Книгу можно купить в : Biblion. Ru 31р. Оцените этот текст

Cидят мужики в клубе. Пора горячая - уборка в разгаре, а мужикам не до

уборки. Спорят все, кричат. Председатель предложил на арбузы зятя своего

Сережку послать. Первые ряды молчат, а с задних рядов свистят, стучат ногами

и скамейками. Председатель ставит вопрос на голосование. Разгорячился он,

голову теряет. В таких случаях нужно сначала спросить: "Кто против?" Никто,

конечно, не поднимет руку. Тогда и голосованию конец, значит, все согласны.

Но председатель по ошибке спрашивает: "Кто за?" Он привык так вопрос

ставить, когда нужно мудрую политику нашей родной партии одобрять. Но тут

вопрос кровный. Тут все руки вверх не будут тянуть.

- Кто за? - повторяет председатель.

А зал молчит. Ни одна рука вверх не поднялась. Просчитался

председатель. Не так вопрос поставил. Сережку, зятя председателева, нельзя

посылать, значит. Махнул он рукой: сами тогда решайте. Опять шум и крик. Все

с мест повскакивали. Снова все недовольны.

А я в углу сижу. О чем люди спорят, никак в толк не возьму. Те мужики,

что в прошлые годы арбузами торговать ездили, уверяют всех, что работа эта

опасна: шпана на базаре зарезать может. Если ошибешься в расчетах, милиция

арестует или придется потом с колхозом своими собственными деньгами

рассчитываться. Но странное дело, ни один из них, раньше торговавших, вроде

бы и не очень упирается, если его на эту опасную неблагодарную работу вновь

выдвигают. Зато все остальные сразу ногами топают и кричат, что он мошенник

и плут, что от него только убыток колхозу.

Опять же странно, если работа опасная и неблагодарная, отчего его и не

сунуть на эту работу вместо себя. Но нет. Не пускает колхозное собрание ни

одного из названных.

Все новых кандидатов называют. И все так же решительно собрание их

отклоняет. Чудеса. Нет бы первого, кого председатель назвал, и послать на

это проклятое место. Всем бы облегчение. Так нет же, никому не хочется

посылать туда ни врага своего, ни друга, ни соседа. Такое впечатление, что

каждый сам туда норовит попасть, да другие его не пускают: а коли я туда не

попал, так и тебя не пущу.

Спорили, спорили, утомились. Всех перебрали. Всех отклонили.

- Кого ж тогда? Витьку Суворова, что ли? Мал еще.

Но мужики на этот счет другое мнение имели. Я им не равен ни по

возрасту, ни по опыту, ни по авторитету, для мужиков вроде бы как никто. И

послать меня - означало для них почти то же самое, что не послать никого.

Пусть Витька едет, рассуждал каждый, лишь бы мой враг туда не попал. Так и

порешили. Проголосовали единогласно. Председатель и даже зять его Сережка-и

те руки вверх подняли.

Привезли меня в город два лохматых мужика в три часа ночи. Вместе мы

арбузы разгрузили, уложили их в деревянный короб у зеленого дощатого навеса,

в котором мне предстояло проработать шестнадцать дней и проспать пятнадцать

ночей.

В пять утра базар уже гудел тысячами голосов. Мужики давно уехали, а я

Стесняюсь. Ноги босые, а в городе никто так не ходит.

Торгую, судьбу проклинаю. Еще меня никто и резать не собирается, а

жизнь уж в моих глазах меркнет. Арбузы у меня отменные. Очередь у прилавка

огромная. Все кричат, как на колхозном собрании. А я считаю. Цена моим

арбузам - 17 копеек за килограмм. Это государственная цена, отклониться от

нее - в тюрьму посадят. Считаю. Математику я любил. Но ничего у меня не

получается. Весит, допустим, арбуз 4 кг 870 граммов, если по 17 копеек за

килограмм брать, то сколько такой арбуз стоит? Если б толпа не шумела, если

б та баба жирная меня за волосья ухватить не норовила, то я мигом бы

сосчитал. А так ни черта не получается. Ни карандаша, ни бумажки с собой

нет. Откуда знать было, что потребуется?

