Кристиан Штрайт Вермахт и советские военнопленные в 1941-1945 гг

б) Использование зондеркоманд по договорённости с командующими тыловых районов (окружными комендантами по делам военнопленных) следует урегули­ровать таким образом, чтобы отбор проводился по возможности незаметно, а ликвидация - немедленно и вдали от пересыльных лагерей и населённых пунктов, чтобы об этом не знали ни прочие военнопленные, ни гражданское население, с) Главнокомандующие группами армий и командующие тыловыми районами согласно соглашению от 28 апреля могут не разрешить деятельность зондеркоманд в части тыловых районов в интересах проведения операций, д) В тех пересыльных лагерях тыловых районов, в которых зондеркоманды ещё не смогли произвести «отбор», следовало действовать под ответственность комендан­тов согласно действующим положениям. По прибытии зондеркоманд «отбор» не­желательных элементов становился исключительно их задачей. Совместного про­ведения «отбора» следует избегать.

3. Следует избегать передавать этот приказ в письменной форме, а также делать из него выписки. Окружным комендантам по делам военнопленных и комендан­там пересыльных лагерей он должен сообщаться устно¹²⁴.

Прецеденты, которые имелись на практике в прифронтовой зоне, наводят на мысль о том, что руководство сухопутных сил только теперь сделало из них соот­ветствующие выводы. Однако весьма вероятно, что это произошло не без нажима со стороны руководства вермахта. На это указывает ряд признаков. Процитиро­ванный здесь проект ОКХ, кажется, не был обнародован в такой форме. Заметное в нём намерение руководства сухопутных сил как можно больше дистанцироваться от команд, - так, было запрещено «проводить совместные отборы», - в окончатель­ном варианте приказа сошло на нет. Согласно сложившейся в зоне ответственности ОКВ практике комендантам лагерей было теперь приказано осуществлять «тесное сотрудничество» с командами¹²⁵. О соучастии ОКВ можно заключить хотя бы из того, что айнзацкоманды получили теперь вместо директив Гейдриха от 17 июля новые директивы, в которые, - отчасти дословно, - были включены значительные отрывки из приказов Рейнеке, то есть приказов отдела по делам военнопленных от 17 июля и 8 сентября. При этом речь шла об идеологически разработанном обосно­вании этих «особых мер», которое, пожалуй, в первую очередь должно было слу­жить аргументацией в переговорах с учреждениями сухопутных сил на фронте, а заодно укреплять оперативную готовность команд¹²⁶.

Что касается реакции войсковых командиров на решение ОКХ, то сохранилась только реакция фельдмаршала фон Бока. Его позиция в отличие от позиции фон Браухича начиналась словами о признании ответственности армии за «жизнь и безопасность её военнопленных», которая «как любая ответственность» нераздели­ма: не годится, «чтобы служащие полиции принимали решения о жизни и смерти военнопленных в военных лагерях». Однако это принципиальное утверждение имело своим намерением лишь обеспечение алиби, ибо на деле фон Бок почти полностью уступил по всем пунктам: Если «отбор определённых лиц... необходим

по политическим причинам», то это может происходить в согласии с комендантами лагерей, причём «в отдельных случаях», а именно, в случае возражений коменданта лагеря, решение, «заслушав доводы начальника полиции», должен принять коман­дующий тыловым районом. С отобранными «вне зоны ответственности армии ... можно поступать так, как того требуют политическая необходимость и безопасность государства»¹²⁷.

Таким образом политика руководства сухопутных сил принять лишь частичное, -хоть и довольно существенное, - исходящее из собственных целей участие в акциях по уничтожению на Востоке, потерпела крах. Это произошло не только потому, что «мировоззренчески» гораздо сильнее интегрированное руководство вермахта навяза­ло изменения, но также и потому, что предположения руководства сухопутных сил, будто оно может твёрдо управлять действиями войск, оказались ошибочными¹²⁸.

Сколько советских военнопленных стало жертвами расстрелов со стороны от­рядов СД, можно, судя по состоянию источников, указать лишь приблизительно. Для территории рейха (исключая Восточную Пруссию) уже была названа мини­мальная цифра 50000 человек, из которых большая часть была уничтожена в 1941 г. Представляется, что на территории рейха до февраля 1942 г. в качестве «нежела­тельных» было ликвидировано в среднем от 10 до 20% пленных¹²⁹. На остальной, подчинённой ОКВ территории, а именно, в Восточной Пруссии, генерал-губерна­торстве и рейхскомиссариатах «Остланд» и «Украина» общие цифры, несомненно, были существенно выше, что среди прочего следует из того, что акции на терри­тории рейха в большинстве случаев означали второе или третье «просеивание» пленных¹³⁰. Более точное количество жертв определить невозможно потому, что, кажется, только в декабре 1941 г., - когда по ещё требующим выяснения причинам уже был достигнут апогей массовых расстрелов и массовой смертности, - начался точный и постоянный учёт советских военнопленных¹³¹. Во всяком случае весной 1942 года в зоне ответственности ОКВ еврейская проблема была разрешена: во всей зоне ответственности ОКВ к 1 апреля 1942 года ещё проживало всего 68 советских военнопленных еврейской национальности¹³².

Сколько пленных стало жертвами «отборов», с трудом можно установить даже приблизительно. Очень грубый подсчёт можно сделать на основании отчёта, сос­тавленного в отделе по делам военнопленных в ОКВ в мае 1944 г.¹³³ Опираясь на него, я подсчитал, что по меньшей мере от 580000 до 600000 пленных были пе­реданы и казнены СД¹³⁴. Вопреки этому Иоахим Гофман заявляет, что «передача СД» не означала якобы автоматической казни, что вспомогательные полицейские отряды на оккупированных территориях, которые уже в 1942 г. насчитывали около 300000 человек, были набраны именно из этих пленных¹³⁵. Возражение имеет определённый резон, но предположение Гофмана, будто эти отряды набирались по большей части из переданных СД пленных и можно якобы просто отнять это чис­ло из общего количества переданных СД пленных, не верно¹³⁶. Альфред Штрайм на основании обширных сведений из Центрального архива в Людвигсбурге высчи­тал, что минимальным количеством убитых пленных является 140000, но добавил, что действительное число может быть «значительно выше»¹³⁷. Последнее следует особенно подчеркнуть. Поздней осенью 1941 г. в РСХА даже страшная цифра от 10 до 20% «отобранных» и казнённых не считалась слишком высокой. Из общего

сопоставления источников кажется невероятным, что РСХА в это время приняло норму отбора «всего» в 2 или 3%¹³⁸.

Апогей акций массового уничтожения пришёлся на период между августом и декабрём 1941 г. Причём они проводились в основном на оккупированных восточ­ных территориях. После краха концепции блицкрига в декабре 1941 г., снижения числа пленных и необходимости ради устранения нехватки рабочей силы в немец­кой военной промышленности в большом объёме использовать там труд советских военнопленных, массовые казни уменьшились. Весной 1942 года они продолжи­лись при значительно изменившихся условиях, но до самого конца войны никогда более не достигали объёмов 1941 г.^138а В немецком руководстве появилось убежде­ние в том, что «основную массу людей... следует ценить как сырьё, как рабочую силу» и обращаться с ней более бережно¹³⁸⁶.
3. Массовые расстрелы советских пленных подразделениями вермахта
Расстрелы советских военнопленных не ограничиваются действиями команд СС. Политическая цель «защитить немецкий народ от большевистских подстрекателей и прочно удерживать занятую территорию», неоднократно повторявшиеся требо­вания принять для достижения этой цели «решительные и энергичные меры» в отношении пленных и «полное устранение любого активного и пассивного сопро­тивления»¹³⁹ вместе с жестокостью, вызванной этими приказами, привели к тому, что и цифра расстрелянных войсками вермахта советских военнопленных была пяти-, а то и шестизначной.

Для войск порядок обращения с советскими военнопленными определялся приказом Гальдера от 3 апреля и «директивами о поведении войск в России», из­данными штабом оперативного руководства вермахта¹⁴⁰. Вскоре после начала войны эти суровые указания оказались с точки зрения руководства сухопутных сил недостаточными. 25 июля генерал для особых поручений при главнокомандующем сухопутными силами, генерал-лейтенант Мюллер отдал по поручению фон Браухи­ча следующее распоряжение, которое опять-таки означало новую радикализацию¹⁴¹. После введения, которое чуть ли не дословно было взято из проекта ОКХ для плана «Барбаросса», Мюллер заявлял, что, мол, «известно, что не во всех местах меры проводятся с надлежащей суровостью». Поэтому главнокомандующий сухопутны­ми силами распорядился «ещё раз со всей ясностью обратить внимание» на пози­цию некоторых людей.

