Кристофер Чикконе при участии Венди Ли Жизнь с моей сестрой Мадонной



бет6/13
Дата22.06.2016
өлшемі1.19 Mb.
#153463
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   13
ГЛАВА ШЕСТАЯ

Всего превыше: верен будь себе.


Тогда, как утро следует за ночью,
Не будешь вероломным ты ни с кем.
В. Шекспир. «Гамлет»
(пер. Б. Пастернака)

Мы с Дэнни, как обычно, готовились к Рождеству. Его родственники узнали, что он гей, и сразу же приняли меня, как родного. Мы всегда отмечали Рождество все вместе. В со­чельник мы все садились в мой старый, подержанный зеленый «Рейнджровер» (к нам присоединялись двое его братьев, которые тоже жили на Манхэттене) и отправлялись в Квинс, к его родителям. Там мы и проводили праздничную ночь. Родители Дэнни всегда украшали свой дом в традиционном американском стиле — всего было очень много. Мне у них очень нравилось. Я никогда не делал никаких замечаний. Меня радовало то, что я могу почувствовать себя членом семьи.

Каждый год я привозил бабушке Элси мясной пирог. Я го­товил его сам, и всем он очень нравился. В Рождество я улетал в Мичиган и проводил праздник с семьей. Хотя родные Дэнни были настоящими ньюйоркцами, а мои родители происходили со Среднего Запада, они были очень похожи. Разница заклю­чалась лишь в том, что родители Дэнни смирились с его сексуальной ориентацией, а мои о ней и не знали. О том, что я гей, знали лишь Марти, Мелани и Мадонна.
В Рождество 1987 года отец решил поговорить со мной серьезно. Он попросил сходить с ним в гараж и помочь поме­нять масло в его старом «Форде-150». Обычное дело для дет­ройтского мальчишки.
Мы остались наедине.
Я залез под машину, чтобы слить масло. Отец помолчал, а потом спросил:
— Ты гомосексуалист?
Я уронил ключ и стукнулся головой о бампер.
— Что?
Повисла пауза.
— У тебя нет подружки. Ты никогда не говоришь о девуш­ках... Я хочу знать, ты что... гей?
Я задумался. Мне было двадцать семь лет, и у меня были давние и теплые отношения с мужчиной. Неужели так страшно признать правду?
Но перед моими глазами снова вставал разъяренный Мар­ти. Я сжал зубы и постарался забыть о нем.
— Да, — ответил я. — Я гей.
Я затаил дыхание, думая, что мой отец, консервативный ка­толик, взорвется от ярости.
Но, к моему глубокому облегчению, он рассмеялся.
— Я давно должен был догадаться, но только сейчас об
этом подумал.
Доброжелательная реакция отца меня удивила и показалась довольно странной. Но я был рад, что мне больше не нужно скрываться.
Мы вернулись к работе.

Я полагал, что теперь все будет в порядке. Отец знает о моей гомосексуальности и принимает меня таким, каков я есть.


Я вернулся в Нью-Йорк. Прошел месяц. А потом от отца пришло письмо, в котором он писал: «Кристофер, после нашего разговора я долго думал. Не думаю, что ты прав. Полагаю, ты должен обратиться к психиатру, который поможет тебе решить эту проблему. Я готов оплатить все расходы».
Я был шокирован. Я был готов к негативной реакции отца сразу после того, как рассказал ему о том, что я гей. Но не те­перь, не через месяц после нашего разговора! Тогда он пытался казаться толерантным либералом, но теперь проявились его ис­тинные чувства. Я был глубоко разочарован. Я впервые понял его отношение к гомосексуальности. Меня глубоко оскорбило то, что он считает меня и Дэнни душевнобольными людьми. Моя любовь к Дэнни казалась ему всего лишь симптомом на­шего общего психического заболевания.

Я написал ответ: «Дорогой отец, а не пошел бы ты... Я не психически больной. Я не собираюсь «обращаться за помощью», чтобы излечить то, чего не существует. Я самый нормальный из всех твоих детей. Только мне удалось сохранить личные отно­шения дольше двух лет. Ты никогда не видел меня голым в «Плейбое», и у меня нет внебрачных детей. Если ты хочешь читать мне проповеди, то посмотри сначала на остальных своих детей. Пока ты не примиришься с моим выбором, можешь мне больше не звонить и не писать. Прощай. Наши отношения за­кончены».


