Кристофер Чикконе при участии Венди Ли Жизнь с моей сестрой Мадонной



бет5/13
Дата22.06.2016
өлшемі1.19 Mb.
#153463
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   13
ГЛАВА ПЯТАЯ

Братья и сестры ближе друг другу,


чем руки и ноги.
Вьетнамская пословица

За пять месяцев, прошедших со дня знакомства Шона и Мадонны, ее карьера развивалась стремительно. Она шла от триумфа к триумфу, от скандала к скандалу. Мне порой было жаль Шона, который, несмотря на полное неумение общаться с журналистами, все еще хотел быть звездой сам по себе. Джаг­гернаут Мадонны со свистом несся вперед, иногда вместе с Шоном, иногда без него. Шон тяжело переживал скандал с об­наженными фотографиями. Но не прошло и трех недель, как Мадонна проиграла в суде дело по запрещению распростране­ния фильма «Конкретная жертва» (A Certain Sacrifice). Этот порнографический фильм Стивен

Левицки снял в 1979 году, когда Мадонна только появилась на Манхэттене.
Я хотел позвонить сестре и выразить свое сочувствие, но потом посмотрел на гигантский заголовок на первой полосе «Нью-Йорк пост», который гласил: «Мадонна требует запрета скандального фильма», и решил, что ей доставляет удоволь­ствие вся та шумиха, поднятая журналистами вокруг суда с Ле­вицки. Скорее всего, Мадонна и в суд-то подала, потому что шестое чувство подсказало ей — это понравится журналистам. Она наверняка знала, что и как произойдет.
В фильме Мадонна предстает полностью одетой, только в одной сцене она появляется топлес. Но содержание фильма чу­довищно. Мадонна играет роль Бруны, «госпожи», у которой имеется целый гарем сексуальных рабов. В фильме есть и сцена изнасилования. Я не был шокирован тем, что Мадонна сыграла эту роль. Я же понимал, что она была очень молода, экспери­ментировала с жизнью и изо всех сил старалась закрепиться в большом городе. Однако я знал, что бабушка Элси и отец будут в ужасе от того, что Мадонна снялась в таком непристойном фильме. Я от всей души желал, чтобы фильм никогда не выхо­дил на экраны. Я сочувствовал и Шону. Впрочем, мы никогда не говорили об этом фильме. На экраны он вышел в том же го­ду, но мне не хотелось его смотреть.

Неудачная свадьба осталась позади. После братания я счи­тал, что новый зять мне даже нравится. 9 ноября 1985 года Мадонна приняла участие в премьерном шоу «Saturday Night Live». На этот раз она появилась на экране в образе английской принцессы Дианы и снова привлекла к себе внимание журналистов. В Великобритании после выхода песни «Dress You Up» Мадонна стала единственной певицей за по­следние тридцать лет, три сингла которой одновременно оказа­лись в национальных чартах. Снимки Мадонны в образе прин­цессы Дианы появились во всех английских газетах. Боги рек­ламы были благосклонны к моей сестре.

В мой день рождения, 22 ноября 1985 года, Дэнни пригла­сил меня во французский ресторан, куда мы любили заходить. Вернувшись домой, мы обнаружили там Шона, Мадонну и еще шестерых гостей. Это был мой первый вечер-сюрприз. Его под­готовили для меня Шон, Мадонна и Дэнни.
Шон и Мадонна рассматривали мои картины — религиоз­ные, а не на стекле, как я подарил им на свадьбу.
— Они мне нравятся, — сказала Мадонна. — Тебе нужно продолжать рисовать.

Ее слова многое для меня значили. Мы выпили шампанского, послушали Эллу Фицджеральд. Вечер прошел просто пре­красно.


Остальные мои родственники не были знакомы с Дэнни и даже не подозревали о его существовании. Естественно, что я в значительной степени отдалился от семьи. Близкие отношения сложились у меня только с Мадонной. Та вечеринка, которую устроили для меня Мадонна и Шон, стала чудесным подарком. Я почувствовал, что они приняли меня в свою маленькую се­мью. Впервые со дня смерти матери я снова почувствовал себя в безопасности.

Не могу отрицать, что это чувство возникло не только из-за того, что я ощутил себя членом семьи, но еще и потому, что сест­ра стремительно становилась одной из самых знаменитых жен­щин Америки. Звездная сила, исходящая от Мадонны, стала для меня настоящим наркотиком. Я приходил в любые рестораны, бары и клубы, просто называл ее имя, и ко мне везде отно­сились, как к особе королевской крови. Я не видел оборотной стороны славы Мадонны. Никто меня не донимал. Фотографы называли меня по имени, поклонники Мадонны кричали: «Кри­стофер, Кристофер!» Единственная проблема заключалась в том, что Дэнни все еще не был очарован моей сестрой. Его раздра­жала та истерия и чрезмерное внимание, сопровождавшие каж­дый ее шаг.


Дэнни раздражала не только звездная слава Мадонны, но и то, что ему приходилось делить с ней меня. На протяжении всей нашей совместной жизни он требовал, чтобы я уделял ему все свое внимание, и обижался на всех, кому доставалась хоть малая его толика. В некотором роде Дэнни был похож на Шона. Как и Шон, Дэнни ненавидел официальные ужины, терпеть не мог клубы и предпочитал уединяться со мной дома.

Неудивительно, что и Мадонна, и я решили разделить свои жизни с совершенно одинаковыми мужчинами. Ведь мы были братом и сестрой и всегда были очень похожи. Но если отношения Мадонны с Шоном расцвели и увяли, мы с Дэнни прожили вместе больше десяти лет, скорее всего, потому, что он всегда играл роль Генри Хиггинса, а я был его Элизой Дулиттл. Ко­гда мы встретились, я был деревенщиной из Мичигана, двад­цати трех лет от роду, который беспомощно барахтался в океане Манхэттена. Дэнни же был настоящим жителем Нью-Йорка — культурным горожанином. За годы нашей совместной жизни он научил меня всему. Я узнал, что такое простыни от Пратези, серебро от Кристофеля, белужья икра и шампанское «Кристалл». Несмотря на свою нелюбовь к Мадонне и обиду за то, что она отвлекает мое внимание, Дэнни бросил работу у Фьоруччи и стал моей правой рукой. Он взял на себя все домашние обязан­ности, благодаря чему я смог полностью сосредоточиться на ра­боте. Рядом с ним я всегда чувствовал себя защищенным. Да и сексуальная жизнь наша всегда была идеальной.


8 января 1986 года Шон, Мадонна и я вылетели из Лос-Анджелеса в Гонконг готовиться к съемкам «Шанхайского сюрприза». Как сообщали журналисты, за этот фильм Шон и Мадонна должны были получить по миллиону долларов. Мы поселились в отеле в Коулуне. Я сразу же вышел на балкон, чтобы полюбоваться мерцающими огоньками Коулунского пор­та. Я сфотографировал вид и отправил снимок отцу, написав, что это напомнило мне тот азиатский пейзаж, который висел в нашей столовой в Мичигане. Впрочем, скорее всего, мне просто хотелось показать ему, как далеко мы с сестрой забрались.
Однако при дневном свете картина оказалась не столь при­влекательной. Залив был ужасно грязным. Молодая женщина купала ребенка, а рядом плавали дохлые крысы. Я прогулялся по городу. Повсюду сверкали рекламные вывески и яркие огни. Гонконг показался мне одним гигантским кварталом красных фонарей. Город напоминал огромный торговый центр, только гораздо более грязный, чем обычно. Гонконг — самый грязный город из всех, где мне доводилось бывать. Повсюду шныряли огромные крысы. Вспоминая это, думаю, что мне следовало до­гадаться: крысы — дурное предзнаменование.
Прочитав сценарий, я сразу же понял, почему Мадонна согласилась играть роль Глории Тэтлок. «Шанхайский сюрприз» построен по образцу комедий 30-х годов. В таком фильме вполне могли бы играть Джин Артур, Джин Харлоу или Джуди Холлидэй. А вот решение Шона поставило меня в тупик. Роль афериста Глендона Уэйси совсем ему не подходила — мелкая, неинтересная, не представляющая никаких сложностей. Я ду­маю, что он согласился сниматься только потому, что Мадонна захотела, чтобы он был рядом с ней. Ей нужна была поддержка во время дебюта в большом коммерческом кино. Шон Пени ре­шил сделать ей подарок, и я был тронут его поступком. Еще большее впечатление на меня произвело то, что Шон выучил китайский язык — просто для того, чтобы подготовиться к ро­ли. Потом я понял, что он зря потратил силы, потому что пер­сонаж, которого ему предстояло играть, был обычным амери­канцем.

Мадонна была в восторге от возможности побывать на дру­гом континенте — да еще так далеко от Америки и Европы. Больше всего ее возбуждала мысль о том, что ей впервые пред­стоит сниматься в настоящем художественном фильме. Шон анализировал характер Глории Тэтлок, а Мадонна ловила каж­дое его слово. И я внезапно понял, почему моя сестра влюби­лась в этого человека: для ее карьеры было крайне необходимо иметь в своей команде человека, владеющего системой Стани­славского и готового в любой момент преподать ей урок актер­ского мастерства. Иногда я удивлялся, почему сестра не играет в шахматы. Уверен, она стала бы настоящим мастером.


Я понимал, что Мадонна решила доказать всему миру, что она — настоящая актриса. И тогда ее стали бы воспринимать серьезно. Она уже покорила музыкальный мир и теперь наме­ревалась покорить мир кинематографа. Она мечтала, чтобы «Шанхайский сюрприз» стал по-настоящему успешным фильмом. Впрочем, мечты эти были не настолько страстными, чтобы Мадонна согласилась расстаться со своим гламурным образом, выкрасить волосы в каштановый цвет, надеть очки с толстыми линзами и сниматься без макияжа, что гораздо больше подхо­дило бы для роли миссионерки. Напротив, она приложила все усилия к тому, чтобы в каждом кадре выглядеть ослепительно прекрасной.
Погода стояла холодная, сырая и ветреная, что было весьма некстати, потому что действие фильма происходило летом. Ма­донне приходилось постоянно дрожать от холода в легких летних платьях. Гонконг и другие города выглядели, словно построенные декорации — фильм снимали в пасмурную погоду, а для того, чтобы создать ощущение лета, включали яркое освещение.

Подобный фильм вполне можно было снимать в голливудских декорациях, но тогда мне не удалось бы побывать в Гон­конге вместе с Мадонной и Шоном.


Я выполнял роль помощника и компаньона — договаривался о встречах и покупал все, что было нужно Мадонне: как пра­вило, американские картофельные чипсы, которые она обожала, но не могла найти в Гонконге. Занятий у меня было немного. Чаще всего я просто сидел в нашем лимузине и по спутниково­му телефону звонил Дэнни на Манхэттен.
Мадонну, Шона и меня пригласили в пару гонконгских рес­торанов. Но настоящая китайская еда резко отличалась от той, к которой мы привыкли на Манхэттене. Она по-другому пахла и имела другой вкус. Поэтому мы предпочитали ужинать в италь­янском ресторане, который принадлежал одному англичанину.
Продюсерами фильма были Мадонна, Шон и бывший «битл» Джордж Харрисон. То, что Мадонна и Шон предпо­чли работать с английской компанией «Handmade Films» и с Джорджем Харрисоном, доказывает глубокое уважение, которое оба испытывали к Джорджу и к британскому кинематографу в целом. Мадонна четко понимала, что Британия — один из ос­новных ее рынков. Казалось, она забыла о том холодном приеме, какой нам оказали в Лондоне и Манчестере всего несколько лет назад. И действительно, ее популярность в этой стране превзошла все ожидания.
Шон был настоящим актером «метода», то есть системы Станиславского. Поэтому, хотя роль Шанхая 30-х годов в филь­ме изображал Гонконг, Шон настоял, чтобы мы обязательно побывали в настоящем Шанхае. Снимать там мы, конечно же, не могли. Мы должны были до начала съемок побывать в Шанхае, чтобы почувствовать атмосферу этого города и пред­ставить, каким он мог быть в 30-е годы.
Мы втроем вылетели в Шанхай в сопровождении трех китайских правительственных чиновников, которые следили за ка­ждым нашим шагом. Мы остановились в «Метрополе» — отеле 30-х годов в стиле арт-деко. Шелковые шторы в отеле были настолько старыми, что буквально рассыпались у нас в руках, стоило лишь к ним прикоснуться.
Мы с Мадонной каждое утро начинали с пробежки. Не могу сказать, что это было очень приятно, потому что в городе было семь градусов мороза. Мы были единственными бегунами на улице. Было так холодно, что замерзало даже белье, вывешен­ное для просушки. Закутанные по уши китайцы ездили по ули­цам на велосипедах.
После завтрака мы отправлялись в город. Хотя Мадонну в Китае еще никто не знал, прохожие обращали на нее внима­ние — наверное, просто потому, что она была блондинкой. Ос­мотревшись вокруг, мы заметили, что все вокруг одеты в зеле­ные стеганые пальто до колена с воротниками из искусственно­го меха. Мы же были одеты в синие пальто, которые выделило нам правительство. Европейские черты лица, одежда другого цвета и светлые волосы Мадонны — все это делало нас в гла­зах китайцев настоящими уродами.
Мы пришли в парк, где старики занимались гимнастикой тай-цзы. Один из них подошел к нам и стал повторять: «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Мы улыбнулись. Это был первый человек, который заговорил с нами по-английски.
Вечером мы пошли в прибрежный ресторан «Банд», также построенный в стиле арт-деко. На шестом этаже огромного ресторана мы нашли китайский и американский бары. Мы от­правились в китайский, но там все пили только апельсиновый сок. Тогда мы отправились в американский, закрытый для ки­тайцев. В зале было темно. Мы налили себе и только потом на­шли выключатель. Все было покрыто пылью. Играла музыка конца 70-х годов. Мы не стали обращать внимания на пыль и псевдоамериканский интерьер. Мне показалось, что я очутился в фильме «Империя солнца».
Проведя несколько дней в Шанхае, мы вернулись в Гонконг, где к нам присоединилась Лиз Розенберг. Мы с ней и Мадон­ной на день уехали в Макао на джонке с мотором. Дорога заня­ла около четырех часов. На обратном пути Мадонна и Лиз про­вели большую часть времени в ванной. Через пару дней у всех троих началась ужасная ангина. Впрочем, это нас не удивило, ведь с санитарией в Макао было еще хуже, чем в Гонконге. Кстати, по ходу действия съемки были перенесены туда, но, к счастью, мне ехать не пришлось.
До начала съемок Мадонна впитывала каждое наставление Шона. Но как только процесс пошел, она перестала играть роль из «Воспитания Риты» и вообразила себя Мерил Стрип. А Шону стало ясно, что ему достается роль Нормана Мейна, бесталанной, поблекшей звезды из фильма «Звезда родилась», которому никогда не достичь той же славы, что и его жене. Меня совершенно не удивило то, что Мадонна и Шон стали ссориться. Шон был опытным актером и гордился этим. Но Мадонна стремительно превращалась в глобальное явление, в культовый бренд. Она считала себя талантливой актрисой, Шон же видел в ней только певицу. На площадке постоянно возникали конфликты из-за того, как она играет свою роль, как он играет свою, из-за ее персонажа и из-за его персонажа, из-за этой сцены и из-за той. Мадонна и Шон были примерно одного роста. Когда они стояли лицом к лицу, глядя друг другу в глаза, причем каждый отстаивал собственную точку зрения и стремился подчинить другого своей воле, напряженность стано­вилась ощутимой чисто физически.
А режиссеру Джиму Годдарду пришлось смириться с тем, что руководить съемками в одиночку ему не удастся — режиссерами стремились быть и Мадонна, и Шон.

С первого дня съемок британская съемочная группа возненавидела Мадонну и Шона. Шона они считали высокомерным янки, а Мадонну — обычной певичкой из дискотеки. Ядовитые Пенны, как их прозвали англичане, были парочкой выскочек, которые требовали, чтобы к ним относились, как к звездам, не имея на то никаких оснований.


На второй день съемок уволили рекламщика Криса Никсо­на, который не сумел помешать репортерам сделать фотогра­фии. После этого он откровенно заявил: «Пени — высокомер­ный маленький подонок, и жена его стоит».
Во время одной из главных сцен фильма взрывалась бомба, и героиня Мадонны должна была прыгать в реку. Мадонна на­отрез отказалась это делать. Вода была жутко грязной, и я не могу упрекать сестру за это. Но когда всей съемочной группе пришлось ждать, пока на площадку привезут минеральную воду «Эвиан», чтобы Мадонна в узкой синей юбке и полосатой блузке могла в нее погрузиться, люди просто озверели.
Вместо того чтобы наладить отношения со съемочной груп­пой и режиссером, Шон и Мадонна постоянно шли на кон­фликт. Хуже того, гораздо больше, чем съемки, Шона интересовали отношения с репортерами, которые приехали в Гонконг, чтобы писать о фильме. Телефотообъективы следили за Шоном и Мадонной двадцать четыре часа в сутки, и Шон готов был на любые безумства, лишь бы держать их подальше от площадки. Когда одному фотографу удалось проникнуть на съемочную площадку, Шон разбил его камеру.

Мы с Шоном никогда не говорили о его ненависти к репортерам. Но если бы такой разговор состоялся, я бы спросил его, почему, если ему не хотелось, чтобы они с Мадонной были объектом пристального внимания прессы, они решили вместе снять­ся в этом фильме. Он не мог не понимать, что, согласившись сниматься с Мадонной, он тут же станет завидной добычей, что репортеры будут следовать за ним по пятам и описывать каждый его шаг. Мне это было очевидно, а он почему-то этого не понимал.


Когда Мадонна и Шон что-то делали вместе, репортеры просто осаждали их, и это выводило Шона из себя. Чтобы сде­лать мужу приятное, Мадонна вела себя так же, как он, — натягивала пиджак на голову, чтобы фотографы не могли ее сни­мать. В действительности же ей не было до них никакого дела, и она бы с удовольствием позировала.
Стоило Мадонне и Шону выйти из отеля, как вокруг них начиналось настоящее столпотворение. В глазах Шона любой фотограф, который снимал Мадонну, не просто крал ее душу, но еще и отнимал у него жену. Шон чувствовал, что его используют.
Измученная Мадонна постоянно твердила ему, как во время свадьбы: «Шон, не ори на них. Давай просто сядем в машину и уедем. Они все равно сделают свои снимки».

Но Шон редко к ней прислушивался, и постоянно возникали скандалы и стычки.


А журналисты безжалостно фиксировали каждое его дви­жение, каждую истерику и каждую драку. Попутно доставалось и Мадонне. Легенда о Ядовитых Пеннах обрастала все новыми подробностями.
В Лондоне продюсер Джордж Харрисон узнал о связанных с Пенном скандалах вокруг «Шанхайского сюрприза». Бли­жайшим самолетом он вылетел в Гонконг, надеясь разрядить ситуацию и убедить Мадонну и Пенна изменить свое отноше­ние к журналистам и съемочной группе.
Когда Харрисон прилетел, Мадонна познакомила меня с ним. Он выглядел гораздо старше, чем я ожидал, и был доволь­но высоким. Мадонна говорила, что Джордж обладает «мяг­ким, беспомощным характером, слегка бесхребетным».
Скорее всего, она недооценивала практичного Харрисона. Он был не настолько бесхребетным, чтобы не потребовать от непокорных звезд полного подчинения, причем не пытаясь под­сластить эту горькую пилюлю. Решительная отповедь знамени­того «битла» отрезвила Мадонну и Шона. Уверен, что Джордж говорил не только о финансовых проблемах, но еще и апеллиро­вал к профессионализму Шона и просил его держать под кон­тролем свою паранойю.
Я думал, что с Мадонной Джордж будет обращаться мягче. Он должен был понимать, что сборы сделает именно она, а не Шон, а проблемы как раз связаны с ним, а не с ней. Но, вернув­шись вечером в отель, я почувствовал, что Мадонна не в своей тарелке. В ней появилась неуверенность относительно собствен­ных актерских талантов. Она не понимала, как справиться с Шоном и заставить его прекратить конфликты с прессой.
Она легла спать рано. Я тоже.
Около трех ночи меня разбудил ужасный грохот в номере Мадонны и Шона, который находился за стеной. Шон орал на жену, не стесняясь в выражениях. Даже спросонья я слышал его слова.

Я актер, а ты нет! Ты должна забыть о кино. Занимайся своим пением — это то, что ты действительно умеешь де­лать! — кричал Шон.

А ты абсолютно не умеешь общаться с репортерами, — не уступала ему Мадонна. — Ты параноик и псих!

По крайней мере, я актер, — вопил Шон.

Это был удар ниже пояса. Весь разговор я не помню, но я слышал, как он изо всех сил ударил кулаком по стене. Потом послышался грохот опрокидываемого стола. Я уже собирался постучать в дверь, соединявшую наши номера, но она неожи­данно распахнулась. В мою комнату вбежала Мадонна в черной атласной пижаме с белой отделкой из «Хэрродса». Я подарил ей эту пижаму на день рождения. За Мадонной несся разъярен­ный Шон.
На какую-то секунду я превратился в сторожевого пса Хэнка.
Я захлопнул дверь прямо перед носом Шона и запер ее.
Мадонна бросилась ко мне. Ее лицо без грима всегда было очень бледным, сейчас же щеки у нее пылали. Она рыдала.
Я обнял ее и повел к дивану. Она плакала, я гладил ее по плечу. А Шон колотил в дверь и что-то кричал.
Он бился в дверь целых пять минут, непрерывно крича:
— Открой дверь, Мадонна! Открой эту чертову дверь!
Сначала мне захотелось действительно открыть дверь и вы­бить из моего чертова зятя все дерьмо. Но я знал, что будет еще хуже. И поэтому я просто обнял Мадонну.
Мы молча слушали, как Шон орет и колотит в дверь.
Наконец Мадонна уснула в моих объятиях. А потом ус­нул и я.

Утром она ушла.


Когда днем я увидел ее на съемках, ее грим был великолепен, прическа безупречна. Она улыбалась своей обычной уверенной, яркой улыбкой. Шон подошел ко мне, но я решил полностью его игнорировать.
До этого дня я всегда был на его стороне. Сколь бы при­чудливой ни показалась мне церемония братания, я чувствовал, что в ней есть глубокий смысл. Мы действительно на всю жизнь стали кровными братьями. С того момента я всегда защищал его, что бы мне ни говорили о его истериках и паранойе, связанной с журналистами. Я это делал не просто так, а потому, что чув­ствовал, что мы действительно стали братьями.
В Гонконге я был единственным защитником Шона среди съемочной группы. Его ненавидели все. Теперь я не мог его за­щищать. Я перестал быть другом Шона. Хотя Мадонне я этого и не говорил, но мне хотелось, чтобы он больше не был моим зятем.
Впоследствии Шон Пени признается, что во время съемок «Шанхайского сюрприза» много пил. И мне станет ясно, что мы с сестрой, как всегда, сделали совершенно одинаковый выбор: мы оба полюбили мужчин, которые в тот или иной период своей жизни прибегали к насилию под воздействием алкоголя.
Съемки в Гонконге закончились. Шон и Мадонна вылетели в Берлин, где должна была состояться премьера фильма Шона «В упор» (At Close Range). Он провел в Германии несколько дней, а Мадонна сразу улетела в Лондон. Я прибыл из Гонкон­га как раз вовремя, чтобы ее встретить.

В Хитроу я встречал ее прямо на поле. Мадонна вышла из самолета в сопровождении телохранителя. На ней был черный шарф и темные очки. В конце полосы нас уже ждал полицейский эскорт. Мы направились на пункт таможенного контроля.


Когда таможенники закончили разбираться с багажом, по­лицейский открыл дверь в зал прилета. Там нас уже поджидали многочисленные репортеры и фотографы. И начался настоящий ад. Засверкали вспышки, заработали телекамеры. Поклонники визжали, фотографы кричали: «Посмотри сюда, Мадонна, по­смотри сюда!»
Когда мы вышли за барьер, поклонники и фотографы окру­жили нас плотным кольцом. Телохранитель, тренер и я закрыли Мадонну. Мы пытались выбраться из зала прилета к поджи­давшему нас лимузину.
От полиции толку было мало. Хотя они вяло попытались проложить нам дорогу, выбраться из аэропорта мы смогли толь­ко через пятнадцать минут.

Я закрывал Мадонну от камер. Как оказалось, в аэропорт прибыло больше трехсот фотографов.


Я видел, что Мадонна готова взорваться, и сжал ее руку.
— Держись поближе, Мадонна. Я выведу тебя отсюда.
Наконец мы оказались возле черного «Мерседеса». Дверь была уже открыта. Мы с Мадонной прыгнули на заднее сиде­нье. Репортеры делали последние снимки уже через окно авто­мобиля. Вдруг мы почувствовали тяжелый удар. Машина со­дрогнулась. Оказалось, что один фотограф прыгнул на крышу. Другой на капот. Пять или шесть облепили окна:
— Мадонна, Мадонна, поговори же с нами!
Она вжалась в сиденье. Я обнял ее. Мы оба были близки к истерике.
Еще один тяжелый удар, и фотограф оказался на багажнике машины.
— Увезите меня отсюда! Увезите меня! — закричала Ма­ донна.
Но водитель не мог тронуться с места, так плотно нас окру­жили.
— Поезжай немедленно! — взвизгнула Мадонна.
Мы чуть продвинулись вперед, и я услышал звук удара.
Фотограф с крыши упал прямо на дорогу.
Мы рванули с места.
Я оглянулся.
Он лежал на земле.
Все остальные фотографировали его.
Он пытался подняться.
— Лежи и не двигайся, — крикнул кто-то из репортеров.
Он снова лег, и они сфотографировали его.
Когда машина выезжала из аэропорта, мы оглянулись на толпу беснующихся репортеров. Я подумал, какой же длинный путь мы проделали от полета самолетом «Эйр Индия», в эко­ном-классе, карри в Сохо и джинсов на Кэмден-Маркет.
— Отлично, — сказала Мадонна. — Целый месяц в Лон­доне, и вот что нас ожидает!
Когда мы получили наконец английские газеты, то узнали, почему в аэропорте произошло настоящее светопреставление. Пока мы были в Гонконге, британские таблоиды печатали последние известия со съемок. Мадонна и Шон стали модной па­рочкой. Каждый английский папарацци стремился сделать сни­мок Ядовитых Пеннов.
Только теперь мы поняли, почему Джордж все устроил так, чтобы Шон мог прилететь отдельно.
— Если бы сегодня он оказался в Хитроу, — сказала Ма­донна, — он бы их всех поубивал!
И она была права.
Впрочем, как бы ни был мне неприятен Шон, после инци­дента в аэропорту я начал его понимать. В конце концов, мне пришлось выдерживать натиск репортеров всего несколько часов, Шону же приходилось терпеть это постоянно, все время, пока они с Мадонной были женаты.
Мы с Мадонной прибыли в Холланд-парк, где Джордж уже снял дом для Мадонны и Шона и квартиру для меня. Как только наш лимузин остановился, с угла резко рванули несколь­ко машин.
Вездесущие папарацци поджидали нас и здесь.
Нам предстояло поселиться в елизаветинском особняке. Мы успели проскользнуть внутрь, прежде чем репортеры вытащили свои камеры. Дом был обставлен в стиле 70-х годов. Полы бы­ли застланы ковровым покрытием, гостиную украшал большой витраж с изображением радуги.
Я был рад, что Шон еще не приехал. Мы с Мадонной про­вели вечер вместе. Мы говорили о том, как сложно ей было сни­маться в кино. О тяжелых отношениях с Шоном и о той ужас­ной ночи в Гонконге ни она, ни я не заговаривали.
На улице было холодно и сыро. Я пошел в свою квартиру, оставив Мадонну дожидаться Шона под защитой телохранителя.
На следующее утро в сопровождении группы папарацци, которые ночевали возле дома в машинах, мы отправились на сту­дию Шеппертон, где предстояло снимать сцены в интерьерах.
В течение нескольких следующих месяцев все шло, как обычно: каждое утро журналисты поджидали нас возле дома. Каждый вечер после съемок они сопровождали нас домой. Ночи они про­водили в машинах, а наутро следовали за нами на студию.
Так продолжалось практически все время, что мы были в Лондоне.
Наконец Мадонна взорвалась:
— Мне надоело быть гребаной узницей!
И мы забронировали столик в одном из самых знаменитых лондонских ресторанов «Каприз» (Le Caprice). А потом мы разработали настоящий заговор. Мадонна вызвала домой муж­чину и женщину. На следующий вечер они, скрыв свои лица, вышли из дома и сели в ожидавший «Даймлер».
Машина рванула, и папарацци бросились за ней.
— Это сработало! — захлопала в ладоши Мадонна. — Это сработало!
После этого мы втроем сели в черный «Мерседес», стояв­ший на улице, и быстро доехали до ресторана. Нам удалось про­вести вечер относительно спокойно, без опостылевших репорте­ров.
Но когда ужин закончился, оказалось, что они уже ждут нас у входа. Мы поняли, что кто-то сообщил им о нашем место­нахождении. Но нам удалось хотя бы несколько часов провести спокойно.
Каждый день британская пресса все более жестко нападала на Мадонну и Шона. «Дейли мейл» называла ее «королевой похабного рока, изображающей из себя Гарбо, но без всякого успеха». «Дейли экспресс» задавалась риторическим вопросом: «Смогут ли Мадонна и ее муж закончить начатую работу?» В английских газетах появилось бесчисленное множество оскор­бительных статей. Мадонна была уязвлена и смущена.
— Кристофер, — спрашивала она, — я не понимаю, поче­му эти люди пишут обо мне такое дерьмо?
Я не мог упрекать ее за эти слова. До этого времени анг­лийская пресса была ее вернейшим союзником. Журналисты всегда относились к ней с симпатией. Но из-за Шона, который не мог сравняться в славе со своей женой, репортеры ополчи­лись и на Мадонну.

Наконец, Джордж Харрисон созвал пресс-конференцию, чтобы защитить своих звезд. 6 марта 1986 года в стильном рес­торане «Руф-Гарденз» на Кенсингтон-Хай-стрит, где вокруг красивейшего сада бродят розовые фламинго, собрались семьде­сят пять журналистов. Им предстояло встретиться с Мадонной.


Сначала планировалось, что Шон тоже примет участие в пресс-конференции, но в последнюю минуту было решено, что ему лучше не присутствовать.
Мадонна и Джордж сидели за маленьким столиком. Четве­ро телохранителей держались поблизости. Джордж надел синий костюм и голубую с белым рубашку. Он нервно жевал резинку. Мадонна выбрала черное платье с белыми манжетами. У нее была безупречная прическа. Как всегда, она воспользовалась ярко-красной помадой.

Выглядела Мадонна изумительно.


Вначале Джордж поприветствовал собравшихся, а потом попросил установить порядок. Я стоял чуть в стороне и наблю­дал за тем, как Мадонна слушает первый вопрос:
— Как вам работается под руководством Джорджа Харрисона? Были ли вы поклонницей «Битлз»?
Вопрос был достаточно доброжелательным, и Мадонна от­ветила в тон:
— Я не была поклонницей «Битлз». Их песни начали мне нравиться, когда я стала старше. Тогда я была слишком мала, чтобы участвовать во всеобщем безумии. Джордж — прекрас­ный руководитель. Он все понимает и относится ко мне с со­чувствием.
Пока все шло хорошо. Мы с Мадонной поддались ложному чувству безопасности, не представляя, какой безжалостной может стать британская пресса, когда речь заходит о суперзвезде. Английские журналисты не стесняются задавать откровенные, а то и откровенно дерзкие вопросы. Джордж принял твердое ре­шение не затрагивать на пресс-конференции вопрос о вспыль­чивости Шона. Третий журналист спросил:
— Нравится ли вам работать с мужем, Шоном Пенном?
Мадонна попыталась уйти в сторону:
— Ну, разумеется. Он профессионал. Он снялся в несколь­ких фильмах, и его опыт для меня очень полезен.
Следующий вопрос был еще более прямолинейным:
— Не возникает ли у вас личных проблем за пределами съемочной площадки? Вы ссоритесь?
Джордж поднялся, но Мадонна смогла ответить:
— А вы ссоритесь со своей женой?
Журналист на время замолчал. Посыпались вопросы более общего характера, но это продолжалось всего несколько минут. А потом репортеры снова стали выпытывать у Джорджа и Ма­донны, что они думают об истериках Шона.
Ожидали ли они такого внимания прессы? Будет ли Джордж снова работать с Шоном?
— Да, конечно, я очень люблю Шона, — ответил Джордж.
Мадонна хранила молчание, пока кто-то из журналистов не
спросил, почему Шон не пришел на пресс-конференцию.
Я мог бы ответить на этот вопрос так: «Если бы Шон был здесь, то многим из присутствующих в этом зале не по­здоровилось бы».
— Он очень занят работой, — ответил Джордж.
— У него больше сцен, чем у меня, — поддержала его Ма­донна, и это было правдой.
А потом все пошло вразнос.
— Мадонна, — спросил один из журналистов, — собирае­тесь ли вы или ваш муж извиниться за инциденты, связанные с вашим несдержанным поведением?
Мне не за что извиняться, — поднялась Мадонна.
Джордж сам стал нападать на журналистов.

У нас много кинозвезд, но ни с кем из них не было по­добных проблем, — сказал один из них, и ему тут же ответила Мадонна. Я горжусь своей сестрой. А вспомните, что было, когда приезжал Де Ниро, — сказала она. — Двадцать фотографов сидели на его лимузине и не давали ему выехать из аэропорта.

Ситуация еще больше обострилась, когда Джордж сказал:
— Мы не ожидали, что столкнемся с настоящими живот­ными.
Тут же вскочил кто-то из журналистов и выкрикнул:
— А правда ли, что на съемочной площадке всем заправля­ет Шон Пени?
Джордж перешел в контратаку. Потом журналисты при­помнили инцидент в аэропорту. Кто-то из репортеров сказал:
— Виноваты были не журналисты!
Мадонна казалась по-настоящему встревоженной. Мне захотелось задать этому репортеру хорошую трепку. Я встал и сказал:
— Я находился в той машине. Он поднялся, а потом лег снова, чтобы фотографы могли сделать снимки.
Мадонна молча поблагодарила меня взглядом.
Столкнувшись с жестокими и беспощадными английскими журналистами, она сумела сохранить спокойствие и вежливость. И их отношение к ней начало меняться.
Но когда в августе «Шанхайский сюрприз», который по некоторым оценкам обошелся в 17 миллионов долларов, вышел на экраны, а потом пошел сразу в четырехстах американских кинотеатрах, рецензии были убийственными. Критик журнала «Тайм» писал: «Эта роль для Мадонны как смирительная ру­башка, а Пенну явно скучно». Полина Кэл из «Ньюйоркера» назвала картину «вялой и скучной пародией на фильм».
Впрочем, мнение критиков Мадонну не обескуражило. Она не впала в депрессию, а целиком сосредоточилась на музыкаль­ной карьере. Здесь успех следовал за успехом. Тема «Live to Tell» из фильма Шона «В упор» заняла первое место в амери­канских чартах. Мадонна появилась на обложке журнала «Роллинг Стоунз». «Papa Don't Preach» (слова этой песни, несмотря на все домыслы, не имеют никакого отношения к нашему отцу) сразу после выхода две недели занимала первое место, a «True Blue» — пять недель.

Я посмотрел «Шанхайский сюрприз» и был поражен тем, насколько плох фильм. Мадонна и Шон были полностью лише­ны экранного обаяния. Впрочем, это меня не удивило. Даже в личных отношениях этой пары не было нежности.


Ни один из них не говорил о своей игре. Было совершенно ясно, что фильм пал жертвой творческих амбиций Шона и Ма­донны.
И все же Мадонна упорно отказывалась принимать на себя ответственность за провал фильма.
— Во всем виноват Шон, — заявила она мне тоном, не терпящим возражений.
После провала «Шанхайского сюрприза» Шон и Мадонна стали жить раздельно. Обычно около пятнадцати папарацци выслеживали их перед нью-йоркской квартирой на Сентрал-Парк-Уэст, которую они купили совсем недавно. Шон старался как можно больше времени проводить в Лос-Анджелесе.
Мадонна бывала в Калифорнии наездами. Ей хотелось по­быть с Шоном, но они постоянно ругались — чаще всего из-за того, что пьяный в дым Буковски вечно жил у Пенна. Мадонна хотела от него избавиться, но Шон был против.

Когда Шон приезжал в Нью-Йорк, мы втроем отправля­лись в «Пирамиду», темный, грязноватый бар на авеню А меж­ду Девятой и Десятой. Когда-то мы выступали здесь втроем — Мадонна, Эрика и я. Но нам не удавалось предаваться воспоминаниям о прошлом и гордиться тем, что мы так далеко ушли вперед. Стоило нам переступить порог, как Шон сразу же начи­нал бороться за внимание Мадонны — точно так же, как Дэнни всегда боролся за мое. Мы с Мадонной выбрали себе в партне­ры ревнивцев и собственников, и теперь приходилось за это расплачиваться.


Нравилось это Шону или нет, но он должен был мириться с тем, что теперь мы находились на ее территории. Все хотели урвать свой кусочек, он был не единственным. Когда они с Ма­донной выходили из бара, их уже поджидали фотографы. Им хотелось сфотографировать Мадонну. Она жила в безумном ми­ре. Она была более знаменитой, чем он. Она полностью его за­тмевала, что уязвляло его мужскую гордость. Я не мог не пони­мать горькой иронии их отношений. Мужчина, который всегда стремился стать Джеймсом Дином своего поколения, вынужден был мириться с ролью угрюмого, незначительного мужа, сопро­вождающего знаменитую жену. Их с Шоном разлучили журна­листы.
Октябрь 1986 года. Мадонна только что позвонила мне и сообщила ужасную новость. У одного из наших старинных друзей, первого менеджера Мадонны, Мартина Бургойна толь­ко что обнаружили СПИД. Хотя в то время об этой болезни было мало что известно, среди наших знакомых уже было не­сколько больных, и мы понимали, какие трагические последст­вия она может повлечь. Мадонна оплатила все медицинские рас­ходы Марти в больнице Святого Винсента. Мы с ней поехали навестить Марти. Мадонна зашла к нему, а я ждал в коридоре. Мадонна вышла вся в слезах. Марти умер через месяц. Ему было всего двадцать четыре года.

Мадонна не только поддержала Марти деньгами и постара­лась максимально облегчить его последние дни, но и начала за­ниматься благотворительностью. Она создала фонд по сбору средств на развитие медицинских исследований в области СПИДа. В газетах и журналах поднялась настоящая буря, ко­гда она как модель приняла участие в благотворительном показе мод в «Варне & Нобл». Все средства, собранные на этом пока­зе, были перечислены клинике Святого Винсента, занимающей­ся исследованием и поиском способов борьбы со СПИДом. Вплоть до середины 90-х годов Мадонна неустанно занималась сбором средств для больных СПИДом.

Как и принцесса Диана, Мадонна не боялась СПИДа. Ее целеустремленная борьба помогла изменить общественное соз­нание и отношение к жертвам этой ужасной болезни.
В конце года вышел сингл и клип «Open Your Heart». В кли­пе Мадонна имитировала поцелуй с мальчиком, и это вызвало очередной скандал в ее стиле. В 1986 году видеофильм с запи­сью турне «The Virgin Tour» получил музыкальную премию за лучший фильм журнала «Биллборд» (Billboard). Премию AM A как лучшая поп/рок-певица Мадонна получила за песню «Papa Don't Preach». Она неожиданно появилась в зале, где проходила церемония, и получила премию лично. Впрочем, получение пре­мий — за исключением все время ускользающей от нее «Грэмми» — стало для Мадонны рутинной, повседневной обязанно­стью.
Когда начались репетиции нового турне «Who's That Girl?», Мадонна снова предложила мне быть ее костюмером, и я согла­сился. Лучше было снова отправиться в путь, чем сидеть на Манхэттене, где СПИД безжалостно косил геев. Некогда счаст­ливое и безоблачное существование омрачилось тоской и печа­лью.
Дэнни, естественно, был категорически против того, чтобы я снова отправился в турне с Мадонной. Но он не мог меня ос­тановить. Хотя мы были вместе уже четыре года и любили друг друга, я все равно хотел делать то, что мне хочется. В отличие от предыдущего новое турне должно было быть мировым. Я хотел побывать в Европе и Японии. Кроме того, поскольку Шон пред­почитал держаться в стороне, мы с Мадонной вновь сблизились, как никогда прежде. Мне действительно хотелось помочь ей справиться с этим турне.
Каждый раз, когда кто-то начинает нести бред о том, что своим успехом Мадонна обязана одной лишь удаче, я выхожу из себя. На протяжении многих лет я видел, как она готовится к своим турне. Как только становится известна дата, она начина­ет репетировать с упорством маньяка. Когда начиналось турне «Who's That Girl?», она каждое утро пробегала по шесть миль, а вечером давала двухчасовые концерты. Ее самодисциплина по­ражает, она обладает нечеловеческой выдержкой, и быть рядом с ней очень нелегко.

К моменту начала турне Мадонна сильно похудела. Она больше не выглядела такой пышечкой, как в «The Virgin Tour». Мадонна стала стройной, с мускулистой, сильной спиной. И все же она не утратила своей мягкости и женственности. Она стала значительно более спортивной женщиной и теперь была полно­стью уверена в собственном теле и своих силах.


Новое турне было гораздо более театральным, чем предыду­щее. Основной темой была Испания. Мадонна только что спела песню «La Isla Bonita», которая заняла четвертое место в аме­риканских чартах и оставалась любимой у всех ее поклонников. Впрочем, не все сцены были выдержаны в испанском стиле. Когда Мадонна пела «Dress You Up», «Holiday» и «Material Girl», она надевала украшенные стразами клоунские очки и платье с нашитыми игральными костями, амулетами и пластмас­совыми игрушками. Двигаться в этом платье было очень слож­но, потому что оно было укреплено косточками. Мадонна по­стоянно чертыхалась из-за того, что «не может танцевать в этих гребаных костях», но все же справлялась с этой задачей. Пла­тье сидело очень плотно. Когда я раздевал сестру, все ее тело покрывали красные отметины, словно она была средневековой мученицей, терпевшей страдания за веру.

К этому моменту я уже научился справляться со всеми обя­занностями костюмера достаточно спокойно. Я не обращал внимания на гневные тирады Мадонны, которые она обрушивала на меня практически постоянно. Я знал, как с ней обращаться, и она полностью мне доверяла, будучи уверенной, что на меня можно положиться.


Мне по-прежнему приходилось после шоу собирать костю­мы танцовщиков, получать багаж в аэропорту, а потом разно­сить костюмы по номерам. Меня это не вдохновляло, но я ми­рился, потому что мне очень нравилось участвовать в шоу, пу­тешествовать и следить за тем, чтобы все концерты проходили безукоризненно.
Несмотря на то, что я уже отлично справлялся со своей ра­ботой и что Мадонна явно во мне нуждалась, она все равно изо всех сил старалась не делать из меня любимчика. Во время тур­не она всегда селилась в четырехкомнатном сьюте в пентхаусе. Хотя я работал с ней гораздо дольше, чем любой другой участ­ник шоу, мне сьюта не доставалась. Даже у ее личного помощ­ника номер был лучше, чем у меня. Впрочем, все остальные от­носились ко мне с огромным уважением и всячески старались мне понравиться — ведь я был братом Мадонны. Я привык к своей роли и исполнял ее спокойно.
Во время предыдущего турне мы выступали на площадках, рассчитанных не более чем на пятнадцать тысяч зрителей. На этот раз нам предоставляли стадионы, вмещавшие по восемьде­сят тысяч. Время выступлений в ночных клубах навсегда оста­лось в прошлом. Теперь мне казалось, что и «The Virgin Tour» был детским лепетом по сравнению с новым турне. Выступая на стадионах, Мадонна зарабатывала миллионы долларов за вечер, еще больше было поставлено на карту. Организация турне ста­ла гораздо серьезнее.

Турне «Who's That Girl?» началось 14 июня 1987 года в Осаке, на стадионе «Нисиномия». Мадонна дала в Японии пять концертов. На концерт пришли более двадцати пяти тысяч поклонников, и каждый заплатил за билет около 45 долларов. Многие пришли в черной коже и темных очках, полагая, что Мадонна одевается именно в таком стиле. Хотя к стадиону бы­ли стянуты войска (на случай беспорядков), оказалось, что японские фанаты — люди цивилизованные и воспитанные. Во время концерта они не вскакивали и не кричали, а спокойно си­дели, сложив руки на коленях. Они никогда не кричали. Когда концерт закончился, зрители не бросились к выходу, а спокойно выходили ряд за рядом. Если кто-то что-то забывал, не состав­ляло никакого труда вернуться на свое место и найти потерян­ное. Мы с Мадонной чувствовали себя в Японии в полной бе­зопасности.


Мы слышали, что в Осаке есть отличный ресторан, где по­дают прекрасную лапшу. Мадонна спрятала волосы под шар­фом, надела мужские брюки и мужскую рубашку, и мы тайком выскользнули из отеля. Ресторан был переполнен. Нас окружа­ло множество людей, но Мадонну так никто и не узнал.
Как-то вечером мы все — Мадонна, танцовщики, Лиз и Фредди — отправились к гейшам. Нас привели в огромный, красивый зал, отделанный темным деревом, усадили за длин­ный обеденный стол и подали ужин из десяти блюд. Когда тра­пеза закончилась, появились шесть гейш. Они пели, танцевали и играли на разных музыкальных инструментах.
Мадонна следила за ними, как коршун. В будущем она ис­пользует в своих концертах и клипах костюмы, макияж, музыку и даже движения гейш.

После вечера с гейшами мы решили, что хотим открыть для себя новые тайны Японии. Гид предложил нам съездить в Кио­то. Мы посетили синтоистский храм, окруженный голубоватым бамбуком, и любовались маленькими, покатыми холмиками, по­росшими густым зеленым мхом. Мы с Мадонной были в вос­торге от того, что нам наконец удалось увидеть таинственную Японию, которой мы восхищались в фильмах Куросавы. Впро­чем, это впечатление слегка ослабело, когда стремительный сверхсовременный поезд доставил нас обратно в Осаку.


Шон не поехал с нами в Азию. Большую часть времени Мадонна проводила с танцовщиком Шабаду. Не знаю, изменя­ла ли она Шону, да и характер ее отношений с Шабаду остался для меня загадкой. Впрочем, не могу представить, чтобы после концертов, которые она давала, у нее еще оставались силы на секс.

21 июня 1987 года на стадионе «Орандж Боул» в Майами открылась американская часть нового турне. Нам предстояло посетить девятнадцать городов. Шестьдесят тысяч фанатов му­жественно терпели настоящий тропический ливень, лишь бы увидеть Мадонну. Мы остановились в отеле «Тернберри Клаб». Мадонна, как всегда, поселилась в пентхаусе. Шон, как образ­цовый муж, заполнил ее номер белыми лилиями и белыми ор­хидеями. Пару дней он провел с ней в Майами. Они загорали в личном солярии. Впрочем, даже если бы они остановились в сьюте для молодоженов, я понимал, что это их лебединая песня. Мадонна пошла на это только потому, что 7 июля Шону пред­стояло отправиться в тюрьму. Его приговорили к двум месяцам заключения за то, что он избил репортера, сделавшего снимок на площадке, где проходили съемки его последнего фильма. Мне было жаль Шона, но потом, вспомнив все его выходки, я решил, что тюрьма пойдет ему на пользу.


Из Майами мы отправились в Атланту, Вашингтон, Торон­то, Монреаль, Фоксборо и Филадельфию. 13 июля в Мэдисон-сквер-гарден Мадонна дала благотворительный концерт. Кон­церт был посвящен памяти Марти, а все средства должны были пойти в Фонд борьбы со СПИДом. Удалось собрать более че­тырехсот тысяч долларов.
Мы оба помнили Марти. Концерт получился очень эмоцио­нальным и непростым для Мадонны. Но шоу должно продол­жаться, и мы оба это знали. Сразу же после концерта мы от­правились в Сиэтл, оттуда в Анахайм, Маунтин-Вью, Хьюстон,
Ирвинг, Сент-Поль-Миннеаполис, Чикаго, Ист-Трой и Рич-филд.
Мадонна испытывала колоссальные физические нагрузки, но мы редко ссорились. Она иногда жаловалась на проблемы с горлом и голосом, говорила, что очень устала. Она работала не­делями, пела, танцевала, сверкала перед аудиторией и никогда не показывала усталости или скуки. Если она и была близка к изнеможению, я не могу ее за это упрекать.
Впрочем, я ей не сочувствовал, потому что знал, что это ей не нужно. Даже если кажется, что она хочет, чтобы ее пожале­ли, ощутив чью-то жалость, она тут же почувствует себя нелов­ко. Она никогда не играла роль жертвы. Вместо того чтобы со­чувствовать, я обнимал ее и говорил: «Я все понимаю, Мадонна. Но подумай, сколько ты за все это получишь!» И она тут же приходила в себя.

7 августа Мадонна должна была выступать в Понтиаке, но разразился скандал. На шоу «Тудей» Мадонна заявила Джейн Поули, что Бэй-Сити «вонючий маленький городишко». После эфира она в панике позвонила мне, чтобы спросить, не помню ли я, как называется завод, расположенный возле дома бабуш­ки Элси. Я помнил. Мадонна сказала об этом и извинилась пе­ред сорока двумя тысячами слушателей, которые пришли на ее концерт в Понтиаке. Конечно же, ее сразу простили.


После концерта мы отправились к отцу на барбекю. У Ма­донны был выходной, и она предпочла бы провести его в сьюте. Я бы тоже с удовольствием отдохнул в своем скромном номере.
Отец пригласил всех участников турне, поэтому мы отпра­вились к нему на автобусе. Отец жарил барбекю. Джоан испек­ла ананасовые торты. Мадонна была с ней очень вежлива, но сдержанна — как всегда в присутствии отца. К счастью, Ма­донна и Джоан ни разу не остались наедине, так что у сестры не было возможности высказать все свои чувства по отношению к мачехе.
Кто-то рассказал журналистам о нашем визите. Несколько репортеров маячили перед домом. Мадонна надела темные очки, синие джинсы, белую рубашку и марокканские туфли на пло­ской подошве. Волосы она стянула в хвост. Я, как всегда, был в джинсах и рубашке. Мадонна казалась усталой. Ей явно не хо­телось, чтобы ее фотографировали, поэтому мы оставались во дворе. Мадонна откровенно скучала.

Пришли и наши соседи, в том числе и моя первая «подруж­ка». За это время она явно подурнела. Она сразу начала причи­тать, что все еще любит меня и хочет, чтобы мы поженились. Мадонна и все остальные (за исключением отца и Джоан) бе­зумно веселились. Девушка и не подозревала, что я — гей. То­гда об этом не знали и отец с мачехой.


Отец изо всех сил старался, чтобы нам было хорошо. Мы играли в волейбол, ели, болтали о прежних временах, но я знал, что мы с Мадонной чувствуем одно и то же: для нас прошлое осталось в прошлом. Мы уже не могли стать прежними и делать вид, что нам интересно в детской песочнице и в моем доме на дереве. Все изменилось.
А тем временем Дэнни ушел от Фьоруччи, и мы стали жить на мое жалованье. За это турне я получил около пятидесяти тысяч долларов. И Дэнни пришлось примириться с тем, что я снова работаю на Мадонну. 6 августа мы с ним отправились на премьеру фильма «Кто эта девушка?», в котором Мадонна иг­рала бывшую преступницу Никки Финн.
В винтажном платье в стиле Мэрилин Монро, расшитом золотым стеклярусом, Мадонна выглядела превосходно. На Таймс-сквер ее приветствовали более десяти тысяч поклонни­ков. Перед входом в кинотеатр Мадонна сказала несколько слов собравшимся (для этой цели специально подготовили мик­рофон). «Удивительные шутки играет с нами жизнь, — сказала она. — Десять лет назад я впервые приехала в Нью-Йорк и не знала здесь ни единой души. Я попросила таксиста привезти меня сюда, на Таймс-сквер. Я была охвачена страхом и благо­говением. И вот я снова здесь и смотрю на вас. И я снова испы­тываю благоговение. Спасибо всем вам. Надеюсь, вам понра­вится фильм».

Я почти физически ощущал гордость Мадонны. Сколь бы надуманным ни был ее рассказ о приезде в Нью-Йорк, по сути дела так оно и было. Мадонна заслужила право гордиться свои­ми достижениями. В конце концов, кто еще мог бы перекрыть движение на Таймс-сквер в час пик? Она стала настоящей звез­дой и обладала колоссальной властью над людьми.


Входя в кинотеатр, она была счастлива. А на выходе не очень.
Пошловатая эксцентричная комедия была ужасна, но Ма­донна поняла это слишком поздно. В зале собрались друзья и коллеги. Все вежливо смеялись там, где это было положено. Но мне было трудно к ним присоединиться. Даже Мадонна должна была понять очевидное и признать, что фильм стал очередным провалом.
Мадонна никогда не спрашивала моего совета, стоит ли ей сниматься в том или ином фильме. Мне стало ясно, что она не обращалась за советом ни к кому из своих помощников — ни к Фредди, ни к Лиз, ни к Сеймуру. В кино она все решала сама. Успеха в музыкальном бизнесе она достигла благодаря колос­сальной уверенности в себе и почти безумному оптимизму. Она не допускала и мысли о возможной неудаче. Теперь же она штурмовала кинематографический Олимп, не имея ни малейше­го представления о своих актерских способностях и тех ролях, с какими могла бы справиться.
Она считала себя современной Джуди Холлидэй, но не пони­мала, что Джуди была настоящей комической актрисой, облада­тельницей «Оскара» за роль в фильме «Рожденная вчера» (ва­риант «Уроки любви»). Мадонне это было не дано. Ее ничему не научил «Шанхайский сюрприз». Впрочем, и провал очередного фильма вряд ли мог заставить ее отступить и трезво оце­нить свои актерские способности или отсутствие таковых.

Американская часть турне закончилась 9 августа на стадио­не «Джайнтс» в Ист-Резерфорде, штат Нью-Джерси. В турне «The Virgin Tour» мы положили начало традиции. В последний вечер турне мы подшучивали над одним из участников. Я ре­шил, что подшучу над Мадонной. Надевая на нее испанскую юбку и болеро, я засунул в ее шорты кончик рулона туалетной бумаги. И она пошла на сцену, разматывая ее. Только услышав смех музыкантов и танцовщиков, она поняла, что происходит, и выбросила бумагу, прежде чем ее увидели зрители. Мадонна не разговаривала со мной два дня, и я не могу винить ее за это.


На заключительный концерт в Америке пришли многие мои друзья. Но мне не хотелось, чтобы они узнали, что я простой костюмер, а вовсе не личный помощник сестры, как я всегда го­ворил. Во время одной сцены Мадонна бросала перчатку в ор­кестровую яму, а я должен был найти ее и подать ей. Я всячески прятал лицо, чтобы друзья меня не узнали. Не самый лучший этап моей жизни — все же работа костюмером у собственной сестры была довольно унизительной. Взрослому мужчине не подобало заниматься чем-то подобным. Мне не хотелось объяв­лять всему миру о том, что я костюмер. Но не подумайте, что мне не нравилась моя работа. Я чувствовал себя участником большого творческого дела. У меня была возможность путеше­ствовать. И самое главное — я мог помогать своей сестре.

Европейская часть турне началась 15 августа концертом в английском городе Лидсе. Затем нам предстояли три концерта на лондонском стадионе «Уэмбли». Все билеты были давным-давно распроданы. Аншлаги были во Франкфурте и Роттердаме.


28 августа в Париже Мадонна передала Жаку Шираку чек на восемьдесят пять тысяч долларов в пользу французского Фонда по борьбе со СПИДом. 31 августа в парке Со на концерте Мадонны собрались 130 тысяч фанатов. На концерт и обратно в отель нас сопровождал полицейский эскорт. Увидев тех, кто собрался в тот вечер на шоу, я не мог поверить, что все эти лю­ди пришли, чтобы увидеть мою сестру.

Шон остался далеким воспоминанием. В Италии, когда мы отправлялись на утреннюю пробежку, перед нами ехали три ма­шины, за нами еще пять, и не меньше пятидесяти поклонников и репортеров бежали за ними. Как было бы здорово спокойно побегать по древним улицам Рима, не превращая это занятие в настоящий цирк! А самое ужасное заключалось в том, что нам приходилось дышать выхлопными газами автомобилей, которые ехали перед нами.


Мы с Мадонной представляли, как бы отнесся к подобной ситуации Шон. Скорее всего, он попытался бы убить всех, кто находился в поле зрения. Это нас невероятно забавляло. Я же, вместо того чтобы наставлять на них пистолет, просто подходил к ним и просил держаться подальше. К моим просьбам всегда прислушивались. Мы с Мадонной спокойно продолжали утрен­нюю пробежку. Мы оба давно смирились с тем, что репортеры и фанаты являются неотъемлемой частью нашей жизни. Кроме того, мы оба ценили внимание и не скрывали этого.

4 сентября в Турине Мадонна выступала перед шестьюде­сятью пятью тысячами зрителей. Она покорила их сразу же, продемонстрировав знание итальянского языка. Сначала она спросила их: «Siete gia caldi?» (Вам жарко?) А потом объяви­ла: «Allora, andiamo!» (Тогда начинаем!) А когда Мадонна объявила: «lo sono fiera di essere italiana» (Я горжусь тем, что я итальянка!), публика просто впала в неистовство. Мы оба слегка испугались, но вернуться в отель нам удалось без особых проблем.


Турне завершилось 6 сентября на «Стадио Коммунале» во Флоренции. Через месяц журнал «Форбс» назовет Мадонну са­мой состоятельной певицей 1987 года. Вспоминая турне «Who s That Girl?», могу сказать, что она честно заработала каждый пенни.
3 мая 1988 года в «Ройял Театре» состоялась премьера но­вого спектакля Дэвида Мэмета «Пошевеливайся!» (Speed-the-Plow), где Мадонна играла главную роль. На этот раз она справилась с ролью, о чем я сказал ей после премьеры. Ей было приятно. Мадонна казалась счастливой, хотя и говорила, что не привыкла играть перед аудиторией, которая молча слушает и не кричит в паузах. Пьеса шла на Бродвее, посмотреть на игру Мадонны пришли Кэтрин Хепберн, Сильвестр Сталлоне и Сигурни Уивер, но Мадонна говорила, что ей скучно играть одно и то же каждый вечер. В собственном шоу она могла менять дви­жения или слова, когда ей того хотелось. В театре же это было невозможно. В конце концов Мадонна решила, что ей больше нравится мир поп-музыки, и я с ней согласился.

В середине сентября 1987 года Шона выпустили из тюрь­мы, хотя он отбыл всего тридцать три дня. Они с Мадонной попытались возобновить семейную жизнь, но безуспешно. Вна­чале Мадонна подала на развод, но потом забрала документы, решив спасти свой брак.


Она одолжила мне двести тысяч долларов (без процентов, но я должен был вернуть всю сумму за два года, что и сделал), чтобы я смог купить студию на Четвертой авеню между Один­надцатой и Двенадцатой. Это было огромное помещение с вы­сокими потолками, откуда открывался прекрасный вид на Чайна-таун и Бруклинский мост. Я серьезно занялся живописью. Я понял, что это мое призвание. Если бы мне когда-нибудь пришлось заполнять графу «профессия», то лучше написать в нее «художник», чем «костюмер».
8 мая 1987 года Мадонна пригласила меня на ужин в музей Метрополитен, где как раз открылась египетская выставка. Ря­дом со мной сидела Лорен Хаттон, одна из ведущих супермо­делей мира и звезда фильма «Американский жиголо». Она бы­ла ослепительно хороша. Мы разговорились и даже обменялись телефонными номерами.
Лорен пригласила меня в свой лофт над старым театром на Джонс-стрит. В квартире стоял большой банкетный стол, по которому были разбросаны журналы с ее фотографиями. Мы много разговаривали о жизни, любви и модельном мире. Лорен сказала, что увлечена искусством и всегда хотела рисовать. Я по­советовал ей купить холст и попробовать. Она же никому не обязана показывать свои картины. Если ей что-то не понравит­ся, она всегда сможет перерисовать.
На следующей неделе она снова пригласила меня к себе. Она купила огромный чистый холст и уйму принадлежностей для рисования. Я спросил, зачем ей такой большой холст и как она втащила его в свою квартиру. Она протянула мне рисунок с изображением беременной женщины в разрезе. В утробе нахо­дился ребенок.
— Я хотела показать тебе этот рисунок, — сказала она.
Рисунок был поразительным, великолепным, почти идеаль­ным.
Лорен сказала, что хочет теперь нарисовать то же самое на холсте, и спросила, не могу ли я ей помочь — начать рисовать прямо сейчас. Я помешкал, но согласился. Лорен на пару часов отправилась по магазинам.
За это время я скопировал рисунок на холст и так увлекся, что не заметил, как она вернулась. Я даже не понял, что почти закончил картину.
Лорен подошла к холсту, взглянула на мою работу и взбеси­лась:
— Зачем ты нарисовал мою картину? Как ты мог так со мной поступить? Что ты наделал? Что ты наделал? Я хотела сама нарисовать эту картину, а ты пришел и все нарисовал. Ты этому у Мадонны научился, да?
Что за черт? О чем она говорит?
— Ты с ума сошла, — ответил я. — Рисуй поверх, мне до того дела нет. И не звони мне, пока не придешь в себя. Ма­донна тут совершенно ни при чем.
В конце концов, я сделал именно то, о чем меня просила Лорен, — перенес рисунок на холст.
Я вышел из квартиры в полном недоумении.
Через пять дней Лорен позвонила мне домой и извинилась за свою несдержанность. И все равно она считала, что я копи­рую Мадонну. Я спросил, что она сделала с картиной.

Я отнесла ее на крышу и сожгла, — ответила Лорен. Ты сумасшедшая, — сказал я и повесил трубку.

Через несколько недель мы с Дэнни прогуливались по ули­цам, и я увидел открытку с тем самым рисунком, какой пока­зывала мне Лорен. Я вытащил ее со стойки и перевернул. На обороте было написано: «Пикассо, Голубой период». Я должен был знать. Мне следовало изучить работы Пикассо более вни­мательно. И хотя Лорен впоследствии звонила мне и приглаша­ла пообедать, я больше с ней не встречался.
Изучение творчества Пикассо принесло свои плоды. Через два года Мадонна сказала, что хочет коллекционировать произ­ведения искусства, и спросила, не могу ли я ей помочь. Я выяс­нил, что сейчас высоко ценится Леже, нашел репродукцию и показал ее своей подруге Дарлен Лутц, искусствоведу, которая раньше работала с Мариполь. Я сказал, что ничего не знаю об этом художнике и о картине, но мне она нравится, и попросил оценить ее.
Дарлен все мне рассказала. Я взял репродукцию и пошел к Мадонне, рассказал ей все, сказал, что картина замечательная, идеально подходит для ее квартиры. Я считал, что Мадонна должна ее купить. Она меня выслушала, дала мне миллион дол­ларов, и я купил картину для нее.

Вскоре после этого Мадонна заинтересовалась творчеством Тамары де Лемпики. Она прочла книгу о художнице и находи­лась под большим впечатлением. Я сказал, что картина Лемпи­ки идеально впишется в стиль квартиры. Мадонна начала коллекционировать ее картины. С этого момента моя роль в жизни Мадонны заметно расширилась. Дарлен Лутц была ее офици­альным консультантом по вопросам искусства, я же стал кон­сультантом неофициальным. Я постоянно просматривал много­численные каталоги, ходил по галереям и вместе с Дарлен от имени Мадонны участвовал в аукционах.


После Лемпики Мадонна купила картину Фриды Кало «Мое рождение» и «Сердце под вуалью» Сальвадора Дали, мою любимую картину в ее коллекции.
Я узнал, что на аукционе «Сотбис» будет выставлена кар­тина Пикассо «Бюст женщины» (портрет Доры Маар). Я ска­зал об этом Мадонне, и она отправила нас с Дарлен на аукци­он, чтобы мы купили ей эту картину.
Картина была прекрасна. Мы с Дарлен сидели в зале, зная, что Мадонна готова заплатить за нее не больше пяти миллионов долларов. Мне безумно хотелось купить эту картину. Торги на­чались с двух миллионов. Я предложил три. Кто-то назвал сум­му в четыре. Тогда я предложил пять. Наступила тишина. По­том аукционер объявил:
— Продано джентльмену с табличкой 329.
Все зааплодировали. Картина принадлежала мне. То есть Мадонне. Я был страшно возбужден. Я подписал контракт с Сотби и вышел из зала. Мне казалось, что я на седьмом небе от счастья.
— Ты получила ее, крошка, — сказал я Мадонне по теле­фону. — Ты ее получила. Она чертовски хороша!
Мадонна закричала от радости. А через секунду тяжело вздохнула.
Я прекрасно понимал ее настроение.
— Она стоит того, Мадонна. Ты получила настоящего Пи­кассо.
Мадонна распорядилась повесить картину над своим пали­сандровым столом. Я наблюдал за тем, как рабочие вешали портрет. Через несколько дней Мадонна вернулась в город и впервые увидела картину.
— Она прекрасна! — воскликнула она. — Она мне нравит­ся! Мне не жалко денег. Ты прав, она стоит каждого цента!
За несколько лет мы с Дарлен потратили на приобретение произведений искусства для Мадонны около двадцати миллио­нов долларов. К 2008 году ее коллекция оценивалась уже боль­ше, чем в сто миллионов.
Мадонна никогда не была в моей студии, но однажды, че­рез несколько месяцев после моего переезда, появилась у меня вместе с Джоном Ф. Кеннеди-младшим. Судя по всему, в тот раз, когда он пришел к ней в гримерку, ей действительно удалось заставить его ревновать. Я не удивился. Мадонна не говорила мне, что у них роман. Но, приведя его в студию, она явно хотела показать, что они с Джоном — пара. Я чувствовал, что ей хотелось произвести на меня впечатление, и это ей удалось. Я был не просто поражен, а нокаутирован. Я и мечтать не мог, чтобы Кеннеди пришел в мою студию. Джон был очарователен и вежлив. Но мне было ясно, что между ними нет ничего серь­езного. Это был просто легкий, забавный флирт.
Потом Мадонна позвонила и сказала:
— Мне казалось, что я — Мэрилин с президентом.
Я не мог поверить, что она говорит серьезно, и сказал:
— Продолжай развлекаться. Тем более что ты не Мэрилин, а он — не президент.
Когда она повесила трубку, я подумал, не собирается ли она использовать и Джона для укрепления собственного мифа. А по­том вспомнил, что, хотя Джон, уступив настояниям матери, работает помощником окружного прокурора, он еще и подающий надежды актер. Его актерский дебют состоялся через несколько месяцев — в Ирландском художественном центре показывали

спектакль «Победители». Судя по всему, Джон решил, что свидание с Мадонной отлично отвечает его театральным амбициям. Они какое-то время встречались, выходили в свет, вместе занимались в тренажерном зале и бегали в Центральном парке, но потом расстались. Впрочем, они остались друзьями. Когда Джон открыл новый журнал «Джордж», Мадонна даже согласилась позировать для обложки.





Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   13




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет