Л. И. Гительман. Учитель сцены 3

IV

Когда же, почему и зачем приходит ему мысль назначить свидание Валентине?

Зина, ревнуя Шаманова, находит единственное доступное ей объяснение назначенного свидания. Это — любовное свидание.

Но если это так, то почему же Шаманов назначает его здесь, на виду у Зины, у отца Валентины и всех прочих? Чтобы вызвать скандал? А уж Зина наверное не преминет его устроить и будет, вероятно, права. Да и суровый папенька Помигалов этого не потерпит. Ерунда, все это совсем не в интересах Шаманова.

Однако свиданье-то назначено.

Далее. Когда вечером Шаманов вернется и узнает, что Валентина не получала записки и отправилась с Пашкой, он «сбегает с крыльца и быстро уходит», то есть бросается разыскивать Валентину. Зачем? Ведь Валентина любит его и если он действительно сам полюбил ее, то в такой прогулке ее с кем бы то ни было ему ничто не угрожает. А уж если Валентина предпочла ему другого, пусть даже оскорбившись отказом от нее Шаманова, то бегать и разыскивать ее по соседним деревням — смешно. А уж быть смешным-то {201} Шаманов не захочет ни в коем случае, хватит уж, посмешил. Значит, если Шаманов бросается на поиски, и «где только не побывал… и чего только не передумал», у него были основания беспокоиться за Валентину. В запале своего безумия, он разъярил Пашку и натравил его на Валентину. И теперь, когда Шаманов на себе убедился, что Пашка готов на все, он отдает себе отчет, какую опасность навлек на Валентину, тем более, что Валентина им оскорблена и отвергнута.

Сознание своей ответственности за ситуацию, которую он сам вызвал, заставляет Шаманова писать записку, а позже искать Валентину. И тогда понятно, почему первым его сознательным побуждением после выстрела явилась мысль о необходимости оградить Валентину от возможных действий Пашки. А заодно уж и объяснить, что он, Шаманов, вовсе не хотел ее обидеть, а действовал в крайнем расстройстве и в тяжкую для себя минуту. И «свидание» он назначает ей здесь, в десять вечера и потому, что это вовсе не «свидание», а важный, так сказать, «деловой» разговор. И потому, что именно это он ляпнул Пашке, дразня его: «Ты увидишь… сегодня же увидишь… Мы встречаемся с ней здесь. В десять вечера» (352). Можно не сомневаться, что Пашка этого так не оставит и в десять вечера заявится сюда. Тогда, если понадобится, Шаманов «примет огонь на себя».

Возникает возражение — почему же Шаманов вместо писания записки не нашел Валентину, чтобы сразу же предупредить ее, как только ему пришла в голову эта мысль? Думаю, что здесь сплелись два момента — логический и чувственный. По логике — Валентина до половины десятого на работе и таким образом защищена от Пашки. Ну, а чувственный довод в том, что Шаманов сам еще — после «смерти-то»! — не готов к каким бы то ни было объяснениям. Ему просто надо очухаться ото всего, что только что произошло.

Раз уж мы затронули вопрос о любви Шаманова к Валентине, уместно проверить, что же движет Шамановым в последней сцене с ней.

Ночь. Шаманов возвращается после тщетных поисков Валентины (383). Итак, чувство ответственности толкнуло Шаманова на поиски. «Чего я только не передумал»… Не будем гадать, что именно думал Шаманов, когда кинулся в Ключи — а это семь километров туда и семь обратно, — важно одно: этот поиск и тревога за Валентину как бы приблизили его к ней. Она уже не безразлична ему. Подтолкнуло ли это Шаманова к любовным мыслям? Думаю, что нет, хотя Зина, ревнуя, настоятельно направляла его мысли в эту сторону. Однако главное в другом. В течение нескольких часов поиска Шаманов сосредоточен на мыслях о Валентине. Он производит душевные затраты на нее, а это и есть сближение, возникновение нового отношения к ней, как к человеку, с которым он уже так или иначе связан.

Поэтому когда Шаманов, достаточно измученный и морально и физически бесплодными поисками, находит, наконец, Валентину целой и невредимой у ворот ее дома, его охватывает искреннее чувство радости и счастья избавления от муки своей ответственности за все, что могло случиться, но, слава богу, не случилось. И теперь самое время поведать Валентине, как он был не прав, какая она милая и хорошая девочка и как он действительно искренне желает ей всяческого счастья. Это момент подлинной и глубокой искренности Шаманова.

Но Валентина рыдает.

И Шаманов догадывается, что случилось именно то, от чего он так хотел защитить Валентину. Но виноват-то в этом он. Он подтолкнул события к такой развязке. А раз виноват — значит, и расплатится полной мерой. «Скажи слово, и я увезу тебя отсюда». Тут ни слова о любви.

После того, что случилось с ним утром, Шаманов «запрограммирован на хорошее». Ему судьбой возвращена жизнь, чтобы теперь он прожил ее «набело». И эта мысль — начать НОВУЮ ЖИЗНЬ и теперь уж не допустить {202} в ней тех огрехов и промахов, которые стали источником страданий в «прошлой» его жизни, — увлекает Шаманова. С ней он прожил целый день. Первый день НОВОЙ ЖИЗНИ. Поэтому едва он произнес «я увезу тебя отсюда», подчиняясь логике долга, как на это откликнулась логика чувства. Он «взял ее за плечи»: «Хочешь, я тебя увезу?» — и начинает ей увлеченно объяснять, каким совсем другим он стал за этот день, день чуда. «Ты не знаешь, чем стала для меня за несколько часов», — говорит он. Про то, что полюбил ее? Нет, отнюдь. Валентина лишь чудесным образом вплелась в перипетии этого дня и оказалась пружиной событий, того не ведая. Но чудо («Если можно объяснить чудо, то я попробую», говорит ей Шаманов) — совсем не любовь, якобы посетившая его сердце. Чудо — несостоявшаяся, но на мгновение пережитая смерть и дарованная случаем НОВАЯ ЖИЗНЬ. И это чудо возродило Шаманова.

Таким образом, возникшее первоначально предположение, что любовь Валентины и ответное чувство Шаманова возродили его, для меня начисто опровергнуто.

Так, отыскивая ответ на второй вопрос, мы выяснили несостоятельность важнейшей для понимания пьесы гипотезы о «любовной линии» Шаманова.