Отчасти я понимал точку зрения отца, но не мог принять ее. Мне было больно из-за того, что кто-то считал извращенными наши отношения с Дэнни. И я выбрал своего партнера, а не отца.
Мы с отцом не разговаривали целый год. Я был удивлен и тронут тем, что мне несколько раз звонила Джоан. Она сказа­ла, что знает о том, что произошло между мной и отцом. Она на моей стороне, но я должен попытаться понять отца, то есть католическую точку зрения. Я слушал, но не воспринимал.
Через год, к моему глубокому удивлению, мне позвонил отец.
— Я не хотел, чтобы между нами все осталось так, — сказал он. — Ты нам нужен. Я могу принять тебя таким, каков ты есть. Я люблю тебя.
Я был невероятно тронут и рад тому, что отец понял меня. Я сказал, что тоже люблю его, извинился за то письмо. Потом отец пригласил нас с Дэнни приехать к ним на уик-энд.
Мы с Дэнни вылетели в Мичиган. Приближалось лето, и погода стояла чудесная. Все было в цвету. Я с радостью увидел шесть больших тополей возле нашего дома. Родители вышли поздороваться. К моему разочарованию, оказалось, что они пригласили только нас.
Все то время, что мы провели в родительском доме, отец был чрезвычайно предупредителен, шутил и вел себя точно так же, как с приятелями моих сестер. Он старался изо всех сил.
— Папа, — сказал я, — ты меня смущаешь.
Да, он старался изо всех сил. Я был глубоко тронут, что он любит меня настолько, что готов забыть о своих впитанных с молоком матери убеждениях и предубеждениях. Ему пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы продемонстрировать полное приятие меня и моей сексуальной ориентации. Ведь если бы я приехал на этот уик-энд с девушкой, он ни за что не раз­решил бы нам спать в одной комнате. Ведь впоследствии он не обратит никакого внимания на особое положение Мадонны в мире и нашей семье и категорически запретит ей спать в одной комнате с Карлосом Леоном, потому что они не будут женаты.
Но со мной он сумел преодолеть все психологические барье­ры. Отец даже велел Джоан приготовить нам с Дэнни спальню рядом со своей. Я знал, что стены в нашем доме сделаны бук­вально из картона. Родители слышали каждое наше движение. Я предложил Дэнни заняться сексом, но мы не смогли — нас просто душил смех. Вместо этого мы просто прыгали на посте­ли, изо всех сил стараясь произвести как можно больше шума. Несмотря на наши шалости, уик-энд прошел великолепно. По­сле этого мы стали постоянно общаться с отцом, и вопрос моей гомосексуальности больше не вставал.
Чуть позже мы с Дэнни получили от Мелани приглашение на свадьбу. Я знал, что там будут все наши родственники. Мы согласились. Через неделю мне позвонил отец и спросил, соби­раюсь ли я взять с собой Дэнни. Я ответил, что это даже не подлежит обсуждению. Отец сказал, что лучше бы я этого не делал, потому что наши дальние родственники не знают о моей ориентации.
— Папа, — сказал я, — ты знаешь, что я приеду с Дэнни. Мелани пригласила нас обоих.
Я понял, что отцу нужно больше времени, чтобы оконча­тельно смириться. На свадьбе я представил Дэнни как своего друга. Отец с нами не разговаривал. Впрочем, мы не целовались на глазах у всех и не держались за руки. Я все понял. Просто нужно было дать отцу больше времени.
Наступил 1988 год. Шон снимался в тяжелом, серьезном фильме «Жертвы войны» («Список потерь», Casualties of War). Он практически забыл о Мадонне, о ее жизни, ее искусстве и, конечно же, о ее друзьях. Его совершенно не удивили ее отно­шения с лесбиянкой, комической актрисой Сандрой Бернхард. Когда я видел Сандру и Мадонну вместе, Сандра всегда каза­лась очарованной своей спутницей. Она ей почти что поклоня­лась, тогда как, по моей оценке, Мадонна просто играла с ней. Они с Сандрой появлялись в разных клубах, иногда в сопрово­ждении Дженнифер Грей, которая только что рассталась с Мэттью Бродериком. Втроем они отмечали день рождения Сандры в клубе «The World». Мадонна и Сандра с удовольст­вием позировали фотографам. Отлично понимая, что папарацци не дремлют, Сандра положила голову на плечо Мадонны, а Мадонна ласкала ее волосы.

1 июля 1988 года Мадонна совершенно неожиданно появи­лась в телевизионном шоу Дэвида Леттермана. Была приглашена и Сандра. Причина крылась, конечно же, в саморекламе. Толь­ко что была выпущена видеозапись «Ciao Italia: Live from Italy».


Спустя несколько недель после беседы с Леттерманом продажи этой записи резко возросли, она заняла первое место. Мадонна всегда была мастером саморекламы — в этом ей не откажешь. По предварительной договоренности с продюсерами Ма­донна появилась примерно на середине интервью Дейва с Сан­дрой. Она появилась на площадке и сразу же заявила:
— Давайте поговорим о нас с Сандрой.
Леттерман спросил, как они с Сандрой проводят свободное время и нельзя ли ему к ним присоединиться.
— Если вам хочется сексуального разнообразия, пожалуйста, — парировала Мадонна.
Уверен, что она казалась себе остроумной.
Дальше было еще хуже.
Сандра сказала Леттерману, что они с Мадонной любят бы­вать в «Cubby Hole». Этот бар для лесбиянок пользовался в городе ужасной репутацией.
— Думаю, настало время все прояснить, — сказала Мадонна. — Ей и дела нет до меня... Она любит Шона. Она ис­пользует меня, чтобы заполучить Шона.
Если не считать этого чудовищного заявления, Мадонна изо всех сил старалась создать у слушателей впечатление, что меж­ду ней и Сандрой существуют гомосексуальные отношения. Я думаю, что это неправда. Я чувствовал, что Мадонна пиарит себя.
В июне 1989 году они с Сандрой даже выступили вместе, исполнив песню Сонни и Шер «I Got You Babe» на благотво­рительном концерте ради спасения тропических лесов. Я был на этом концерте. Их выступление не показалось мне забавным, хотя они явно на это рассчитывали.

