Кристиан Штрайт Вермахт и советские военнопленные в 1941-1945 гг

для дальнейшего разбирательства»¹⁹, - вопреки приказу ОКХ от 24 июля, который это категорически запрещал! Комиссары, взятые в плен немецкими союзниками, также не были в безопасности. По приказу 11-й армии румынские войска передавали немцам «политических комиссаров, подстрекателей и нежелательные элементы»²⁰.

Между тем с самого начала войны на Востоке руководство вермахта старалось посредством соответствующих ухищрений в области пропаганды добиться от войск выполнения «преступных приказов»²¹. Изданные отделом пропаганды ОКВ реко­мендации к войскам мало чем отличались по своей антисемитской и антибольше­вистской агитации от прессы Геббельса. Постоянно внушалось, что с нападением на Советский Союз напрямую связано спасение Германии от ада, от самого страш­ного на земле варварства, еврейско-русского большевизма, «позора всех культур». С помощью аргумента о том, что, мол, в результате этого крестового похода будут уничтожены «красные безбожники», не преминули привлечь к войне также консер­вативных и религиозных солдат, которые иначе могли бы дистанцироваться от ре­жима. В рекомендациях к войскам говорилось, что большевик - это нигилист; у не­го нет ценностей, убеждений, он ни во что не верит, он бесхарактерен: «Русско-ев­рейский большевизм основывает своё господство на терроре и на разрушении всех духовных ценностей»²². Стремлению «доказать» связь большевизма с еврейством соответствует картина, изображавшая комиссаров следующим образом:

То, что они большевики, поймёт каждый, кто хотя бы раз глянул в лицо красного комиссара. Здесь более не нужны теоретические дискуссии. Назвать черты этого по большей части еврейского отребья звериными, значило бы оскорбить зверя. Они - воплощение всего адского, олицетворение бессмысленной ненависти про­тив всего благородного человечества. В образе этих комиссаров мы видим мятеж недочеловеков против благородной крови. Массы, которые они всеми средствами холодного террора и бессмысленного подстрекательства гонят на смерть, принесли бы конец всей осмысленной жизни, если бы этому в последний момент не поме­шало наше вторжение²³.

Метод был прост: противник объявлялся не только в расовом, но и в мораль­ном плане неполноценным преступником. С другой стороны, каждому солдату вну­шалось, что он - представитель «благородной крови» и прямая обязанность, мо­ральный долг этой благородной крови заключается в том, чтобы отвратить эту угро­зу путём уничтожения комиссаров.

Как эта пропаганда отражалась в фронтовых газетах, точно установить нельзя. Однако те листовки, которые войска направляли советским солдатам, полностью соответствовали этой линии:

Бейте еврейских комиссаров, их морда требует кирпича!

Бейте евреев! Бейте их, палачей, комиссаров, не верьте лжецам, политическим руководителям! [...] Переходите к нам!

Убивайте всех комиссаров и евреев! Они - ваше несчастье, ваша погибель!²⁴.

В пропагандистских листовках к Красной Армии и к гражданскому населению неоднократно обращались с призывами уничтожать комиссаров, - с идеологически обоснованным ожиданием, что советские солдаты, «которых якобы только комис­сары заставляют сражаться», будут приветствовать вермахт как своего рыцаря-освободителя и перебегать на его сторону. Так, призыв 11-го армейского корпуса

к украинцам начать сбор урожая, включал в себя такое дополнение: «Виновные в вашей нищете комиссары устранены»²⁵. Однако эта идеологически обоснованная надежда была обманчивой. По мере того, как становилось известно о расстреле ко­миссаров и ужасающем обращении с советскими военнопленными, сопротивление Красной Армии росло:

Особое обращение²⁶ войск с политическими комиссарами вскоре стало известно русской стороне и привело к усилению воли к сопротивлению. Чтобы избежать утечки информации, «особое обращение» можно было бы осуществлять в лагерях, расположенных глубоко в тылу. Большинство пленных красноармейцев и офице­ров верило в это «особое обращение», о котором они узнавали из служебных при­казов и от сбежавших политических комиссаров. [...]

Указывалось, что политические комиссары были волевыми носителями больше­вистской идеи. Духовное влияние охваченных ими войск было огромно. Упорное сопротивление большевистских войск, видимо, следует объяснить в первую оче­редь их подстрекательством, ибо огромное множество солдат верит, что им остаёт­ся только один выбор - или пасть в бою, или быть замученными в плену немцами. В первые недели войны политические комиссары и офицеры попадали в плен лишь в очень малом количестве. До начала августа во всей зоне ответственности группы всего 170 политических комиссаров (в войсках) были взяты в плен и, согласно донесениям армейских корпусов, устранены²⁷, как особо опасные. Выпол­нение приказа не является проблемой для войск²⁸.

Усиление советского сопротивления вследствие выполнения приказа о комис­сарах привело к тому, что войсковое командование по мере того, как таяли надеж­ды на молниеносную победу, стало требовать отмены приказа о комиссарах²⁹. По этому поводу генерал для особых поручений при главнокомандующем сухопут­ными силами, генерал-лейтенант Мюллер направил 23 сентября в ОКВ соответ­ствующее предложение:

Прошу проверить необходимость выполнения приказа о комиссарах в прежней редакции ввиду изменения ситуации. От командующих, командиров и отдельных частей поступают сообщения, что ослабление боевого духа русской стороны можно было бы добиться, если бы комиссарам, которые несомненно являются главными носителями ожесточённого и озлобленного сопротивления, облегчили путь к прек­ращению борьбы, сдаче или переходу на нашу сторону. Тогда как в настоящее вре­мя ситуация такова, что комиссар знает, что его в любом случае ожидает смерть; поэтому подавляющее большинство их сражается до последнего и принуждает к ожесточённому сопротивлению с использованием самых грубых средств также красноармейцев.

Именно при нынешнем положении дел, когда вследствие высоких потерь, исто­щения притока духовных и материальных сил и смешения соединений с русской стороны повсеместно начинает проявляться неуверенность в управлении вой­сками, ослабление общего духа борьбы путём ломки сопротивления комиссаров могло бы принести значительные успехи и при определённых обстоятельствах сберечь много крови.

Главнокомандующий сухопутными силами также полагает, что соображения, ко­торые ему лично были представлены во всех группах войск, с военной точки зрения заслуживают внимания и представляют целесообразность пересмотра прежней практики обращения с комиссарами³⁰.

Это предложение было представлено Варлимонтом Йодлю, а тот в свою оче­редь представил его 26 сентября Гитлеру, после чего заметил: «Фюрер отказался от каких-либо изменений уже существующей редакции приказа об обращении с по­литическими комиссарами»³¹. Приказ о комиссарах по-прежнему оставался в силе и был отменён только весной 1942 года, когда изменившаяся военная обстановка заставила отказаться от «политического» ведения войны. До тех пор он и дальше выполнялся в войсках, хоть, как кажется, и не в таких масштабах, как прежде³².
2. Расширение акций по «уничтожению противника»
В самой тесной связи с приказом о комиссарах стоит следующее решение руковод­ства вермахта, которое под лозунгом «уничтожения мировоззрения» привело к очередной радикализации приказов об истреблении. 17 июля начальник РСХА, группенфюрер СС Рейнхард Гейдрих издал «особый приказ № 8» с «директивами относительно чистки лагерей военнопленных, в которых содержались русские»³³. Согласно этому приказу «айнзацкоманды полиции безопасности и СД»³⁴ должны были «отбирать» и ликвидировать большие, строго определённые группы военно­пленных. Сначала эта акция должна была ограничиться лишь лагерями военно­пленных на территории I корпусного округа (Восточная Пруссия) и генерал-губер­наторства, ибо советские военнопленные должны были размещаться только там. К начальникам служб содержания военнопленных в I корпусном округе и генерал-губернаторстве были направлены особые «чиновники связи», которые должны были обеспечить выполнение директив и «надлежащую связь с учреждениями вер­махта». Это служит доказательством того, сколь сильно в то время Гейдрих стре­мился избежать осложнений с вермахтом и обеспечить их совместные действия в деле «уничтожения противника»³⁵.

Сотрудничество с задействованными учреждениями вермахта, то есть с началь­никами служб содержания военнопленных и комендантами лагерей, осуществля­лось на основании приказа отдела по делам военнопленных в ОКБ*⁶, который был добавлен к «особому приказу» в качестве 1-го приложения. Этот приказ, дававший задействованным учреждениям вермахта указания относительно их образа действий при намеченном «отборе», был выдержан целиком в духе «политической солдатчи­ны» и ещё более, чем план «Барбаросса» и приказ о комиссарах, показывает, в какой мере руководство вермахта было готово сделать вермахт послушным инстру­ментом в идеологической войне на уничтожение.

Во вступлении было указано намерение руководства вермахта: Вермахт должен срочно освободиться от всех тех элементов среди военнопленных, которые признаны движущими силами большевизма. Особое положение войны на Востоке требует и особых мер, которые с полным осознанием ответственности долж­ны быть проведены независимо от бюрократических и административных влия­

ний³⁷. В то время, как прежние предписания и приказы службы по делам военно­пленных исходили исключительно из военных соображений, теперь должна быть дос­тигнута политическая цель - защитить немецкий народ от большевистских подстре­кателей и как можно прочнее удержать в наших руках оккупированные территории³⁸. Ради достижения этой цели персоналу вермахта в лагерях военнопленных над­лежало произвести «грубое деление» пленных на 5 категорий:

1. 
   Гражданские лица;
   
2. 
   Солдаты (также те, которые переоделись в гражданскую одежду);
   
3. 
   Политически нежелательные элементы из 1-й и 2-й категорий;
   
4. 
   Лица из 1-й и 2-й категорий, которые кажутся достойными доверия и потому могут быть использованы на оккупированных территориях;
   
5. 
   Этнические группы среди гражданских лиц и солдат.
   

Комендантам, особенно офицерам абвера, вменялось в обязанность самое тесное

сотрудничество с карательными командами.

Решение о «подозрительных», - к которым «зачастую» относили также офице­ров, - должна принимать айнзацкоманда, которой по её «просьбе» должны были передаваться и другие лица. Отказать в такой «просьбе» можно было лишь в том случае, если к таким лицам проявлял интерес абвер³⁹. К этническим группам, ко­торые должны были быть отделены друг от друга, относились украинцы, белорусы, поволжские немцы и другие. Пленные евреи вообще не были упомянуты. Но, так как помимо этого «азиаты» и военнопленные, говорящие на немецком языке, счи­тались нежелательными для эвакуации на территорию рейха, то из этого можно сделать вывод о том, что относительно их судьбы уже поступили другие указания⁴⁰. Особенно ясно это вытекает из добавленных в качестве 2-го приложения директив Гейдриха для айнзацкоманд, «о которых было поставлено в известность ОКВ, а через него также командующие и коменданты лагерей»⁴¹.

• 
  все значительные государственные и партийные деятели, в особенности профес­сиональные революционеры;
  
• 
  деятели Коминтерна;
  
• 
  все авторитетные деятели ВКП(б) и её дочерних организаций в ЦК, обкомах и райкомах;
  
• 
  все народные комиссары и их представители;
  
• 
  все бывшие политические комиссары Красной Армии;
  
• 
  руководящий состав центральных и местных органов власти;
  

• 
  руководящий состав экономической жизни;
  
• 
  советско-русская интеллигенция;
  
• 
  все евреи;
  
• 
  все лица, относительно которых установлено, что они подстрекатели или фана­тичные коммунисты⁴².
  

Последний абзац директив опять-таки содержал ссылку на намерение Гейдриха свести к минимуму разногласия с вермахтом, чтобы из-за критики со стороны вер­махта не поставить под сомнение запланированные акции:

Безупречное поведение на службе и вне её, отличное взаимопонимание с комен­дантами лагерей, тщательная проверочная работа вменяются в обязанность руково­дителей айнзацкоманд и всего личного состава⁴⁴.

Как появились эти решения, согласно которым в руки расстрельных команд должны были попасть сотни тысяч военнопленных, нельзя выяснить в точности. Начальник общего управления ОКВ, генерал-лейтенант Рейнеке, заключивший соглашение с Гейдрихом⁴⁵, заявил во время процесса над ОКВ, что до сентября 1941 г., когда приказы были переработаны во всех отношениях, он якобы ничего не знал ни о приказе о комиссарах, ни об «отборе» и связанных с ним расправах. Более того, он будто бы вынужден был перенять эту практику из зоны ответствен­ности ОКХ, где она применялась уже с июля 1941 г.⁴⁶ Такое заявление перевора­чивает ход событий с ног на голову. Из сохранившегося проекта директив Гейдриха для айнзацкоманд от 28 июня 1941 г., который уже содержал все важнейшие по­ложения, вытекает, что РСХА в это время уже вело переговоры с отделом по делам военнопленных в ОКВ и что между ними уже тогда существовало принципиальное согласие⁴⁷. Вступившие в силу 17 июля директивы Гейдриха были изменены всего в нескольких пунктах. По сравнению с проектом более сильно подчёркивалась обя­занность команд поддерживать самый тесный контакт с задействованными учреж­дениями вермахта. Наряду с этим было отмечено, что команды должны выявлять «казавшиеся надёжными элементы» для «восстановления оккупированных терри­торий» и для диверсионной работы. Новым был следующий тезис:

Если проведения казней требуют интересы лагерной дисциплины, руководитель айнзацкоманды должен обратиться по этому поводу к коменданту лагеря⁴⁸. Наконец, новым был уже приведённый выше тезис о том, что командам вме­няется в обязанность «безупречное поведение» и «отличное взаимопонимание с комендантами лагерей».

Эти изменения были выторгованы предположительно на заключительном со­вещании в середине июля, которое состоялось вероятно 16 июля и в котором на­ряду с Рейнеке приняли участие также начальник IV управления РСХА, бригаден-фюрер СС Генрих Мюллер («Гестапо-Мюллер»), начальник отдела по делам военно­пленных, подполковник Брейер и в качестве представителя управления разведки и контрразведки полковник Эрвин Лахузен⁴⁹. Лахузен сообщил Нюрнбергскому трибуналу, что Рейнеке на этом совещании в сущности поддержал точку зрения Мюллера и Кейтеля и заявил, что казни - справедливы и необходимы, ибо речь идёт о борьбе 2-х типов мировоззрения; эту позицию, мол, следует разъяснить вер­махту и офицерскому корпусу, «которым, по-видимому, до сих пор присущи идеа­лы ледникового периода, но никак не национал-социалистской современности»⁵⁰. Сохранившиеся источники не дают повода усомниться в этом заявлении Лахузена. Рейнеке определённо принимал самое активное участие в разработке директив от­дела по делам военнопленных от 17 июля⁵¹. Заявление Лахузена подтверждается к тому же ещё одним источником, который позволяет объяснить согласие Рейнеке с позицией РСХА. После многонедельной инспекционной поездки по недавно окку­пированным территориям, - в том числе по непосредственно подчинённой ОКХ прифронтовой зоне! ⁵²- Рейнеке провёл 4 сентября 1941 г. в Варшаве совещание с начальниками служб содержания военнопленных, окружными комендантами по делам военнопленных, - в том числе в зоне ответственности ОКХ, - и комендан­тами лагерей. При этом Рейнеке объявил среди прочего следующее⁵³:

Совместную работу [с айнзацкомандами] в целом следует признать успешной. А если местами и случались конфликты, то это в порядке вещей. Принципиально, чтобы СД следовала предписанным ей директивам [курсив мой]. Целесообразно, чтобы там, где могут возникнуть расхождения во мнениях, коменданты пересыль­ных лагерей вступали в контакт с СД.

После этого Рейнеке рассматривал своё положение относительно РСХА как це­ликом равноправное, если не более весомое.

Приказом от 17 июля была достигнута последняя степень радикализации при­казов об уничтожении противника по мотивам мировоззрения, совершенствуемых с марта 1941 г. Отсутствие сопротивления предыдущим приказам по уничтожению позволило Гитлеру постоянно выдвигать всё новые и новые требования. При этом не исключена возможность того, что Гитлер в данном случае вообще не оказывал никакого влияния и что приказ появился по чьей-то инициативе из общего управ­ления ОКВ и РСХА, где задействованные офицеры «под свою ответственность» работали над усовершенствованием методов «уничтожения противника».

Гейдрих и Рейнеке могли быть уверены в том, что запланированные меры в принципе с пониманием будут встречены в других политических кругах. Другой вопрос, будут ли одобрены также и методы их проведения. После обсуждения все­ми заинтересованными сторонами вопроса об использовании труда советских военнопленных на территории рейха 4 июля 1941 г., будущий начальник отдела «Кавказ» имперского министерства по делам оккупированных восточных террито­рий профессор фон Менде обобщил условия ведомства Розенберга относительно использования труда пленных следующим образом: «Не будет никаких возражений, если это использование будет осуществляться в закрытых, то есть находящихся под

строгим контролем колоннах и если все политические комиссары и руководящие партийные, а также комсомольские деятели⁵⁴ будут устранены»⁵⁵. Ещё более чётко связь с перспективами на будущее, которые существовали в ведомстве Розенберга, прослеживается в другом отчёте, а именно в отчёте чиновника связи министра иностранных дел Риббентропа при Розенберге, полномочного советника посольства Гроскопфа о совещании, состоявшемся в середине июле в ведомстве Розенберга. На нём были изложены результаты проверки стационарного лагеря для советских пленных в Хаммерштейне (Померания). При этом было критически замечено, что вера пленных в СССР поколеблена лишь частично и что «активисты» держат плен­ных под контролем и запугивают:

Устранение этих советских «активистов», которые представлены во всех званиях, [...] могло бы способствовать отрыву пленных от советизма, а также тому, чтобы сделать из них полезный, нетребовательный в материальном и податливый в духовном отношении рабочий инструмент. При этом, кроме более менее удовле­творительного питания и при всей необходимой строгости, следует применять к ним такое обращение, которое воспринималось бы как справедливое и достойное человека⁵⁶.

При этом в национал-социалистском руководстве большую роль играла не толь­ко мысль сделать советское население безэлитным и легко манипулируемым на­родом рабов, но и мысль предотвратить посредством ликвидации всех «фанатич­ных коммунистов» любую коммунистическую агитацию среди немецкого населе­ния и соответственно опасность сеяния «настроений». Во время другого совещания по вопросу «отбора» в начале сентября Рейнеке вновь подчеркнул необходимость этих мероприятий. Перед этим Геринг настойчиво заявлял ему: «Нам не хватает ещё, чтобы теперь во время войны немецкие рабочие благодаря соприкосновению с военнопленными оказались заражены большевизмом»⁵⁷.

Выполнение приказов осуществлялось с уничтожающей эффективностью. Вслед за «особым приказом № 8» от 17 июля начальник гестапо Мюллер издал 21 июля «особый приказ № 9», согласно которому в лагеря для советских военно­пленных, расположенные в отдельных районах территории рейха, в Восточной Пруссии и генерал-губернаторстве откомандировывались команды⁵⁸. Так как вскоре после этого советские военнопленные в постоянно возрастающем количестве пере­мещались в лагеря по всей территории рейха, то Мюллер издал 27 августа распоря­жение всем бюро гестапо на территории рейха постоянно следить за тем, не имеют­ся ли в зоне их компетенции такие пленные и, если имеются, тут же «посылать туда айнзацкоманды для чистки лагерей»⁵⁹. С тех пор транспорты, в которых «нежела­тельные» пленные доставлялись в концентрационные лагеря для уничтожения, не прекращались до конца войны.

Формально процесс «отбора» осуществлялся следующим образом: После того как айнзацкоманды отбирали «нежелательные элементы», - на основании общего перечня «врагов» и при крайнем произволе, - они через соответствующее бюро гестапо направляли в отдел IV А 1 с РСХА список с фамилиями в качестве «заявки на проведение казни». Управляющий делами отдела⁶⁰ представлял затем соответст­вующий приказ о проведении казни на подпись начальнику гестапо Мюллеру. Один экземпляр этого приказа направлялся в лагерь для пленных, который формально,

согласно договорённости между Гейдрихом и Рейнеке должен быть освободить на­меченных лиц из плена и перевести в концлагерь, где их должны были казнить, и второй экземпляр - в собственно концентрационный лагерь. Концлагерь доклады­вал об исполнении приговора в отдел IV А 1 с РСХА и инспектору концентрацион­ных лагерей в Ораниенбурге⁶¹. Предписанное «особое обращение», то есть убийство отобранных осуществлялось не по единому стандарту. Так, на территории рейха они, как правило, доставлялись в ближайший концентрационный лагерь⁶². В Дахау их расстреливала на стрельбище особая команда, в Заксенхаузене и Бухенвальде -убивали в приспособленных якобы для научных исследований помещениях вы­стрелом в затылок; в Маутхаузене умерщвление осуществлялось особенно жесто­кими способами: в каменоломне лагеря «посредством работы» с помощью инъек­ций фенола и других химикалий, путём удушения с помощью хлората магния, из­нурения голодом, а позднее путём расстрелов. О числе убитых таким образом советских военнопленных нет даже приблизительных данных. Оно составляет при­мерно 50000 человек, но это минимальная цифра⁶³.

Об «отборах» в Восточной Пруссии, генерал-губернаторстве и районах коман­дующих войсками «Остланда» и «Украины», где ликвидация пленных осуществ­лялась иным способом, ввиду неудовлетворительного состояния источников также сохранилось очень мало сведений. В этих районах казни осуществлялись, как правило, самими айзацкомандами или мобильными расстрельными командами СС и полиции. Так, 1-я рота 13-го запасного батальона полиции расстреляла утром 3 октября 1941 г. 141 пленного [56-й лагерь для офицеров] в Просткене (Восточная Пруссия), во второй половине того же дня - 51 пленного [331-й стационарный лагерь] в Фишборне (Восточная Пруссия) и 30 октября - 166 пленных лагеря к за­паду от Белостока⁶⁴. В другом, ставшем известном случае служащие 306-го батальо­на полиции расстреляли между 21 и 28 сентября 1941 г. от 5000 до 6000 советских пленных из лагеря Калилов близ Бяла-Подляска в генерал-губернаторстве⁶⁵. Эти цифры свидетельствуют, что в этих районах расстрелы военнопленных были го­раздо более массовыми, чем на территории рейха⁶⁶.

О том, что айнзацкоманды осознавали свои действия, говорит запись доклада, в котором 2 служащих гестапо из Веймара сообщали в начале октября 1941 г. функ­ционерам НСДАП о своих задачах:

Судя по поступившим приказам и директивам, мы должны сделать большую часть недавно завоёванных нами территорий пригодной для немецкой колонизации. Как ясно каждому, для завоёванных территорий нам нужны люди, которые, во-первых, потребуются для восстановления, во-вторых, для введения в действие предприя­тий и угодий. В настоящее время мы пока ещё не располагаем большим количест­вом соотечественников для решения этих задач. Поэтому мы вынуждены обра­щаться к русским людям. Вполне понятно, что не каждого советского русского можно использовать для этих работ, ибо с начала 20-х годов и до сих пор русские систематически обучались и подстрекались в большевистском духе. Поэтому сле­дует выявлять и устранять все нежелательные элементы, которые находятся среди военнопленных и использование которых на оккупированной территории весьма сомнительно.

После перечисления различных категорий «врагов», доклад продолжает:

Нет оснований испытывать по отношению к русским сентиментальные или иные чувства. Поэтому советские русские, признанные айнзацкомандами «подозритель­ными», должны быть немедленно расстреляны после подачи об этом рапорта согласно отданным РСХА директивам от 17 июля 1941 г. и получения разрешения на казнь. [...]

Первая проверка производится в прифронтовом стационарном лагере, где уже происходит контроль и отбор по каждому из направлений. В первом и последую­щих лагерях на территории рейха та же работа повторно проводится действую­щими рабочими командами. Это можно объяснить тем, что поступившие здесь для проверки советские русские в основной массе уже освобождены от подозри­тельных элементов⁶⁷. Верховное командование вермахта только в последние дни отдало соответствующие распоряжения об обращении с советско-русскими воен­нопленными во всех лагерях для военнопленных заинтересованным в этом воп­росе учреждениям вермахта...⁶⁸ Они подчёркивают важность политической и иной проверки советско-русских военнопленных и понимают, что в случае с русскими пленными речь идёт не о военнопленных в обычном смысле, но, как подчеркнул фюрер в своей последней речи перед открытием зимней кампании 1941-1942 гг.⁶⁹, о врагах, которые сплошь состоят из зверей и скотов. Так с ними в первую очередь и следует поступать⁷⁰.

С каким ожесточением айнзацкоманды настаивали на казни своих произвольно выявленных жертв даже тогда, когда против этого были чисто деловые, правдопо­добные для убеждённого национал-социалиста доводы, показывает событие, случайно отражённое в документах. Этот случай, а именно, длившаяся несколько месяцев тяжба между бюро гестапо в Мюнхене и начальником службы содержания военнопленных в VII корпусном округе (Мюнхен), в которую оказались вовлечены также РСХА, отдел по делам военнопленных в ОКВ, биржа труда Баварии и, на­конец, управление 4-хлетним планом, во многих отношениях настолько показате­лен, что на нём, вероятно, следует остановится более подробно. Этот случай про­ливает яркий свет на позицию задействованных органов гестапо. Ещё важнее то, что он со всей очевидностью показывает, какие возможности предоставлялись са­мим подчинённым военным органам организовать, - в известных рамках, - сопро­тивление выполнению приказов о расстрелах, и как руководство вермахта содей­ствовало тому, чтобы свести эти возможности на нет⁷¹.

В середине сентября в стационарный лагерь VII А Моосбург были доставлены 5238 советских военнопленных. Поскольку эти пленные ещё не были «проверены», бюро гестапо Мюнхена откомандировало туда в конце сентября айнзацкоманду с соответствующим заданием. В ноябре начальник службы содержания военноплен­ных в VII корпусном округе, генерал-майор Заур⁷² заявил протест в отдел по делам военнопленных в ОКВ против «поверхностного», то есть слишком общего «отбора» со стороны команды. Этот протест, переданный отделом по делам военнопленных в РСХА, вызвал в бюро гестапо Мюнхена кипучую деятельность. Там старались до­казать, что каждый отдельный пленный был по праву отобран для «особого обра­щения». До 26 ноября это были: 3 «функционера и офицера», 25 евреев, 69 «интел­лигентов», 146 «фанатичных коммунистов», 85 «подстрекателей, провокаторов и во­ров», 35 беглецов и 47 «неизлечимо больных»⁷³. Они составили, как выразился

представитель гестапо в докладной записке, «всего» 13% от общего числа (3788) проверенных пленных, в то время как бюро гестапо в Нюрнберге-Фюрте и Реген-сбурге в среднем «отбирали» 15-17%⁷⁴; команды якобы строго придерживались буквы директив, и выявляли пленных за «малейшее нарушение лагерной дисцип­лины», несмотря на протесты офицеров и охранников стационарного лагеря, не оставив в лагере также немецкоязычных евреев, которых руководство лагеря хотело сохранить в качестве переводчиков. У офицеров стационарного лагеря VII А якобы сплошь существовали намерения

облегчить положение русских путём милосердия, больных русских опять поставить на ноги⁷⁵ и тем самым прикрыть себя личиной гуманности. Но опыт якобы по­казывает, что русских можно было заставить работать только посредством крайней строгости и с применением телесных наказаний⁷⁶.

Ни у начальника службы содержания военнопленных, ни у коменданта лагеря, «старого, опытного офицера», они не нашли поддержки. При этом особенно «не­желательным» выглядит офицер по использованию труда пленных при начальнике службы содержания военнопленных, майор Мейнель, увольнения которого потре­бовал в РСХА мюнхенский инспектор полиции и СС, обер-группенфюрер СС фон Эберштейн⁷⁷. В ходе беседы с управляющим делами мюнхенского гестапо Мейнель дал о себе знать,

что он считает нашу манеру обращения с советскими военнопленными никуда не годной. Он - старый солдат и с солдатской точки зрения не одобряет такие дей­ствия. Если вражеский солдат взят в плен, то он именно взят в плен и не может быть просто так расстрелян. Второй причиной того, что он против такого образа действий, является то, что ситуация с рабочей силой в VII корпусном округе сло­жилась катастрофическая, а потому необходимой считается любая сила. Русские - хорошие работники, а кроме того, существует опасность, что Совет­ский Союз будет обращаться точно так же с немецкими пленными, «ибо общест­венность постепенно узнает обо всём». Сначала нужно накопить опыт и соответ­ственно обращаться с пленными; следует также дать интеллигенции возможность ознакомиться с немецкими условиями и уже тогда вести среди их товарищей разъяснительную работу⁷⁸. В другой беседе Мейнель обратил внимание на то, что 560 «отобранных» пленных означают ежедневную потерю 5600 рабочих часов и что предназначенные к уничтожению пленные-интеллигенты будут нужны в качестве высококвалифицированных рабочих-специалистов⁷⁹. Вместо того чтобы позволить запугать себя постоянным вмешательством гестапо, Мейнель при поддержке фон Заура запретил в середине января 1942 г. передавать гестапо 173 пленных, которые были уже «отобраны», но ещё не доставлены в концентрационный лагерь Дахау. 15 января фон Заур объяснил это в бюро гестапо в Мюнхене тем, что эти пленные прошли проверку до того, как Гитлер отдал приказ о широком использовании труда советских пленных. Положение с рабочей силой в корпусном округе является «крайне напряжённым, и ценность представляет любая рабочая единица»; поэтому он просит о повторной проверке военнопленных с тем, чтобы «использовать их, если среди них окажутся пригодные для выполнения работ»⁸⁰. Несмотря на то, что задействованные чиновники гестапо, - согласно их письменным показаниям, -очевидно, серьёзно были убеждены в «опасности» советских военнопленных,

данный вопрос стал уже к этому времени для Эберштейна и бюро гестапо в Мюн­хене вопросом престижа. Инспектор полиции и СС отклонил 23 января пред­ложение фон Заура произвести повторную проверку военнопленных, и, когда пленные всё ещё не были переданы, направил 28 января в РСХА телеграмму-молнию, в которой потребовал немедленного вмешательства в это дело генерала Рейнеке, ибо «использование этих фанатичных большевиков на внешних работах... означает страшную угрозу для безопасности народа и государства»⁸¹. В главном управлении имперской безопасности, где уже были информированы о необхо­димости широкого использования труда советских военнопленных в военной экономике⁸², были склонны пойти на компромисс, тем более что в это вмешалась рабочая группа по использованию рабочей силы в управлении четырёхлетним планом^83-84. После беседы с Рейнеке 9 февраля представитель Мюллера и руково­дитель группы IV А, обер-фюрер СС Фридрих Панцингер решил вновь подвергнуть проверке тех уже «обобранных» военнопленных, которые были включены в рабо­чие команды, а остальных⁸⁵ немедленно передать гестапо. При этом он «довери­тельно» указал на то,

что численность военнопленных по разным причинам является значительно мень­шей, чем предполагалось, а потому в интересах внутренней безопасности и воен­ной экономики необходим тщательный отбор⁸⁶.

Бюро гестапо в Мюнхене не было склонно соглашаться на этот компромисс и потребовало, чтобы все пленные были переданы ему без повторной проверки. Рей­неке заявил, что после повторной беседы с Панцингером он согласился с тем, что­бы все пленные были доставлены в концентрационный лагерь Бухенвальд и там проверены ещё раз⁸⁷. Точку в этом деле поставило сообщение начальника тайной полиции Мюллера в бюро гестапо Мюнхена о том, что, мол, фон Заур и Мейнель под давлением РСХА сняты со своих постов. Было заявлено, что 120 из 188 дос­тавленных в Бухенвальд пленных не будут подвергнуты «особому обращению». Однако вопреки первоначальному соглашению с Рейнеке было сказано, что их вернут только в том случае, «если вермахт ещё раз вернётся к этой теме»⁸⁸, - чего не случилось.

В системе начальника службы содержания военнопленных в VII корпусном округе групповое согласие в отношении традиционного ведения войны было ещё сравнительно сильно⁸⁹. Поэтому Мейнель смог, прикрываясь фон Зауром, исполь­зовать предоставленные возможности и противопоставить себя мерам мюнхенского гестапо. Но это сразу же потерпело неудачу, как только Рейнеке в ОКВ не оказал ему поддержки. Нехватка рабочей силы и возникшие в результате этого осложне­ния в экономике давали ему возможность поддержать фон Заура. Это не значило противопоставить себя режиму. Но Рейнеке не согласился на это. Казалось, что и у него взяли верх идеологические сомнения. Ему хотелось оправдать свою позицию ещё и тем, что в других корпусных округах такие конфликты не имели места⁹⁰. А бюро гестапо могло в своих отчётах ссылаться на то, что в соседнем XIII корпус­ном округе (Нюрнберг) до 24 января было «отобрано и подвергнуто особому об­ращению» 2009 советских пленных и что сотрудничество с тамошним начальником службы содержания военнопленных Николаусом Шеммелем было «превосход­ным»: «Трудности того или иного вида до сих пор не имели места»⁹¹.

Хотя, насколько известно, принципиального сопротивления активным дейст­виям айнзацкоманд, - несмотря на описанный выше случай, - не произошло, всё же это показало в начале сентября 1941 г. необходимость определённой модифи­кации директив Гейдриха. Во второй неделе сентября с Рейнеке вновь встретились представители РСХА, управления разведки и контрразведки и на этот раз также имперского министерства по делам оккупированных восточных территорий⁹². Результатом этого совещания стало подписание Гейдрихом «дополнения» к дирек­тивам для айнзацкоманд, которое вступило в силу 12 сентября 1941 г.⁹³ Прежде всего представитель министерства восточных территорий, генеральный консул доктор Отто Бройтигам добился в нескольких пунктах более чёткого определения категории «врагов» и тем самым некоторого послабления. Во вступлении к этому «дополнению» Гейдрих подчёркнуто указал на то, что задача выявления «надёжных элементов... для восстановления территорий на Востоке» является не менее важ­ной, чем отбор «нежелательных» пленных, - задача, которой айнзацкоманды к до­саде министерства по делам оккупированных восточных территорий до сих пор пренебрегали. Далее указывалось на то, что следует обращать больше внимания на «этническую принадлежность» пленных. Украинцев, азербайджанцев, белорусов, армян, кавказцев и представителей тюркских народов

только в том случае следует считать окончательно подозрительными и обращаться с ними в дальнейшем согласно директивам, если в речь идёт о действительно фа­натически убеждённом большевике, политическом комиссаре или об иных опас^ ных комиссарах. Следует иметь в виду, что тюркские народы в особенности часто имеют еврейскую внешность и что одно обрезание не может быть доказательством еврейского происхождения (например мусульмане)⁹⁴.

На этом пункте Бройтигам настаивал особо. Как представитель «консерватив­ной» линии, он настаивал на вербовке союзников среди национальных меньшинств Советского Союза, особенно на Кавказе, который он хорошо знал. Поскольку он знал, что эти народы благодаря сталинской политике относительно национальных меньшинств весьма чувствительны к антибольшевистской пропаганде, то для него было очевидно, что большой политической глупостью было особенно плохое обра­щение именно с этими народами соответственно национал-социалистской расовой теории. А именно это и делалось до сих пор: айнзацкоманды уничтожали всех «азиатов», тысячи пленных мусульман были расстреляны как «евреи» потому, что были обрезаны⁹⁵. Но не только среди айнзацкоманд господствовало убеждение,

что чем дальше идёшь на Восток, тем более неполноценны живущие там народы.

Если уже поляков подвергали суровому обращению, то согласно этому мнению,

украинцев, белорусов, русских и, наконец, «азиатов» следовало подвергать ещё

более суровому обращению⁹⁶.

Было также определено понятие «интеллигенция». После того как прежде все пленные, которые имели более менее приличное образование, были, очевидно, в большинстве случаев расстреляны, Гейдрих подчеркнул, что «самый простой, безграмотный советско-русский невежа... в своём политическом фанатизме» может быть опаснее, чем советский инженер. В первую очередь следовало ликвидировать «профессиональных революционеров, писателей, редакторов, служащих Коминтер­на и т. д.». Это также, вероятно, было конкретизировано под влиянием министер­

ства восточных территорий, где знали о том, что для использования инфраструкту­ры советских территорий необходим хотя бы минимум «советской интеллигенции».

Для процедуры ликвидации также были даны новые указания, которые яви­лись ответом на жалобы. Гейдрих неоднократно подчёркивал, что казни должны производиться «немедленно». Их также «ни в коем случае не следует проводить в лагере или в непосредственной близости от него; категорически запрещается при­сутствие свидетелей⁹⁷. Здесь Бройтигам также заявил протест: Во многих лагерях «отобранных» неделями без пищи мурыжили в забоях за колючей проволокой по­близости от лагеря, ибо расстрельные команды не успевали справляться с требуе­мыми казнями⁹⁸. Поскольку остальные пленные становились таким образом сви­детелями подобного обращения, то в некоторых командах дополнительно появи­лась тенденция проводить ликвидации открыто в качестве пропагандистских «кара­тельных акций»⁹⁹. Всё это, конечно, не способствовало тому, чтобы облегчить усилия министерства по делам оккупированных восточных территорий по «пропа­гандистскому охвату» пленных.

Тот факт, что в «дополнениях» Гейдриха в 4-й раз в течение короткого времени повторялось указание о том, чтобы акции проводились немедленно и без свидете­лей, говорит о чётко организованной работе по уничтожению. То, что система приказов и повиновения¹⁰⁰, якобы безупречно действовавшая в системе СС, оказа­лась не такой совершенной, как это хотели доказать защитники, говоря о требо­ваниях «преступных приказов», показывает подробно описанный уже конфликт в VII корпусном округе, когда бюро гестапо одержало верх над готовым к компро­миссу РСХА¹⁰¹. В дело были пущены также другие механизмы, вытекавшие из са­мих же карательных акций. Вытекавший из деятельности айнзацкоманд огрубляю­щий эффект приводил их к убеждению, что если уж проводить «чистку», то нужно делать это основательно¹⁰²; личный состав айнзацкоманд по собственной инициа­тиве усовершенствовал технику массового убийства¹⁰³, и принятые РСХА по по­литико-тактическим основаниям меры по соблюдению тайны казались им лишь досадной помехой. Наряду с этим в качестве психологического момента выступает стремление воззвать к общественности по поводу убийств, чтобы получить одобре­ние выполнению «сурового» долга, а также чтобы поставить в известность «об этих делах» и привлечь к их осуществлению хотя бы в качестве соучастников более ши­рокий круг лиц¹⁰⁴.

Директивы отдела по делам военнопленных в ОКВ от 17 июля 1941 г. распро­странялись также на прифронтовую зону, отдавать распоряжения по которой имело право только ОКХ. В своём «особом приказе № 8» о проверке пересыльных лагерей на недавно оккупированных территориях Гейдрих дал ряд указаний начальникам айнзацгрупп. В дополнении он просил начальников айнзацгрупп «позаботиться о том, чтобы проводить чистку пересыльных лагерей по возможности собственными силами»¹⁰⁵. В этом случае, однако, руководство сухопутных сил оказалось не готово повторно расширять полномочия айнзацгрупп, которые были закреплены по соглашению с Гейдрихом в марте 1941 г. Уже упомянутым приказом от 24 июля 1941 г.¹⁰⁶ генерал-квартирмейстер Вагнер категорически запретил деятельность айнзацкоманд в лагерях прифронтовой зоны. Одновременно был приказано, как и в приказе отдела по делам военнопленных от 17 июля, осуществить «разбивку»

пленных на различные группы. Группа подлежащих ликвидации врагов была мень­ше, чем в директивах Гейдриха: «Политически нежелательные и подозрительные элементы, комиссары и подстрекатели» подлежат обращению «согласно отданным особым распоряжениям», то есть должны быть расстреляны согласно плану «Бар­баросса» и приказу о комиссарах. «Азиатов (в зависимости от их расы), евреев и русских, говорящих по-немецки»¹⁰⁷, следовало изолировать, но в отличие от пре­дусмотренного в директивах Гейдриха «особого обращения», использовать на рабо­тах в прифронтовой зоне и в любом случае держать вдали от Германии. Отличие от директив Гейдриха означает также отличие политики руководства сухопутных сил от «сугубо национал-социалистского»: Приказ Вагнера требовал уничтожения «только» «истинных», то есть политических противников. Директивы Гейдриха, на­против, следуя постулатам чисто национал-социалистского учения, требовали унич­тожения евреев, как «биологического корня» большевизма, а заодно всех тех, кото­рые принадлежали к «интеллигенции» в общем смысле слова и могли в последую­щем образовать потенциально опасную для Германии элиту.

Этим приказом руководство сухопутных сил ещё раз с особым ударением и осо­бой настойчивостью в основном повторило уже существующие предписания относительно военнопленных, а именно, план «Барбаросса» и приказ о комиссарах, причём сделало это по инициативе главнокомандующего сухопутными силами¹⁰⁸. К более эффективной форме идеологической войны ещё не были готовы. Правда, события должны были показать, что войска на фронте и в тыловых районах часто не считались с этим различием и вопреки приказу Вагнера предоставляли айнзац-командам широкое поле деятельности. По некоторым примерам можно заключить, в каком широком объёме части вермахта и айнзацкоманды сотрудничали на фронте при «тщательном отборе» пленных уже в первые недели войны. Составленные РСХА по сообщениям айнзацгрупп «Донесения о событиях в СССР»¹⁰⁹ содержат достаточно тому доказательств.

В середине июля офицер связи Гейдриха при армии «Норвегия» сообщил, что его команда войдёт в Мурманск по возможности вместе с 20-м горнострелковым корпусом (генерал горно-стрелковых войск Дитль). «Практическая работа состоит в отборе комиссаров и руководящих коммунистов»¹¹⁰. Здесь, как и в других воин­ских частях существовала тенденция предоставлять исключительно айнзацкоман-дам выявление и ликвидацию комиссаров. 24 августа 1941 г. командующий тыло­вым районом группы армий «Юг», генерал пехоты Карл фон Рок также приказал СД «присутствовать при сортировке военнопленных, чтобы отобрать соответствую­щие элементы»¹¹¹. При этом некоторые отряды самостоятельно расширяли круг жертв: После того как в айнзацгруппе «Ц» один советский полковник заявил, что все офицеры от старшего лейтенанта и выше являются членами партии, в айнзац­группе сделали вывод: «Значит этих офицеров следует считать политическими ра­ботниками»¹¹², - что могло означать только одно - все они будут расстреляны.

В зоне ответственности всех 3-х групп армий айнзацкомандам уже в первые не­дели войны был предоставлен доступ в лагеря для военнопленных или по крайней мере «передавались» пленные, «отобранные» вермахтом для ликвидации. Из груп­пы армий «Юг» (главнокомандующий генерал-фельдмаршал Герд фон Рундштедт), где сотрудничество с айнзацгруппой «Ц» (командир бригаденфюрер СС доктор Отто

Раш) было особенно тесным, 9 августа команды докладывали о том, что наряду с «акциями» против евреев планомерно осуществляется «чистка лагерей военноплен­ных»¹¹³. В начале ноября айнзацгруппа докладывала:

Число казней, проведённых зондеркомандой 4 а, возросло между тем до 55432. В общее число расстрелянных зондеркомандой 4 а во второй половине октября и до дня донесения лиц, наряду с относительно небольшим количеством политра­ботников, активных коммунистов, саботажников и др., входят в первую очередь евреи, причём большую часть евреев опять-таки составляют переданные вермах­том военнопленные. В Борисполе по требованию коменданта тамошнего лагеря для военнопленных взвод зондеркоманды 4 b расстрелял 14 октября 1941 г. - 752 и 18 октября 1941 г. - 357 военнопленных еврейской национальности, среди которых было несколько комиссаров и 78 раненых евреев, переданных лагерным врачом. [...] К этому следует заметить, что не все акции в Борисполе осуществля­лись при активной поддержке местных учреждений вермахта. Другой взвод зон­деркоманды 4 а действовал в Лубнах и беспрепятственно казнил 1865 евреев, ком­мунистов и партизан, среди которых было 53 военнопленных и несколько женщин еврейской национальности¹¹⁴.

В группах армий «Центр» и «Север» такое систематическое и тесное сотрудни­чество, кажется, не было правилом в первые недели войны. Однако, действовав­шая в зоне ответственности группы армий «Север» айнзацгруппа «А» докладывала в начале сентября под рубрикой «Проверка военнопленных», - по-видимому, регулярно применявшейся, но обычно не всплывавшей в Донесениях о событиях, -о проверке 2-х лагерей:

Успех удовлетворителен в той мере, в какой установлена численность членов ком­мунистической партии, партийных деятелей и руководящих деятелей колхозных и совхозных предприятий. С ними поступили согласно данных особым указаниям¹¹⁵.

Из другого отчёта айнзацгруппы «А» следует, что «систематическое прочёсы­вание и чистка лагерей военнопленных» уже стала обычным делом¹¹⁶.

Было бы, конечно, ошибочно делать из приведённых здесь случаев вывод, буд­то использование отрядов СС в лагерях прифронтовой зоны являлось общей прак­тикой ещё до того, как на это была получена санкция со стороны ОКХ. Однако в Донесениях о событиях до начала ноября имеется только одно донесение из зоны ответственности айнзацгруппы «Ц», из которого следует, что при «передаче» воен­нопленных еврейской национальности из лагерей прифронтовой зоны дело дошло «до открытого конфликта с комендантом лагеря»:

Только по еврейскому вопросу вплоть до недавнего времени в нижестоящих инстанциях вермахта нельзя было найти безусловного понимания. Это сказалось прежде всего на чистке лагерей военнопленных. В качестве особо яркого примера следует назвать действия одного коменданта лагеря в Виннице, который через своего представителя категорически запретил проводившуюся выдачу 362 военно­пленных евреев и даже возбудил против этих и ещё 2-х других офицеров уголовное дело. Слишком часто айнзацкомандам приходилось терпеливо сносить более или менее скрытые формы упрёков по поводу их твёрдой позиции в еврейском воп­росе. К этому в последующем добавился ещё один неприятный момент, когда по

приказу ОКХ доступ в пересыльные лагеря для СД вообще был закрыт. Только благодаря недавнему приказу ОКВ¹¹⁷ эти препятствия были устранены, ибо отныне в этом приказе чётко указано, что вермахт также должен вносить свою долю в решение данной проблемы и стараться, чтобы СД были предоставлены все воз­можные полномочия. Правда, именно в последние дни следует констатировать, что этот основной приказ всё ещё не достиг нижестоящих инстанций. Но в буду­щем, по крайней мере если речь идёт о зоне ответственности 6-й армии, от учреждений вермахта следует ожидать дальнейшей поддержки и готовности прийти на помощь. Так, генерал-фельдмаршал фон Рейхенау ещё 10 октября 1941 г. издал приказ¹¹⁸, в котором было чётко указано, что вермахт должен рассмат­ривать русского солдата как представителя большевизма и подвергать соответ­ствующему обращению¹¹⁹.

При этом показательно, что конфликты возникали только из-за пленных ев­реев, в то время, как взаимодействие, по-видимому, проходило успешно, пока речь шла только о коммунистах и подстрекателях. «Разногласия» не могли быть слиш­ком серьёзными, ибо прежде айнзацгруппа докладывала о «планомерной чистке» лагерей военнопленных, не упоминая о сопротивлении.

Другой конфликт произошёл в группе армий «Центр». Там в начале ноября оберштурмфюрер СС 8-й айнзацкоманды жаловался инспектору полиции и СС «Центральной России», обер-группенфюреру СС Бах-Зелевскому на «недостойное» поведение коменданта 185-го пересыльного лагеря в Могилёве майора Витмера. Эта жалоба является настолько поучительной, что её следует привести целиком. Из неё следует, что комендант лагеря со своей позицией якобы одинок среди многих других офицеров вермахта и полиции¹²⁰ и что его возражения против убийства евреев не согласуются с «суровой» позицией в отношении военнопленных. Кроме того, этот источник даёт необычайно чёткое представление о менталитете коман­диров айнзацкоманд:

3 ноября 1941 г. [...] в 191-й полевой комендатуре под председательством комен­данта, подполковника фон Ягвица, состоялось совещание, в котором также приня­ли участие начальники тайной полевой полиции, полевой жандармерии, советник Рот, начальник гарнизона майор Мост, комендант лагеря майор Витмер и капитан Нёльс из полицейского полка «Центр».

После произнесённой мною по поручению коменданта полевой комендатуры речи о необходимости радикальных мер для окончательного решения еврейского воп­роса, майор Витмер высказался об этом в общих чертах и на вопрос, поставленный в связи с этим комендантом полевой комендатуры, как следует поступать с сомни­тельными элементами в лагерях гражданских пленных в плане более целесообраз­ного с ними обращения, ответил почти дословно следующее:

«У меня в лагере тоже имеется какое-то число пленных евреев, но я и не поду­маю выдавать их для «особого обращения», ибо на это нет приказа со стороны полномочных учреждений вермахта, а это для меня очень важно».

По поводу борьбы с партизанским движением майор Витмер также занимает про­тиворечащую мнению полиции безопасности, совершенно ложную и непонятную позицию, которая станет ясна в ходе этого дела благодаря его последовательно переданным возражениям.

Так, комендантом полевой комендатуры был задан вопрос, как целесообразнее всего можно бороться с бродяжничеством на просёлочных дорогах. Когда от меня потребовали высказать своё мнение по этому вопросу, я заявил, что всех мужчин призывного возраста, которые, проходя через немецкую воинскую часть в период после оккупации новых территорий на Востоке, не могут удостоверить свою лич­ность, следует непременно считать партизанами и ликвидировать как антиобще­ственные элементы из-за потенциальной угрозы, которую они представляют для общественной безопасности. А майор Витмер, протестуя, заявил:

«Ну, ну, не так рьяно, можно ведь не совершать явных убийств». Эти высказывания, за истинность которых я ручаюсь, доказывают, что майор Витмер:

а) не только не поддерживает то решение еврейского вопроса, которое защищает
и предлагает имперское правительство, но проводит свою собственную, совер-
шенно ложную политику путём мелочного толкования чисто военных положений
и предписаний;

б) в борьбе с партизанским движением и бродяжничеством занимает позицию, ко-

В заключение я могу подчеркнуть, что объявление подобной точки зрения перед определённым и занятым этим делом кругом лиц способно вызвать препятствия и оказать довольно неблагоприятное влияние на практическое решение этих вопросов, особенно тогда, когда тот или иной из участвующих в этом идеоло­гически не достаточно подкован или крепок. Наконец, остаётся подчеркнуть, что майор Витмер ещё и добавил к слову, что при существенных промахах со стороны подчинённых ему пленных он и сам умеет управляться с ними, не привлекая СД. (Он привёл случай, когда один из пленных угрожал через переводчика часовому, и он тут же распорядился расстрелять виновного)¹²¹.

Этот случай, кажется, ещё раз подтверждает то, что и так ясно из Донесений о событиях, а именно, что солдаты, которые выступали против уничтожения евреев и во исполнение отданных им приказов запрещали айнзацкомандам доступ в лагеря для военнопленных, уже находились в меньшинстве. Несомненно, что в зоне ответственности группы армий «Юг», особенно 6-й армии, это сопротивление осуществлялось только нижестоящими учреждениями вермахта и не находило никакой поддержки на высшем уровне¹²². В самом деле, фронтовым частям должно было казаться бессмысленным пачкать свои руки и расстреливать пленных, когда айнзацкоманды сами стремились к этому, желая этими действиями предоставить своему начальнику Гейдриху доказательства образцового служебного рвения. Кроме того, комендантам лагерей должно было казаться нелепым стремлением вести довольно рискованную борьбу за жизнь нескольких дюжин пленных в то время, как в их лагерях ежедневно умирало от голода по 50 или 100 пленных¹²³. И почему было айнзацкомандам не воспользоваться представившимся шансом и не улучшить существенно позицию полиции безопасности в сравнении с позицией вермахта согласно желанию Гейдриха, в то время, как они оказались той самой си­лой, которая одна только и была в состоянии радикально и окончательно решить «восточный вопрос»?

7 октября 1941 г. руководство сухопутных сил отменило запрет на доступ отря­дов СД в лагеря и приняло распространённую в зоне ответственности ОКВ, начиная с июля месяца, практику: