Ларисе Григорьевне, толкнувшей меня на грешный путь графомана

Выпускной

Ирма шла по танцполу уверенно и спокойно, и чуть позвякивали кольца металлического пояса у нее на бедрах. Одноклассники и прочие выпускники смотрели, пораскрывав рты. Любитель театральных эффектов Никиш показал большой палец. Уважающий экстравагантность Сказочник медленно и торжественно начал апплодировать. С учительских столов донеслись вздохи ужаса, Климко прижала ко рту ладонь.

Хорошая девочка Ирма, отличница и гордость школы, объявила войну общественному мнению. Ее лицо в обрамлении угольно-черных прядей скрылось под толстым слоем готического макияжа, над тонкими ключицами опасно сверкали мощные шипы ошейника. Не на изящных каблучках пришла на выпускной скромная старшеклассница – по танцполу ступали толстые рифленые подошвы ботинок. Черная как ночь юбка на бедрах, из-под юбки – коленки в сеточку... А майка, господи помилуй, какая-то невообразимая кутерьма сеточек и лоскутков... и перчатки. И перстни. И на шее, на длинном кожанном шнуре - мобильный: с него ровно три минуты назад Ирма звонила Эдику, и именно поэтому диджей как нельзя кстати поставил Мэнсона.

Желаемый эффект был достигнут: публика замерла. Всего на минуту, но когда останавливается время – вдруг начинают читаться судьбы. И люди с их надеждами и мечтами – будто на ладони...

Ирма впервые за долгое время чувствовала крылья за спиной. Чувствовала, что можно все. Эта ночь, последняя из последних, ломала старые правила, завтра утром начиналась новая жизнь. И особым шиком было бы забить на торжественность и не встретить рассвета. Поэтому Ирма будет пить – сначала наравне с друзьями, затем – обгоняя...

На танцполе, улыбаясь ей, стояла роскошная Полинка, сверкая блестками в пшеничных локонах. Полина Смильгина, когда-то забитая жизнью тихоня, читавшая философские трактаты с фонариком под одеялом. Рядом, держа любимую девушку за руку – Макс Романовский, в прошлом – нигилист, эксцентрик, мрачная легенда двенадцатой параллели. Сегодня они танцуют грязные танцы.

Королева и Сказочник.

Он пойдет учиться на юридический. Они поженятся.

За столиком, в окружении всей честной компании, сидел Валерка. Сидел, приобняв одной рукой Палпетровича, которого так непривычно зовет просто Пашей. Учитель и ученик... нет, уже нет. Просто двое и их любовь.

Они будут жить долго и счастливо и умрут в один день.

Рядом – Мух, наконец-то простивший лучшему другу... не то его необычную склонность, не то сам факт, что Мух узнал о ней последним. Никиш с бокалом шампанского. Эдик, их негласный лидер с давних пор, вот уже скоро десяток лет...

Друзья.

Сидел возле этого столика и Артем, чей простой голос был создан для дворовых песен. На этот раз вместо гитары он держал на коленях Катьку. Это было очень гармонично, ведь формы девушек и гитар так похожи...

Простая девочка. Простой мальчик.

Она поступит в педагогический, он – в коллегию. Она будет варить ему борщ. Они заведут троих детей и ирландского сеттера.

Чуть поодаль грустила в одиночестве Снежана, упиваясь жалостью к самой себе. Красный диплом, все десятки, девяносто семь процентов по английскому, но вот беда – некого привести домой, а ведь замечательные, добрые и прогрессивные родители уехали на целых три дня, чтобы дать возможность дочке побуянить... Ни подруг, ни друзей, ни парня.

Сегодня ей будут завидовать все девчонки параллели.

Ожившая Барби в блеске и взглядах – Аленка. Рядом с ней – сердцеед Диня.

Может быть, она сойдется с мозговитым мужиком и с его помощью сделает сногсшибательную карьеру в модельном бизнесе или даже в кино.

Может быть...

...Но вряд ли.

Никто не заметил замершего времени. Никто не заметил, как удовлетворенно улыбнулась Ирма. Земля крутилась как обычно, и в одном из ее уголков, нахально и как-то слабо мотивированно считающим себя центром Европы, шел выпускной бал.

- Who am I to disagree, - пропел Мэнсон. Кто я, чтобы спорить. Ирма ухмыльнулась.

"Я – Ирма. И спорить я буду!"

***

Стиснула зубы. Вечер явно не удался.

Платье полнит, ноги гудят от каблуков, прическа не идет... ведь просила парикмахершу не забирать наверх все волосы, не открывать широкие скулы... Столько денег содрали, гады, за идиотские завитки на заколках!

А одноклассницы посмеиваются... и правильно делают: пришла бы в джинсах и была бы довольна. Зачем было пытаться из себя невесть что сделать? Да и ради кого? Эдик ведь не смотрит даже в ее сторону...

