… Он открыл дверь и вошел, толкая перед собой искусственный камин. – Я подумал, это доставит вам удовольствие… – О… Как это мило, но я ведь тут не останусь… Завтра вернусь к себе… – Нет. – Как это нет? – Вы подниметесь в свою комнату, когда потеплеет, а пока останетесь здесь и будете отдыхать, так велел доктор. А он дал вам бюллетень на десять дней… – Так надолго? – Вот именно… – Я должна его отослать… – Простите? – Бюллетень… – Я схожу за конвертом. – Нет, но… Я не хочу оставаться здесь так надолго, я… Я не хочу. – Предпочитаете, чтобы вас забрали в больницу? – Не шутите с этим… – Я не шучу, Камилла. Она заплакала. – Вы им не позволите, правда? – Помните войну в Вандее? – Ну-у… Не так чтобы очень… Нет… – Я принесу вам книги… Не забывайте: вы в доме Марке де ла Дурбельеров, и синих здесь не боятся! – Синих? – Республиканцев. Они хотят упрятать вас в общественное заведение, не так ли? – Куда же еще… – Значит, вам нечего опасаться. Я буду поливать санитаров кипящим маслом с верхней ступеньки лестницы! – Вы совсем чокнутый… – Все мы таковы, разве нет? Зачем вы побрили голову? – Потому что у меня больше не было сил мыться на лестнице… – Помните, что я рассказывал вам о Диане де Пуатье? – Да. – Так вот, я кое-что откопал в своей библиотеке, подождите, я сейчас… Он вернулся с потрепанным томиком карманного формата, присел на край кровати, откашлялся и начал читать: – Весь двор – само собой разумеется, за исключением госпожи д'Этамп 15 (я сейчас объясню почему) – находил ее восхитительно красивой. Копировали ее походку, манеру держаться, прически. Именно она установила каноны красоты, к которым сто лет подряд яростно пытались приблизиться все женщины. Считаем до трех! Белые: кожа, зубы, руки. Черные: глаза, ресницы, веки. Красные: губы, щеки, ногти. Длинные: тело, волосы, руки. Короткие: зубы, уши, ступни. Узкие: рот, талия, щиколотки. Пышные: плечи, ляжки, бедра. Маленькие: соски, нос, голова. Красиво сказано, не правда ли? – И вы находите, что я на нее похожа? – Да, по некоторым критериям… Он покраснел, как помидор. – Не… не по всем, конечно, но вы… видите ли… все дело в том, как вы держитесь, вы так изящны… – Это вы меня раздели? Очки упали ему на колени, он начал заикаться, как безумный: – Я… я… Ну да… я… я… Очень цццеломудренно, кля… клянусь вам… сссна… чала… я… я… нак… на… накрыл вас простыней, я… Она протянула ему очки. – Эй, не сходите с ума! Я просто спросила… Э–э-э… Он тоже участвовал в процедуре – тот, другой? – К… Кто т… тот? – Повар?
– Нет. Конечно, нет, о чем вы говорите… – И то слава богу… Оооо… Как болит голова… – Я сбегаю в аптеку… Вам нужно что-нибудь еще? – Нет. Спасибо. – Очень хорошо. Да, вот еще что… У нас нет телефона… Но, если вы хотите кого-нибудь предупредить, у Франка есть сотовый и… – Спасибо, не беспокойтесь. У меня тоже есть сотовый… Только нужно забрать зарядное устройство из моей комнаты… – Я схожу, если хотите… – Нет-нет, мне не к спеху… – Хорошо. – Филибер… – Да? – Спасибо. – Ну что вы… Он стоял перед ней – длиннорукий, в слишком коротких брюках и слишком узком пиджаке. – Впервые за долгое время обо мне так заботятся… – Перестаньте… – Но это правда… Я имела в виду… заботятся, ничего не ожидая взамен… Потому что вы… Вы ведь ничего не ждете, я не ошиблась? – Нет, да что вы… что вы сссе… себе вообразили?! – вознегодовал Филибер. Но она уже закрыла глаза. – Ничего я не вообразила. Просто констатирую факт: мне нечего вам предложить. 25Она потеряла счет времени. Какой сегодня день? Суббота? Воскресенье? Так крепко и так сладко она не спала очень много лет. Филибер пришел предложить ей супу. – Я встану. Пойду с вами на кухню… – Уверены?! – Ну конечно! Я же не сахарная! – Ладно. Но в кухне слишком холодно, подождите меня в маленькой голубой гостиной… – Где… – Ах да, конечно… Какой же я глупец! Сегодня она пуста, и ее трудно назвать голубой… Это та комната, что смотрит на входную дверь… – Та, где стоит диванчик? – Ну, диванчик – это громко сказано… Франк нашел его однажды вечером на тротуаре и затащил наверх с помощью приятеля… Он ужасно уродливый, зато очень удобный, не могу не признать… – Скажите, Филибер, что это за квартира? Кто здесь хозяин? И почему вы живете словно сквоттер16? – Простите, но я не понял… – Такое впечатление, что вы разбили походный лагерь. – А, это мерзкая история с наследством… Такие случаются сплошь и рядом… Даже в лучших семьях, знаете ли… Он выглядел искренне огорченным и раздосадованным. – Это квартира моей бабушки по материнской линии, она умерла в прошлом году, и отец попросил меня поселиться здесь, пока не улажены формальности с наследством, чтобы эти, как вы их там назвали, не заняли ее самовольно. – Сквоттеры? – Вот-вот – сквоттеры! Это не какие-нибудь парни-наркоманы с булавкой в ноздре, а люди, которые одеты куда лучше, зато ведут себя не слишком элегантно… Я говорю о моих кузенах… – Они претендуют на эту квартиру? – Думаю, бедолаги даже успели потратить деньги, которые собирались выручить за нее! Итак, у нотариуса собрался семейный совет. В результате меня назначили консьержем, сторожем и ночным портье. Ну, вначале они, конечно, предприняли несколько попыток устрашения… Много мебели испарилось, я не раз общался с судебными исполнителями, но теперь все как будто наладилось. Теперь делом занимаются семейный поверенный и адвокаты… – И надолго вы здесь? – Не знаю. – И ваши родители не возражают против того, что вы пускаете сюда незнакомых людей – вроде повара и меня ? – Думаю, о вас им знать не обязательно… Что до Франка, они были даже рады… Им известно, какой я недотепа… И потом, они вряд ли ясно представляют себе, кто он такой… К счастью! Полагают, что я встретил его в приходской церкви! Он засмеялся. – Вы им солгали? – Скажем так: я был… по меньшей мере уклончив… Она так исхудала, что могла бы заправить рубашку в джинсы не расстегивая их. Она стала похожа на призрак и состроила себе рожу в зеркале, чтобы убедиться в обратном, обмотала вокруг шеи шелковый шарф, надела куртку и отправилась б путешествие по немыслимому османновскому17 лабиринту. В конце концов она отыскала жуткий продавленный диванчик и, обойдя комнату по кругу, увидела в окно заиндевевшие деревья на Марсовом поле. А когда она обернулась, спокойно, с еще затуманенной головой, держа руки в карманах, то вздрогнула и невольно по-идиотски вскрикнула. Прямо за ее спиной стоял одетый с ног до головы в черное верзила в сапогах и мотоциклетном шлеме. – Э-э-э, здравствуйте… – проблеяла она. Он не ответил, повернулся и вышел в коридор. В коридоре он снял шлем и вошел в кухню, приглаживая волосы. – Эй, Филу, это что еще за тетка в гостиной? Один из твоих дружков-бойскаутов или как? – О ком ты? – О педике, который прячется за моим диваном… Филибер, который и так уже был на нервах из-за своего полного кулинарного бессилия, разом утратил аристократическую невозмутимость. – Педика, как ты изволил выразиться, зовут Камилла, – прошипел он. – Она мой друг, и я прошу тебя вести себя прилично, потому что она поживет у меня еще некоторое время… – Ну тогда ладно… Не волнуйся. Значит, это девушка? Мы об одном и том же… типе говорим? Такой лысый задохлик? – Уверяю тебя, она девушка… – Точно?
Филибер прикрыл глаза. – Он твоя подружка? Тьфу ты, я хотел сказать «она». Что ты пытаешься ей сварганить? Портянки в масле? – Представь себе, суп… – Вот это? Суп? – Именно. Суп из лука-порея с картошкой от Либига… – Дерьмо это, а не суп. Кроме того, он у тебя подгорел, так что получится рвотный порошок… Что еще ты туда положил?! – с ужасом спросил он, приподняв крышку. – Э-э-э… «Веселую корову»18 и гренки… – Но зачем? – Врач… Он сказал, что она должна набраться сил… – Ну знаешь, если она будет «набираться сил», поедая вот это варево, то сразу отбросит коньки! – И он достал из холодильника пиво и отправился к себе. Когда Филибер присоединился к своей протеже в гостиной, она все еще пребывала в некоторой растерянности. – Это он? – Да, – шепнул Филибер, пристраивая большой поднос на картонную коробку. – Он что, никогда не снимает свой шлем? – Снимает, но вечером по понедельникам он всегда бывает невыносим… Вообще-то, в этот день я стараюсь с ним не пересекаться… – Он слишком устает на работе? – Как раз наоборот – по понедельникам он не работает… Не знаю, чем он занимается… Уезжает рано утром, а возвращается всегда в жутком настроении… Полагаю, семейные проблемы… Прошу вас, ешьте, пока не остыло… – А… что это? – Суп.
– Да? – изумилась Камилла, пытаясь перемешать странную похлебку. – Суп по моему рецепту… Своего рода борщ, если хотите… – Ага, понимаю… Замечательно… Борщ… – со смехом повторила она. И на этот раз опять же все было непросто. жүктеу/скачать 1.65 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|