Луи-фердинанд

обессиливает вас больше, чем маниакальное стремление всем нравиться... ах, он такой не общительный... вот и замена-' тельно, браво!., но, боюсь, благодаря этой шлюхе Кретцер все скоро узнают, что мы наехали на самого fuhrer'a! и что мы сможем на это ответить?., я спрашиваю у Лили, Ля Виги... очень тихим голосом... осторожность не помешает... Ля Вига начинает смеяться...

— Ну и интрижка! вот это да! о! о!

— Да иди ты со своими интрижками! тоже мне, человек ниоткуда!

— Стой, я сейчас тебе его покажу!

Он смотрит на меня остановившимся взглядом!., а потом начинает косить! косить!., хуже, чем в фильме...

— Представь себе, что вокруг звуковой барьер! звуковой барьер!

— О чем это ты?

Еще немного и мы подеремся...

— О, ты величайший артист нашего времени!., а этот Адольф всего лишь крикливый мудак! и ландрат тоже!

Лили меня поддерживает...

— Да! да! Ля Вига!

— Ты это серьезно, Фердина?

— Да, клянусь тебе!

— Ну тогда!., тогда другое дело!..

Теперь мы можем спокойно все обсудить...

Однако жизнь должна продолжаться, даже если она не кажется тебе особенно прекрасной... нужно делать вид, что веришь в будущее!., всем же известно, что, если не терять веры, оптимизма и не забывать о благодарности, то вашим невзгодам рано или поздно наступит конец... даже если вы приняли рискованное решение, но крепко держите нить Ис­тории, все равно когда-нибудь вы будете вознаграждены... нить Истории? вот вы подвешены в зыбком равновесии, а вокруг — полная тьма... и все же вы делаете свой выбор... но вдруг нить Истории резко обрывается! значит, потом вас слу­чайно найдут в месиве, в каше... а разъяренные пьяные зри­тели придут, чтобы отомстить, искромсать ваши внутренно­сти, сделать из них фрикадельки, а потом свалить все в кучу и зарыть в какой-нибудь Катыни, однако вам даже не на что жаловаться! вы ведь сами принимали решение, да!., вот меня,

к примеру, обвиняют в том, что мне платили немцы... я же сделал на этом себе целое состояние!., причем, обвиняет меня в этом не один человек, а сотни, и все они прекрасно осве­домлены!.. Кусто, служащий Леска115, Сартр, участник Со­противления в Шатле116, мой переводчик Арагон и тысяча других! Вайян Гонкур, который ужасно сожалеет и до сих пор не может утешиться... он ведь уже держал меня на при­целе своего ружья"7... я могу похвастаться, что ухватил са­мую что ни на есть главную нить Истории, поэтому люди и справа, и слева в равной мере так меня ненавидят... можно безо всякого преувеличения сказать, что нить Истории про­ходит прямо через меня, спускается сверху, с облаков над моей головой, в мою задницу... вот через Кромвеля, бро­шенного на свалку, где кишели черви, такая нить не прохо­дила!., он почувствовал это на своей шкуре! его пришлось вырыть из земли, еще раз придушить и снова повесить118!., нет, пока у вас, мертвого или живого, нет веревки на шее, вы создаете окружающим массу неудобств... поэтому я и смотрю с таким сожалением на всех этих разгуливающих на подмостках, ликующих, разглагольствующих комиссаров и прочую сборную солянку всех мастей, министров, всевоз­можных кардиналов, которые не чувствуют никакой связи с Историей... бедные они, бедные!

Э, ну и ну! опять меня заносит! я расскажу вам про Кром­веля в следующий раз! а пока нам нужно обойти всех знако­мых... в Дансинге... в бакалее... и может быть, поговорить с Хьельмаром?.. что-то его барабана давно не слышно... сбе­жали, что ли? он и пастор?., с них станется!., я говорю Лили...

— Сходи к наследнице! потанцуй там... возьми с собой сумку с котярой... а мы вдвоем прогуляемся вокруг, если начнут сильно бомбить, то вернемся... ну-ка, послушай!

Мы втроем вслушиваемся... стены дрожат... трясутся... как вчера, не больше... и брум! очень далеко... небо опять по­крыто... черными и желтыми тучами...

Ладно!., мы оставляем Лили с Бебером... спускаемся... на перистиль... я обращаюсь к Ля Виге, который всегда с таким трепетом относился к природе...

— Что за убогая земля!... посмотри сам!., какая-то каша из желтой сажи, где даже картофель отказывается расти!., да на кой хрен вообще нужна эта жуткая Пруссия! конечно, парк далеко не уродлив... но это ведь не они его создали!., они вообще ничего не создали, кроме своего похоронного стиля...

