Lubishvk doc Конспект книги

Не может быть, конечно, и речи о том, что прогресс космологии был "случайным": он был следствием упорной борьбы ряда выдающихся мыслителей, проникнутых твердым убеждением, что существуют простые математически формулируемые законы. Иначе говоря, необходимо было придерживаться холистических взгядов, чтобы надеяться найти математические законы, руководящие движениями планет. Напротив, то, что чрезвычайно характерно для материализма -меристическое миропонимание - представление, что Вселенная есть совокупность не связанных между собой частей, столкновением которых получается реальный мир, - отнюдь не располагает к исканию

\218\

относительно простых математических законов. Это мы видим даже в современности по той оппозиции к математическому (и вообще холистическому) пониманию морфологии, которую проявляют современные материалисты.

Формализм Платона и телеология Аристотеля чужды линии Демокрита, где ведущим является признание случайности и необходимости. Первые две линии: и формализм с учением об идеях, и телеология, естественно очень близки религиозному миропониманию и, естественно, играли большую роль в философии христианства, причем то или иное из этих направлении преобладало в разные эпохи вплоть до сего дня. Материализм же хотя далеко не однозначен с атеизмом, но весьма ему конгениален.

Линия Платова дала блестящее развитие космологии, да и не только космологии. Линия Аристотеля склонна к консерватизму и временами приводит к полному застою (как в космологии с теорией гомоцентрических сфер). Но, вообще говоря, она отнюдь не бесплодна, в особенности в биологии и многих других науках. Что же касается линии Демокрита, то во времена Лукреция она вообще перестала быть наукой, превратившись просто в популярную и весьма неглубокую философию.

Однако ряд современных ученых (а может быть даже большинство) склонен считать наличие телеологического момента в философии достаточным, чтобы объявить такую философию ненаучной. Например, читаем у Б.Рассела (1969) про Эмпедокла: "Он рассматривал ход вещей как регулируемый скорее случайностью и необходимостью, чем целью. В этом отношении его философия была более научной, чем философия Парменида, Платона и Аристотеля". Но "абсурдная", с современной

\219\

точки зрения, философия оказалась плодотворной (В.Рассел) в связи с эмпирической астрономией. Эта "абсурдная" точка зрения, по Расселу, заключается в мысли Платона, что астроном не должен слишком много беспокоиться о существующих небесных телах, а скорее заниматься математикой движения идеальных небесных тел. Удивительно, к чему приводит фанатическая нетерпимость к определенному мировоззрению. Расселу кажется абсурдным, как размышления о математических законах движения идеальных небесных тел могли привести к успеху в понимании движения реальных небесных тел. Но мы знаем, что кинетическая теория газов в ее первоначальной, классической фазе руководилась понятием "идеального" газа и привела к огромным успехам в понимании законов реальных газов. Почему же считать подход Платона "абсурдным " с современной точки зрения?

Трудно понять, как такой выдающийся мыслитель как Рассел мог сформулировать столь несправедливое обвинение.

Эстетический подход к Вселенной характерен только для Пифагора (Космос™Красота) и Платона, но не Аристотеля и Демокрита. Этот эстетический подход и был плодотворной идеей, двигавшей и Коперника, и Кеплера, как увидим дальше: так что "убить" греческую науку он не мог. Аристотель написал много (и многое очень хорошо) по эстетике, но не в применении ко Вселенной. В отношении этики Аристотеля можно сказать, что и здесь он написал выдающиеся сочинения, которые сохранили свежесть до настоящего дня, но ко Вселенной у него был не этический, а телеологический подход, что далеко не одно и то же.

Одно из основных положений Аристотеля, принимавшееся и Ньютоном, гласит (Ньютон,1916 - упоминаются "философы" без имени Аристотеля): "Природа ничего не делает напрасно, а было бы напрасным совершать многим то, что может быть сделано меньшим. Природа

\220\

проста и не роскошествует излишними причинами вещей". Этот телеологический подход принимает, что природа совершенна, а если она совершенна, то как можно стремиться к ее усовершенствованию? А там где нет стремления к усовершенствованию, нет надобности и говорить об этике. Этика только там, где может быть выбор между двумя решениями: лучшим и худшим. И философия Платона проникнута не только эстетическим, но и этическим лейт-мотивом. Есть совершенный мир идей, а наш реальный мир несовершенен: надо стремиться к приближению к совершенству.

4.50. Но не следует думать, что этические мотивы чужды линии Демокрита. Материалисты тоже недовольны действительностью,' но из этого недовольства делают совершенно другие выводы. Не менее решительно, чем Платон, Лукреций критикует древние сказания и использует их для доказательства того, что религия не только не предохраняла от преступлений, а, напротив, принуждала к преступлениям: жертвоприношение Ифигении. Лукреций указывает, что злодеи остаются безнаказанными, а невинные гибнут. Нелепо, что молния, орудие Юпитера, поражает храмы богов и т.д. Мы видим, что Лукреций не говорит: я даю научное объяснение мира, которое несовместимо с религией, а дает такую схему рассуждений: если бы

\221\

существовали справедливые и всемогущие боги, то в мире не было бы зла. А так как зло существует и часто творится по указанию жрецов, то, значит, богов не существует, жрецы обманщики, и тот, кто защищает религию, является сообщником обманщиков. Эта схема рассуждений сохранилась до сего времени как главный и самый сильный аргумент атеистической пропаганды. Но это рассуждение в основном этическое, а не независимое научное рассуждение.

Не следует думать, что учение об ограниченности "всемогущего" бога есть учение еретическое. Б.Рассел приводит мнение крупнейшего богослова католической церкви, Фомы Аквината. Фома утверждает, что бог не может лишить человека души, но что это не является реальным ограничением его всемогущества, а есть всего лишь результат того факта, что человеческие души бессмертны и, следовательно, неуничтожимы (Б.Рассел, цитирую по Тьюрингу, I960). Выдающийся философ Лейбниц в своей "Теодицее" (что значит "Оправдание бога") доказывал, что. бог создал наилучший из возможных миров, следовательно, он не мог выбрать любой мир, а только один из возможных.

Наконец, многие религии и философские системы, и далеко не только примитивные, склонны к признанию наличия злых внематериальных начал, к пансатанизму: из философских систем такой уклон имеет философия Шопенгауэра. Поэтому аргументация Лукреция и его последователей опровергает только одну из возможных форм религий, со всей вероятности, никогда не существовавшую.

\222\

Линия же Демокрита в лице его основоположника началась со свободного научного исследования, вовсе не противного, по-видимому, религии, но и не стремившегося к радикальной реформе религии. Но отсутствие веры в имманентную красоту Космоса, многочисленные факты дисгармонии природы и обилие зла в общественной жизни приведи уже Эпикура, с одной стороны, к научному индифферентизму, а с другой - ко все более усиливающимся сомнениям в существовании реального порядка Вселенной. Основоположники материализма, Демокрит и Эпикур, судя по всем данным, были лично представителями исключительно высокой морали. В отношении Эпикура Гегель (1932), например, указывает, что ни один учитель не пользовался у учеников такой любовью и уважением, как Эпикур. Но это уважение после смерти привело к тому, что в его учение считали невозможным внести какое-либо изменение, в противоположность тому, что мы знаем в отношении учеников Платона и стоиков. Единственный из учеников Эпикура, Метродор, развивший дальше некоторые стороны его философии, был и единственным, перешедшим к Карнеаду, платонику. На эту верность Эпикуру, на то, что многие последователи других систем перешли к Эпикуру, но никто (кроме Метродора) не изменил ей ради другой, руководитель Новой Академии АркесилаЙ, как указывает Гегель, остроумно ответил: "Мужчины могут сделаться кастратами, но кастраты не могут сделаться снова мужчинами". Гегель и добавляет, что вряд ли мы должны очень жалеть о том, что большинство сочинений Эпикура до нас не дошло.

Как говорят, Эпикур много занимался наукой, но, в согласии со своей философией, философией безмятежности (атараксия), он и в науке, как и в общественной жизни, не был напряженным искателем великих тайн; для него наука была приятное развлечение, заполнение досуга, а у тех, кто получил позднее название эпикурейцев, наука и вовсе исчезла. Моральный богоборческий стимул, прометеев дух исчез. С кем можно бороться, когда богов нет? Исчезла и высокая наука, исчезла и мораль. Все очень подходило к торжествовавшему в римскую эпоху

\223\

Но этот термин - "века мрака" — широко применялся к Средневековью. Мы и переходим к этому периоду, предшественнику Возрождения.

4.52. Между античным миром и Ренессансом лежит огромный интервал, где, в частности, в области космологии, как будто был полный застой. Значит ли это, что целесообразно полностью игнорировать этот период Средних веков, как пустой для развития всякой науки? Примерно по такой схеме толковали этот период многие историки науки недавнего прошлого.

Начало Средний веков, как известно, совмещали с гибелью Римской Империи. Христианство подорвало Рим, овладело всей культурой и зажало возможности ее развития. Все было подчинено христианской, в первую очередь, католической догматике. Возрождение было связано с возвращением от арабов в Европу старой языческой антихристианской идеологии. "Века мрака" побеждены Реформацией и Ренессансом, порвавшими а той или иной степени с Католической церковью. Средние века - это безвременье культуры, если бы их не было, человечество только бы выиграло. Такое представление господствовало среди широких кругов лиц, считавших себя прогрессивными, на рубеже последних двух столетий.

Сейчас против этой схемы выдвигается совершенно иное понимание. Не христианство, а Рим является виновником крушения величайшей эллинской культуры. Политически Эллада была сокрушена Македонией, а потом Римом. Но между Македонией и Римом - большая разница. Преемники Македонии - египетские Птолемеи были воспреемаиками подлинной культуры, и именно в Александрии эллинская культура достигла своего апогея. Рим же не принял великой эллинской науки, не принял ни Платона, ни Аристотеля. В Риме конкурировали стоицизм и

\224\

Христианские императоры приложили свою руку к делу борьбы с великой эллинской культурой, но они это делали не как христиане, а как императоры, продолжавшие дело Рима. Свирепый гонитель христианства, император Домициан, изгнал из Рима "философов, отравителей и математиков" (в 94 г. н.э.), причем Рим должен был покинуть и стоик Эпиктет (Гегель, 1932). Примерно через 400 лет политику Домициана проводил христианский император Юстиниан, обозначивший в своем знаменитом кодексе "злоумышленников, математиков и им подобных", а в 629 году закрывший Платоновскую Академию, просуществовавшую непрерывно около девяти столетий. Юстиниан, знаменитый своим кодексом, главным источником всемирно известного римского права, не слишком разбирался в философии и вместе с платониками выгнал всех языческих философов, в том числе и знаменитого комментатора Аристотеля, Симпличио, о котором придется вспомнить, когда мы доберемся до Галилея (Гегель, 1936).

Такая неприязнь в Риме и Византии к "математикам" объясняется прежде всего тем, что имя математика было синонимом халдея или астролога. Люди этого разряда неоднократно изгонялись из Италии постановлениями Сената, как во времена республик, так и при империи. Как указывает Тацит, повторение этого указа показывает, что он не имел действия (УэвеллД867). В Греции же, как будто, государство не проявляло вражды к астрологам, во и астрологи там далеко не имели такого распространения, как в Риме.

\225\

4.53. Отношение христианства, в частности, католической церкви, к античной, языческой философии никогда не было единым, и наличие разнообразных мнений сохранилось до настоящего времени. Это обстоятельство очень важно для понимания многих сторон истории науки. Первые отцы церкви (богословы первых веков христианства) отнюдь не отрицали связи христианства не только с иудаизмом, но и с греческими философами (см, 2.10). Юстин-мученик не был одиноким. Синтез иудаизма с эллинской, прежде всего платонической философией, начатый Филоном Александрийским (ок. 20-54 гг. н.э.), сохранялся долгое время в александрийской общине. Влияние эллинизма, и особенно неоплатонизма, особенно усилилось при Клименте Александрийском (ок. 150-215 гг. н.э. История философии, 1941). "Климент развил теорию объединения веры и знания, которая была принята христианской церковью. По Клименту, нет знания без веры и веры без знания. Полная гармония их требует изучения всего круга человеческих знаний: "семи свободных искусств". Никакой несовместимости между языческой философией и христианским учением, согласно Клименту, нет: это как бы две ветви одного и того же ствола. Истины христианства согласны с учениями лучших из язычников. Философия представляет собой как бы пропедевтику, преддверие христианства. В философии истина содержится не целиком в одной какой-либо школе, а по частям во всех". У Климента, как и у Филона, главным приемом для введения философии в христианство было "аллегорическое объяснение "священного писания".

Преемником Климента по наставничеству в Александрийской школе и продолжателем его философской линии был знаменитый Ориген (ок.18б-254гг.). Через Оригена древняя философия обильным потоком проникла в христианство. "Целый ряд учений Оригена был впоследствии отвергнут церковью. Так, например, неправомерными были признаны учения Оригена о бесконечном количестве миров, предшествовавших нашему, и, следовательно, о вечности мироздания. Отвергла церковь и (платоновское) учение о предшествовании душ, и о знании как о припоминании. Наконец, церковь осудила, после долгой и ожесточенной борьбы, учение Оригена о том, что "сын (вторая "ипостась троицы") во всем ниже "отца".

\226\

Мы видим, таким образом: 1) осуждение Оригена было вызвано ае его астрономическими взглядами, а его богословскими суждениями; 2) это осуждение не привело его к отлучению от церкви; 3) и после осуждения, и даже до настоящего времени, среди богословов авторитет Оригена стоит чрезвычайно высоко; 4) наконец, что самое важное, платоновская линия Оригена нашла продолжателей среди высших представителей христианского духовенства даже после торжества "антифилософской" линии в христианстве, сделавшемся государственной религией. Продолжали линию Климента и Оригена Григорий, епископ Нисский (ок.335-394), его брат, Василий Великий (умер 379 г.), и третий знаменитый каппадокиец (Малая Азия) Григорий Богослов, Назианзинский (умер 390 г.) (История Философии, 1941; Ибервег-Гейнце,1898).

Даже после гибели Гипатии от руки христианских фанатиков в Александрии (416 г.) ученик Гипатии, Синезий (365-430 г.), продолжал быть епископом в Птолемаиде (посвященный александрийским патриархом Теофилом) и развивал совершенно платонические воззрения (Ибервег-Гейнце,]898). Сделавшись христианином и епископом, Синезий открыто признавал, что не во всем согласен с церковным учением. Он не верил в гибель мира, склонялся к идее предшествования душ. Он принимал бессмертие души, но учение о воскресении душ рассматривал как священную аллегорию. Изложение господствующих догматов оя рассматривал как популярные мифы, делающие более доступными трудно постижимые абстрактные идеи. Он рассматриваел Бога как единство единств, монаду монад, единство противоположностей и т.д. Платонизм явно выражен и у вершины патристики - Августина, который, как увидим в свое время, предвосхитил многие современные научные идеи.

227

4.54. Но если господствующей среди высших представителей раннего христианства была склонность к сближению христианства с античной, прежде всего платоновской, философией, то наряду с этим уже довольно рано возникло другое направление, противополагавшее христианство всей античной культуре. Одним из первых был, видимо, ассириец Тациан, ученик Юстиьа-мученика. В противоположность своему учителю, еще до казни последнего (ок.166 г.), он резко выступал против всей античной философии в целом, причем приводил много совершенно нелепых аргументов. Греческих богов он отождествляет с демонами, не в старом сократовском смысле, а в смысле злых существ (История философии, 1941; Ибервег-Гейнце,1898).

Большее влияние в том же направлении имел знаменитый Тертуллиан (ок.150-222 гг.), резко противопоставивший нравственность - чувственности, божественное откровение - человеческому разуму, религию - философии, христианство - язычеству. В философии, однако, Тертуллиан был под сильным влиянием стоического материализма и стоицизма. Тертуллиан признавал телесность души и бога, считал, что чувства нас не обманывают (Ибервег-Гейнце,1889). Эта приверженность Тертуллиана материализму, наряду с его пламенной христианской верой, и привела его к знаменитому выражению: "верю, потому что это абсурдно". Это изречение, видимо, точно не встречается в его сочинениях, но вполне соответствует их смыслу. Некоторые невозможные события, с нашей человеческой точки зрения (например, воскресение из мертвых), мы должны принять, так как они оповещены божественным откровением: понять это разумом невозможно, в это надо верить. Как мы видим, резкий антагонизм между научным и религиозным пониманием был свойствен именно материализму, и в таком понимании он оказался вредным и для религии, и для науки.

Антифилософское направление в христианстве окрепло в связи с превращением христианства в государственную религию. Император Константин умер в 337 году, но уже в 325 г. под его покровительством состоялся первый Вселенский (Никейский) собор для борьбы с ересями, прежде всего ересью Ария. В 319 г. руководителем Александрийской

\228\

228

Дивергенция христианства и платонизма продолжалась все дальше и кончилась в 415 году трагической гибелью в Александрии благородной женщины Гипатии. В это время патриархом Александрийским был Кирилл (с 412 по 444 гг.), которому и приписывают (Б.Рассел,1969) главную вину в этом убийстве, как и в провокации еврейских погромов. Как могло случиться, что в том же городе, где проповедовал просвещенный Климент, через 200 лет после его смерти произошли такие страшные злодеяния? Может быть, дело станет яснее, если мы сообразим, что в промежутке между Климентом и Кириллом действовал император Юлиан-отступник (царствовал в 361-363 гг.), который вновь преследовал христиан и, вместе о тем, был открытым и, как увидим дальше, довольно неудачным приверженцем платонизма. А Кирилл, не имеющий философских заслуг, оставил сочинение, прямо направленное против антихристианского сочинения Юлиана (Ибервег-Гейнце,1898). А по широко распространенной примитивной схеме двух лагерей: "друг нашего врага - наш враг" эта пропаганда платонизма Юлианом сыграла плохую услугу, и через фанатиков христианства отразилась на взглядах и действиях невежественной толпы.

4.65. Гибель Гипатии вовсе не означала разрыва христианства с платонизмом. Как уже было указано, величайший мыслитель раннего христианства, Августин (354-430гг.) был явно выраженным платоником. Он, пройдя скептический период, был увлечен "Эннеадами" Плотина, а потом уже сделался христианином. Но и в основном своем сочинении "О граде божием" он считал, что в богословии "следует рассуждать согласно платоникам, в сравнении с мнениями которых учения всех других

229

Сейчас принято выискивать у Августина такие высказывания, которые вызывают у нас справедливое возмущение: о вечных мучениях мертворожденных младенцев, о необходимости преследовать еретиков и др. Но тому же Августину принадлежит утверждение о несовместимости смертной казни и христианства, протест против судебных пыток и целый ряд блестящих идей о природе времени (Рассел, 1959), а в биологии идея о потенциальном, а не актуальном творении. Иначе говоря, Августин принимал эволюцию живых существ, о чем подробнее придется говорить, когда доберемся до биологии. По мнению того же атеиста Б.Рассела, "широкая концепция противоположности между градом мира сего и градом божиим осталась для многих вдохновляющей идеей и даже ныне может быть заново изложена небогословским языком". Если не ошибаюсь, именно Августин изложил идеал государства как "совершенная свобода частей при совершенном единстве целого".

Августин высоко ценил математику и подводил под это богословско-пифагорейское основание. Николай Кузанский, о котором вскоре придется говорить подробнее, писал: "Так, платоники и даже первые из наших мыслителей следовали математике настолько строго, что св. Августин и вслед за ним Боэций утверждали, что число неоспоримо было в мысли творца его основным образом для создания вещей" (Николай Куэанский, 1937). Августин часто прибегал к математическим обоснованиям своих мыслей о бессмертии души и проч.

Августин, как и другие наиболее выдающиеся отцы церкви, продолжал линию благожелательного отношения к науке, и, прежде всего, к математике, которая была свойственна Платону и Пифагору. Не его вина, что эта линия прервалась. Ведь Августин работал в то время, когда северные варвары уже надвинулись на цивилизованный мир, и его труд "О граде божием" был ответом (он его писал с 412 по 427 год) на мнение язычников, что разграбление Рима готами в 410 г. является карой за забвение древних богов (Рассел,1959). Экономическая база развития науки была подорвана, и, естественно, в обстановке нашествий варваров возобладали мрачные, антиэллинские настроения.

\230\

230

Весьма возможно, что утверждение авторов "Истории философии" неточно, так как Б.Рассел (1959) утверждает, что в мистицизме Плотина нет ничего мрачного или враждебного красоте. Но Рассел прибавляет, что он - последний религиозный учитель на много десятилетий, кому может быть дана такая характеристика. "Красота и все наслаждения, связанные с нею, начинают рассматриваться как идущие от дьявола, язычники, равно как и христиане, начинают воспевать уродство и грязь. Юлиан-отступник, как и современные ему ортодоксальные святые, хвастался населенностью своей бороды. Обо всем этом нет ни слова у Плотина". Рассел отзывается о Плотине с исключительной симпатией, несмотря на свое автихристианство. Он же указывает, ссылаясь на настоятеля Инге, как много обязано христианство платонизму вообще и, в частности, Плотину. По Инге, Фома Аквинский ближе к Плотину, чем к подлинному Аристотелю (Рассел, 1959).

Плотин не отрицал полностью астрологии, но пытался поставить границы для нее так, чтобы оставшуюся сферу приложения астрологии совместить со свободной волей. Трудно выше оценить общекультурное значение Плотина, чем словами того же Рассела: "В III веке и в те века, которые следовали за нашествием варваров, западная цивилизация стояла на грани окончательной гибели. К счастью, в то время как теология была почти единственной сохранившейся областью умственной деятельности, система, принятая тогда, не была полностью суеверна, а сохраняла, хотя временами и глубоко скрытые, доктрины, воплощавшие многие из достижений греческой мысли и многое из моральной набожности, общей стоикам и неоплатоникам. Это сделало возможным

231

Продолжателями Плотина были Порфирий из Тира (родился в 232 г.), Ямвлих - основатель сирийской школы неоплатонизма (умер ок. 330 г.) и крупнейший представитель афинской школы Прокл (410-485 г.). Здесь антагонизм с христианством достиг чрезвычайной силы. Достаточно сказать, что один из учеников Ямвлиха, Сопатр, был казнен императором Константином за то, что он при помощи магии вызвал ветер, отогнавший в сторону корабли с зерном (Ибервег-Гейнце,1894). Другим учеником Ямвлиха был император Юлиан-отступник (332-363 гг.). Прокл отличался чрезвычайной религиозной терпимостью. "Философ,- говорил он,- не есть жрец одной религии, во всех религий, существующих на свете. Поэтому он писал гимны в честь всех божеств Греции, Рима, Египта, Аравии; одно христианство не пользовалось его благосклонностью" (Уэвелл). Несмотря на это, как увидим дальше, сочинения Прокла пользовались уважением у средневековых философов.

4.57. В чем же причина, что такие идеологически близкие учения, как неоплатонизм и христианство, несмотря на то, что их близость ясно сознавалась многими выдающимися отцами церкви, находились скорее во враждебных, чем в дружественных отношениях? Конечно, играли роль случайные обстоятельства, например, особенности биографии трагической фигуры Юлиана. Ужасная практика первых христианских императоров (убийство всех возможных соперников нового императора), от которой чуть не погиб Юлиан, естественно могла вызвать в нем антипатию к новой религии. И в неоплатонизме он видел преимущественно религиозную, а не философскую систему. Поэтому он пытался возродить языческие обряды, старался, чтобы язычники по своему моральному уровню не уступали христианам, во в области философии и науки он, видимо, не сделал ничего. Но существовало основное расхождение, которое пролагало довольно резкую грань. Неоплатонизм остался верен политеизму, многобожию, тогда как христианство строго проводило иудейский принцип единобожия. Демоны у Плотина и других - благожелательные существа, как у Сократа, христианские же мыслители скоро превратили их, а заодно и всех греческих богов, в злых существ. А так как неоплатоники, как и христиане, не отрицали возможности магического искусства, то и получилась та возможность обвинения Сопатера, которая привела его к

\232\

казни. В самом обвинении не было ничего нелепого, ии с точки зрения язычников, ни с точки зрения христиан, а поклонники демонов были противникам христианского бога. Понятно поэтому, что те из христианских мыслителей, которые в той пли иной степени освобождались от веры в реальность злых могущественных демонов, хорошо видели стороны неоплатонизма, родственные христианству.

Все это - отображение той борьбы между различными формами религиозного мышления, которая хорошо известна всем добросовестным исследователям, даже лично чуждым симпатии К религии. Примитивная религия - религия страха перед грозными, капризными и могущественными существами. Высокие религии уже проникнуты убеждением в благости верховных существ, для них возникает проблема существования зла. Это верховное существо таинственным образом может сообщить свою волю, направленную на благо людей. И, наконец, это верховное существо не капризно, а подчинено закону, им же данному.

Великолепно об этом сказано у Рассела: "Личная религия ведет свое начало от экстаза, теология - ив математики; и то, и другое можно найти у Пифагора» Я полагаю, что математика является главным источником веры в вечную и точную истину, а также во сверхчувствительный, интеллигибельный мир». Со времени Пифагора и особенно Платона рационалистическая религия, являющаяся противоположностью апокалиптической религии, находилась под полным влиянием математики и математического метода... Начавшееся с Пифагора сочетание математики и теологии характерно для религиозной философии Греции, Средневековья и Нового времени вплоть до Канта. До Пифагора орфизм был аналогичен азиатским мистическим религиям. Но для Платона, Св.Августина, Фомы Аквинского, Декарта, Спинозы и Канта характерно тесное сочетание религии и рассуждения, морального вдохновления и логического восхищения тем, что является вневременным (сочетание, которое начинается с Пифагора и которое отличает интеллектуализированную теологию Европы от более откровенного мистицизма Азии). Только в самое последнее время стало возможным ясно сказать, в чем состояла ошибка Пифагора. И я не знаю другого человека, который был бы столь влиятельным в области мышления, как Пифагор. Я говорю так потому, что кажущееся платонизмом оказывается при ближайшем анализе в своей сущности пифагоризмом. С Пифагора начинается вся концепция вечного мира, доступного интеллекту и недоступного чувствам. Если бы не он, то христиане не учили бы о Христе, как о Слове; если бы не он, геологи не

233

искали бы логических доказательств бытия бога и бессмертия души. У Пифагора все это дано еще в скрытой форме".

апокалиптической (откровенной, т.е. основанной на откровении) религии недостаточно для отображения многообразия религиозной мысли. Мне думается, что Рассел несколько самоуверенно утверждает, что весь пифагоризм является ошибкой. Для нас важно признание огромной творческой роли пифагоризма и той связи религии, философии и науки, которую принужден признать Рассел.

4.68. Наименование Средних веков "веками мрака" не может считаться справедливым. Конечно, в Западной Европе имел место упадок экономического уровня страны, внешнего благоустройства и внешней культуры. Но даже этот период крайнего упадка внешней цивилизации, вызванный нашествием варваров, касался только Западной Европы и продолжался, как считает Рассел, примерно 400 лет - от 600 до 1000 г. В это время блестяще развивалась цивилизация Китая и ислама, но потом западно-европейская католическая цивилизация перегнала китайскую и арабскую цивилизации, которые впали в состояние упадка. Никто не отрицает огромной заслуги арабов, сохранивших многое из эллинского наследства и развивших ряд наук, но почему арабская культура впала в упадок, а западно-европейская непрерывно развивалась? Наиболее вероятным ответом будет тот, что в Западной Европе имелась мощная организация, почти независимая от правительств, в которой происходила весьма интенсивная, хотя внешне почти незаметная умственная работа - католические монастыри. Роль монастырей в эту самую мрачную эпоху подчеркивает и Б.Рассел (1959): "1000 год удобно принять как веху, знаменующую завершение процесса упадка цивилизации Западной Европы, которая к этому времени достигла самой низшей точки. С этого момента началось движение по восходящей линии, которое продолжалось вплоть до 1914 года. На первых порах прогресс был обязан, главным образом, реформаторскому движению, исходившему из монастырей. Что же касается духовенства, стоящего вне монашеских орденов, то оно в большинстве своем одичало, обмирщилось и вело безнравственный образ жизни: оно было развращено богатством и властью, которыми было обязано пожертвованиям верной паствы. Тому же регрессу непрестанно подвергались даже и монашеские ордена, но реформаторы с новым рвением возрождали их моральную силу, как только она приходила в упадок".

\234\

235

4.59. В сохранении античной культуры огромную роль сыграла Католическая церковь. Любопытно признание Б.Рассела (1959): "То немногое, что уцелело от культуры древнего Рима в обстановке всеобщего упадка цивилизации, наступившего во время нескончаемых войн VI и последующих столетни, было сохранено, в первую очередь, церковью. Но роль эту церковь выполняла весьма несовершенно, ибо даже крупнейшие церковники того времени находились во власти фанатизма и суеверия, и светское знание пользовалось дурной славой. Тем не менее, церковные учреждения образовали прочный остов, в рамках которого в более поздний период стало возможно возрождение знания и цивилизованных искусств". Рассел указывает на особое значение бенедиктинского ордена, основанного около 520 г. в Монте-Кассино, прославившегося своей библиотекой и научной деятельностью, хотя эта научная деятельность я не была, конечно, главной целью для основателя.

В XIX веке прогрессивно мыслящие люди привыкли считать, что церковь была, по существу, реакционной организацией, и что в борьбе светской и духовной властей прогрессу способствовала победа светской власти. Для определенных периодов и в определенных странах это, может быть, и верно, но для Западной Европы независимость церкви от светской власти сыграла положительную роль. "С большим трудом, начиная с XI столетия, церкви удается освободится от контроля феодальной аристократии, и это освобождение является одной из причин выхода Европы из "веков мрака"... Католическая философия по своей сущности является философией учреждения, а именно, католической церкви; философия же нового времени, даже в тех своих разветвлениях, которые далеки от ортодоксальности, имеет дело, в основном (особенно в этике и политической теории), с проблемами, ведущими свое происхождение от христианских взглядов на нравственные законы и от католических доктрин по вопросу о взаимоотношениях церкви и государства... В итоге Возрождение и Реформация разрушили средневековый синтез, который, однако, не был заменен чем-либо столь же целостным и производящим впечатление" (Рассел,1959). По общей диалектической схеме развития человеческой мысли, всякий синтез

\236\

должен быть разрушен, так как всякая система, несмотря на свое совершенство, стремится к догматизму и застою. Было бы смешно говорить сейчас о возвращении к средневековому синтезу, во по той же диалектической схеме можно ожидать, что новый синтез, которого сейчас ждет человечество, во многом восстановит средневековые ценности и исправит ошибки в общем прогрессивных течений -Возрождения и Реформации.

4.60. В средневековой Католической церкви было гораздо больше свободы мысли, чем в более поздние времена, особенно после возникновения реформаторских движений. На пороге Средневековья мы встречаем изумительную по привлекательности фигуру Боэция, министра и сенатора короля Италии, остгота Теодориха, казненного по подозрению в заговоре в 524 г. Его книга "Утешение философией" написана им в тюрьме, в ожидании казни. Как пишет Рассел, "Книгу пролизывает полнейшее философское спокойствие -такое безмятежное, что если бы она могла быть написана на вершине благополучия, то мы могли бы почти упрекнуть Боэция в самодовольстве. Но написанная в тех условиях, в каких она действительно была создана, в тюрьме, человеком, осужденным на смерть, книга Боэция так же прекрасна, как последние минуты Сократа".

На протяжении всего Средневековья Боэция чтили и считали даже мучеником (пострадавшим от арианина Теодориха), но вся его книга проникнута платоновским духом и показывает большее влияние языческой философии, чем христианской. Книга "открывается утверждением, что Сократ, Платон и Аристотель - это истинные философы; стоики же, эпикурейцы и прочие - узурпаторы, которых невежественная толпа ложно принимает за друзей философии. Боэций заявляет, что он повиновался пифагорейской заповеди "следовать Богу" (заметьте, что он не говорит - христианской заповеди). За этим следует пространное изложение чисто платоновской метафизики. Затем он переходит к пантеизму, который должен был бы привести христиан в ужас, но почему-то никого не ужасает. Те, кто достигает свойств божеских, становятся богами. Потому - каждый счастливый есть Бог; правда, по природе Бог только один существует, через сопричастие ничто не препятствует быть богами очень многим существам" (Рассел, 1959). Рассел прибавляет, что на протяжении двух предыдущих и десяти последующих столетий он не знает ни одного европейского ученого мужа, который был бы в такой же мере свободен от суеверия, как Боэций.

\237\

В восьмом веке Вергилий, епископ Зальцбурге кий, утверждал, что существуют и иные миры, помимо нашего. Это утверждение не осталось незамеченным и вызвало возражения святого Бонифация, бывшего архиепископом с 732 г., но не помешало тому, что и Вергилий был причислен к лику святых. Другой изумительной фигурой Средневековья был Иоганн-Скотт Эриугена или Эригена (предположительные годы жизни 800-877). Он был неоплатоником, пелагианцем, пантеистом. "Разум он ставил выше веры, а авторитет церковников ни во что не ставил; тем не менее, они сами, чтобы разрешить свои споры, обращались к его авторитетному мнению" (Рассел, 1969).

Борьба мнений шла, иногда она принимала весьма суровые формы, но не было того застоя мысли, который так часто приписывается Средневековью. Как правильно указывает Рассел, ищущие мыслители нередко были осуждены на бродяжничество, переход иэ той страны, где воцарился фанатизм, в Другую, где было больше свободы. Иногда бежали с востока на запад, иногда в противоположном направлении. Рассел справедливо отмечает, что и в нашем веке многие мыслители принуждены были бежать из своей собственной страны.

Христианство Западной Европы не осуждало всякую культуру иноверцев, и в X веке знаменитая магометанская академия в Кордове имела даже славу дать западному христианскому миру одного папу (Сильвестр II, Герберт умер в 1003 г.), который собственным примером, своими сочинениями, своим воспитанием императоров и королей,

\238\

4.61. Развитие философской мысли в Средневековье можно вкратце охарактеризовать так, что первоначальное господство Платона сменяется гегемонией аристотелевских воззрений, а затем возникает протест против господства Аристотеля. Оба философа пользовались уважением как в античном мире, так и в Средневековье, но в более ранние годы первое место занимал Платон, я лишь в XIII веке Фома Аквивский (1225-1274) создал богословско-философскую систему - синтез Аристотеля и христианства с несомненной примесью неоплатонизма. Эта система и сейчас лежит в основе католической философии в форме так называемого неотомизма, хотя имеет и менее выраженное течение -неоавгустианство, более склонное к Платону.

Фома Аквинат был, несомненно, выдающимся мыслителем, и в его работах, как и в трудах Аристотеля, к которому он философски очень близок, заключается очень много ценного. Но его система, как и все учение Аристотеля, принесла и большой вред» послужив тормозом для развития свободной науки. Несомненно, всякий крупный синтез производит и тормозящее действие, вопреки даже желаниям его создателей. В случае же Аристотеля и Фомы Аквината к этому примешивался еще ряд обстоятельств: 1) религиозная акция нового синтеза; 2) то обстоятельство, что труды Платона в раннее средневековье были известны лишь из вторых и третьих рук, а оригиналы пришли позже из Византии я от арабов; 3) влияние арабской философии, в очень сильной степени проникнутой духом Аристотеля; 4) то обстоятельство, что, как было уже указано выше, философия Аристотеля была чужда стремления математизировать науку, а без математизации даже крупные ученые склонны удовлетворяться более или менее сносными "объяснениями", убаюкивающими критическую мысль. Постепенно сторонники Аристотеля заняли руководящие посты в науке, и это было главной причиной той ожесточенной идеологической борьбы, которая завязалась во времена Возрождения.

Но современником Фомы Аквината был один иа ревностных защитников математизации науки, сторонник опытного исследования францисканец Р.Бэкон (1214-1294). Как уже было указано, Гегель в "Истории философии" уделяет ему всего три строки: "Роджер Бэкон работал, главным образом, в области физики, но его работы остались без влияния; он изобрел порох, зеркало, телескопы, умер в 1294 г." Отнес его Гегель и к мистикам. Несомненен большой интерес Р.Бэкона к

\239\

опытному естествознанию и технике. Он предвосхитил идею построения летательных машин, кораблей без парусов, утверждал, что свет распространяется не мгновенно. Он отдал дань и астрологии, и алхимии. Его взглядам склонны приписывать ярко выраженную материалистическую тенденцию (Краткий философский словарь, 1965), а заключение его в тюрьму - кара за передовые воззрения.

Р.Бэкон был учеником выдающегося математика, епископа Линкольнского, Р.Гроссетеста, и сам придавал огромное значение математике. В его главном сочинении четвертая часть говорит о пользе, необходимости математики: первое - в человеческих вещах; второе - в божественных вещах, так как: 1) этим изучением занимались святые люди; 2) география; 3) хронология; 4) циклы: золотое сечение и проч.; 5) естественные явления, как радуга; 6) арифметика; 7) музыка; третье - в церковных вещах: 1) удостоверение веры; 2) исправление календаря; четвертое - в государстве: 1) о климатах; 2) гидрография; 3) география; 4) астрология (Уэвелл,1867). Мы видим, что не забыта и астрология.

4.62. Р.Бэкон совмещает две тенденции, характеризующие каждого крупного ученого. Во-первых, смелая борьба с авторитетами; во-вторых, сознание бесконечного объема науки, истинно сократовское смирение: я знаю то, что я ничего не знаю. "Человек в этой жизни неспособен к совершенной мудрости; ему трудно возвышаться к совершенству и легко скатываться вниз к заблуждениям и суетности: пусть же он не хвастается своей мудростью и не превозносит своего звания. То, что он знает, мало и ничтожно в сравнении с тем, во что он верит без знания; и еще меньше в сравнении с тем, чего он не знает. Тот безумен, кто высоко думает о своей мудрости; еще более безумен тот, кто выставляет ату мудрость как нечто удивительное" (Уэвелл, 1867).

\240\

Как пишут в "Истории философии", Р.Бэкон в метафизических представлениях "идет на поводу августиновского платонизма". Как один из аргументов в пользу математики он использует чисто платоновское мнение, что математическое знание врождено нам, причем он ссылается на известный диалог Платова, приводимый Цицероном. Большой защитник индуктивного опыта в Фр. Бэкона, Уэвелл принужден признать: "Он не настаивал исключительно на опыте, со сравнительным пренебрежением к существующим наукам и представ л ениям, - ошибка, которую есть некоторое основание приписать его великому соименнику и преемнику Фрэнсису Бэкону; с другой стороны, он вовсе не довольствовался одним протестом против школьного авторитета и неопределенным требованием перемены, - как этим почти и ограничивается все то, что делали люди, являвшиеся реформаторами в это промежуточное время". У нас нередко сближают двух Бэконов.

Сходство их, пожалуй, только в одном: в критике системы Аристотеля, но критиковали они эту систему совершенно с противоположных точек зрения, и в истории человеческой мысли Р.Вэкон неизмеримо выше Фрэнсиса, жившего на слишком 300 лет позже него.

Но каково было отношение Р.Бэкона к Аристотелю? Правда ли, что он готов был сжечь все книги Аристотеля и что он считал, что изучение Аристотеля увеличивает невежество (об этом в современной книге по основам таксономии Г.Симпсона, 1961). Как часто бывает, в данном случае в этих высказываниях имеет место сильное преувеличение. Р.Бэкон протестует против ореола непогрешимости, которым окружили Аристотеля, но в своей истории философии отзывается об Аристотеле с большой похвалой и говорит, что "Аристотель средствами, которым научает мудрость, мог дать Александру владычество над миром".

Но он очень резко отзывается о качестве ходивших в то время переводов Аристотеля и об этих переводах он говорит: "Бели бы у меня была власть над сочинениями Аристотеля, я бы сжег их все; потому что изучать их есть только потеря времени, и ряд заблуждений, и умножение невежества, какого нельзя и представить" (Уэвелл, 1867). Ходячие цитаты из Р.Бэкона точны, но неверны, так как являются образцом "препаровки". Как увидим дальше, именно такое критическое, но отнюдь не нигилистическое, отношение к Аристотелю ясно выражено и у величайших ученых Возрождения, которые больше спорили с

\241\

Р.Бэкон в процессе своих астрологических занятий, за которые он заслужил репутацию мага и волшебника, сделал некоторые ценные астрономические и химические наблюдения, но его общие воззрения не имели непосредственного успеха. Победили перипатетики, и это нельзя связывать с католицизмом, так как в арабской и еврейской философии того времени Аристотель занимал даже более доминирующее положение, чем в католической. Аристотелева философия более приспособлена для всякого догматического учения, пуще всего боящегося "ревизионизма" и нашедшего окончательные, "абсолютные" истины. В трогательном единении с католической и мусульманской церквами находятся и современные догматические марксисты, которые усиленно переводят Аристотеля и всячески замалчивают Платона.

4.68. Мы видим, что в пределах католической идеологии фактически не прекращались споры между представителями философии Платона и Аристотеля, не говоря уже о других философских разногласиях. Совершенно параллельные течения имели место и в средневековых арабской и еврейской философиях. Астрономы всех трех вероисповеданий иногда работали совместно, например, во времена короля Испании Альфонса, собравшего многочисленных астрономов, составивших (на основе теории Птолемея) астрономические "таблицы, названные Альфонсов ыми- В философии и в астрономии арабы сохранили многое из античного наследства, прежде всего "мегисте синтаксис" Птолемея, известного обычно под арабским искаженным названием "Альмагесты".

Но арабские наиболее известные философы склонялись к Аристотелю еще больше, чем Фома Аквинат. Крупнейший арабский философ Ибн-Рошд, илв Ибн-Рушд (1120-1198), известный больше под именем Аверроэса из Кордовы, как последователь Аристотеля, отрицал какое бы то ни было значение построений Птолемея, звал назад к Аристотелю, к системе концентрических сфер. Аверроиэм как философское течение с материалистическими тенденциями преследовалось как мусульманской религией, так и христианской, но его последователи были и в Италии: школа в Падуе, где как раз одно время учился Коперник (Идельсон, 1947). Аверроэс имел большое влияние и в Парижском университете, в XIII веке. Одним из виднейших представителей аверроизма в Европе был Сигер Брабантский, кончивший плохо: или убит, или умер в тюрьме (прибл. в 1282 г.). Сам Ибн-Рошд после

\242\

занятия ряда должностей, в частности, придворного врача эмира Юсуфа, умер в изгнании в Марокко.

Реализм Аверроэса, однако, сыграл вредную роль в развитии космологии, так как заставлял его отвергать систему Птолемея как нереалистическую: "Астрономия Птолемея ничтожна в отношении существующего, но она удобна, чтобы вычислять то, что не существует". Искание новой системы имело место, что выражено, например, в словах выдающегося еврейского философа Моисея Маймонида из Кордовы: "Посмотрим, как все это темно, - писал он в своем "Путеводителе заблудших". - Если истинно все то, что утверждает Аристотель в науке физической, то ни эксцентров, ни эпициклов существовать не может, и все обращается вокруг Земли: во откуда же появляются эти сложные движения планет?" (Идельсоы,1947). Система Аристотеля была тупиком для развития космологии. В еще большей степени таким тупиком являлись чисто материалистические представления Лукреция, о чем было выше, но они в Средние века роли не играли.

Арабская (правильнее сказать - мусульманская) космология и астрономия развивались не на главной аристотелевской линии, а на линии Птолемея и Платона. Наиболее выдающимся представителем мусульманской астрономии был знаменитый внук Тамерлана Улугбек (1394-1448), слава которого гремела далеко за пределами Средней Азии. Идеологическая обстановка, окружавшая Улугбека, ясна из того, что величайшей похвалой выдающимся ученым того времени было: "Платон своей эпохи" и "Птолемей своей эпохи" (Голубев, 1960).

\243\

4.64. Магометане создали в первую очередь репутацию Аристотелю. Они занимались многими науками и ввели в интернациональный язык много новых терминов: алгебра, алкалоид, алхимия, куб, азимут, зенит, алгоритм и т.д. В астрономии они подвинули технику измерения и создали наилучший для своего времени звездный каталог. Они сохранили и передали европейцам многие сокровища эллинской цивилизации, но в космологической теории они или остались верными Птолемею, или предлагали вернуться к Аристотелю.

Указывают на Бирунк (973-1048) как на одного из предшественников Коперника, но кроме слабых намеков в этом направлении дело не двинулось. И это очень удивительно, так как ареал и разнообразие мусульманской цивилизации были поистине грандиозны. Уэвелл дает краткую, но яркую характеристику пышного расцвета арабской культуры. Первые халифы были заняты военными делами и ничего не дали для науки и культуры: им приписывали только (в большей своей части несправедливо) окончательную гибель знаменитой Александрийской библиотеки. Но уже при Абассидах (с 750 г.) начинается процветание той отрасли, с какой обычно культура начинает свое развитие - литературы. А затем развились многие центры блестящей цивилизации: Багдад (Альмансун, Гарун-аль Рашид и др.). Бухара, Самарканд. Расцвет наук и искусств был и в Персии (с VIII столетия), Египте, Северной Африке, в Испании при Оммаядах (755-1038), и в особенности при халифах Абдеррахмане III и Гакеме II. Как указывает Уэвелл: "В это время, - а не после, как думают многие, при Фердинанде и Изабелле, когда была открыта Америка, - в это первое время Испания именно в достигла своего действительного золотого века и высшей степени своего процветания. Тогда, согреваемая арабским огнем, Испания богатыми струями проливала свой духовный свет ва всю остальную Европу, где господствовала темная ночь варварства, и даже на далекий восток, откуда этот свет явился в первый раз... Выть может, никогда наука и всякое развитие человеческого ума

\244\

Но мусульманская государственность и культура захватила, кроме перечисленных стран, и такие страны как Индия. Покорители России, татары, тоже приняли ислам. Было время, когда магометанство торжествовало на огромной территории и если не везде, то во многих местах, оставило следы великолепной культуры, в лучшем случае, оставшейся, а как правило - угасшей и с трудом восстанавливаемой теперь напряженной работой историков и археологов.

4.65. В чем же причина этого подлинного декаденса арабской культуры, дошедшего до того, что ряд открытий, сделанных арабами, потом снова переоткрывался? Разумеется, в каждом отдельном случае можно найти те или иные причины: заговор реакционных кругов, внешнее нашествие и т.д. Но если бы такие причины были решающими, то надо было бы ожидать, что неустойчивой окажется западно европейская культура, где пространство было более ограниченным, шли непрерывные войны между государствами, л с востока шли непрерывные орды кочевников. Поэтому это объяснение до известной степени объясняет упадок культуры древней Руси, но и то не вполне: добавили потом московские ханы. В мусульманском же мире господствовала долгое время полная внешняя безопасность, благодаря воинственности ислама и достаточно высокой государственной организации.

Как уже было показано выше, цивилизация христианского и арабского мира была в значительной степени общей и был несомненный обмен культурой. "С позиции одной только науки было бы логичным

\245\

рассматривать период с IX по XIV век как объединенное арабско-романское усилие примирить религию и философию я завершить классическую картину мира. Но это означало бы пренебрежение географическими и экономическими различиями, которые должны были обусловить решающее различие в последствиях этого предприятия. В то время как в мусульманских странах был достигнут компромисс, делавший прогресс науки бесплодным, у христиан спор продолжался до тех пор, пока под влиянием экономических изменений греческая картина мира не была полностью разрушена и замена другой" (Верная,1956). Бернал признает разную судьбу магометанской и христианской культур, но пытается это свести к географическим и экономическим различиям. Я не представляю себе, какие общие географические свойства характеризуют, с одной стороны, христианскую, с другой - мусульманскую цивилизации. Почему в Испании при христианах не пришло столь же высокой испанской культуры, а в Индии, где домусульманская культура достигла высокого уровня, мусульманская культура тоже остановилась? Что касается экономических причин, то это объяснение уж совеем странно. Ведь экономика создается деятельностью людей, создающих ценности, улучшающих производительность труда и ломающих тот общественный строй, который мешает развитию производительных сил. Почему этого не случалось (несмотря на исключительное обилие всевозможных дворцовых переворотов) в мусульманских странах? Люди принципиально другие? Может быть, справедлива расовая теория развития культуры в ее разнообразных формах? Для полноты картины коснемся и этого объяснения.

\246\

наших дней. "Элита" размножалась несравненно интенсивнее массы, но это не остановило гибели культуры. Напротив, тот процесс, которым Р.Фишер объясняет падение культуры - меньшая плодовитость элиты, свойственен как раз христианским странам, где культура прогрессирует уже второе тысячелетие, и признаков общего декад енса мы не наблюдаем.

Может быть, сказывается то обстоятельство, что народы мусульманского мира "никогда не пользовались, как .греки, тем сознанием личности, независимостью воли, умственной свободой, которые происходят из свободы политических убеждений. Они не чувствовали заразительной умственной деятельности небольшого города; того одушевления, какое является из общего сочувствия понимающей и умной аудитории к философскому умозрению; словом, у них не было того национального воспитания, какое делало бы их способными быть учениками Платона и Гиппарха. Поэтому их новое литературное богатство скорее подавляло и порабощало их, чем обогащало и усиливало; при недостатке любви к умственной свободе они довольствовались тем, что отдавались под руководство Аристотеля и других догматиков. Их военные нравы приучали их искать предводителя; их уважение к своей книге закона приготовило их и к принятии философского Корана" (Уэвелл,1867).

В размышлениях Уэвелла много верного, и, конечно, обстановка небольших государств неоднократно способствовала пышному развитию подлинной культуры, но признать этот фактор главным невозможно. И в Александрии, и в Сиракузах не было политической свободы, однако, главные высоты эллинской цивилизации были достигнуты именно в этих городах. И конечно нельзя сказать, чтобы арабы были просто комментаторами и передатчиками. В ряде областей они были инициаторами и оригинальными творцами: алгебра, алхимия, оптика, приведшая впервые к созданию линз (прототипа телескопа, микроскопа и проч. оптических инструментов). Почему все это остановилось? И многое даже оказалось позабытым.

4.66. Но при всем сходстве в философских источниках, при наличии взаимосвязи между христианской и магометанской наукой имеется весьма существенное отличие, хорошо подмеченное Берналом: в христианском мире "даже самые небольшие научные исследования того времени предпринимались почти исключительно для религиозных целей и представителями духовенства - священниками, монахами или членами какого-либо ордена. В этом отношении условия ее развития заметно отличаются от условий развития мусульманской науки, где

\247\

В католическом мире церковь, по крайней мере до начала XIII века, имела монополию на ученость и даже на грамотность. Университеты, развивавшиеся из соборных школ, были главным образом учреждениями по подготовке духовенства и скопированы с мусульманских медресе. Вот список первых университетов (даты основания)* большинство которых и сейчас пользуется славой как центры учености: Париж (1160), Оксфорд (1167), Кембридж (1209), Падуя (1222), Неаполь (1224), Саламанка (1227), Прага (1347), Краков (1864), Вена (1367), Сент-Эндрюс (1410). Как известно, квадривиум этих университетов (арифметика, геометрия, астрономия и музыка) был намечен еще Платоном. Желание дать духовенству общее образование и привело к тому, что образование в основном было не только светским, но и научным, в притом построенным по мусульманскому образцу. Бернал отмечает, что ни история, ии литература не нашли себе места в университетах, и что именно это упущение должно было вызвать в эпоху Возрождения реакцию гуманистов против всей схоластической системы. Он же указывает, что "с миром природы или практическими ремеслами контакт был весьма невелик, так же как и интерес к нему, но, по крайней мере, любовь к знанию, к спору поощрялись".

История поставила с культурой любопытный эксперимент: два мощных комплекса - мусульманский и христианский мир, имевших общих культурных предшественников и достигших высокого экономического и культурного развития, но с весьма существенным различием: в мусульманском мире независимость науки от духовенства, в христианском - монополия науки духовенством; в мусульманском мире дух практицизма, в христианском - оторванность от практических целей (по крайней мере той науки, которая изучалась в университетах);

\248\

в мусульманском мире - огромное покровительство просвещенных монархов, в христианстве просвещенных монархов и поддерживаемых ими высококультурных учреждений мы почти не внаем; в мусульманском мире - единство светской и духовной власти, в христианском — борьба светской и духовной властей. А результат: остановка и регресс блестящей культуры ислама, подготовка в христианском мире замечательной культуры Возрождения. Верная соглашается с тем, что вклад средневекового христианства в науку был, быть может, несправедливо забыт в прошлом, но что сегодня опасность состоит скорее в преувеличении его значения до такой степени, что это метает нам разобраться в истории вообще. Он склонен думать, что средневековая наука а целом должна рассматриваться скорее как конед, чем начало интеллектуального движения.

Я не знаю, кого имеет в виду Бернал, когда он говорит о моде, прияятой рядом современных ученых, превозносить науку средневековья в ущерб науке Возрождения. Правильный вывод, по-моему, будет тот, что средневековые мыслители, в основном монахи и духовенство, подготовили ту почву, на которой, при достижении западноевропейскими государствами экономической зрелости, могло пышно расцвести Возрождение, но при таком стремительном взлете, как всегда, наряду с приобретением ряда культурных ценностей другие ценности утрачивались.

Прав ли Бернал, утверждая, что новая "мода", "искажая факты, особенно несправедлива в отношении средневекового духовенства и схоластов, приписывая им то, чего они не делали, и затушевывая их действительный вклад в науку". Бернал отдает должное таланту и оригинальности мышления Фомы Аквината, so тут же указывает, что Фома вовсе не был единственным учителем схоластики. Бернал считает, что "не схоласты создали современную науку, а такие люди, как Леонардо, Бэкон (имеется в виду, очевидно, Фр.Бэкон) и Галилей, непримиримо отвергавшие их цели и методы, что устранение вековых наслоений нелепостей было самой трудной и утомительной задачей в создании науки". Когда мы подумали, что потребовалась чуть ли не тысяча лет для того, чтобы создать то богатство идей, на которое, не будь этих препятствий, ушло бы, быть может, всего двести лет, мы меньше будем благоговеть перед теми, кто своими доктринами столь действенно задержал прогресс науки". Эти соображения полезно подвергнуть критическому пересмотру, так как они весьма типичны для представителей "демокритовской линии" и принадлежат перу крупного ученого-марксиста.

\249\

4.67. Предположение Бернала, что не будь препятствий со стороны схоластов, богатство идей современной науки было бы создано, может быть, за двести лет, а не за тысячу, является совершенно произвольным. Бернал, видимо, забывает, что очень многие явления, в том числе высокая культура, развиваются по экспоненциальному закону, т.е. сначала развитие идет медленно, почти незаметно, а затем темп развития ускоряется, если конечно, не произойдет политическая или экономическая катастрофа или не возникнут какие-либо другие непреодолимые препятствия. С другой стороны, пусть Бернал укажет, какая из многочисленных древних или более новых цивилизаций имела столь долгий, в общем непрерывный период развития и достигла столь высокого уровня, как именно христианская цивилизация?

Очень странно утверждение Бернала, что современную науку создали Леонардо, Бэкон (Фрэнсис) и Галилей. Леонардо да Винчи был; конечно, гениальный человек, но в основном он был художник, а затем -инженер. Многие же его блестящие научные мысли, в которых он предвосхитил ряд современных теорий, как известно, были открыты много лет спустя после его смерти, после того как они были открыты другими учеными. Непосредственное же влияние на науку у Леонардо было весьма слабым. Роль Фр.Бэкона несомненно преувеличена (как это ясно из самых слов Бернала в других местах), так как он не был сторонником математизации науки (наиболее прогрессивное направление), отрицал гелиоцентрическую систему Коперника, и в дальнейшем его влияние привело к чрезмерному эмпиризму в науке. Любопытно, что в этом месте Бернал не упоминает ни Коперника, ни Кеплера. Что до Галилея, то этого придется коснуться подробнее в своем месте. Роль его огромна, но совсем не такова, как ее обычно изображают популяризаторы.

Что же касается того, что современная "мода" приписывает средневековым ученым в заслугу то, что они не делали, в затушевывает их действительный вклад в науку, то истинный смысл этого выражения чрезвычайно своеобразен. В сущности, Бернал не отрицает ни таланта,

\250\