Толстые женщины в очереди злятся на медлительность, напирают на

прилавок. Те, что уже купили, в сторонке сдачу подсчитывают, снова к

прилавку подбегают, кричат, милицию вызвать грозятся. А арбузы самые разные,

и вес у них разный, и цена разная, а копейка на доли не делится. Вспомнил я

слова мужиков на собрании: просчитаешься, потом с колхозом своими деньгами

расплачиваться будешь. А откуда у меня свои деньги? Ни черта у меня не

получается. Я толпе кричу, что закрываю торговлю. Тут меня чуть не

разорвали. Уж больно арбузы хорошие.

А напротив меня в лавочке старый еврей с косматыми белыми бровями

сидит. Шнурками торгует. Смотрит он на меня, морщится, как от зубной боли.

Невыносимо ему на эту коммерцию смотреть. То отвернется, то глаза к небу

закатит, то на пол плюнет.

Долго он так сидел, мучился. Не выдержал. Закрыл лоточек свой, встал со

мной рядом и давай торговать. Я ему арбузы кидаю, на которые он длинным

костлявым пальцем указывает, и пока успеваю я арбуз из кучи выхватить, он

предыдущий на лету ловит, взвешивает, подает, деньги принимает, сдачу

отсчитывает, мне на следующий пальцем тычет, да еще и улыбаться всем

успевает. Да и тычет не на всякий арбуз, а с понятием: то меня на самый верх

кучи гонит, то к основанию, то с другой стороны кучи забежать мне

приходится, то обратно вернуться. А он всем улыбается. Ему все улыбаются,

Все его знают. Все ему кланяются. "Спасибо, дядя Миша", - говорят.

За час он всю очередь пропустил. А куча наполовину уменьшилась. Только

мы с очередью управились, он мне кучу денег вывалил: трешки мятые, рубли

рваные, кое-где и пятерки попадаются. Мелочь звенящую он отдельной кучкой

сложил, сдачу чтоб давать.

- Вот, - говорит, - выручка твоя. В правый карман ее положи, тут

достаточно, чтобы с твоим колхозом за сегодня рассчитаться. А все, что

сегодня еще выручишь, смело в свой левый карман клади.

- Ну, дядя Миша, - говорю, - век не забуду!

- Это не все, - говорит. - Это я только практику преподал, а теперь

теорию слушай.

Принес он лист бумаги. Написал цены на нем: 1 кг- 17 копеек, 2 кг-34...

и так до десяти. Но с килограмма- ми у меня проблемы не было, с граммами

проблема. Вот и их он отдельным столбиком пишет: 50, 100, 150...

- Копейка на доли не делится, поэтому за 50 граммов можно ничего не

взять, а можно взять целую копейку. И так правильно, и так. За сто граммов

можешь взять одну копейку, а можешь две копейки взять. С хорошего человека

всегда бери минимум, а с нормального человека всегда бери максимум.

Быстро он мне цены пишет... 750 - минимум 12 копеек, максимум-13.

- Как же вы, дядя Миша, так считаете быстро?

- А я не считаю, я просто цены знаю.

- Черт побери, - говорю, - цены же меняются!

- Ну и что, - говорит, - если завтра тебе по 18 копеек прикажут

продавать, значит, например за 5 килограммов 920 граммов можно взять минимум

рубль и шесть копеек, а максимум - рубль и восемь копеек. Граммы тоже

округлять нужно для хорошего человека в сторону минимума, а для

нормального-в сторону максимума. Хорошему человеку хороший арбуз давай.

Нормальному человеку - нормальный.

Как хороший арбуз от нормального отличить - я знаю. У хорошего арбуза

хвостик засушен, а на боку желтая лысинка. А вот как хороших людей от

обычных отличить? Если спрошу, ведь он смеяться будет. Вздохнул я, но ведь и

мне когда-то ума набираться надо, - и спросил его...

От этого вопроса он аж присел. Долго вздыхал он, головой качал,

глупости моей удивлялся.

- Заприметь хозяек из окрестных домов, тех, которые у тебя каждый день

покупают. Вот им и давай лучшие арбузы да по минимальной цене. Их немного,

но они о тебе славу разносят, рекламу тебе делают, мол, честный, точный и

арбузы сладкие. Они тебе очередь формируют. Раз две-три возле тебя стоят,

значит, десять других вслед им пристроются. Но это уже покупатели

одноразовые. Им-то и давай обычные арбузы похуже, а бери максимум с них.

Понял?

Картон с ценами он над моей головой приладил. Со стороны не видно, но

Так и пошла торговля. Быстро да с доходом. Хороши арбузы! Ах, хороши!

Подходи, налетай! Через день окрестные домохозяйки меня узнавать стали.

Улыбаются. Я им арбузы по минимальной цене - улыбаюсь. Всем остальным - по

максимальной, тоже улыбаюсь.

С одного покупателя - доли копеечки. С другого тоже. Вдруг я понял

выражение, что деньги к деньгам липнут. Не обманывал я людей, просто доли

копейки в свою пользу округлял, но появились в моем левом кармане трешки

мятые, рубли рваные, иногда и пятерки.

Подсчитаю доход - все лишние деньги у меня. Сдам колхозу выручку, а в

моем собственном кармане все прибывает. Появилась в кармане хрустящая

десятка. Пошел я к дяде Мише, протягиваю.

- Спасибо, дядя Миша, - говорю. - Научил, как жить.

- Дурак, - говорит дядя Миша, - вон милиционер стоит. Ему дай. А у меня

и своих достаточно.

- Зачем же милиционеру? - дивлюсь я.

- Просто так. Подойди и дай. От тебя не убудет. А милиционеру приятно.

- Я же преступления не совершаю. Зачем ему давать?

- Дай, говорю, - дядя Миша сердится. - Да когда давать будешь, не

болтай. Просто сунь в карман и отойди.

Пошел я к милиционеру. Суровый стоит. Рубаха на нем серая, шея потная,

глаза оловянные. Подошел к нему прямо вплотную. Аж страшно. А он и не

шевелится. В нагрудный карманчик ему ту десятку, трубочкой свернутую, сунул.

А он и не заметил. Стоит, как статуя, глазом не моргнет. Не шелохнется.

Пропали, думаю, мои денежки. Он и не почувствовал, как я ему сунул.

На следующее утро тот милиционер снова на посту: "Здравствуй, Витя", -

говорит.

Удивляюсь я. Откуда б ему имя мое знать?

- Здравствуйте, гражданин начальник, - отвечаю.

А каждый вечер машина из колхоза приезжала. Отвалят мужики две-три

тонны арбузов на новый день, а я за прошедший день отчет держу: было ровно

две тонны; продал 1816 кг, остальные не проданы - битые и мятые, их 184 кг.

Вот выручка - 308 рублей 72 копейки.

Взвесят мужики брак, в бумагу запишут, и домой поехали. А я битые

арбузы корзиной через весь базар на свалку таскаю. За этим занятием меня

дядя Миша застал. Охает, кряхтит, моей тупости дивится. Отчего, говорит, ты

тяжелую грязную работу делаешь, да еще и без всякой для себя прибыли?

- Какая от них польза? - удивляюсь я. - Кто же их, гнилые да битые,

купит?

Опять он сокрушается, глаза к небу закатывает. Продавать, говорит, их

завтра контроль, а ты их и покажи второй раз, да вместе с теми, что завтра

битыми окажутся. Продашь ты завтра допустим 1800 кг, а говори, что только

1650. А еще через день снова продашь 1800, но показывай все битые арбузы,

что за три дня скопились, и говори, что удалось продать только 1500

килограммов. Так и пошло.

- Не увлекайся, - дядя Миша учит. - Жадность фраера губит.

Это я и сам понимаю. Не увлекаюсь. Если 150 кг в день у меня битых, я

только 300 кг показываю, но не больше. А ведь мог бы и полтонны показать. На

этих битых арбузах в день я по 25 рублей в свой левый карман клал. В колхозе

я и в месяц по стольку не зарабатывал. Да от долей тех копеечных в карманах

оседало. Да еще несколько секретов дядя Миша шепнул.

В последний вечер захватил я шесть бутылок коньяка, надел новые туфли

лакированные, пошел к дяде Мише.

- Дурак, - говорит дядя Миша. - Ты, - говорит,- эти бутылки своему

председателю отдай, чтоб он и на следующее лето твою кандидатуру на собрании

выдвинул.

- Нет, - говорю, - у тебя, может, и своих много, но возьми и мои тоже.

Возьми их от меня на память. Если не нравятся - разбей об стенку. Но я тебе

их принес и обратно не заберу.

Взял он их.

- Я, - говорю, - две недели торговал. А вы сколько?

- Мне, - отвечает, - семьдесят три сейчас, а вошел я в коммерцию с

шести лет. При Государе Николае Александровиче.

- Вы за свою жизнь, наверное, всем торговали?

- Нет, - отвечает,- только шнурками.

- А если б золотом пришлось торговать, сумели бы?

- Сумел бы. Но не думай, что на золоте проще деньги делать, чем на

других вещах. Вдобавок все наперед знают, что ты миллионер подпольный. На

шнурках больше заработать можно и спокойнее с ними.

- А чем тяжелее всего торговать?

- Спичками. Наука - исключительной сложности. Но если овладеть ею, то

миллион за год сколотить можно.

- Вы, дядя Миша, если бы в капиталистическом мире жили, то давно

миллионером были...

На это он промолчал.

- А у нас-то в социализме не развернешься, быстро расстреляют.

- Нет, - не соглашается дядя Миша, - и при социализме не всех

миллионеров расстреливают. Нужно только десятку трубочкой свернуть - и

милиционеру в кармашек. Тогда не расстреляют.

А еще говорил дядя Миша, что деньги собирать не надо. Их тратить надо.

Ради них на преступление идти не стоит и рисковать из-за них незачем. Не

стоят они того. Другое дело, если они сами к рукам липнут - тут уж судьбе

противиться не нужно. Бери их и наслаждайся. А на земле нет такого места,

нет такого человека, к которому бы миллион сам в руки не шел. Правда, многие

этих возможностей просто не видят, не используют. И, сказав это, он трижды

повторил, что счастье не в деньгах. А в чем счастье, он мне не сказал.

Редко дядя Миша мне снится. Трудно сказать почему, но в те ночи, когда

добрый старик приходит ко мне на пыльный базар, я плачу во сне. В жизни я

редко плакал, даже и в детстве. А во сне - только когда его вижу. Шепчет

дядя Миша на ухо мудрость жизни, а я все запоминаю и радуюсь, что ничего не

упустил. И все им сказанное в уме стараюсь удержать до пробуждения. Все

просто, истины - прописные. Но просыпаюсь - и не помню ничего.

Разбудил меня лучик яркого света. Потянулся я и улыбнулся мыслям своим.

Долго вспоминал, что мне дядя Миша на ухо шептал. Нет, ничего не помню. А

было что-то важное, чего никак забывать нельзя. Из тысячи правил только

самый маленький кусочек остался: людям улыбаться надо.
* ГЛАВА III *

1.

Главный элемент снаряжения диверсанта - обувь, После парашюта, конечно.

я их с интересом разглядываю. Обувь эта - не то что ботинки, но и не сапоги.

Нечто среднее. Гибрид, сочетающий в себе лучшие качества и сапога и ботинка.

В ведомости эта обувь числится под названием Бэ-Пэ-Ботинки Прыжковые. Так их

и будем называть.

Сделаны эти ботинки из толстой мягкой воловьей кожи и весят гораздо

меньше, чем это кажется по их виду. Ремней и пряжек на каждом ботинке много:

два ремня вокруг пятки, один широкий вокруг ступни, два - вокруг голени.

Ремни тоже очень мягкие. Каждый ботинок - это опыт тысячелетий. Ведь так

ходили в походы наши предки: обернув ногу мягкой кожей и затянув ее ремнями.

Мои сапоги именно так и сделаны: мягкая кожа да ремни.