Первая часть приказа посвящена обращению с гражданским населением и содержит в основном настоятельное повторение плана «Барбаросса». Под девизом «Русский издавна привык к твёрдой и безжалостной власти» и со ссылкой на. объяв­ленную Сталиным партизанскую войну, было приказано при малейших признаках сопротивления принимать самые суровые меры. Брать заложников в качестве пре­вентивной меры не требуется, ибо «население и без специального уведомления... отвечает за спокойствие в своём районе».

Суровые меры были предусмотрены также и против красноармейцев, которые избежали плена и теперь пытались добраться до родных мест или соединиться со

своими войсками. Поскольку они «в отдельности или шайками» могут представ­лять опасность, то следует потребовать, чтобы они явились к властям. В противном случае их «с чётко установленного срока следует рассматривать в качестве партизан и поступать с ними соответственно», то есть расстреливать. Любую помощь им со стороны населения «также следует расценивать как партизанство».

Вторая часть, посвященная обращению с военнопленными, также превосхо­дила по своей суровости отданные прежде директивы:

С трудолюбивыми и послушными военнопленными следует хорошо обращаться.

А тот, кто поступает вопреки правилам, должен наказываться соответственно

своему проступку.

Престиж и достоинство немецкой армии требуют, чтобы каждый немецкий солдат соблюдал в отношении русских военнопленных дистанцию и позицию, которая была бы ответом на жестокость и бесчеловечную грубость русских во время войны. Любое снисхождение или даже сочувствие следует карать самым суровым образом. В любое время должно оставаться заметным чувство гордости и превосходства.

Положения об употреблении оружия в вермахте от 1936 г. были ещё более уси­лены. При «неподчинении, сопротивлении и т. д.» следовало «тотчас же приме­нять оружие». В особенности, это касалось бегущих пленных. Их следовало немед­ленно расстреливать, даже без предварительного окрика:

Любое запоздание в применении оружия может означать опасность. С другой сто­роны, всякий произвол недопустим. Главнокомандующий сухопутными силами надеется, что этих указаний достаточно, чтобы самым настоятельным образом по­казать всем значение этих задач¹⁴².

В этом приказе ещё более чётко, чем в цитированных прежде распоряжениях проявляется противоречивость в отдании приказов руководства сухопутных сил относительно касающихся идеологии вещей. Какой следовало ожидать позиции, которая бы соответствовала «престижу и достоинству немецкой армии» и одновре­менно «была бы ответом на жестокость и бесчеловечную грубость русских во время войны»? Возможно, фон Браухич и Мюллер имели в виду тип господина, который бы с холодным презрением выносил над русскими суровый приговор. Но ещё бо­лее вероятно, что эти положения были восприняты в качестве призывов к произ­вольной мести. Если в них, кроме того, утверждалось, что «любое снисхождение и мягкость ... являются слабостью» и означают опасность, если было приказано не­медленно и без окрика стрелять в «оказывавших неповиновение» и обратившихся в бегство пленных и рядом замечено, что «всякий произвол не допускается», то про­тиворечие налицо. Правда, солдаты, которые чувствовали своим долгом вести вой­ну в традиционном духе, могли использовать эти ограничения по своему разуме­нию. Но источники производят впечатление, что приказ понимался прежде всего как охранная грамота для произвольного обращения с пленными. Это с особенной ясностью проявилось при эвакуации военнопленных¹⁴³.

Указание расстреливать в установленный срок как «партизан» отставших солдат или совершивших побег и опять пойманных военнопленных привело к пяти-, а то и к шестизначному количеству жертв, особенно в тех районах, где после ожесто­чённых боёв в окружении в лесах прятались тысячи красноармейцев. После выхода

приказа Мюллера в тыловых районах к советским солдатам были немедленно нап­равлены требования сдаваться в плен'⁴⁴. Выполнение приказа не везде осуществ­лялось одинаково радикально. Если в некоторых районах с задержанными и от­ставшими в большинстве случаев обращались как с пленными¹⁴⁵, то в других они почти все без исключения были расстреляны. Наряду с соединениями «ваффен СС»¹⁴⁶, действовавшими в тыловом районе группы армий «Центр», особенно реши­тельные акции проводили войска командующего вооружёнными силами в Белорус­сии. Последний подчёркивал в отчёте, что бежавшие пленные представляют собой большую опасность из-за их связи с партизанскими группами, а потому необходимо «принимать самые строгие меры против каждого военнопленного, задержанного на данной территории». Что это означало, поясняет прилагаемое донесение о коли­честве «боёв с партизанами»: за один месяц из 10940 пленных было расстреляно 10431. То, что о партизанах здесь не могло быть и речи, следует из того факта, что немецкие войска потеряли убитыми всего 2-х и ранеными 5 человек. В качестве трофеев было захвачено 89 единиц пехотного оружия¹⁴⁷.

Также и после того, как немецкое руководство в интересах получения рабочей силы для германской военной промышленности решило перейти к другой политике в отношении военнопленных, эти приказы оставались в силе. 6 января 1942 г. ко­мандир 281-й охранной дивизии подтвердил, что красноармейцев следует немедлен­но «расстреливать как подозреваемых в причастности к партизанам» в тех случаях, когда они были задержаны патрулями или когда являлись сами, но в ходе допроса выяснялось, что они «долгое время находились в пределах тыловой зоны»¹⁴⁸.

Из сказанного уже становится ясным, что также и против бежавших во время транспортировки и из лагерей пленных надлежало действовать «с крайней жесто­костью». Попытки к побегу пресекались путём драконовских мер¹⁴⁹; пленным в большинстве случаев сообщалось, что «если их опять схватят после неудачного по­бега, то тут же расстреляют»¹⁵⁰. При этом число попыток к побегу из отчаяния от дурного обращения и явной перспективой голодной смерти было особенно высоко на оккупированных советских территориях¹⁵¹.

Если принятие мер против бежавших пленных в зоне ответственности ОКХ было, насколько известно, поручено в основном комендантам лагерей и тем самым давалась возможность поступать с ним более мягко, то в зоне ответственности ОКВ эта возможность отсутствовала. Когда произошли первые случаи бегства на терри­тории рейха, где генерал Рейнеке провозгласил «защиту немецкого народа от втор­жения русских» первой заповедью¹⁵², отдел по делам военнопленных, кажется, от случая к случаю объединялся с РСХА, чтобы «немедленно казнить проникших на территорию рейха советских русских»¹⁵³. 22 ноября 1941 г. Рейнеке распорядился, чтобы на всей подчинённой ОКВ территории повторно схваченные советские плен­ные «в любом случае передавались полномочному органу государственной тайной полиции» для казни¹⁵⁴.

VI. «Уничтожение мировоззрения

вано немецкой пропагандой и привело к тому, что вскоре после нападения отдель­ные войсковые командиры стали требовать расстреливать советских пленных в ка­честве возмездия. Главнокомандующий сухопутными силами отменил это в начале июля 1941 г., так как «даже от расстрелов очень большого числа русских военно­пленных он никакого успеха для себя не ожидал», - иначе, чем в случае с западны­ми державами; напротив, он опасался растущего ожесточения борьбы¹⁵⁶. Всё же в начале борьбы это решение было принято; позднейшее развитие сделало формаль­ные приказы излишними. Позднее отданные приказы оставляли достаточно пол­номочий тем войсковым командирам, которые хотели отомстить за дурное обраще­ние или убийство немецких солдат¹⁵⁷.

Способ ведения войны на Востоке не имел ничего общего с традиционным ве­дением войны; вместо репрессий, - оспариваемых международным военным пра­вом, - которые должны были вынудить противника прекратить нарушать нормы международного военного права, у немецкого руководства созрела идея тотального уничтожения сопротивления противника¹⁵⁸.
4. Обращение с военнопленными еврейской национальности
Из описания акций по уничтожению, проводимых айнзацкомандами, уже стало ясно, что судьба евреев среди советских пленных в зоне ответственности ОКХ так­же решалась в соответствии с приказом Гейдриха № 14 от 29 октября 1941 г.¹⁵⁹ Од­нако именно по вопросам обращения с пленными евреями состояние источников крайне неудовлетворительное. Всё же сохранившиеся источники позволяют сделать вывод о том, что и вермахт обращался с евреями гораздо хуже, чем с другими советскими пленными¹⁶⁰.

Приказы ОКВ или ОКХ, которые бы касались обращения с собственно плен­ными евреями, не обнаружены¹⁶¹. Приказ от 24 июля 1941 г., который был подпи­сан генерал-квартирмейстером Вагнером и требовал «отбора» и ликвидации «поли­тически нежелательных и подозрительных элементов, комиссаров и подстрекате­лей», предписывал только, чтобы «азиатов (в зависимости от их расовой принад­лежности), евреев и говорящих по-немецки русских» не вывозили на территорию рейха, а использовали на работах в прифронтовой зоне¹⁶². Поскольку в этом случае участь евреев резко отличалась от участи «политически нежелательных» пленных, можно предположить, что по меньшей мере к началу боевых действий в распо­ряжении ОКХ не было приказа, который бы требовал ликвидации этих пленных. А если многие коменданты лагерей и передавали по своему усмотрению пленных еврейской национальности айнзацкомандам или позволяли последним производить в лагерях отборы, то это следует объяснить тем, что эти коменданты, так же как и большинство командующих группами армий и армиями, делали свои собственные выводы из противоречивой политики руководства сухопутных сил: если айнзацко­мандам уже дозволено действовать в прифронтовой зоне, то они и должны осу­ществлять всю работу по уничтожению, тем более что многие офицеры были го­товы отнести всех евреев целиком к «политически нежелательным и подозри­тельным элементам».

В западногерманской историографии до середины 60-х годов почти догмой считалось положение о том, что вермахт не имел ничего общего с преступлениями национал-социалистов, которые в основном сводились к истреблению евреев. Воз­никли «2 исторических типа солдат..: тип противника национал-социализма и тип жестокого, но честного солдата, стоящего в стороне от политики»¹⁶⁴. Было проведе­но различие между боями на Восточном фронте, где якобы имела место так назы­ваемая «чистая» война, убийствами, которые совершали айнзацкоманды СС, и уг­нетением и грабежом оккупированных территорий, проводимыми партийными ор­ганами «далеко за линией фронта».

Такой традиционный тезис содержится и в биографии Гитлера, написанной Иоахимом К.Фестом:

В то время, как войска вермахта стремительно наступали вперёд, айнзацгруппы на­саждали террор в завоёванных областях, прочёсывали города и населённые пунк­ты, преследовали евреев, коммунистических деятелей, интеллигенцию и вообще всех, кто мог принадлежать к руководящим кадрам, и ликвидировали их¹⁶⁵.

Такое изображение можно считать довольно верным для периода, наступив­шего после достижения немцами на Востоке наивысших успехов, когда часть руко­водства сухопутными силами и войскового командования из соображений военной необходимости выступала за «более благоразумную» восточную политику, что приводило к постоянным разногласиям с партийными органами. Однако в 1941 г. ситуация выглядела иначе.

Соглашение, достигнутое в марте 1941 г. между генерал-квартирмейстером Вагнером и начальником РСХА Гейдрихом, предусматривало, что основная тя­жесть «работы полиции безопасности» придётся на тыловой район сухопутных сил. Здесь следует вспомнить о том, что задачи зондеркоманд в тыловых районах армий ограничивались «сохранением перед началом операции установленных объектов (материалов, архива, карт и т. д.) и, что особенно важно, отдельных лиц (ведущих эмигрантов, саботажников, террористов и т. д.)»¹⁶⁶. Соответственно этому генерал-квартирмейстер объявил 14 июня, что в каждом из тыловых районов 3-х групп армий должны действовать по 2 айнзацкоманды, а в тыловых районах армий - по одной зондеркоманде; четыре танковые группы силами полиции не обеспечи­вались¹⁶⁷. Однако в скором времени эти решения были пересмотрены¹⁶⁸: айнзацко­манды по большей части шли в первом эшелоне вместе с армией, а части команд ­

в соединении с танковыми группами, отчасти по настоятельному желанию коман­диров'⁶⁹. Расстрелы евреев и коммунистов сразу после занятия населённого пункта начинали немецкие войска. «Донесения о событиях в СССР», составленные в РСХА на основании ежедневных отчётов айнзацгрупп, - сначала только для информи­рования Гиммлера, начальников управлений и отдельных ведомств РСХА, а затем также руководства вермахта и партийной канцелярии, - дают тому достаточно доказательств.

27 июня 1941 г., через 5 дней после нападения, Донесения о событиях получили первое сообщение айнзацкоманды: зондеркоманда 1а (штандартенфюрер СС Мар­тин Зандбергер) соединилась в Приколе (к востоку от Либавы) с 291-й пехотной дивизией, наступавшей в авангарде 18-й армии. Уже на следующий день поступило сообщение о проведении в Шкоудасе первой «карательной акции против евреев»¹⁷⁰. Начальник айнзацгруппы «А», бригаденфюрер СС доктор Франц Шталекер, которо­му подчинялась эта команда, в середине июля в беседе с командующим 4-й тан­ковой группой генерал-полковником Эрихом Хёпнером, а также начальниками его штаба и разведотдела добился их согласия в том,

чтобы передовым частям дивизии, [предназначенным для вступления в Ленин­град], согласно детально разработанному плану были приданы команды полиции безопасности¹⁷¹.

Аналогичное сообщение поступило в это время и от айнзацгруппы «Ц», которая действовала в зоне ответственности группы армий «Юг» генерал-фельдмаршала фон Рундштедта:

После переговоров с группой армий «Юг» было также достигнуто соглашение в том, чтобы все айнзацкоманды и штаб группы по возможности двигались побли­зости от действующих войск. Это необходимо для того, чтобы передовые, а также и головные отряды во время предстоящего взятия Киева как можно скорее вошли туда [...] вместе со штабом группы¹⁷².

Оглядываясь назад, айнзацгруппа сообщала в начале ноября: С первого дня айнзацгруппе удалось найти полное взаимопонимание со всеми учреждениями вермахта. Благодаря этому оказалось возможным то, что айнзац­группа с самого начала своей деятельности ни разу не находилась на территории тылового района армии. Напротив, от вермахта постоянно звучали просьбы, чтобы айнзацкоманды по возможности двигались в первом эшелоне¹⁷³. То, что и в зоне ответственности группы армий «Центр» команды продвигались совместно с передовыми частями, свидетельствуют названные в Донесениях о со­бытиях места дислокации¹⁷⁴. Сотрудничество там также было очень тесным:

В период, указанный в донесении, сотрудничество с полицейскими и военными руководящими инстанциями протекало весьма удовлетворительно и бесконф­ликтно.

Среди учреждений вермахта полиция безопасности пользуется большой извест­ностью. Они охотно используют нашу помощь, наши опыт и инициативу. При проведении отдельных крупных акций нашему руководству предоставлялись воинские соединения. Хозяйственные учреждения, как и вся военная адми­нистрация в целом, обращались к нам за советом и охотно пользовались нашими предложениями. Как уже неоднократно упоминалось, взаимный обмен инфор-

мацией между айнзацгруппами, с одной стороны, и группой армий, командующим тыловым районом, командованием армий, полевыми и гарнизонными коменда­турами, с другой, осуществлялся весьма плодотворно. Все наши желания до сих пор выполнялись¹⁷⁵.

Уже 29 июня начальник айнзацгруппы «Б», бригаденфюрер СС Артур Небе, в «основополагающей беседе» с директором военно-административного отдела ты­лового района группы армий «Центр» Тесмером, которого он прежде знал как чи­новника в управлении гестапо, добился «полного взаимопонимания»¹⁷⁶.

Другие начальники айнзацгрупп и команд также, как и Небе, выражали удов­летворение тем, как мало проблем у них возникает в ходе сотрудничества с вер­махтом.

4 июля айнзацкоманда 2 сообщала: «Сотрудничество с [16-й?] армией от­личное... количество погромов растёт»¹⁷⁷. Зондеркоманда 4 Ь, наступавшая вместе с 17-й армией (командующий генерал пехоты Карл-Генрих фон Штюльпнагель), сообщала: «Вермахт занимает хорошую позицию против евреев»¹⁷⁸. Айнзацкоманда 8, которая базировалась в Барановичах, в тыловом районе группы армий «Центр», сообщала об «особенно успешном» сотрудничестве с полномочными учреждениями вермахта¹⁷⁹. Начальник айнзацгруппы «Ц» бригаденфюрер СС доктор Отто Раш дал в начале ноября 1941 г. особенно подробную оценку отношений с вермахтом: Что касается отношений айнзацгруппы [«Ц»] и её команд с другими инстанциями, то отношения с вермахтом заслуживают особого внимания. С первого дня айнзац-группе удалось добиться полного взаимного согласия со всеми учреждениями вер­махта. [...] Неоднократно даже случалось, что войскам, ведущим бой, требовалась поддержка со стороны айнзацкоманд. В каждой крупной военной акции постоянно -участвовали также передовые отряды айнзацгруппы, которые вступали в захвачен­ный населённый пункт вместе с сражавшимися войсками. При этом во всех слу­чаях оказывалась максимальная поддержка. В этой связи, например, следует упо­мянуть поддержку при взятии Житомира, где непосредственно за первыми танка­ми в город вступили 3 машины айнзацкоманды 4 а. Успешная деятельность айн­зацгруппы привела к тому, что полиция безопасности получила высокую оценку прежде всего в штабах вермахта. Офицеры связи при штабах армий были проинст­руктированы самым тщательным образом; им, кроме того, была оказана самая широкая поддержка. Командующий 6-й армией генерал-фельдмаршал фон Рейхе-нау неоднократно с похвалой отзывался о работе айнзацкоманд и соответствующим образом защищал интересы СД перед своими штабами¹⁸⁰. С такой же похвалой высказывался начальник айнзацгруппы «А» бригаденфю­рер СС доктор Франц Шталекер:

С самого начала можно было утверждать, что сотрудничество с вермахтом проте­кает в целом хорошо, а в отдельных случаях, как например с 4-й танковой группой генерал-полковника Хёпнера, очень хорошо, чуть ли не сердечно. Разногласия, ко­торые возникли с некоторыми ведомствами в первые дни, были в основном ула­жены в ходе личных переговоров¹⁸¹.

Начальник айнзацгруппы «Д», которая наступала в южной части Восточного фронта вместе с 11-й армией (генерал-полковник Риттер фон Шоберт), сообщал об «отличных» отношениях с учреждениями вермахта¹⁸².

Значение столь позитивного отношения вермахта к айнзацгруппам с точки зре­ния самих айнзацгрупп, распространённое Гейдрихом в предназначенных для информирования национал-социалистского руководства Донесениях о событиях, следует особо отметить именно потому, что ни Гейдрих, ни Гиммлер не были рас­положены к преувеличенному восхвалению вермахта¹⁸³. Кроме того, из этого опи­сания отношений видно, что любезность армии ни в коей мере не была вынужден­ной. Шталекер, а также Раш и Небе старались изобразить дело так, будто именно благодаря их умению, рвению и выдающемуся поведению удалось достигнуть столь многого в учреждениях вермахта.

Командиры айнзацгрупп и айнзацкоманд имели для своей удовлетворённости веские основания. Гейдрих и командиры айнзацгрупп заботились о том, чтобы «при проведении особо жестоких акций, которые могли привлечь внимание даже некоторых кругов в Германии», проявлять осторожность и по возможности оста­ваться на заднем плане¹⁸⁴. Гейдрих и командиры айнзацгрупп надеялись на возмож­ность проведения погромов в оккупированных областях. В основе их расово-идео-логической ограниченности лежало убеждение в том, что местное население якобы само по себе склонно к «самоочищению» от «проклятых» евреев и коммунистов.

Уже 17 июня Гейдрих объявил начальникам айнзацгрупп, чтобы они «не мешали... стремлениям антикоммунистических и антиеврейских кругов само­очиститься».

Они, напротив, если потребуется, должны инспирировать погромы, сами, правда, оставаясь в стороне, и направлять в нужном направлении. [...] Так как подобные действия по понятным причинам возможны только в первый период оккупации, айнзацгруппы и команды полиции безопасности и СД должны стремиться при взаимодействии с военными учреждениями по возможности вступать в захваченные районы по крайней мере вместе с передовыми командами. Это указание¹⁸⁵ также было занесено начальниками айнзацгрупп в приказ¹⁸⁶. Од­нако айнзацкоманды уже очень скоро должны были признать, что успехи, достиг­нутые с помощью этих методов, были крайне незначительны:

Предпринятые в своё время попытки тайно инспирировать еврейские погромы не привели, к сожалению, к желаемым результатам¹⁸⁷.

Процент евреев, которые стали жертвами таких погромов, был сравнительно низким¹⁸⁸.

Алиби, которое эти погромы должны были создать для айнзацгрупп перед вер­махтом, оказалось явно излишним. Учреждения вермахта оказались готовы к сотрудничеству совсем иного рода, чем то, на которое мог надеяться Гейдрих, ис­ходя из полученного в Польше опыта. Между отдельными армиями и прежде всего в нижнем звене самих армий существовало значительное расхождение в отношении масштабов сотрудничества. Отдельные части, находившиеся также и в тыловых районах, ограничивались необходимым минимумом контактов или даже старались саботировать «мероприятия» команд; некоторые смелые офицеры в полной мере использовали свободу действий, предоставленную руководством сухопутных сил¹⁸⁹. Однако готовность к сотрудничеству, кажется, являлась правилом.

Соглашение между Гейдрихом и Вагнером обязывало армии брать команды на довольствие: снабжать их продовольствием, топливом, боеприпасами и т. д. Кроме

этого минимума снабжения, вскоре появилась система помощи, которая только и позволила малочисленным командам за несколько месяцев «справиться» с расстре­лами десятков тысяч людей¹⁹⁰.

К важнейшим проявлениям такой поддержки относятся приказы командующих армиями, которые издавались сразу после вступления в захваченные районы и обя­зывали евреев отмечаться и регистрироваться по месту жительства. Вероятно, по всему Восточному фронту командующие армиями обращались к гражданскому на­селению со следующими требованиями, которые печатались на больших плакатах:

До окончательного урегулирования требуется следующее: Все коммунистические и еврейские органы управления немедленно упраздняются. [...] Все евреи обоего пола должны носить на руках в качестве знака отличия белые повязки со звездой Давида.

Все евреи обоего пола должны срочно сообщить старосте общины о своём место­жительстве.

Право свободного передвижения для евреев отменяется. Евреи, которые покидают населённые пункты без письменного разрешения старосты общины или немецкой инстанции, подлежат суровому наказанию.

Все евреи обоего пола от 16 до 50 лет находятся в распоряжении старосты общины для привлечения к работам.

Все евреи должны сдать старосте общины все принадлежащие им радиоприёмники.

Главнокомандующий немецкой армией¹⁹¹.

Если таким образом уже были созданы предпосылки к тому, чтобы командам оставалось всего лишь собрать зарегистрированных¹⁹² и отмеченных знаком жертв, то в отдельных районах войска ещё и помогали им в этом. Приказ командования 17-й армии от 7 сентября 1941 г., согласно которому «евреев обоего пола и любого возраста» при прохождении по мостам через Днепр следовало задерживать как «подозреваемых в контрразведывательных действиях», далеко не единичен¹⁹³.

Особенно интенсивно сотрудничество между вермахтом и айнзацкомандами протекало в зоне ответственности группы армий «Юг» (главнокомандующий гене­рал-фельдмаршал Герд фон Рундштедт), причём следует оставить открытым воп­рос, зависело ли это от личности командующих тамошними частями или было «суровой необходимостью», то есть было следствием того, что на Украине прожива­ла наибольшая часть еврейского населения¹⁹⁴. В районе этой группы армий дейст­вовала айнзацгруппа «Ц», команды которой взаимодействовали с 6-й армией (гене­рал-фельдмаршал фон Рейхенау), 17-й армией (генерал пехоты фон Штюльпна-гель) и 1-й танковой группой (генерал-полковник Эвальд фон Клейст), а также айнзацгруппа «Д», которая взаимодействовала непосредственно с 11-й армией (ге­нерал-полковник Риттер фон Шоберт), наступавшей с территории Румынии.

Уже отмечалась особая похвала, содержавшаяся в донесении айнзацгруппы «Ц» относительно готовности к сотрудничеству со стороны фон Рейхенау¹⁹⁵. В свою

очередь Рейхенау «неоднократно с похвалой отзывался о работе айнзацкоманд и соответствующим образом защищал интересы СД перед своими штабами»¹⁹⁶. Командир айнзацкоманды 4 а, штандартенфюрер СС Пауль Блобель отдал должное требованиям Рейхенау, когда в начале декабря смог сообщить о расстреле почти 60000 евреев и коммунистов¹⁹⁷. В ряде крупных «акций», предпринятых командой Блобеля, заметна активная поддержка со стороны армии. Так, в июле 1941 г. в районе Житомира было расстреляно 2000 мужчин, женщин и детей еврейской на­циональности, после того, как комендант города оказал содействие при «прочёсы­вании» населённого пункта¹⁹⁸. Ещё значительнее была помощь, оказанная при взятии украинской столицы Киева, где вообще состоялась одна из самых кровавых акций айнзацкоманд. Передовые части айнзацкоманды 4 а уже 19 сентября вошли в город вместе с первыми частями 6-й армии. 24 сентября туда прибыл штаб айн­зацгруппы «Ц» и несколько позже сообщил:

Предусмотрена казнь по меньшей мере 50000 евреев. Вермахт приветствует эти меры и требует решительных действий. Комендант города лично выступил за публичную казнь 20 евреев¹⁹⁹.

29 и 30 сентября в урочище Бабий Яр зондеркомандой 4 а, штабом группы и командами полицейского полка «Юг» было расстреляно 33771 евреев. Айнзац­группа «Ц» подготавливала эту «акцию» в ходе ежедневных совещаний с учрежде­ниями вермахта. Так, евреям было объявлено, что они будут переселены²⁰⁰.

Поддержка, которая была предоставлена Блобелю, не ограничивалась вспомо­гательными мерами, как, скажем, поддержка во время «акций по прочёсыванию населённых пунктов», задержание евреев в сельской местности, заготовка автомо­билей и создание оцеплений во время самих «акций». По крайней мере в этом случае солдатам было приказано принять участие в акции: Когда в середине июля войска 6-й армии обнаружили в яме изуродованные трупы 10 немецких солдат, зондеркомандой 4а «в качестве возмездия ... при содействии полка полиции и пол­ка пехоты было расстреляно 1160 евреев»²⁰¹. Согласно общепризнанному мнению, Рейхенау в это время якобы верил в то, что евреи являются «носителями больше­визма» и, соответственно, партизанского движения, а значит должны отвечать за все акции сопротивления. Однако это мало правдоподобно, поскольку сообщения айнзацкоманд и айнзацгрупп поступали также к офицерам абвера разведыватель­ных отделов тех соединений, которым они были подчинены. То есть последние с самого начала обо всём знали²⁰². Самое позднее в августе 1941 г. Рейхенау должен был знать, что речь идёт не о проводимых с большей «строгостью» наказаниях за отдельные преступления, а об истреблении целого народа²⁰³.

Знание этих причин необходимо, чтобы правильно оценить значение приказа, который был отдан фон Рейхенау 10 октября 1941 г. Конкретным поводом для этого приказа явилось то, что в армии Рейхенау, несмотря на поддержку, которая была оказана со стороны командования армии, это часто приводило к недоразумениям в нижнем звене²⁰⁴. Поэтому Рейхенау счёл необходимым занять принципиальную позицию:

Поведение войск по отношению к большевистской системе ещё чётко не оп­ределено.

Важнейшей целью кампании против еврейско-болыневистской системы является полное уничтожение органов власти и истребление азиатского влияния на евро­пейскую культуру.

В связи с этим перед войсками возникают задачи, которые выходят за чисто воен­ные рамки. Солдат на Востоке не только сражается по правилам военного искус­ства, но и несёт в себе неумолимую народную идею и мстит за все зверства, при­чинённые немецкому народу и родственным с ним народам. Поэтому солдат должен иметь полное представление о необходимости сурового, но справедливого возмездия по отношению к еврейской низшей расе. Его дальней­шей целью является подавление в зародыше беспорядков в тылу вермахта, кото­рые постоянно организуются евреями²⁰⁵.

Затем Рейхенау взялся за борьбу с партизанами, которые воспринимались ещё недостаточно серьёзно. Он категорически запретил брать в плен партизан и потре­бовал применения «драконовских мер», чтобы отвратить гражданское население от поддержки партизан²⁰⁶. В заключение он приказал:

Далёкий от всех политических соображений будущего солдат должен выполнить 2 задачи:

1. 
   Полное уничтожение большевистского лжеучения, советского государства и его вооружённых сил;
   
2. 
   Безжалостное истребление чуждого нам вероломства и жестокости и тем самым обеспечение жизни немецких солдат в России.
   

Этот приказ фон Рейхенау вскоре стал известен по всему Восточному фронту. Уже через неделю после его подписания фельдмаршал фон Рундштедт направил его в 11-ю и 17-ю армии, 1-ю танковую группу и командующему тыловым районом группы армий для передачи подчинённым частям²⁰⁸. До сих пор неясно каким путём, но явно с согласия Рейхенау, этот приказ был опубликован также в ставке фюрера; Гитлер охарактеризовал его как «отличный», после чего фон Браухич поручил генерал-квартирмейстеру Вагнеру направить этот приказ всем подраз­делениям на Востоке «с просьбой, - если это ещё не сделано, - отдать соот­ветствующие этому приказу распоряжения». В последующем это приняло широкий размах²⁰⁹.

Командующие 11-й и 17-й армиями издали 20 и 25 ноября собственные версии приказа Рейхенау, которые при всей разнице в расстановке акцентов также пред­ставляют большой интерес. Генерал пехоты Эрих фон Манштейн, с 17 сентября командующий 11-й армией²¹⁰, передал существенную часть из приказа Рейхенау с небольшими изменениями:

С 22 июня немецкий народ находится в состоянии войны не на жизнь, а на смерть против большевистской системы. Эта борьба ведётся не только против советских вооружённых сил согласно обычной форме и европейским правилам ведения войны.

Борьба идёт также за линией фронта. [...]

Еврейство является посредником между врагами в тылу и ещё ведущими борьбу остатками Красной Армии и Красного руководства. Оно сильнее, чем в Европе

8165

занимает все ключевые пункты политического руководства и администрации, тор­говли и промышленности и является источником всяких смут и всевозможных беспорядков²¹¹.

Поэтому немецкий солдат имеет не одну задачу - сокрушить военные органы влас­ти этой системы. Он выступает также носителем народной идеи и мстителем за все жестокости, причинённые ему и немецкому народу. [...]

Солдат должен знать о необходимости сурового возмездия по отношению к ев­рейству, духовному носителю большевистского террора. Необходимо также, что­бы все беспорядки, которые по большей части организуются евреями, подавлялись в зародыше²¹².

Наряду с этим суровым выступлением против евреев и коммунистов, которое мало чем отличалось от выступления Рейхенау, фон Манштейн расставил также свои собственные акценты. Сознавая, что «добровольная помощь [населения] в восстановлении оккупированных территорий абсолютно необходима для достиже­ния наших экономических и политических целей», он потребовал «справедливого обращения со всеми небольшевистскими слоями населения»²¹³. В заключение он «со всей суровостью» выступил

против произвола и корысти,

против одичания и нарушения дисциплины,

против всякого повреждения солдатской чести²¹⁴.

Приказ командующего 17-й армии генерал-полковника Германа Гота²¹⁵ также в основном соответствовал приказу фон Рейхенау. Всё же версия Гота интересна тем, что здесь приведено существенно более подробное обоснование важных выводов от­носительно факторов, которые благоприятствовали вовлечению войсковых коман­диров в политику уничтожения²¹⁶. Во вступлении Гот утверждал, что приобрёл на фронте впечатление, будто не существует ясных представлений о немецких задачах на территориях Востока и о требуемой позиции солдат. Однако борьба против Со­ветского Союза требует иного метода ведения войны, чем предыдущие кампании: Этим летом нам становилось всё более ясно, что здесь на Востоке друг с другом борются внутренне непреодолимые взгляды: с одной стороны - немецкое чувство чести и расы, столетиями сложившийся долг солдата, с другой - азиатское мыш­ление, а также примитивные, натравливаемые небольшой кучкой еврейской ин­теллигенции инстинкты: страх перед кнутом, неуважение к нормам морали, ниве­лирование и пренебрежение собственной, ничего не стоящей жизнью. Всё же тем сильнее в нас мысль о том времени, когда к немецкому народу в силу превосходства его расы и его трудолюбию перейдёт господство над Европой. Мы ясно осознаём наше призвание спасти европейскую культуру от проникновения азиатского варварства. Мы знаем теперь, что должны бороться против ожесточён­ного и упорного противника. Эта борьба может окончиться только гибелью одного из нас. Третьего не дано.

Советское население должно быть убеждено в бессилии прежних хозяев и в не­умолимой воле немцев уничтожить носителей большевизма. «Сочувствию и мягкос-

ти» по отношению к населению не должно быть места, и солдату следует особенно чётко понять «необходимость суровых мер против чуждых народу и расе элементов»: Россия - не европейское, но азиатское государство. Каждый шаг по этой враждеб­ной, рабской стране говорит об этой разнице. Европа и в особенности Германия должны быть избавлены от этого давления и разрушительных сил большевизма²¹⁷. Манфред Мессершмидт отстаивает мнение, будто Манштейн и Рейхенау рассматривали идеологические штампы не более, чем вид психологического приё­ма, испытанное средство для укрепления «моральной» и боевой готовности войск, а вовсе не как неизбежные догмы, из которых обязательно должно было следовать определённое поведение в отношении «неполноценных» рас. Командующим, пожалуй, было не совсем ясно, почему Гитлер находил прика­зы такого рода «отличными». Однако из-за «духовной ограниченности» этих коман­дующих готовность «ставить военную необходимость над требованиями права» резко возросла²¹⁸. Справедливо также, что эти приказы должны были одновременно служить укреплению боевого духа. Однако это значит, что идеологическую основу следует понимать только как побочный продукт и упускать из виду конкретную ис­торическую ситуацию, в которой возникли эти приказы. Так, в отношении фон Рейхенау уже ясно, что обращения против еврейского населения были сформули­рованы им совершенно сознательно. Наиболее чётко это нашло своё выражение в высокой оценке, которую начальник айнзацгруппы «Ц», - на основании ясного представления о позиции фон Рейхенау, сложившегося в результате личного контакта, - дал этому приказу; Раш оценил этот приказ как чёткое вспомогательное средство по проведению его задачи²¹⁹. Несмотря на это, приказ Рейхенау вместе с последующими приказами других командующих является примером того, как ра­дикализация национал-социалистской политики уничтожения опережала сама себя: в стремлении отличиться фон Рейхенау существенно вышел за рамки существо­вавших к тому времени в армии приказов. Этим он поставил других командующих перед необходимостью следовать за ним, если они не хотели отстать от показанного им примера. Одновременно он провёл грань, переступив которую, армия в своей совокупности уже не могла более выйти из политики уничтожения. Он дал знать Гитлеру, что армия созрела для дальнейших требований.

Уже упоминалось, что подобно 6-й армии 11-я и 17-я армии также очень тесно сотрудничали с айнзацгруппой «Д» (штандартенфюрер СС Отто Олендорф) и зондеркомандой 4 b (штурмбанфюрер СС Гюнтер Херман), причём ещё при фон Шоберте и фон Штюльпнагеле, которые возглавляли эти армии до фон Манштейна и Гота.

Для 11-й армии богатый материал по этой проблеме дают прежде всего сохра­нившиеся документы коменданта 553-го тылового района 11-й армии²²⁰. Позицию задействованных в этом районе полевых комендантов разъясняет к примеру сооб­щение от 27 июля 1941 г.:

зонных и полевых комендатур²²². Здесь также показано, что евреи регулярно за­держивались патрулями и передавались СД «для дальнейших распоряжений»²²³. Коменданты гарнизона заботились о регистрации евреев и тем самым о подготов­ке «акций», армейские инстанции постоянно информировались о предстоящих расстрелах.

Регистрация проживающего в Керчи еврейского населения ещё не завершена. Ликвидация евреев должна быть проведена как можно скорее из-за угрожающей ситуации со снабжением города²²⁴.

Если расстрелы евреев воспринимались как само собой разумеющиеся, то не стоит удивляться, что и подразделения вермахта отнимали у команд СД их работу: Для защиты от происков партизан и ради обеспечения безопасности расположен­ных здесь соединений оказалось крайне необходимым обезвредить 14 проживав­ших здесь евреев (мужчин и женщин). Приведено в исполнение [836-м стрелко­вым батальоном охраны тыла] 26 ноября 1941 г.²²⁵

Случалось также, что гарнизонные коменданты сами привлекали айнзацкоман­ды к проведению расстрельных акций²²⁶. - Так, командование 11-й армии привлек­ло зондеркоманду 11 b к акции «по регистрации нежелательных элементов (пар­тизан, саботажников, различных вражеских групп, шпионов, евреев, руководящих коммунистов и т. д.)»²²⁷.

Когда историки ознакомились после войны с приказом Манштейна, то законо­мерно возник вопрос, знал ли он о расстрелах евреев. Сам Манштейн категоричес­ки это отрицает²²⁸. Такая постановка вопроса некорректна, так как она предусмат­ривает, что один Манштейн несёт за это ответственность. Однако, не принимая во внимание его личную позицию, сохранившиеся источники свидетельствуют очень чётко, что взаимодействие между армейскими инстанциями и командами СД зави­село в значительной мере от отдельных решений, которые были приняты подчи­нёнными инстанциями²²⁹. Что касается самого Манштейна, то возникает вопрос, что конкретно имел в виду командующий армией, который к примеру слушал речь Гитлера от 30 марта и не мог на протяжении полугода войны на Востоке стоять в стороне от явлений этой войны, когда говорил о «суровом возмездии по отноше­нию к еврейству, духовному носителю большевистского террора», которое немец­кий солдат должен быть «осознать»²³⁰.

В случае с 17-й армией готовность к сотрудничеству при истреблении евреев шла ещё дальше. Уже в первые дни кампании верховное командование думало о том, как наиболее целесообразно должны действовать айнзацкоманды и предло­жило РСХА

использовать в акциях по самоочищению антикоммунистически и антиеврейски настроенных поляков, проживавших на недавно оккупированных территориях²³¹. Когда в занятом войсками Кременчуге было отмечено 3 случая повреждения кабеля, «зондеркоманде 4Ь было предложено предпринять репрессии против кременчугских евреев»²³². То, что речь идёт не только о самоуправстве офицера абвера разведотдела армии, видно из характерного приказа, подписанного ко­мандующим армией, генералом пехоты Карлом-Генрихом фон Штюльпнагелем 30 июля 1941 г.: «Если в случае саботажа или нападения на военнослужащих нельзя найти конкретных виновных, то в качестве возмездия должны быть расстреляны

евреи или коммунисты, особенно еврейские комсомольцы»²³³. Что же могло побудить фон Штюльпнагеля, который в 1939-1940 гг., будучи первым обер-квартирмейстером в генеральном штабе сухопутных сил, оказывал содействие военной оппозиции и поддерживал борьбу против преступлений СС в Польше²³⁴, сотрудничать таким образом с приданной ему командой в деле ликвидации евреев и большевиков? Очень часто повторяемый аргумент, что, мол, готовность к борьбе с коммунизмом всеми имеющимися средствами заставляла забывать о послед­ствиях, которые это имело для евреев, к Штюльпнагелю не относится. То, что он полностью принял гитлеровское отождествление еврейства и коммунизма, до­казывает не только упомянутый выше приказ от 30 июля 1941 г., но ещё более явственно письмо, которое он направил 21 августа 1941 г. в отдел пропаганды вермахта в ОКВ. В нём Штюльпнагель ставил следующие «требования к немецкой пропаганде: Ожесточённая борьба против еврейства... самое убедительное разъяс­нение сути еврейства»²³⁵.

Если даже на основании этих примеров вопрос о сотрудничестве между армией и айнзацгруппами и не раскрыт в полной мере, то всё же из этого становится ясно, что нет почти никакого смысла в общепринятой классификации генералитета: «исключительно консервативный» фон Рундштедт, узкий специалист фон Ман-штейн, национал-социалист фон Рейхенау, консервативный оппозиционер фон Штюльпнагель²³⁶: в их отношении к карательным командам существуют лишь незначительные различия.

Сопротивление акциям команд документально засвидетельствовано только в нескольких случаях. То, что командующие армиями не разрешали критиковать действия команд, не в последнюю очередь видно из приказов фон Рейхенау, фон Манштейна и Гота, направленных против недостаточного «понимания». Там, где доходило до серьёзных конфликтов, речь шла о протестах отдельных смельчаков, желавших воспользоваться свободой действий, которую ещё оставляли отданные ОКВ и ОКХ приказы. Однако только в очень редких случаях они находили под­держку у войсковых командиров. Это со всей убедительностью показывает следую­щий факт, случайно получивший отражение в документах²³⁷.

Начальник оперативного отдела 295-й пехотной дивизии, подполковник гене­рального штаба Хельмут Гроскурт²³⁸ узнал в августе 1941 г. в Белой Церкви (Украи­на) о том, что 90 грудных и малолетних детей еврейской национальности, долгое время в жалком состоянии страдавшие без пищи и воды, - их родители уже были расстреляны, - должны быть убиты частями зондеркоманды 4а (штандартенфюрер СС Блобель). Гроскурт пытался добиться у главнокомандующего группой армий «Юг» решения об отмене проведения расстрелов, но был направлен начальником оперативного отдела группы армий в 6-ю армию, - ответственную за акцию. На следующий день Гроскурт узнал от начальника разведотдела 6-й армии, что «гос­подин командующий [фон Рейхенау] признаёт необходимость устранения детей и хотел бы, чтобы эти меры были выполнены в любом случае»²³⁹, после чего дети были расстреляны.

Во время переговоров с Блобелем возник конфликт между Гроскуртом и его адъютантом, с одной стороны, и Блобелем, офицером абвера разведотдела 6-й ар­мии, неким капитаном и подполковником, исполнявшим обязанности полевого

коменданта, с другой. Полевой комендант, который, как полагал Гроскурт, был

инициатором расстрела, пытался при этом

перевести дело в идеологическое русло и вызвать спор по принципиальным воп­росам. Он заявил, что считает уничтожение женщин и детей еврейской нацио­нальности настоятельно необходимым, и не имеет значения - в каких формах оно протекает²⁴⁰.

Так как Блобель угрожал донести об этом Гиммлеру и Гроскурт опасался «ос­ложнений с политическими инстанциями», которые действительно могли возник­нуть, ибо Блобель имел основательное прикрытие в лице Рейхенау, он сообщил об этом инциденте начальнику штаба группы армий «Юг» фон Зоденштерну. В качест­ве обоснования своего вмешательства он привёл довод, что это, мол, имело луч­шие шансы на успех при необходимости поддерживать дисциплину, причём он также со всей открытостью критиковал практику расстрелов. В заключение, одна­ко, он занял очень ясную позицию:

Войска должны воспитываться своими командирами в чисто солдатском образе мыслей, призывая избегать насилия и грубости в отношении безоружного населе­ния. Они должны иметь самое полное представление о суровых мерах против партизан. Однако в данном случае против женщин и детей приняты такие меры, которые ничем не лучше тех зверств со стороны противника, с которыми войска уже ознакомились по ходу дела [...] Войска ожидают каких-то действий со стороны своих офицеров²⁴¹.

С этим докладом фон Зоденштерну Гроскурт ознакомил также фон Рейхенау. В резком письме к дивизии Гроскурта последний выразил ему своё неодобрение²⁴². Через начальника разведотдела группы армий «Юг», с которым он был довольно близок, Гроскурт ещё раз обратился к фон Зоденштерну, причём взывал к его долгу по отношению к прусским традициям.

Начальник разведотдела группы армий «Юг», который как постоянный участ­ник переговоров с начальником айнзацгруппы «Ц» в целом был информирован об этом деле гораздо лучше, чем сам Гроскурт, сообщил последнему, что считает дело закрытым после того, как фон Рейхенау признал его решённым:

По сути дела тут не получится ничего, кроме неприятностей, ибо от вмешательства высших инстанций в столь деликатное дело я на основании своего опыта не ожи­даю для подчинённых слишком многого, если таковое вообще произойдёт в этом деле. Так что давайте думать о своих делах и забудем про этот случай!²⁴³. Групповое согласие, к которому апеллировал Гроскурт, ещё существовало в его дивизии, - её командир одобрил его действия, - но его уже не было в штабах группы армий «Юг» и 6-й армии; в свою очередь полевой комендант представлял новое, национал-социалистское групповое согласие.

Правда, и в других штабах прозвучала критика; так, офицер абвера разведот­дела группы армий «Центр», майор генерального штаба фон Герсдорф в декабре 1941 г. в связи с объездом линии фронта сообщал, что «расстрелы евреев, пленных и комиссаров почти везде в офицерском корпусе вызывают осуждение» и рассмат­риваются «как урон для чести немецкой армии»²⁴⁴. Фон Хассель в Берлине в начале ноября 1941 г. также констатировал перелом в настроениях; в качестве опреде­ляющих факторов он среди прочего назвал:

[...] 4. Гневное осуждение со стороны всех порядочных людей гнусных действий на Востоке против евреев и пленных. [...]

5. Медленно нараставшая «склонность» военного руководства к отстранению от всего этого гнусного свинства²⁴⁵.

Однако ни в руководстве сухопутных сил, ни в высшем войсковом командо­вании осознание этого не привело ни к каким последствиям. Командующие груп­пами армий и армиями не были готовы рисковать своей карьерой из-за расстрелов евреев и пленных. Их столкновения с Гитлером и ОКВ, равно как и конфликты с ними фон Браухича и Гальдера касались исключительно проведения военных операций²⁴⁶. Те же, которые пытались что-то изменить, были тогда совсем молоды­ми штабными офицерами, которые только после поражения под Сталинградом за­нялись организацией военного сопротивления, правда, вовсе не из-за морального возмущения политикой истребления. Конечно, неверным было бы утверждение, что, мол, сотрудничество с айнзацкомандами во всех армиях было таким же интен­сивным, как в зоне ответственности группы армий «Юг».

Правда, в группах армий «Север» и «Центр» сотрудничество тоже было доста­точно тесным. «Донесения о событиях» для этих зон также содержат только похвалу в адрес вермахта²⁴⁷. Причём для зоны ответственности группы армий «Центр» ис­точники позволяют получить более полное представление о позиции командующих и о мотивах, которые способствовали дальнейшей такого рода интеграции.

Главнокомандующий группой армий «Центр», генерал-фельдмаршал Федор фон Бок записал 4 августа 1941 г. в своём дневнике:

На основании представленных мне, оказавшихся позднее преувеличенными слухов, я велел просить ответственного за мой тыловой район, но не подчинённого мне начальника полиции Небеля [то есть Небе] дать указания, чтобы казни в зоне ответственности моего непосредственного командования проводились только в том случае, если речь идёт о вооружённых бандитах и преступниках. Герсдорф²⁴⁸ сооб­щает, что Небель дал на это своё согласие²⁴⁹.

Эта запись интересна во многих отношениях. Она со всей желаемой ясностью раскрывает точку зрения большей части офицерского корпуса: нежелание быть связанными с убийствами, совершёнными айнзацкомандами, и «сохранить чистоту мундира». При этом фон Боку удалось, однако, оставить нетронутой «непосредст­венно подчинённую ему зону» командования. К тому же его ограничение приняло весьма относительный характер, поскольку он особо исключил из него «вооружён­ных бандитов и преступников» - для команд СД весьма растяжимое понятие.

Далее из записи следует, что по всей вероятности, лица из числа подчинённых обратили внимание Бока на масштаб расстрелов евреев. Однако он или не проявил большого интереса к выяснению этих дел, или был неверно информирован о масштабе казней своим штабом или командующим тыловым районом группы ар­мий «Центр» генералом пехоты Максом фон Шенкендорфом. «Слухи» были отнюдь не преувеличенными: уже 22 июля из штаба группы армий «Центр» сообщалось в военно-экономический штаб «Восток»:

В огромном количестве, доходящем до нескольких тысяч, расстреляны евреи, за­подозренные в призыве к неповиновению. В результате этого еврейство запугано и готово к работам²⁵⁰.

В тыловом районе группы армий «Центр» начальник айнзацгруппы «Б» Небе с самого начала установил хорошие отношения с командующим²⁵¹. В этом районе вскоре возникли крупные партизанские отряды. Они пополнялись в основном за счёт отставших войсковых частей, которые избежали плена во время боёв в окружении. Кроме того, очень скоро сказалось действие неслыханно жестоких «чисток» в тыловых районах, в процессе которых особо выделилась прежде всего кавалерийская бригада СС²⁵². Развернувшееся партизанское движение дало возмож­ность начальнику айнзацгруппы «Б» Небе и инспектору полиции и СС в «Цент­ральной России» фон Бах-Зелевскому воспользоваться потерями, нанесёнными войскам со стороны партизан, и провести уничтожение евреев под видом «борьбы с партизанами». Небе и Бах-Зелевский использовали готовность войск к принятию суровых мер. Совместно с Шенкендорфом они организовали курс обучения не­обходимым методам борьбы с партизанами. Будучи последовательным, Небе выступил с докладом на тему «Еврейский вопрос с учётом партизанского дви­жения»²⁵³. И здесь войска были вполне готовы к отождествлению евреев, больше­виков и партизан.

Интенсивное сотрудничество вермахта с айнзацгруппами, доходившее во мно­гих отдельных случаях до совместно производимых расстрелов, привело в течение первых месяцев к таким явлениям в войсках, которые даже с точки зрения сторон­ников более тесного сотрудничества зашли слишком далеко.

22 июля 1941 г. начальник штаба 11-й армии полковник Вёлер выступил против того, чтобы солдаты фотографировались во время массовых расстрелов и погромов и сообщали об этом на родину: «Нездоровый интерес к таким акциям - не достоин звания немецкого солдата». Вёлер резко высказался о «гнусных бесчинствах», ко­торые «глубоко противоречат чувству собственного достоинства немцев»²⁵⁴. Правда, имелись в виду массовые убийства, совершаемые румынской армией; с айнзацгруп-пой «Д», которая, как и её начальник Олендорф, проводила казни «в военной фор­ме», Вёлер сотрудничал весьма активно.

Жадные до сенсаций зрители долгое время создавали проблему, с которой при­ходилось бороться соединениям вермахта, в зоне ответственности которых прово­дились расстрелы евреев. Об этом свидетельствуют многочисленные приказы, посредством которых войсковые командиры выступали против «присутствия любо­пытных или фотографирования во время проведения мероприятий зондеркоман-дами»²⁵⁵. Более серьёзным, однако, было то, что «солдаты и даже офицеры брались за расстрелы евреев и принимали в них активное участие»²⁵⁶, причём не только в единичных случаях. Это зашло так далеко, что в одном случае айнзацгруппа «Ц» жаловалась на то, что одной из её акций помешали, в таких словах:

Вопреки запланированному мероприятию в Умани уже 21 сентября 1941 г. дело до­шло до эксцессов против евреев со стороны личного состава милиции и при ак­тивном участии очень многих немецких военнослужащих²⁵⁷. Здесь если и не во всеобщем, то всё же в ужасающе широком масштабе насту­пило предвиденное уже последствие вовлечения вермахта в политику уничтожения, а именно: ожесточение войск, направленное равным образом против евреев, ком­мунистов и военнопленных. Неоднократно повторявшиеся приказы против само­вольного участия солдат в расстрелах евреев, боязнь, что в противном случае

«власть выскользнет из рук командиров и войска превратятся в толпу», ясно пока­зывают в какой мере одичание войск прогрессировало осенью 1941 г.²⁵⁸ Указанные в приказе Манштейна обращения «против произвола и своекорыстия, одичания и недисциплинированности, всякого нарушения воинской чести», также следует рас­сматривать именно как выступления против данных явлений, а не как скрытую критику совершённых айнзацкомандами карательных акций²⁵⁹.

Хоть руководство сухопутных сил и видело этот огрубляющий эффект, как воз­можное следствие «преступных приказов», но надеялось на то, что офицерский кор­пус по прежнему привержен своей в высшей степени оппозиционной позиции и будет в состоянии помешать негативным последствиям приказов. Оно исходило из того, что офицерский корпус вполне способен увидеть разницу между мерами тер­рора, проводимыми в рамках дисциплины, и «произволом». Допускаемые и под­держиваемые войсковыми командирами убийства, которые со всей открытостью проводились айнзацкомандами в первые месяцы; откомандирование частей для оказания помощи в «акциях прочёсывания», в оцеплении мест расстрела и в самих казнях; безжалостные меры воздействия на население, как то расстрелы заложни­ков, выставление напоказ на несколько дней повешенных коммунистов, «саботаж­ников», «террористов», сжигание дотла деревень и массовые расстрелы их жителей; именно воспринятая армией пропаганда в отношении представителей низшей расы²⁶⁰ и «преступные приказы» прежде всего и привели к тому, что многие солдаты вообще не знали об этом различии. Однако часто случалось и так, что солдаты, хоть и видели разницу, но считали её признаком недостаточной последовательности руководства сухопутных сил. Эти солдаты были готовы вести войну так, как этого желало национал-социалистское руководство и как это уже отработали айнзац­группы и «ваффен СС».

Во всяком случае войсковое командование оказалось беспомощным перед ли­цом идеологически мотивированных «эксцессов» со стороны отдельных солдат. Это видно, например, из распоряжения командующего тыловым районом группы ар­мий «Юг» генерала пехоты Карла фон Рока от 1 сентября 1941 г. После того как он - в повторение приказа от 29 июля - резко выступил против самовольных рас­стрелов евреев или участия в казнях, он распорядился:

Любые самовольные расстрелы местных жителей, в том числе евреев, отдельными солдатами, а также любое участие в карательных мероприятиях, проводимых орга­нами СС и силами полиции, следует рассматривать по меньшей мере как наруше­ние дисциплины, но привлекать к судебной ответственности за это не нужно²⁶¹. Из-за противоречивой позиции руководства сухопутных сил и значительных уступок, сделанных в отношении ведения войны по идеологическому принципу, де­ла приняли такой оборот, что командующие войсками были уже в значительной степени не властны повернуть ход событий вспять даже тогда, когда негативные последствия такого ведения войны стали для всех очевидны. Если командующий хотел принять меры против такого рода индивидуальных «эксцессов», - если вооб­ще о них знал, - то это было возможно только там, где военный судья был одного с ним мнения в понимании сути плана «Барбаросса»²⁶².

Во всех звеньях армии проявились теперь последствия развития вермахта в на­ционал-социалистском государстве. Ибо дальнейшее вовлечение вермахта в поли­

тику истребления на Востоке было не только непосредственным следствием «прес­тупных приказов» и давления высших командных инстанций, но и результатом «приобщения» армии к национал-социализму при фон Фриче и в ещё большей степени при фон Браухиче. Не случайно в приказах фон Рейхенау, фон Манштейна и Гота говорилось о том, что войска на Востоке имеют такие задачи, которые вы­ходят «за рамки традиционной солдатской морали», и что солдат должен выступать здесь «носителем народной идеи», иными словами, необходим был борец за такое мировоззрение, которое фон Браухич, следуя примеру СС, пропагандировал в армии с 1938 г.²⁶³

«Идеологическая ориентация» вермахта в национал-социалистском государст­ве была, конечно, необходимым, но не достаточным условием для достигнутых в 1941 г. масштабов вовлечения вермахта в национал-социалистскую политику истребления. Этим, конечно, ещё нельзя объяснить вовлечение в это многих солдат, которые прежде придерживались «консервативной линии». Дальнейшее объяснение предполагает анализ механизмов оправдания и самоуспокоения, с помощью которых как айнзацкоманды, так и войска, сознававшие своё участие в истреблении евреев, справлялись со своими переживаниями. Первой исходной установкой был широко распространённый воинствующий антибольшевизм, который привёл к тому, что они слепо поверили всему, что отечественная про­паганда говорила об идеологических врагах. Отождествление понятий «еврейство» и «большевизм» позволило привлечь к уничтожению евреев представителей этой линии, хотя обычно они держались весьма отстранённо по отношению к «вуль­гарному» антисемитизму в духе Штрейхера. Этот элемент ясно виден в приказах фон Рейхенау и фон Манштейна и преобладает в рапортах айнзацгрупп, где по­литические основания в убийстве евреев имели гораздо больший вес, чем расовые. Следующей исходной установкой были увечья, нанесённые войскам со стороны партизан, которые ещё деятелям в ОКВ и ОКХ позволили найти убедительные объяснения для «преступных приказов». Когда войска разрешили айнзацкомандам наступать в первом эшелоне вместе с передовыми частями, - команды сами просили об этом, - то сделали это потому, что предпочитали передать этим ко­мандам расстрелы комиссаров и коммунистических деятелей, как того требовали «преступные приказы»²⁶⁴, и надеялись благодаря им в зародыше подавить ожи­давшееся партизанское движение, тем самым «защитив войска от каких бы то ни было беспорядков»²⁶⁵. Предоставив айнзацкомандам неприятное дело - борьбу с первоначально незначительными партизанскими группами, они одновременно дали им возможность преподнести борьбу с партизанами как истребление евреев. Команды без содействия со своей стороны получили монополию на получение сведений о «бесчинствах партизан». Это позволило им манипулировать действиями войскового командования там, где и без того имелась готовность к бесцеремонному «решению еврейской проблемы». Почти везде командующие войсками были, видимо, готовы поверить в сфабрикованный айнзацкомандами или даже уверо-ванный ими вымысел о том, что за партизанами якобы скрываются евреи. Это подтверждают следующие примеры.

Когда 6 июля 4-я танковая группа (генерал-полковник Хёпнер) обратилась в ОКХ с просьбой выступить в защиту «хорошего и справедливого обращения с

лояльно настроенным населением», было добавлено, что в «довольно редких слу­чаях саботажа ... следует обвинять отдельные коммунистические элементы, прежде всего евреев»²⁶⁶. В штабе 17-й армии были также убеждены в том, что за случаи саботажа ответственность должны нести именно евреи²⁶⁷. Эта убеждённость особен­но ясно выражена в приказах фон Рейхенау и фон Манштейна, в которых говорит­ся, что «беспорядки [в тылу армии] организуются в большинстве случаев евреями» и что «еврейство ... является посредником» между противником и партизанами. В конце концов, было безразлично, были ли сами упомянутые лица воинствующи­ми антисемитами и использовали это утверждение как средство для достижения цели, отнеслись ли они доверчиво к вымыслу айнзацкоманд или же они тем самым просто успокаивали свою совесть²⁶⁸.

Эти объяснения с самого начала были привычны для айнзацгрупп и команд. Они сознавали, что для массовых убийств необходимо «убедительное» обоснова­ние, не только для того, чтобы убедить в необходимости их действий такие непос­вящённые инстанции, как учреждения вермахта, но и отдельных членов команд, которые сновали от одной братской могилы к другой. Уже первое массовое убийст­во евреев, о котором было заявлено, характеризовалось как «карательная акция»²⁶⁹. В других случаях евреи расстреливались «в качестве возмездия», - или для этого находили действительные причины, как то нападение партизан, саботаж, мнимый или действительный поджог, или речь шла просто «о возмездии за зверства Сове­тов»²⁷⁰. В других случаях говорили о расстрелах «по праву войны» или «согласно обычаям военного времени», о расстрелах за «распространение слухов» и по при­чине «угрозы возникновения эпидемии» или за «нарушение прав». Эти вымыслы часто обнаруживаются в донесениях айнзацгрупп. Так, когда айнзацгруппа «А» сообщала в донесении, что она, мол, казнила в Белоруссии 41 ООО евреев, то сюда следует причислить также «около 19000 партизан и преступников, то есть также в большинстве своём евреев, расстрелянных вермахтом [!] к декабрю 1941 г.»²⁷¹. Приказы фон Рейхенау и его последователей важны по той причине, что они скреп­ляли печатью своего военного авторитета вымысел айнзацкоманд.