В конце 1988 года Мадонна подписала двухлетний контракт со студией «Коламбиа Пикчерз». Ее включили в мировую Книгу рекордов Гиннесса — ее альбом «True Blue» был издан тиражом 11 миллионов экземпляров и занял первое место в двадцати восьми странах мира.


К этому времени Мадонна большую часть времени прово­дила на Манхэттене, в своей квартире возле Центрального пар­ка. Сначала я был ужасно разочарован тем, что она купила эту квартиру. Мне страшно не нравился сам дом — кирпичное зда­ние 1915 года, построенное в стиле «искусств и ремесел».
Мадонна с Шоном пытались переехать в Сан-Ремо и Дакоту, но безуспешно. А в Нью-Йорке ей понравилось именно это место. Кроме того, она всегда хотела жить возле парка. Кварти­ра с видом на парк находилась на шестом этаже. Хотя со време­нем деревья стали выше и полностью закрыли прекрасный вид,

Мадонну это не волновало. Она всегда предпочитала Нью-Йорк Лос-Анджелесу. До переезда в Лондон эта квартира бы­ла ее любимой.


Поскольку сама она была занята разводом с Шоном (о чем мы в семейных традициях никогда не говорили), Мадонна по­просила меня заняться дизайном нью-йоркской квартиры, что­бы она могла жить там постоянно. Мадонна уже убедилась в моих талантах и полностью мне доверяла. Она выдала мне кре­дитную карту с моим именем, разрешила пользоваться своим счетом и даже не определила бюджет.

Я занялся покупкой мебели — купил пару простых диванов, несколько кресел в разных стилях, стол и стулья для столовой. В то время я еще не понимал, что становлюсь дизайнером ин­терьеров. Сестра снова определила мою судьбу.


Для начала я оформил вход в квартиру в приглушенных се­рых тонах. На стене над позолоченным русским креслом конца XIX века я повесил сделанный в 30-е годы отпечаток фотогра­фии французского фотографа Лауры Альбен-Гийо «Обнажен­ная».
Первую приобретенную мной для Мадонны картину, «Двух велосипедисток» Фернана Леже, я повесил над камином. Моя сестра любит камины. В ее спальне, напротив театральной по­стели из кленового капа с медной отделкой, тоже есть камин.
А под потолком висит овальный медный светильник, который я смастерил специально для нее.
Я спроектировал также сводчатый холл, где повесил не­сколько фотографий с изображением обнаженных, в том числе «Обнаженную 1929» Джорджа Платта Лайнса и ряд снимков Андре Кертеша. Я придумал для Мадонны палисандровый стол и кухню из нержавейки. На кухне я установил микроволновку, в которой она любила готовить попкорн. Кроме попкор­на, она умела готовить воздушный рис, на этом ее кулинарные таланты исчерпывались. Когда Мадонна устраивала вечеринки, то готовил или я, или приглашенный повар. В последние годы она стала отдавать предпочтение французскому специалисту по макробиотике. В такие вечера комнаты освещались любимыми свечами Мадонны Diptyque с ароматом гардении.
Когда я проектировал кухню, Мадонна попросила меня сде­лать для нее уголок, напоминающий стойку кафетерия в стиле 50-х годов. Здесь она могла спокойно общаться с близкими.

В январе 1989 года мне позвонила Лиз и попросила приле­теть в Лос-Анджелес. За день до этого между Мадонной и Шоном произошла серьезная ссора, и я был нужен сестре. Я перезвонил Мадонне и спросил, как она себя чувствует. Она ответила, что все в порядке, но по ее голосу я понял, что что-то не так. Не вдаваясь в детали, она сказала, что Шон снова под­нял на нее руку.


— Хочешь, я его убью? — предложил я. — Я могу.
Мадонна слабо рассмеялась, сказала, что сейчас находится в
квартире своего менеджера Фредди на Беверли-Хиллс и чувствует себя в относительной безопасности.
— Ты не собираешься возвращаться домой? — спросил я.
Она ответила, что нет, потому что не хочет видеть Шона.
Ей нужно было срочно найти новый дом. Мадонна спросила, не могу ли я ей помочь, и я с радостью согласился.
На следующий день я прилетел в Лос-Анджелес и поселился в отеле «Бель Эйдж». Мадонна прислала за мной свой чер­ный «Мерседес 560SL» 1988 года. Она всегда любила этот кабриолет, но поскольку всегда ревностно следила за кожей ли­ца, то за все десять лет так ни разу и не открыла верх.
При встрече я заметил, что она выглядит бледной и болез­ненной. Уверен, что она не спала несколько дней. Мадонна ка­залась подавленной, но, когда я спросил ее, готова ли она пого­ворить, сестра расправила плечи и сказала, что все в порядке.
— Давай сосредоточимся на доме, — сказала она.
За несколько дней я пересмотрел больше двадцати пяти до­мов. Последний был на Ориол-Вей. Хотя это была самая ок­раина Голливуд-Хиллс, дом обладал атмосферой пентхауса на Манхэттене. Я почувствовал, что сестре это подойдет. Пере­ехать можно было немедленно, нужно было только заняться об­становкой.

Я все рассказал Мадонне, показал ей дом. Она сразу же подписала необходимые бумаги, и я занялся интерьером нового дома.