Смотрел Никита. Долго смотрел, неодобрительно косясь на друга, потом положил руку Эду на плечо и сказал:

- Эдик, ты все-таки скотина. Посмотри, вот сидит девчонка, которой ты нравишься... Все при ней, и фигура, и мозги, что тебе еще нужно?

Эдик вздохнул. Он уже и так начинал ощущать себя идиотом, но еще не осознал этого в полной мере. Вся эта история с Ольгой... Он еще не успел оправиться от шока: женщина, от которой он был без ума, любима и любит... да не кого-нибудь, а другую женщину. И его щенячья влюбленность – она так и сказала, "щенячья влюбленность", - это, конечно, мило и льстит ей, но увы, из нее ничего не выйдет...

Никиш качал головой. Мол, любовь – это, конечно, хорошо, но почему бы иногда не спускаться на землю? Например, чтобы чисто по-дружески сделать девушке приятно?

А Мух молчал, молчал, потом взял да и позвал Снежанку танцевать.

Эдик и Никиш переглянулись. Поняли, что говорят они слишком много, а жизнь идет мимо... Вернее, демонстративно дефилирует мимо в лице расфуфыренных одноклассниц. Но рассчетливых стерв Эдик не любил. Любил умных, сильных духом...

- Черта с два, - сказал Эд, и следующий танец Снежанка танцевала с ним. Потом ее пригласил Никиш, он обаятельно улыбался и говорил ей что-то, от чего девчонка заливисто смеялась... И все больше хмурились одноклассницы, кидая ревнивые взгляды на троих самых желанных парней параллели, поочередно развлекавших задаваку, зубрилу и заучку Рождественскую.

Снежанка наконец-то расслабилась. Раскраснелась, похорошела. Вынула из волос шпильки, тряхнула гривой – и дорогая прическа рассыпалась, легла на плечи красивыми локонами. Никита наигранно прижал к груди руки, будто пораженный в самое сердце. Подумала – и скинула неудобные туфли. Босиком удобней. Танцевала, не замечая времени, и было хорошо и весело как никогда раньше.

Это была ее ночь. За столиком стало вдруг тесно: Снежанку с трех сторон окружили ухажеры, а вокруг, строя парням глазки, расселись скрипящие зубами завистницы. Но на них, красивых, троица внимания не обращала.

Слово за слово – и Снежанка выудила из сумочки ключи от своей пустующей квартиры. Невинно улыбнулась... Замерли одноклассницы: кого же она увезет с собой, эта змея, эта искусительница?!

Троица переглянулась.

- Ну что, поехали? – ухмыльнулся Эдик.

Мух достал телефон, вызвал такси. Никиш сексуально улыбнулся.

- Конечно, поехали. Надо же, чисто по-дружески... сделать девушке приятно.

***

Ближе к утру все, кто не разъехался по домам и не остался спать под столом, по традиции отправились встречать рассвет. Из всей параллели – человек двадцать. Ирму заносило безбожно, но дошла она сама, разве что с тротуара поднимать себя позволяла – то Валерке, то Сказочнику, то Артему...

Диня сжимал в руке горлышко недопитой бутылки и неодобрительно косился.

- Спасать надо парня...

- А по-моему, спасать надо Палпетровича... – промурлыкала пьяная Ирма и немедленно споткнулась.

- Я этого не понимаю, - подал голос Артем. - Но если им так нравится – флаг в руки! Правда, Кать?

- Правда, котик. Пиво отдай Дине, блеванешь ведь.

- Ну вас, - махнула рукой Ирма. - Красота-то какая!

Она закружилась, подняв голову к небу, и тут же упала, не сделав и трех оборотов. Порвала колготки, но смеялась, смеялась, смеялась, будто знала тайну счастья...

Чуть поодаль, наблюдая весь этот беспредел, стояли учителя – кто дожил до утра. Две математички: трезвая как стеклышко – или умевшая таковой казаться – классная двенадцатого Б, и пошатывающаяся классная "ашек", - в обнимку, поддерживая друг друга. Бодренький географ; из молодежи – школьный психолог в валеркином пиджаке, накинутом на плечи, да завуч по внеклассной работе, с округленными глазами, заламывающая руки:

- Александра Анатольевна, кого мы вырастили?! Что это за люди?!

Собеседница вздохнула: Климко в своем репертуаре... На востоке нежно золотились облака. Алечка неспеша закурила, не сводя глаз с неба. Пожала плечами.

- Настоящие и счастливые, какими они и должны быть...

Всходило солнце, и бывшая двенадцатая параллель встретила утро нового дня воплями и свистом.

Жизнь – придорожный трактир.

Хочется сбросить хмель,

Масок набор в руках,

Шпагу былых грехов

Я буду просто я,

Мне налегке идти

Скоро, но не сейчас,

***

- Да... В следующий раз я на групповуху подпишусь только если процент девушек будет пятьдесят и больше.

- Пятьдесят один, - хихикнул Никиш. - А что тебе сейчас не нравится, а?

- А тебе типа нравится? Муху-то хорошо, он сегодня в постели встретил любовь всей своей жизни... А нам с тобой ничего другого не остается, кроме как смотреть телевизор в гостиной.

- Как знать, как знать...

Эдику на колено многозначительно легла ладонь. Он фыркнул:

- Только не говори, что к тебе, как к Валерке, задом поворачиваться опасно!

Никиш продолжал дурачиться. Потом ему надоело и он просто лег рядом, вплотную к Эду.

- А что Валерка-то? У него любовь...

- Тебе легко говорить, он тебя не соблазнял.

Никита сделал огромные глаза:

- Эдик, неужели твоя честь подвергалась опасности?!

- Сволочь ты, Никиш, - вздохнул Эд.

- Я не сволочь, я богема. А богема, - Никиш больно ткнул локтем в бок, - вся сплошь и рядом бисексуальная.

- Это расценивать как официальное заявление? Верните мне штаны!

- Ох Эдик, Эдик... Что ты понимаешь. Хочешь, я тебе расскажу кое-что? Когда-нибудь я стану всемирно известным, и тебе тогда журналюги за эти факты отвалят немерено баблосов. Цени мою щедрость!

- Ну, раз баблосов... Валяй.

Никиш чуть помолчал, будто задумавшись.

- Вот скажи, Эдик, тебе нравится Шевроле Камаро?

Эд мечтательно вздохнул. Несколько раз повторил вслух, обкатывая вкусное название на языке. Прикрыл глаза и тихонько заскулил.

- Угу, - понимающе кивнул Никиш, - вот и мне тоже... Очень, очень нравится. Шевроле Камаро, с открытым верхом, красная, новенькая, блестящая, как игрушечка...

Никита лег поудобнее, положил голову Эду на плечо. Его романтические челочки, от которых просто с ума сходили девчонки, щекотно коснулись кожи.

- И?..

- Ну вот представь, возвращаешься ты домой после тусовки у Ирмы. Разумеется, не совсем трезвый. Стоишь на остановке, и тут подъезжает такое чудо... Вот что бы ты сделал?

- Ну.

- В общем, такое вот чудо останавливается в двух метрах от меня – так плавненько, красиво, ну яхта, не машина! Из нее выходит не то кавказец, не то итальянец. Короче, загорелый такой мачо, в темных очках, цепочка на шее... В руках у него букет роз. Таких ярких, красных, как его машина...

Тыльной стороной ладони – сам не заметил, - коснулся эдиковой груди. Так гладят кошку или собаку – забывшись, задумавшись, даря ласку в обмен на тепло.

- И этот тип мне говорит, что в жизни не видел такого красивого парня, и бросает эти розы мне под ноги. Я, естественно, офигеваю...

Ладонь, двигаясь по одному богу известной траектории, коснулась соска. Эдик вздрогнул: несмотря на обстоятельства, это было приятно. Задумавшийся Никиш потерся щекой о плечо, щекоча волосами. Остро пахло дорогим мужским парфюмом.

- Потом он мне предложил покататься. И при всем при том, что я прекрасно осознаю, как это надо понимать... Напоминаю, я не совсем трезвый, а если быть точнее, то ужравшийся в суку-мать... И у меня встает от одной мысли, что я могу потрогать его машину...

- Шевроле?.. – приподнял бровь Эдик, но Никиш подкола не заметил.

- Шевроле... Камаро...

Ладонь поползла по ноге, легким ненавязчивым касанием ероша волоски. От нее было тепло и щекотно.

- В общем, - Никиш оперся на локоть, навис над Эдом, сверкая озорными глазами, - в общем, я сел к нему в машину... – он выдержал актерскую паузу и закончил зловещим шепотом: А больше, Эдик, я тебе ни-че-го не расскажу...

Тут Эдик понял, что больше ничего и не нужно рассказывать. По крайней мере, сейчас. Чуть-чуть подался вперед – сантиметр, не больше! – и встретил ртом теплые губы. Встретил грудью приятную тяжесть тела, ладонями – спину...

Долго тикали в коридоре старинные часы. И прибалдевшая кукушка высовывалась из-за угла: посмотреть на беспредел.

Эдик сказал:

- Глупо как-то. Нелогично. Знаешь, сколько я Валерку гонял?

Никиш хмыкнул. Вид у него был – как у кота, выжравшего миску сметаны.

- Валерка напористый больно. С мужиками надо ласково...