Ларисе Григорьевне, толкнувшей меня на грешный путь графомана

Три попойки

Язычки свечей подрагивали, отражаясь в зеленом бутылочном стекле. Но полу вповалку лежало шесть уже слегка пьяных тел, преимущественно мужских. Это тоже беспокоило ирминых родителей, но все-таки меньше, чем туман благовоний, запах которых ощущался даже на лестничной площадке. Они, родители, в свое время были хиппи. Творили безобразия и помасштабней. Потом как-то остепенились, постриглись, с годами перестали влезать в цветастые рубахи. Забытая гитара покрылась толстым слоем пыли на чердаке у бабушки. И стали родители добропорядочными гражданами, усиленно веря, что все те невинные развлечения, которые не убили их в юности, не повредят и единственному чаду.

Дочка, непредсказуемая как удар пыльным мешком из-за угла, сегодня в некотором роде даже радовала – пили вино вместо пива. Намечался приятный контраст с былыми батареями пустых бутылок на кухне. Страшно сказать, сколько могли употребить в прошлом пятеро, а ныне и вовсе шестеро полных энтузиазма и жизненной энергии подростков...

Пили за светлое будущее. Чтоб - светлее некуда. Такой лозунг в комнате Ирмы был довольно рискован: Ирма жила во тьме. Длинные, тяжелые шторы запрещено было раздвигать под страхом смерти или, хуже, истерики. Мать обзывала кротом, друзья – упырихой. На подоконнике много лет назад от такой жизни засохли два кактуса. Их нахохлившиеся трупики покрылись пылью. После обещания прибить шторы гвоздями родители смирились и отбросили просветительскую деятельность.

Уполовинив вторую бутылку, затеяли игру. Игра была старая, как хороший анекдот, и требовалось для нее всего ничего – пустая тара и немного пространства, чтобы ее вращать. Из очень неправильного круга, образованного приятно теплыми телами друзей, Ирма убрала тарелки огрызков вперемешку с яблоками, шкурок пополам с бананами и печенья с фольгой от давно покинувшей визуальный мир шоколадки. Сказочник мрачно ухмыльнулся, обведя взглядом компанию. Для игры в бутылочку публика была мало подходящая.

- Мы эту игру называем "бутылка откровения", - сказала Ирма.

- Название дурацкое, но как-то прижилось, - пояснили с той стороны дымовой завесы. Ирма продолжала:

- Мы играем в нее, когда накапливается много вопросов друг к другу.

- Когда чувствуется какая-то недосказанность, - добавил Эдик.

- Когда что-то нас тревожит, - подал голос Никита, - как перед сменой школы...

- Когда напьемся, - суммировал Валера.

Сказочник понимающе кивнул. Отпил вина.

- Есть много вопросов, на которые мы боимся услышать ответ.

- От этого и недосказанность... Это особый талант - задавать правильные вопросы и вовремя. И только в игре все вопросы – правильные.

- А как же тайна исповеди?

- Все, что будет сказано, останется в этих стенах.

И бутылка завертелась.

***

- Так вон значит оно как... – бросила, будто невзначай.

Валера покосился. Стряхнул пепел в цветочный горшок.

- Как вроде я кому новость сказал, - фыркнул. И вернулся к изучению неба.

Цветы у Ирмы на балконе были мутантами. Травили их класса с восьмого. Сначала – прячась от родителей, потом по привычке. Часть растений погибла за эти четыре года страшной смертью. Выжили - сильнейшие. Менялся все это время и курящий состав – пока не остались шестеро. "Великолепная шестерка", так их звали учителя.

- Ты на Муха не сердись. Знаешь ведь его... Он отойдет, просто ему время нужно.

Говорят, школьные друзья расстаются... Их, мол, сводят обстоятельства. У них, мол, нету выбора. Может, это было немного наивно, но "великолепная шестерка" всегда свято верила – что бы ни случилось, сколько бы лет ни прошло, они все равно будут ощущать друг к другу нежность. И наперекор судьбе встречаться – пусть даже редко, затянутые в воронку новой повседневности... Новых друзей, любимых, новых проблем... Они всегда останутся одной семьей. Сиамские близнецы, сросшиеся душами, – так сказал Сказочник после двух стаканов вина, когда-то давно, в прошлой жизни: в начале весны.

А Мух оттает, Валера знал. Поймет и простит. Наверное.

- И чего он взбесился...

Ирма обернулась, ненавязчиво ловя его взгляд:

- Ну, не каждый же день узнаешь, что твой лучший друг гей...

Валера поморщился. Привыкать к словам, к ярлыкам, ему будет гораздо сложнее, чем к своим чувствам.

У нее всегда в глазах что-то такое было... Испытывающее, хитрое, с кошачьим прищуром. Но спокойное. Вертикальные зрачки еще никогда не мерещились.

- Ирма, - он отбросил окурок, подошел к ней, - Ирма, ты ведь знаешь... Это. Ничего. Не меняет!

Она наморщила лоб, отвела в сторону руку с сигаретой.

- Меняет. И ты скоро сам это поймешь. То, что тебе не нужно скрывать что-то от своих близких людей, это, согласись, важно. И это тебя изменит. Но никто не говорит, что в плохую сторону, другой – не значит плохой. Ну, первое время пацаны малость шугаться будут...

Он грустно усмехнулся.

- Это все мелочи, Валер. Что ни делается – все к лучшему, даже если сначала так не кажется.

Ирма была теплая, непривычно хрупкая после Паши. Целовалась напористо и быстро. Пахла сигаретами.

- Полегчало? – улыбнулась. Притянула за короткие волосы, коснулась поцелуем лба. - Пошли бухать...

***

Знакомые лица начали попадаться еще за два двора до школы: в основном, курящие малолетки. Знакомые лица оборачивались вслед. Паша шел вперед, стиснув зубы и давя в себе малодушие. Еще не поздно было вернуться домой...

В школьных коридорах лица были еще более ошарашенные. Не скрывая удивления, оглядывались на учителя... Он неспеша поднялся на второй этаж. Легонько поскрипывала кожа брюк. Жестоко споткнулась шедшая навстречу Климко.

- Павел Петрович... Какой вы сегодня... необычный...

Он деланно пожал плечами. Глянул на часы: звонок на перемену только что был, значит примерно сейчас в конце коридора должен появиться...

Валерка на мгновение ошалело замер, потом радостно рванулся к нему. Упал на колени и проехал половину коридора – на форменных брюках: все равно носить их оставалось последние дни. Красиво, картинно затормозил у Пашиных ног, глянул снизу вверх...

- Вроде как с днем рождения, - смущенно улыбнулся учитель.

- Пашка!!! – Валера обнял его ноги... и вдруг поднял, перекинул через плечо, закружил...

- Беспредельщики, - улыбнулась Ирма, останавливаясь на безопасном расстоянии, - Слушай, юный извращенец, поставь Палпетровича на место и дай на него посмотреть!

"Великолепная шестерка" подошла не в полном составе: Мух демонстративно остался в конце коридора. Зато с ними были Полина, Катя и Артем. Друзья окружили влюбленную парочку, и Пашу наконец-то вернули на пол. Он одернул кислотно-сиреневую рубашку, расстегнутую до груди, хотел по привычке поправить очки, но на полпути вспомнил, что сегодня их нет, и движение получилось скомканным, неловким.

- Клево выглядите, - сказал Никиш, - правда, клево.

- А то ходишь вечно как ботаник... – проворковал Валера, не сводя с учителя влюбленных глаз. - Будь собой, и все станет проще!

- Зеленый ты еще, - вздохнул Паша.

Опасно бросать судьбе вызов – разве что пряча в рукаве мелкий, но все-таки козырь... И вспомнив про два дизайнерских заказа, ждавших в компе, Паше немного расслабился. Давно уже бродили шальные мысли: засиделся, пригрелся... А ведь устраиваясь работать в школу, убеждал сам себя – это временно. Это вроде трамплина. Рецидивист-хамелеон, усиленно мимикрирующий в учителя. Что ж... Если Регина прикажет положить на стол заявление – он положит. И на стол, и на Регину... Он глянул на Климко, все еще стоявшую в отдалении, с ее широко распахнутыми глазами. Вздохнул.

Точно прикажут.

Вечером гуляли – в "Элгуве", уютном клубе местного значения, где кроме них и было-то от силы пяток посетителей. Праздновали шумно и весело, и было их как-то непривычно много: неизменные Ирма, Эдик и Никиш, Сказочник с Полиной, Артем с гитарой, Катя, счастливый Паша, наконец избавившийся от Дамоклова меча уголовной ответственности... и Ольга, все же решившая почтить своим присутствием валеркин праздник. Странно было видеть ее одну, но Алечка не осмелилась зависнуть с учениками – хватит с них одного учителя-гея...

Стоило Эдику увидеть Ольгу – и он перестал быть собой. Правду говорят – любовь делает мужчин идиотами... Паша с Валерой только переглядывались. Будь Ольга одинокой гетеросексуальной женщиной – как знать, может быть, этот вечер стал бы началом романтических отношений... но после короткого разговора с глазу на глаз Эдик был мрачен и топил свое горе в вине.

- Что, брат? Послала? – спросил Валерка, когда вышли покурить.

- Ай, - махнул рукой грустный брошенный Эдик.

Валерка обнял его, и Эдик прижался щекой к его плечу. Чуть помолчал, потом шепнул тихонько:

- Всю жизнь я связываюсь не с той ориентацией... не важно, какого пола.

- Ага, - фыркнул Валера, - несграбный* ты, Эдик.

- Пшек*, - усмехнулся Эд. Валера сделал назидательное лицо:

- Пшек – это ты. А я просто с тобой вместе вырос. Ну что, целоваться будем или по-хорошему разойдемся?

- Сгинь, - ответил Эдик. Но на душе как-то неожиданно полегчало.

А празднование шло своим чередом, и Ольга очаровательно улыбалась, вручая виновнику торжества скромный сверток. Она продолжала улыбаться, пака Валерка развязывал ленточку и разворачивал пестренькую упаковочную бумагу. И только Паша подозрительно косился на подругу, зная истинно русский черный юмор работников морга.

Потом повисла гробовая тишина. И перед тем, как от хохота сползти со стула, Валера успел поставить на край стола банку с формалином.

В формалине не то чтобы плавал – рвался из тесного плена здоровенный эрегированный член.

***

- В чем ты пойдешь на выпускной? – спросила Полина.

Ирма улыбнулась. Выпускное платье было ее гордостью. Белое, атласное, с жестким корсетом и облегающей юбкой, от колен оно рассыпалось пеной кружев. Будто бы свадебное – но отдавая должное авангардному мышлению Ирмы, под белым слоем кружев прятался слой багровый.

Полина долго стояла и смотрела на него, прижав к щекам ладошки. Ирме стало ее жалко: она знала, что на платье у Полинкиной семьи денег не будет, так что на выпускной девушка пойдет, скорее всего, в опостылевшей форме...

- Ирма... Это потрясающе красиво...

- Я думала поступать на дизайн одежды, в Дайлес Академию*. Но...

Полина подняла на нее свои большие глаза, полные удивления:

- Да тебе же сам бог велел туда! Помнишь, какое платье ты сделала на Мисс Школы? Из всех моих знакомых... Не знаю... когда говорят слово "богема", мне сразу представляешься ты.

Сам бог велел... Нет, ничего он не велел. Наоборот, все складывалось так, что Ирме выпадало ехать учиться в Конкордию*. Так хотели родители. Папа целыми днями просиживал на сайте, узнавал, какие документы нужно посылать и какие условия проживания...

- За меня все решили. Наверное, не судьба.

- Любите вы это слово. Вот и Макс тоже, - сказала Полинка и зарделась. - Раньше в стихах своих все бунтовал, бунтовал, а теперь тоже – Судьба... Расскажу я тебе одну историю. Ее у нас много кто знает. Несколько лет назад учился в нашей школе один мальчик. Вроде Эдика, умный, талантливый, толковый такой парень, очень большие надежды подавал. Регина его, сама понимаешь, любила, везде продвигала. И когда он заканчивал двенадцатый, решила она его судьбу устроить. С кем-то поговорила, где-то намекнула, и вышло, что брали его чуть ли не без экзаменов в самый престижный вуз, а после – уже грелось место на работе с такой зарплатой, что ни мне, ни тебе не снилось. Конечно, уж кто-кто, а он достоин был. Только вот... Что-то там у них не получилось, видно, не поняли друг друга. Потому что он сказал – "Я возьму сам", и учиться пошел в какую-то богом забытую коллегию. А теперь он знаешь кто? Мы с Максом вчера на его персональной выставке были...

Ирма не боялась ничего. Ее хранила Судьба. Она знала, выходя из дома утром, что ее не собьет машина, а в подворотне не изнасилуют обкуренные гопники. Что в школе не проверят невыполненную домаху по тригонометрии, а по истории спросят именно то, что она недавно видела по Дискавери или о чем читала романы в детстве. Что не поймают курящей в туалете, что после звонка на урок не встретится в коридоре директриса. Все получалось шутя. Это иногда доставало.

Я возьму сам. Он бросил вызов Судьбе.

- Хочешь примерить? – спросила она, и Полинка яростно захлопала ресницами.

Каково это – не оглядываться на толпу, не стараться всю жизнь оправдывать чьи-то ожидания? Быть собой и делать то, что хочешь, так, как хочешь? Что это за чувство – выигрывать у Судьбы?

Полинка в белом платье смотрелась волшебно. Легкая, невесомая, с детским удивлением в глазах – неужели это я там, в зеркале, такая красивая?..

- Здесь заузить... – пробормотала Ирма, придирчиво вертя Смильгину, как манекен, - чуть-чуть подшить, самую малость... А так почти впору.

- О чем ты говоришь? – застыла Полина.

- Ты идешь в этом платье на выпускной.

Полинкины глаза, и без того огромные, расширились еще больше. Она прижала ладони к груди, замотала головой:

- Ой, нет-нет-нет, Ирма, нет. Ты мне сейчас делаешь очень больно. Потому что я хочу, чтобы это было правдой, но так нельзя... Ты ведь для себя шила. Столько труда вложила...

Ирма усмехнулась. Обняла ее, крепко притиснув к себе... и на ее плече Полинка разрыдалась от нежданной радости.