Мадонна полностью доверяла моему вкусу. Она сказала, что я могу покупать все, что мне захочется, не думая о деньгах. И я отправился в центр дизайна, уверенный в том, что они ни­когда еще ничего не продавали немедленно. Однако стоило ска­зать, что я покупаю мебель для Мадонны, как они сразу же со­гласились забыть о своих правилах и продали мне все необходи­мое.
Потом я отправился на Мелроуз-Плейс за антиквариатом. Я выбирал итальянские вещи. Особенно хороши были кресла XVIII века и пара канделябров. А после этого дошла очередь и до постельного белья, полотенец, посуды, мыла, ножа для чист­ки картошки — словом, до всего остального. Через две недели Мадонна въехала в новый дом. Ей понравилось все, что я сумел сделать для нее за такое короткое время.

25 января 1989 года Мадонна подписала контракт на двух­минутную рекламу «Пепси». За это она получила пять миллионов долларов, и, кроме того, компания стала спонсором ее ново­го турне. В рекламе появилась не только сама Мадонна, но еще и ее новый сингл «Like a Prayer». Сделка была отличной. Луч­шую рекламу для новой песни было трудно и желать. Раньше аналогичный контракт с «Пепси» заключил Майкл Джексон, так что, думаю, Фредди сыграл в этом не последнюю роль.


22 февраля 1989 года во время телевизионной трансляции церемонии вручения премий «Грэмми» «Пепси» предприняла беспрецедентный шаг — была запущена телевизионная реклама рекламного ролика. 2 марта около 250 миллионов человек во всем мире с нетерпением ждали появления Мадонны в этом ро­лике. Думаю, что руководство компании было довольно. По­траченные деньги себя окупили.
Очень скоро клип Мадонны «Like a Prayer» обошел весь мир. Мадонна танцевала в окружении пылающих крестов, изо­бражала стигматы, плакала кровью и целовалась с черным свя­тым. То, что произошло дальше, меня не удивило.
5 апреля 1989 года «Пепси» объявила, что снимает ролик с участием Мадонны. Песне «Like a Prayer» стали угрожать бой­котом из-за использования религиозной символики.
Я приехал на Ориол-Вей, и она показала мне клип.

Представляешь? — сказала она. — Они запретили мой клип! Ну, — я постарался говорить как можно более деликат­но, — ты использовала горящие кресты, изображала стигматы и целовалась с черным святым. Ты не думала, что из-за этого могут быть проблемы? Но почему?

Она действительно не понимала, что ее клип может шокиро­вать. Она не хотела никого шокировать. Снятие рекламного ро­лика ее не волновало — в конце концов, «Пепси» уже выпла­тила ей пять миллионов долларов. Их возмущение ее искренне удивило.
Вскоре я снова приехал к Мадонне. Когда я ее увидел, то даже отступил на шаг от изумления. У нее были чудовищно распухшие губы.

Что с тобой случилось? — спросил я. Я просто повредила губы.

Я недоуменно спросил, как же это произошло.
— Не знаю, — пожала плечами сестра. — Наверное, у ме­ня аллергия.
Конечно же, она врала, но я об этом не догадался. Я еще не слышал о коллагене. Если бы я знал, то сразу бы понял причи­ну. Мадонна захотела иметь полные, чувственные губы, потому что только что познакомилась с одним из самых соблазнитель­ных мужчин в мире — с Уорреном Битти.
Мадонна была преисполнена решимости заполучить роль певички Махоуни в «Дике Трейси». Продюсером и режиссе­ром нового фильма, основанного на классических комиксах, был Уоррен Битти. Мадонна хотела сыграть роль роковой женщины, пытающейся увести Дика от его верной подружки Тесс Трухарт. Эта роль ей идеально подходила, и она это отлично понимала.
Первоначально на роль пригласили Шон Янг, но она откло­нила предложение, заявив, что Уоррен ее сексуально домогался. Битти не испугался и стал подумывать о Ким Бейсинджер или Кэтлин Тернер. И тут свою шляпу на ринг бросила Мадонна. Впрочем, на Уоррена это не произвело впечатления. Он распро­странил слух о том, что теперь хочет пригласить в свой фильм Мишель Пфайфер. Мадонна предложила сыграть роль Махо­уни по профсоюзной ставке, всего за 21 360 долларов плюс процент со сборов.

Уоррен все еще медлил. Затем они с Мадонной встретились в «Айви» за ужином, и сделка была заключена, — я полагаю, что Уоррен к этому и стремился. По словам режиссера фильма «В отчаянии ищу Сьюзен» Сьюзен Сайделман, Уоррен Битти еще в 1984 году захотел познакомиться с отснятым материалом и был явно заинтригован Мадонной. Мадонна тоже всегда имела виды на Уоррена. Я вспоминаю наше детство в Мичигане. Когда мы были подростками, над моей кроватью висели географи­ческие карты, у Мадонны же красовался постер с изображением Уоррена Битти. Когда в 1981 году вышел его исторический фильм «Красные», посвященный судьбе автора книги «Десять дней, которые потрясли мир» Джона Рида, Мадонна даже за­ставила меня пойти вместе с ней в кинотеатр.

Впервые они встретились в 1985 году, когда Шон предста­вил Мадонну Уоррену на вечеринке.
Мадонна сообщила мне, что получила роль Махоуни и что встречается с Уорреном. Меня это не удивило, поскольку Бит­ти был печально известен романами со своими партнершами, сре­ди которых были Джули Кристи, Диана Китон и Натали Вуд. Мадонна была заинтригована призраками прошлого. Ей льстило то, что она идет по стопам Бриджит Бардо, Вивьен Ли, Джоан Коллинз, Карли Саймон, Барбры Стрейзанд, Сьюзен Страсберг, Бритт Экланд и других легендарных и не столь легендар­ных красоток, которые любили Уоррена и которых любил он. Это казалось ей невероятно эротичным.
К этому времени Мадонна уже была всемирно известной звездой, куда более знаменитой, чем сам Уоррен. Она была аб­солютно уверена в своем статусе, но ей было любопытно, како­во это — завоевать такого человека. В конце концов, моя сест­ра всегда оставалась самой собой. Она точно знала, что статус подружки Уоррена Битти пойдет на пользу ее мифу, упрочит ее положение в Голливуде, а кроме того, окажет благотворное влияние на окончательный вариант фильма.
Уоррену Битти было уже пятьдесят два года. Роман с самой знаменитой женщиной вселенной, более чем на двадцать лет его моложе, мог пойти на пользу его карьере.

Впрочем, Мадонна не собиралась ради романа с плейбоем Уорреном Битти жертвовать самым главным для себя — собст­венной карьерой. Съемки «Дика Трейси» начались 28 февраля 1989 года. Примерно в то же время она выпустила клип «Express Yourself». Бюджет клипа составил пять миллионов долларов. Это был самый дорогой клип в истории. После этого она полностью сосредоточилась на участии в благотворительном концерте в пользу Фонда по борьбе со СПИДом.


В разгар своего романа с Уорреном Мадонна сообщила мне, что он хочет со мной познакомиться. Я был польщен таким вниманием. Мне очень хотелось увидеть знаменитого актера. Я принял его приглашение на ужин в его доме на Малхолланд-Драйв, откуда открывался прекрасный вид на долину Сан-Фер­нандо. Я приехал по нижней дороге. Охранника у ворот не бы­ло. Я позвонил. Помощник Уоррена открыл дверь и провел ме­ня в просторный зал между столовой и застекленной верандой. Над головой я видел небо.

Длинный стол, накрытый на двадцать человек, был застелен простой скатертью, без всяких украшений. Фарфор тоже был самым обыкновенным. Я бы не назвал этот дом уютным. В доме не было комнатных растений, картин, фотографий. Все было просто и сурово. Звучала песня Синатры — большого любителя страстных женщин и сексуальных подвигов. Ничто не напоминало о том, что это дом легендарного любовника, завое­вавшего сердца самых желанных женщин мира, в том числе и сердце моей сестры. Безликий дом Уоррена не давал ключа к секрету его обаяния и способности очаровать любого, кто ока­жется на его пути.


Я пожал ему руку и буквально через несколько секунд по­чувствовал на себе всю силу его потрясающей харизмы.
У него была большая ладонь. Он медленно вложил свою ла­донь в мою. Последовало легко пожатие. Он удерживал мою руку на долю секунды дольше, чем следовало. Обычное руко­пожатие превратилось в нечто сексуальное.
Уоррен посмотрел мне прямо в глаза и поздоровался. Я по­здоровался с ним.
— Кристофер, — сказал он своим глубоким, поставленным актерским голосом. — Могу я вас кое о чем спросить?
Я кивнул, полностью очарованный этим человеком.
— Каково это — быть геем? — спросил он так, словно полжизни мечтал встретить меня и задать мне этот вопрос. — Как вы думаете, у вас был выбор или вы родились геем?
Уоррен подвел меня к дивану. Мы сели рядом. Через минуту я уже рассказывал ему всю историю моей сексуальности.
— Это трудно для вас — быть геем? — продолжал рас­ спрашивать меня Уоррен, глядя мне прямо в глаза.
К этому времени уже приехали Деби Мазур, Дженнифер Грей и несколько танцовщиков из шоу. Все они стояли рядом, но Уоррен сумел сделать так, что я почувствовал себя с ним на­едине.
Я был полностью покорен. Меня затянуло в омут этой харизматичной личности. Я не мог противиться его нечеловече­скому обаянию, хотя был знаком с ним всего десять минут.
Впрочем, это впечатление моментально ослабело, когда во время нашей второй встречи он снова задал мне те же самые вопросы о моей сексуальной ориентации. И в третий. И в чет­вертый раз. У меня сложилось впечатление, что Уоррен либо страстно интересуется гомосексуализмом, либо, задавая так много вопросов на эту тему, пытается помочь мне расслабиться. Возможно, он пытался очаровать меня еще и потому, что хотел привлечь на свою сторону будущего зятя.
Но вернемся к нашей первой встрече. За ужином велись обычные светские разговоры. Уоррен пил мало. Его повар по­давал нам блюда самой обычной калифорнийской кухни. Ма­донна в черной короткой юбке и черном топике сидела рядом с Уорреном. Она совершенно не кокетничала и не липла к нему.

— Уо-о-орен Бэтти, — лениво протянула она примерно в середине ужина. — Мне скучно.


Конечно, ей было скучно. Уоррен обсуждал шансы своего друга, сенатора Гэри Харта, на президентских выборах, а моей сестре всегда становилось скучно, когда разговор шел не о ней, не о ее следующем турне или альбоме.
Однако Уоррен не обиделся. Он спокойно улыбнулся. Уве­рен, что Мадонна его развлекала, но их отношения более напо­минали отношения отца и дочери, чем страстный роман. Во вре­мя ужина они даже не прикоснулись друг к другу. И впоследст­вии я никогда не видел, чтобы Уоррен и Мадонна целовались, ласкали друг друга или хотя бы держались за руки.
Подали шоколадный мусс. Моя сестра отодвинула тарелку, встала и объявила:
— Я ухожу.
И она вышла из столовой.
Я снова вернулся в свое детство. Мне девять лет, ей один­надцать. Мы играем в «Монополию». Я сумел купить Парк-Плейс, но, поскольку я еще не осознаю систему ценностей сво­его маленького мира, я отказываюсь продать улицу ей. Я выиг­рываю, и это меня радует.
— Я ухожу, — объявляет сестра, бросает фишки на стол и уходит из комнаты. Ей всегда доставался цилиндр, а мне — утюг.
Игра заканчивается.
Прошло столько лет, а ничего не изменилось. Впрочем, на Уоррена это не производит впечатления.
Он не пытается контролировать Мадонну. И она слишком умна, чтобы контролировать его. Она очень хорошо понимает, что бесчисленное множество женщин уже делало такие попытки и не преуспело в этом. Она не собирается совершать ту же ошибку.
Но какова бы ни была ее политика, успеха она добилась, причем весьма значительного. Как-то утром, когда мы пили кофе на кухне, Мадонна сообщила мне, что Уоррен сделал ей пред­ложение.
Я отставил чашку в сторону. Это известие меня поразило.
— Как ты думаешь, Кристофер, мне следует его принять?

А ты его любишь? Думаю, да. А что думаешь ты?

Я медлил. К Шону она относилась с гораздо большей стра­стью. В будущем намного больше страсти будет в ее отношении к Джону Эносу и Карлосу Леону, отцу ее дочери.
И я сказал, что Уоррен мне нравится, что из него выйдет отличный отец. Но о многом я промолчал, потому что, несмотря на его потрясающее обаяние, политические связи и огромное влияние в Голливуде, я чувствовал, что моя сестра не влюблена в него по-настоящему. Он ей нравился, она им восхищалась, им было весело вместе, но в этом уравнении не было места любви.
В конце концов она перестала говорить о браке, и веселье продолжалось.
Мы втроем отправились на концерт в Лос-Анджелес. Уор­рен отвез нас туда и обратно на своем золотистом «Мерседесе 560 SEL». Я был в восторге. Тогда я поклялся, что когда-ни­будь куплю себе такую же машину, только черную, и сделал это.
Сидя в машине после концерта, Уоррен спросил:
— Почему женщины с исключительно сильными голосами всегда сумасшедшие?
Интересный вопрос! И весьма двусмысленный комплимент моей сестре.
Меня очень интересовали отношения Уоррена с его сестрой, актрисой Ширли Маклейн, которая была на три года его стар­ше, но он никогда об этом не говорил. Когда я все же спросил его, встречаются ли они, повисла тяжелая пауза.
— Мы живем в разных мирах, — наконец ответил он.
Тем летом мы с Дэнни, как всегда, сняли небольшой домик на Файр-Айленде — коттедж 50-х годов с тремя спальнями, Файр-Айленд имеет 26 миль в длину и четверть мили в шири­ну. Этот остров находится у южного побережья Лонг-Айленда. Он весь покрыт маленькими, отдельными домиками. Чем дальше забираешься от Нью-Йорка на восток, тем более гомосексу­альным становится общество — в Черри-Гроув и Пайнс живут одни только геи.
Машины на острове запрещены, поэтому всем приходится пользоваться небольшими фургонами для перевозки багажа и доставки продуктов по узким дорожкам. Файр-Айленд — чу­десное место, единственное в мире, где я как гей чувствовал се­бя совершенно свободно. Я пригласил Уоррена и Мадонну на обед, и, к моему удивлению, они согласились. Я объяснил, что они могут доехать до Сэйвилла, а оттуда на пароме добраться до Пайнс или полететь на гидроплане с Восточной 23-й улицы на Манхэттене. Они предпочли лететь.

Я встречал их у причала. Они вышли из гидроплана, зеле­ные от морской болезни.


— Никогда в жизни мы не сделаем ничего подобного, — сказали оба, — почему ты нас не предупредил.
В гидроплане было мало места, и он летел так низко, что всю дорогу от Манхэттена до Пайнс их ужасно трясло.
Когда они пришли в себя, мы пообедали, а потом пошли ку­паться.
День близился к вечеру. Остров буквально кишел людьми.
Известие о том, что в город приехали Уоррен и Мадонна, разнесся по острову со скоростью лесного пожара. Они были самыми знаменитыми людьми, посетившими Файр-Айленд за последние пятьдесят лет. После этого мой статус на острове значительно возрос.
Вечером я проводил Уоррена и Мадонну к парому, на кото­ром они уплыли в Сэйвилл, а оттуда добрались до Манхэттена с полным комфортом. Мы с Дэнни вернулись домой, доволь­ные тем, что все вокруг знают, что Мадонна и Уоррен Битти приезжали к нам обедать.

Мадонна так заботилась об Уоррене, что захотела купить ему подарок на день рождения. Она показала мне картину 30-х го­дов в стиле Лемпики. На ней был изображен человек, сидящий в кабине самолета. Картина называлась «Авиатор». Мадонна спросила меня, понравится ли картина Уоррену. Я знал, что Уоррен увлечен историей Говарда Хьюза, и сказал сестре об этом. Она купила картину. Уоррен повесил ее в доме, и она стала его единственным произведением искусства.


Во время съемок «Дика Трейси» я навестил Мадонну на площадке. Она снималась в первой сцене. Действие происходило в гримерке Махоуни. Она впервые встречает Дика и спрашива­ет, не собирается ли он ее арестовать. Мадонна выглядела пре­красно. На ней был черный длинный халат, создававший иллю­зию, что под ним ничего нет, кроме маленьких черных труси­ков. Грим был безукоризнен: сияющая кожа, ярко-красные губы, платиновые локоны.
Пока мы разговаривали, парикмахер заканчивал укладку. Я спросил у Мадонны, как ей работается.
— Тяжело. Нервы на пределе, честное слово. Я чувствую себя, как ребенок в манеже.
Я выразил свое сочувствие.
— Я играю плохую девчонку.
Я попытался изобразить удивление.

Ну и каково это, работать с Уорреном? Поразительно! Он такой терпеливый и много мне помо­гает. Совсем не то, что работать с Шоном.

После ужина мы с Мадонной и Уорреном частенько от­правлялись по клубам. Мадонна всегда стремилась побывать чуть ли не во всех клубах — особенно в черных, где зарожда­ются все танцевальные тенденции. Это помогало ей всегда идти в ногу со временем.
Так она открыла для себя вогинг. Поддерживая контакт с клубным миром и отслеживая новые тенденции, Мадонна всег­да двигалась «впереди планеты всей». Конечно, после того, как она открыла для себя каббалу, походы по клубам закончились. Но во время романа с Уорреном она частенько бывала в клубах, следила за танцующими, а потом включала новые движения в свои альбомы и клипы.
Мы часто ходили в «Catch One», черный клуб с залом трансвеститов. Клуб находился в таком районе Лос-Анджелеса, где машину можно было оставить на улице, только если вы за­платили кому-нибудь, чтобы за ней присмотрели. Иначе, соби­раясь домой, машины у входа можно было и не найти.
Любили мы и «Club Louis» на Пико. Этим крохотным клу­бом управляет актер Стив Энтин. Бар здесь напоминает гости­ную в обычной квартире. Украшением служат постеры 70-х годов с изображением черных парней с африканскими причес­ками. Очень стильно. Нам с Мадонной здесь очень нравилось, как, впрочем, и другим знаменитостям.
Вечер мы проводили на танцплощадке, повторяя движения из старых программ, а попутно разучивая новые. Сестра танце­вала со мной, а если приходил кто-то из наших танцовщиков, то мы танцевали все вместе. На танцплощадке Мадонна не эгои­стична. Ей не нравится танцевать одной. Она любит танцевать со мной и с нашими друзьями. В конце концов мы все вместе делаем одни и те же движения.

Уоррен спокойно сидел за столиком, иногда улыбался, порой хмурился. Он всегда наблюдал, изучал и рассматривал. Сосед­ство с геями его совершенно не волновало.


— Пошли, Уоррен, — сказал я. — Потанцуй с нами.
Он усмехнулся и ответил:
— Нет, спасибо, у вас получается лучше, чем у меня. Тан­цуйте без меня.
Он был единственным мужчиной-натуралом в зале. Думаю, ему это нравилось. Геи, танцующие друг с другом, его не смуща­ли. Он был вполне уверен в своей мужественности.
Он никогда не пытался унизить меня и не считал, что сексу­альная ориентация лишает меня мужского начала. Уоррен всегда относился ко мне с полным уважением, никогда не смотрел на меня сверху вниз и никогда не вставал между мной и Мадон­ной. Уоррен мне всегда нравился. Я им искренне восхищался. А сестра ему изменяла.
О другом мужчине я знал очень мало. Только то, что он ла­тиноамериканец.
Мадонна говорила мне, что не доверяет Уоррену. Она была убеждена, что он ей изменяет, но у нее не было никаких доказа­тельств, которые могли бы подтвердить эти подозрения.
По тому, что я о нем знал, полагаю, что она ошибалась. Уоррен ей не изменял.
В то же время он был достаточно чутким человеком, чтобы почувствовать, что Мадонна решила наставить ему рога. Ему было ясно, что он у нее не единственный.

В этот период мы готовились к следующему турне, «Blond Ambition». Мадонна повысила меня до художественного дирек­тора, хотя обязанности ее костюмера остались на мне. Я более активно участвовал в планировании турне. Четыре месяца репе­тиций я жил у нее на Ориол-Вей, где у меня была своя комната.


Каждый день мы работали вместе по четырнадцать часов, а когда не работали, то вместе отдыхали.
Уоррен редко приходил на репетиции. Когда мы вечером со­бирались на кухне, обсуждая шоу, Мадонна говорила, что Уор­рен приедет позже. Когда он появлялся, я уже был в постели. На следующее утро мы с Мадонной отправлялись на пробежку. К нашему возвращению он уже уезжал.

Как-то ночью мне захотелось пить, и я спустился на кухню за водой. В доме было темно. Известняковый пол приятно хо­лодил ноги. Дом был построен в форме буквы U. Главная спаль­ня была на одном конце, а моя — на другом. Между ними рас­полагались кабинет, библиотека, гостиная и кухня. Чтобы по­пасть на кухню, нужно было пройти мимо кабинета. Я шел по длинному коридору и вдруг краем глаза увидел в кабинете Уор­рена. Мне показалось, что он роется в мусорной корзине сестры.


Я быстро прошел на кухню и налил себе стакан воды, ста­раясь произвести как можно больше шума. Когда я возвращал­ся, Уоррена в кабинете уже не было.
На следующее утро я попытался объяснить себе произошед­шее. В глубине души я понимал, что Уоррен, делец от природы, почувствовал в Мадонне человека, равного себе. Опытный во­локита, он встретил себе пару и отлично понял это. Ему осталось только искать доказательства. Только этим можно объяснить копание в мусоре. Он искал доказательства ее неверности, по­тому что хотел знать правду.

Нашел ли он их — вопрос спорный. Неопровержимо только то, что стоило Мадонне начать сниматься в фильме «В постели с Мадонной», их отношения стали угасать. Уоррену совершенно не нравился этот проект. Он согласился принять участие только в одной короткой сцене. Такой поступок вызвал мое искреннее восхищение.


Каждое утро перед репетициями мы с Мадонной отправля­лись на традиционную шестимильную пробежку. Возвращаясь на Ориол-Вей, нам нужно было преодолеть очень крутой подъем. Как-то утром на вершине холма я почувствовал головокружение. Я ничего не сказал Мадонне и поехал с ней на репетицию. Все утро я забывал разные вещи и чувствовал себя очень странно. Мне было трудно дышать.
К обеду я был в полной растерянности. Я подошел к наше­му директору Дэвиду Маллету, сказал, что плохо себя чувст­вую и собираюсь поехать в больницу. Естественно, я попросил его ничего не говорить Мадонне, чтобы не злить ее.
Я поехал в медицинский центр «Провиденс-Сент-Джозеф», что возле студии «Уорнер». Мне сделали кардиограмму и вы­яснили, что у меня приступ аритмии. Сердце билось беспоря­дочно, и кровь не могла нормально поступать к мозгу. Я лежал на столе и думал о том, что репетиция проходит без меня.
Тут из-за шторки появилась веснушчатая медсестра. С удив­лением и любопытством она сказала:
— Вам звонит Мадонна. Это та самая Мадонна?
Я сказал, что та самая, и попросил принести мне телефон.
Мадонна спросила, что происходит.
Я сказал, что у меня проблемы с сердцем и нужно пройти обследование.
Мадонна велела не беспокоиться о репетициях и обещала позвонить позднее, чтобы узнать, как мои дела.
Она повесила трубку.
Через пятнадцать минут ко мне подошла та же медсестра и недоверчиво объявила:

Вам звонит Уоррен Битти. Вы чертовски популярны! Я слабо улыбнулся и взял трубку. Кристофер, расскажи подробно, что случилось. Я все рассказал, и Уоррен, не раздумывая, сказал:

— Я свяжусь со своим кардиологом. Он перезвонит тебе через пять минут.
Он выполнил свое обещание.
На следующее утро я встретился с кардиологом, и он обна­ружил у меня пролапс митрального клапана. Что бы ни проис­ходило между Уорреном и моей сестрой, он пришел мне на по­мощь. Я подумал, что он еще более хороший человек, чем мне казалось раньше. (Через шесть лет со мной произойдет то же самое, и врачи решат, что это связано со стрессом — в тот пе­риод моей жизни это было неудивительно.)

В последний раз я видел сестру с Уорреном на премьере «Дика Трейси» в Вашингтоне. После просмотра мы все верну­лись в отель. Я спустился вниз, чтобы выпить, а Уоррен и Ма­донна вместе поднялись в номер. После этого их отношения просто прекратились. Они были вместе пятнадцать месяцев. Никаких ссор и взаимных упреков. Просто медленное, спокой­ное угасание.


Последний раз я видел Уоррена примерно четыре года назад. Мы вместе обедали в маленьком японском ресторанчике над Беверли-Хиллс, недалеко от его дома на Малхолланд. Он дал мне несколько советов по сценарию, над которым я работал. Я посоветовал ему, как переделать дом. А потом он спросил меня про Мадонну.
Мы немного поговорили о ней. За все время Уоррен и сло­вом не обмолвился о моем новом зяте — Гае Ричи. И все это время я думал о том, как было бы хорошо, если бы Мадонна вышла замуж за него.
Место Уоррена в жизни моей сестры занял не влиятельный голливудский магнат, а двадцатисемилетний актер Тони Уорд. Он снимался в рекламе «Пепси», а также в гомосексуальных и обычных порнофильмах. Не могу сказать, что Мадонна когда-нибудь хоть отдаленно интересовалась порнографией. Образ, который она так активно создает в своей книге «Секс», не что иное, как выдумка, образ, созданный в чисто коммерческих це­лях. Ни в одном доме Мадонны вы не найдете порнографии. Впрочем, подобно Уоррену, Тони был невероятно сексуален. Я отлично понимал сестру, хотя и не разделял ее чувств.

В конце 80-х Мадонну превозносили до небес. Зрители MTV выбрали ее артисткой десятилетия, журнал «Пипл» вклю­чил ее в список «20 человек, которые определили характер десятилетия». В списке лучших синглов всех времен она опередила «Битлз» (туда вошли шестнадцать ее песен). Ее назвали самой богатой женщиной шоу-бизнеса. Легенда Мадонны продлилась и в следующем десятилетии.





Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   13




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет