Кристиан Штрайт Вермахт и советские военнопленные в 1941-1945 гг

■5 'S В Я

5|

На отдельных примерах, - из-за отсутствия достаточного количества докумен­тов, - можно показать, что планирование мер по обращению с военнопленными и их эвакуации началось своевременно как в отдельных армиях, так и в тыловых районах групп армий⁷⁷. При этом в ведомствах как ОКВ, так и ОКХ главное внимание уделялось отнюдь не вопросу, каким образом следует решить назревшую проблему ожидаемой массы военнопленных и тем самым сохранить жизнь сотням тысяч, а то и миллионам пленных. Решающим было соображение, что нужно сде­лать, чтобы эти пленные не помешали ведению боевых действий, и каким образом можно быстрее всего использовать в интересах собственных подразделений эту, находящуюся в их распоряжении рабочую силу. Так, например, во время совеща­ния в отделе обер-квартирмейстера 9-й армии (командующий генерал-полковник Штраус) ещё 28 марта 1941 г. было принято решение свести военнопленных в строительные, дорожно-строительные батальоны и батальоны связи уже в при­фронтовой зоне и использовать на соответствующих работах, а также принять меры для того, чтобы их эвакуация не сказалась отрицательно на войсках и их снабжении и не поставила под угрозу тыловые коммуникации⁷⁸. Это распоряжение, отданное ещё до речи Гитлера от 30 марта и до приказа ОКХ от 3 апреля, являлось явным нарушением как Гаагской конвенции о ведении сухопутной войны, так и Женев­ской конвенции о военнопленных, что свидетельствует об изначальном намерении высшего войскового командования игнорировать в войне против Советского Союза нормы международного права ведения войны⁷⁹. При этом стремление к достиже­нию военной эффективности совпадало с желанием национал-социалистского руководства, - разделяемым к тому же войсковым командованием, - держать «опасных большевиков» по возможности подальше от Германии.

Тех пленных, которых не смогли использовать в прифронтовой зоне, необхо­димо было эвакуировать согласно системе, которая основывалась в основном на опыте предыдущих войн: При дивизиях были созданы пункты сбора военноплен­ных, откуда пленные должны были направляться в пункты сбора военнопленных при армиях. Командующим тыловых районов групп армий подчинялись пересыль­ные лагеря, охрану которых обеспечивали охранные дивизии, состоящие из стрел­ковых батальонов охраны тылов и пехотных полков. Из этих пересыльных лагерей («дулагов») пленные должны были направляться в «пункты приёма» на границе с генерал-губернаторством, а оттуда - в стационарные лагеря («шталаги») на террито­рии генерал-губернаторства и рейха⁸⁰.

Если бы большая часть военнопленных была оставлена в прифронтовой зоне, возник бы вопрос, каким образом прокормить такую массу пленных на разорённой войной территории. Из цитированного выше приказа ОКХ от 3 апреля вытекает, что уже в этот момент не рассчитывали на «достаточное обеспечение продуктами питания» огромной массы пленных⁸¹. Это утверждение, кажущееся довольно рез­ким, подтверждается также полученными от армейского командования распоряже­

ниями. Итак, следует признать, что генерал-квартирмейстер Вагнер отдал в мае соответствующие распоряжения на основании целей военно-экономического штаба «Ольденбург», с которыми он ознакомился во время совещания у начальника уп­равления военной экономики и вооружения в ОКВ, генерала пехоты Георга Томаса. Уже 29-30 мая 1941 г. обер-квартирмейстер 17-й армии (командующий генерал пехоты Карл-Генрих Штюльпнагель) объявил квартирмейстерам и офицерам отде­лений тыла подчинённых корпусов и дивизий о том, что советские военнопленные могут получать только самые необходимые продукты питания, в то время как 9 июня командование 4-й армии постановило:

Кормить военнопленных самыми простыми продуктами питания (например, кониной). Запрещается выдавать им высокосортные и дефицитные продукты питания и изделия пищевой промышленности⁸².

В приказе пр снабжению командования 11-й армии от 29 июня были указаны конкретные рационы. Согласно им военнопленные должны получать продоволь­ствие «в зависимости от его наличия», а пищевая ценность продовольствия «при полной затрате труда» должна составлять 1300 калорий в день. То есть рационы были значительно ниже абсолютного прожиточного минимума⁸³. Затем последо­вало ещё одно крайне важное решение, которое, судя по всему, было принято в самом ОКХ⁸⁴.

В целом относительно организационных приготовлений в ОКВ, ОКХ и в выс­шем войсковом командовании складывается следующая картина: О «перспектив­ной» разработке вопросов, касающихся военнопленных, «в кропотливом труде» не может быть и речи. По сравнению с оперативным планированием этому вопросу было уделено крайне незначительное внимание. Исходя из имеющихся источни­ков, размещение и питание военнопленных рассматривались не как первоочеред­ная организационная задача, но как побочная проблема. Гораздо более высоким приоритетом по сравнению с этим считалось обеспечение германского господства на Востоке и использование продовольственных и сырьевых ресурсов в интересах германского рейха. С самого начала заметно стремление использовать для под­держания жизни этих пленных лишь минимальные средства и энергию⁸⁵. Поэтому, после ознакомления с планами военно-экономического штаба «Ольденбург» в ОКВ и ОКХ, не может быть никаких сомнений в том, что большая часть пленных, а также гражданского населения была обречена на голодную смерть. В этот момент ещё не существовало заинтересованности в сохранении жизни этих пленных для использования их в немецкой экономике в качестве рабочей силы⁸⁶. Потребность в рабочей силе на подлежащих завоеванию территориях, казалось, легко можно будет удовлетворить за счёт огромного количества ожидаемых пленных и граж­данского населения.

мой победы. Первоочередной задачей было установление и обеспечение герман­ского господства «на восточных территориях» посредством завоёванной с крайней беспощадностью молниеносной победы. Чрезмерная убеждённость в том, что такая победа достижима в течение нескольких недель, имела в политическом и военном руководстве такое значение для общего планирования войны на Востоке, что мно­гое останется просто непонятным, если не будет учтён этот момент⁸⁷.

В отличие от сомнений, которые осенью 1939 г. существовали в руководстве сухопутных сил и войсковом командовании в отношении наступления на Западе, при планировании войны на Востоке ни в руководстве вермахта, ни в руководстве отдельных подразделений, ни в высшем войсковом командовании не возникло никаких опасений относительно того, что предприятие может не удаться⁸⁸. То, что в середине 20-х годов Гитлер постулировал в «Майн Кампф», постоянно всплывало теперь в оценке шансов на успех, даваемых Гитлером и верхушкой военного руко­водства: «Гигантская империя на Востоке созрела для краха»⁸⁹ Насколько уверен­ным было военное руководство в своей оценке Красной Армии, видно из того, что расположение немецких сил между декабрём 1940 г. и июнем 1941 г. осталось почти неизменным, хотя по оценке отдела иностранных армий «Восток» соотноше­ние сил между вермахтом и Красной Армией постоянно изменялось не в пользу вермахта. Главнокомандующий сухопутными силами фон Браухич в похожей фор­ме повторил 30 апреля уже неоднократно даваемую оценку шансов на успех: «Вероятны ожесточённые пограничные сражения продолжительностью до 4-х не­дель. Однако в дальнейшем следует рассчитывать лишь на незначительное сопро­тивление»⁹⁰. Эта уверенность основывалась на предположении, что Красная Армия будет втянута в решающие сражения на границе страны, ибо Прибалтика и Украи­на являются, якобы, «жизненно необходимыми» для Советского Союза⁹¹. Даже у начальника генерального штаба, генерал-полковника Гальдера эта убеждённость в победе была настолько сильна, что уже 5 мая он мог размышлять о «задачах воен­но-исторической работы осенью 1941 г. после окончания наших европейских за­дач»⁹². Кажется, что уверенность в победе со стороны военного руководства в этом случае превосходила даже уверенность Гитлера, который в самом узком кругу приближённых позволил себе выразить некоторую неуверенность⁹³.

Наиболее яркое выражение эта уверенность в победе нашла в планах относи­тельно периода после осуществления плана «Барбаросса». В проекте отдела «L» для Гитлера «директива № 32: Подготовка к периоду после осуществления плана «Барбаросса» от 11 июня было предусмотрено перенести центр тяжести в области вооружения с сухопутных сил на военно-морской флот и авиацию, ибо «после разгрома советско-русских вооружённых сил... какой-либо серьёзной опасности для европейского пространства со стороны суши ... более не существует»⁹⁴. После этого перед вермахтом на позднюю осень 1941 г. и зиму 1941/1942 гг. были поставлены следующие стратегические задачи:

1. 
   Недавно обретённое пространство на Востоке должно быть приведено в поря­док, обеспечено и экономически освоено при активном содействии вермахта. [...]
   
2. 
   Продолжение борьбы против британского присутствия в Средиземном море и Передней Азии посредством концентрированного наступления, которое предусмат-
   

Это были не просто намерения, которые возникли в окружении Гитлера и были откорректированы Варлимонтом в отделе «L». В том же направлении шли и намерения генерального штаба сухопутных сил. Уже через 2 недели после напа­дения на Советский Союз, 3 июля, Гальдер, полагая, что поход «займёт всего 14 дней», размышлял о возможностях продолжения войны с Англией, которая вновь выступала на передний план. Он занимался также планированием операций на Ближнем Востоке⁹⁶.

Дополнение к этим стратегическим замыслам образует планирование потреб­ностей в силах для обеспечения немецкого господства на Востоке. Начальник опе­ративного отдела генерального штаба сухопутных сил, генерал-майор Хойзингер разработал к 15 июля докладную записку, которая отразила уверенность в предстоя-шей победе так же, как и названные ранее планы⁹⁷. Для оккупации и обеспечения порядка на завоёванных территориях Хойзингер выделял 56 дивизий, включая «оперативную группу для проведения операции Кавказ - Иран»; остальные 78 ди­визий должны были вернуться в рейх.

Неотложные дела, которые призывают на родину возвращавшиеся соединения ещё до наступления зимы, а также ограниченные возможности снабжения требуют ограничения сил для дальнейшего проведения операций, насколько то позволяет положение. Как только находившееся ещё к востоку от линии Днепр - Двина рус­ские силы будут в основном разбиты, операции по возможности следует продол­жать только моторизованными соединениями и теми соединениями пехоты, которые окончательно должны остаться на русской территории. Основная масса соединений пехоты, как только достигнет линии Крым - Москва - Ленинград, должна в начале августа выступить в обратный путь пешком, если, - что вполне вероятно, - она не сможет отправиться домой по железной дороге; оставшиеся дальше к западу части - соответственно позже. Занятые связанными с оккупацией боевыми действиями силы, которые должны вернуться домой гораздо позже, отправятся в обратный путь только зимой. [•••]

Возвращение моторизованных соединений, которые не должны оставаться там в дальнейшем, должно последовать где-то в начале сентября, насколько то позволит для отдельных частей железнодорожный транспорт⁹⁸.

Такая чудовищная недооценка противника, которая, как можно предположить, оказала влияние на отношение военного руководства к Красной Армии и к совет­ским военнопленным в первые недели войны, объясняется прежде всего надмен­ным чувством превосходства над восточными народами, которые считались непол­ноценными в расовом и культурном отношении, оценкой внутренней ситуации в Советском Союзе, которая вытекала из постулатов консервативной и национал-со­циалистской идеологии, но не из реалистических суждений, и упованием на то, что ликвидация Сталиным значительной части советского офицерского корпуса в 1937-1938 гг. сделала из Красной Армии «глиняного колосса без головы»⁹⁹.

Быстро достигнутая согласно этим ожиданиям победа должна была создать «чистую доску», на которой можно будет построить «новый порядок». Если, подоб-

но Гальдеру и Хойзингеру исходить из того, что крупные сражения, которые могли дать большое количество пленных, закончатся уже в августе, то дальнейшие раз­мышления об их судьбе можно отнести на оставшееся до зимы время. Поскольку таким образом ничем не ограниченная военная победа не вызывала никаких сомнений, то считалось возможным действовать в деле достижения главной цели без политической осторожности. Полная победа в силу собственного превосходства делала излишним поиск союзников среди восточных народов, а до её достижения главной целью как политического, так и военного руководства оставалось устране­ние всех потенциальных противников. Когда в военном руководстве ещё только составлялись планы для территорий на Востоке на ближайшее будущее, то опреде­лённую роль при этом играло то, что от этой быстрой победы ожидалось решитель­ное укрепление позиций вермахта и осуществление иллюзорных устремлений ук­ротить консервативных партнёров Гитлера по 1933 г.; в военном руководстве пола­гали, что тогда они смогут оказать решающее влияние на «переустройство восточ­ного пространства» в духе собственных «реалистических» военных целей.

Кроме того, установка на молниеносную победу привела к тому, что имеющая­ся наверное в каждом военном руководстве скрытая тенденция подчинять принци­пы международного военного права так называемой «военной необходимости» трансформировалась в самоуправство. То, что международные военно-правовые обязательства относительно Советского Союза были неясны, при этом не играет в качестве аргумента никакой роли, ибо в источниках нигде не делается акцент на этом неясном правовом положении. С убеждением в том, что международные военно-правовые нормы, предписывающие при ведении войны уважительное отношение к гражданскому населению и военнопленным, являются всего лишь неприятной помехой для требуемого быстрого Проведения операций и обеспечения безопасности войск, военное руководство, - не говоря уже о сложившемся идеоло­гическом согласии по этому вопросу, - Поддержало направленные на уничтожение цели национал-социалистского руководства¹⁰⁰.

Если сделать вывод из решений, принятых на подготовительном этапе разра­ботки операции «Барбаросса», то можно установить, что тем самым были созданы основы для массового истребления айнзацгруппами гражданского населения на оккупированных территориях Советского Союза и массовой смертности советских пленных. Но даже и в этот период такой результат не был абсолютно неизбежен. Всё в решающей степени зависело от того, как высшее, среднее и низшее войско­вое командование воспользуется оставшимися у него возможностями.

В связи с быстрым продвижением вперёд германских войск и упорной обороной советского руководства, которая давала возможность вермахту окружить крупные соединения войск противника, в первые месяцы войны советские войска массами попадали в плен к немцам. По прошествии 3-х недель войны к И июля насчиты­валось уже 360000 пленных¹, а к середине декабря их было уже 3,35 млн. человек². Чтобы дать картину распределения по времени и месту поступления этих масс пленных, назовём важнейшие битвы, завершившиеся окружением³:

Этот довод защиты преобладал в военно-исторической литературе или ограни­чивался лишь в незначительной степени⁶. Вслед за Гансом-Адольфом Якобсеном, который так же, как и Улих в ещё большей степени ограничил это довод защиты, можно с уверенностью предположить,

что определённая часть действующей армии последовательно выполняла приказ.

Однако некоторые пытались его обходить, а некоторые вообще его не выполняли,

как то доказывают последующие отборы комиссаров в лагерях для военнопленных⁷.

Правда, при более тщательном анализе доводы, приводимые им и Улихом о невыполнении приказа, оказываются не столь убедительными⁸. Так что следует предположить, что приказ всё-таки исполнялся в большинстве дивизий Восточного фронта, что, конечно, не означает, будто те дивизии, которые давали рапорт о его выполнении, последовательно исполняли его вплоть до последней кампании⁹. Несомненным является невыполнение приказа только в 17-й танковой дивизии, находившейся в распоряжении генерал-лейтенанта Ганса-Юргена фон Арнима¹⁰. Интерес войскового командования к выполнению приказа настолько вырос, что штаб одной из групп армий сделал в ОКХ запрос,

следует ли рассматривать политических помощников (политруков) в качестве политических комиссаров в смысле «директивы об обращении с политическими комиссарами» и обращаться с ними соответственно.

Доктор Латман, старший советник военной юстиции при генерале для особых поручений при главнокомандующем сухопутных сил, передал 16 августа этот запрос в отдел «L» Варлимонту с просьбой «как можно скорее разъяснить этот вопрос»¹¹. Руководство вермахта в подписанном Йодлем документе постановило, что политруков следует рассматривать «как политических комиссаров... и обра­щаться с ними соответственно»¹².

Этот случай весьма показателен. Так, в приказе о комиссарах политруки вооб­ще не были упомянуты. А теперь соответствующая группа армий, равно как и руководство сухопутных сил сами содействовали тому, чтобы группа политруков, которая была гораздо многочисленнее группы комиссаров, также была включена в акции, направленные на уничтожение. Ответственность за это решение была пе­реложена на верх, хотя в той ситуации от руководства вермахта не могли ждать иного решения. Если бы войсковые командиры были настолько заинтересованы

в невыполнении приказа, как они это утверждали после войны, то они молчали бы в этом случае. Этот случай является примером того, что до радикализации де­ло дошло благодаря тому, что подчинённые ведомства поставили руководство пе­ред необходимостью выбора, причём постоянно принимались самые радикальные из представленных к решению вариантов. В данном случае, правда, решение руководства вермахта лишь санкционировало задним числом то, что часть войск и так осуществляла по собственной инициативе: по крайней мере в 3-й танковой группе (командующий генерал-полковник Герман Гот) расстрелы политруков, -в которых принимал участие также штаб группы¹³, - изначально считались решён­ным делом¹⁴.

Запрос со стороны ОКХ в штаб оперативного руководства вермахта доказывает, что руководство сухопутных сил было отнюдь не так равнодушно к выполнению приказа о комиссарах, как это утверждали после войны фон Браухич и начальник генерального штаба Гальдер. Напротив, это совершенно очевидно доказывает об­ратное, а именно, что руководство сухопутных сил проявляло в этом вопросе очень активную заинтересованность. Уже в своём докладе перед начальниками разведы­вательных отделов армий и армейскими судьями в Варшаве 10 июня генерал для особых поручений при главнокомандующем сухопутными силами, генерал-лейте­нант Мюллер требовал выполнения приказа о комиссарах: «Носителей вражеской идеологии следует не сохранять, но уничтожать»¹⁵. В беседе с начальником развед­отдела группы армий «Север» и офицером абвера разведотдела тылового района группы армий «Север» 10 июля Мюллер вновь сослался на приказ о комиссарах и «по поручению господина главнокомандующего сухопутными силами» обратил внимание на то, что из-за быстрого продвижения линии фронта «ряд политических комиссаров Красной Армии после снятия своих знаков отличия могут не узнанны­ми оказаться в лагерях для военнопленных»; по этой, мол, причине лагеря следует постоянно проверять¹⁶. Опасения фон Браухича, что комиссары могут не узнанны­ми попасть в лагеря для военнопленных, а тем самым, возможно, и на территорию рейха, отразились и в приказе генерал-квартирмейстера от 24 июля 1941 г., кото­рый также отдал принципиальные директивы об обращении с национальными и расовыми меньшинствами, ранеными пленными, об эвакуации и использовании труда советских пленных¹⁷. Согласно этим директивам в лагерях прифронтовой зо­ны следовало «срочно [...] «отобрать» политически нежелательные и подозритель­ные элементы, комиссаров и подстрекателей»:

После решения со стороны коменданта лагеря с ними следует поступать согласно отданным особым распоряжениям [то есть согласно приказу о комиссарах и плану «Барбаросса»]. Участие айнзацкоманд полиции безопасности и СД в лагерях для военнопленных прифронтовой зоны при этом не предусматривается. Это означало, что даже тогда, когда комиссары оставались не узнанными или войска их просто пожалели, - а это, как уже говорилось, было возможно только там, где в узком кругу существовало единодушие или где у войск из-за большого количества пленных не оставалось времени на розыски, - то и тогда у них не оста­валось шансов на выживание. В лагерях для военнопленных их благодаря шпио­нам вскоре выявляли «и поступали с ними согласно особому распоряжению» [то есть согласно приказу о комиссарах]¹⁸, а иногда «передавали службе безопасности