Но вот таких подошв наши предки не знали. Подошвы толстые, широкие и

мягкие. Мягкие, конечно, не значит, что непрочные. В каждой подошве по три

титановые пластинки, они, как чешуя, одна на другую наложены - и прочно и

гибко. Такие титановые пластинки-чешуйки в бронежилетах используются - пулей

не пробьешь. Конечно, в подошвы они не против пуль вставлены. Эти титановые

пластинки защищают ступни ног от шипов и кольев, что в изобилии встречаются

на подступах к особо важным объектам. При случае с такими подошвами и по

огню бегать можно, У пластинок еще одна роль: они чуть выступают в стороны

из подошв и служат опорами для лыжных креплений.

Рисунок на подошвах ботинок - с подошв солдатской обуви наших вероятных

противников. В зависимости от того, в каких районах предстоит действовать,

мы можем оставлять за собой стандартный американский, французский, испанский

или любой другой след.

И все же главная хитрость не в этом. Диверсионный, точнее, прыжковый

ботинок имеет каблук впереди, а подошву сзади. Так, что когда диверсант идет

в одну сторону, его следы повернуты в другую. Понятно, что каблуки сделаны

более тонкими, а подошвы более толстыми, так, чтобы ноге было удобно, чтобы

перестановка-каблук вперед, подошва назад - не создавала трудностей при

ходьбе.

энергичной, быстрой ходьбе носок оставляет более глубокую вмятину, чем

пятка. Но много ли людей всматриваются в отпечатки солдатских подошв? Многие

ли из них знают, что носок оставляет более четкий след? Многие ли обратят

внимание на то, что вдруг появился след, у которого все наоборот? Многие ли

смогут по достоинству оценить увиденное? Кому может прийти идея, что есть

сапоги, у которых каблуки на носке, а подошва на пятке? Кому придет мысль,

что если следы ведут на восток, значит, человек прошел на запад?

Да ведь и мы не глупые. Диверсанты, как волки, они по одному не ходят.

И, как волки, мы идем след в след. Пойми поди, сколько нас в группе было,

трое или сто. А когда по одному следу прошло много ног, то уловить тонкий

нюанс, что наши каблуки вдавили грунт больше, чем носки, почти невозможно.

К диверсионному ботинку есть только один тип носка: очень толстый,

чистой шерсти. И куда бы мы ни шли, в тайгу или в знойную пустыню, носки

будут всегда одинаковыми: очень толстые шерстяные, серого цвета. Такой носок

и греет хорошо, и хранит ногу от пота, не трет ее и не стирается сам. А

носков у диверсанта две пары. Хоть на день идешь, хоть на месяц. Две пары.

Крутись как хочешь.

Белье льняное, тонкое. Оно должно быть новым, но уже немного ношенным и

минимум один раз стиранным. Поверх тонкого белья надевается "сетка" - второе

белье, выполненное из толстых мягких веревок в палец толщиной. Так что между

верхней одеждой и тонким бельем всегда остается воздушная прослойка почти в

сантиметр. Умная голова это придумала. Если жарко, если пот катит, если все

тело горит, такая сетка-спасение. Одежда к телу не липнет и вентиляция под

одеждой отменная. Когда холодно-воздушная прослойка хранит тепло, как

перина, и вдобавок не весит ничего. Сетка и еще одно назначение имеет.

Комариный нос, проткнув одежду, попадает в пустоту, не доставая до тела.

Диверсант в лесу, на болоте. Он часами в жгучей осоке, огненной крапиве

лежит под звенящим комариным зудом. И только сетка его и спасает. А уж

сверху брюки и куртка зеленые, из хлопчатой ткани. Швы везде тройные. Куртка

и брюки мягкие, но прочные. На сгибах, на локтях и коленях, на плечах

материя тройная, для большей прочности.

На голове диверсанта шлем. Зимой он кожаный меховой с шелковым

подшлемником, летом - хлопчатый. Диверсионный шлем состоит из двух частей:

собственно шлем и маска. Шлем не должен слетать с головы ни при каких

условиях, даже при десантировании, не должен иметь никаких пряжек, ремешков

и выступов на внешней части, ибо он в момент прыжка находится прямо у

парашюта. На шлеме не должно быть ничего, что могло бы помешать куполу и

стропам четко раскрыться. Поэтому десантный шлем выполнен точно по форме

человеческой головы и плотно закрывает голову, шею и подбородок, оставляя

открытыми только глаза, нос и рот. Во время сильных морозов, а также

маскировки ради, глаза, нос и рот закрываются маской.

Есть у диверсанта еще и куртка. Она толстая, теплая, легкая,

непромокаемая. В ней можно в болоте лежать, не промокнешь, и спать в снегу -

не замерзнешь. Длина куртки-до середины бедра: и ходить не мешает, и, если

надо на льду сутками сидеть, сиденьем служит. Снизу куртка широкая. При беге

и быстрой ходьбе это очень важно - вентиляция. Но если нужно, нижняя часть

может быть стянута туго, облегая ноги и сохраняя тепло. Раньше диверсанты и

брюки такие же имели, толстые да теплые. Но это было неправильно. Когда

идешь сутками не останавливаясь, такие брюки-помеха. Они всю вентиляцию

нарушают. Наши предки мудрые были, никогда меховых брюк не надевали. Вместо

этого у них были длинные шубы до пят. Правы они были. В меховых брюках

сопреешь, а в длинной шубе - нет. Древний опыт теперь учтен, и диверсант

имеет только куртку, но в случае необходимости к ней пристегиваются длинные

полы, которые закрывают тело почти до самых пят: всегда тепло, но никогда не

жарко. Эти полы легко отстегиваются и скручиваются рулоном, не занимая много

места в багаже диверсанта.

Раньше куртки выворачивались на две стороны. Одна сторона - белая,

другая - серо-зеленая, пятнистая. Но и это было неправильно. Куртка изнутри

нежной должна быть, как кожа женщины, она должна ласкать тело диверсанта. А

снаружи она должна быть грубой, как шкура носорога. Поэтому куртки теперь не

выворачиваются на две стороны. Они нежные изнутри и корявые снаружи. А цвета

они светло-серого, как прошлогодняя трава или как грязный снег. Цвет выбран

очень удачно. Ну, а если нужда острая, поверх куртки можно надеть белый

легкий маскировочный халат.

Все снаряжение диверсанта умещается в РД - ранец десантный. РД, как и

вся одежда, и снаряжение диверсанта, светло-серый. Он небольшой, форма его

прямоугольная. Выполнен он из плотной материи. Чтобы не оттягивал плечи

назад, он сделан плоским, но широким и длинным. Крепления десантного ранца

выполнены так, что он может закрепляться на теле в самых разных положениях.

Его можно повесить на грудь, можно закрепить высоко за спиной, можно

опустить вниз на самую задницу и закрепить на поясе, высвободив на время

уставшие плечи.

Куда бы диверсант ни шел, у него только одна фляга воды - 810 граммов.

Кроме этого, он имеет флакончик с маленькими коричневыми обеззараживающими

таблетками. Такую таблетку можно бросить в воду, загрязненную нефтью,

бациллами дизентерии, мыльной пеной. Через минуту вся грязь оседает вниз, а

верхний слой можно слить и выпить. Чистая вода, полученная таким способом,

имеет отвратительный вкус и режущий запах хлора. Но диверсант пьет ее. Тот,

кто знает, что такое настоящая жажда, пьет и такую воду с величайшим

наслаждением.

Если диверсант идет на задание на неделю или на месяц (время роли ника-

кой не играет), он несет с собой всегда одинаковое количество

продовольствия - 2 765 граммов. Часто в ходе выполнения задания ему могут

подбросить с самолета и продовольствия, и воды, и боеприпасов. Но этого

может и не случиться, и тогда живи как знаешь. Почти три килограмма

продовольствия - это очень много, учитывая необычайную калорийность

специально разработанной и приготовленной пищи. Но если этого не хватит,

продовольствие нужно добывать самостоятельно. Можно убить оленя или кабана,

можно наловить рыбы, можно есть ягоды, грибы, ежей, лягушек, змей, улиток,

земляных червей, можно вываривать березовую кору и желуди, можно... да мало

ли что может съесть голодный человек, особенно если он владеет