237

Ля Вига всегда был чувствителен к хрупкой красоте рас­тений... он же был язычником, пантеистом, этот Ля Вига... он и там"9, наверное, остался таким же... тем лучше... хоро­шо, если есть возможность любоваться листьями и очерта­ниями крон деревьев... однако тогда нам нужно было раздо­быть свою хавку и попытаться получить одну, две булки в Kolonialwaren... а может быть, еще и баночку искусственно­го меда... мне не особо хотелось идти туда ночью... этот трюк со стуком в окошко мог быть сигналом для «сопротивлен­цев» из бистро... чтобы они узнали, что мы здесь, и накрыли нас!., все возможно... но, с другой стороны, мы с ней не договаривались, что придем днем!., как только все начинают вас преследовать и подозревать в предательстве и всевоз­можных грехах, будь то во Франции или в Германии, проис­ходящее вокруг вас очень быстро превращается в откровен­ный фарс... вот и покупательницы этой бакалейщицы совершенно ни в чем не сомневались, они даже не шепта­лись, а открыто вопили на всю лавку, что мы позорим их деревню, нас следовало бы немедленно отправить в лагерь или в тюрьму и вообще не мешало бы лишить пищи... что было не только оскорбительно, но и несправедливо, потому что этот ландрат из Моорсбурга уже давно вытряс из нас наши карточки! конечно, мы навязывались им, но платили-то мы из своего кармана... а эти шлюхи и не думали отказы­ваться... ни от денег... ни от сигарет Харраса... но им хоте­лось отнять у нас все и обращаться с нами, как с последним дерьмом!., в какой-то момент вы начинаете задавать себе только один вопрос: почему вас еще не повесили... я хочу сказать, с соблюдением всех формальностей!., ведь и моя мебель, и рукописи, и мой издатель уже давно ликвидирова­ны... однако, что толку говорить об этом с бакалейщицей... вперед!., но черт побери! не так быстро!., я замечаю, как за­шевелилась почва... и не только тут, передо мной... вся до­лина!... борозды свеклы поднимаются... снова опускаются... вдалеке... еще дальше... не думаю, чтобы мне это померещи­лось... или же, все-таки, просто в глазах помутилось?., черт!., обратно!., за сигаретами!., нас все и так ненавидят и прези­рают, но будет еще хуже, если мы придем без табака... мы поворачиваем обратно... быстро к шкафу!., три пачки, четы­ре!., закрываем на ключ... нужно поторопиться... мы не про­ходим и двадцати метров... «эй!., эй!»... перед нами КраЗсг... я

говорю себе! ну и мерзкая у него рожа... он что, так и не спал?., напился? или заболел?.. «Что-то не так, Крахт?»... землистый, почти коричневый цвет лица... меньше чем за два дня он весь покрылся морщинами... а его усики «а-ля Адольф» как будто вздыбились... чем он недоволен?., что с ним?., плохие новости?., достаточно взглянуть на небо и прислушаться ко всем этим звукам... и новости не понадо­бятся!., удивляться нечему... он отводит нас в сторонку... не нравится мне эта его манера — отходить в сторонку, на аэро­дроме мы с ним уже это проделали...

— Так что, Крахт? was? was?

Если он решил нас замочить, то пусть приступает!., нече­го топтаться вокруг да около... для чего устраивать нам экс­курсии?.. Ля Вига, который почти ничего не говорил с тех пор, как мы уехали из Грюнвальда, показывает нам, приста­вив палец к виску... мол, хватит уже темнить, пусть перехо­дит к делу!..

— Ach! nein! nein! verrticktL

И тут его разбирает смех... он решает, что мы психи... отнюдь!., мы абсолютно серьезны!., нам, и вправду, надоели эти прогулки... и вдруг он вытаскивает свой огромный пис­толь... мне знакома эта машина... и кобура!., и указывает мне на своем виске место, куда я должен выстрелить!..

— NunL NunL давайте! Настаивает он...

— Los!

Он так хочет!., а вот мы так не хотим! мы же еще не окончательно рехнулись, чтобы убивать нашего эсэсовца! только этого нам не хватало! еще чего!., конечно, он сво­лочь, но это нас не касается!., да еще с такими усиками!., а он на нас даже не смотрит!., нет уж, пусть сам удовлетворяет свои порочные суицидальные наклонности!., извращенец чертов!

Мы же все равно останемся друзьями, ничего не изме­нится! а он пусть прогонит прочь дурные мысли!., мы пиха­ем ему обратно его револьвер... выражаем ему свои друже­ские чувства... произносим прочувствованные речи!., и, наконец, сжимаем друг друга в объятиях!., он нас напугал... все это продолжалось минуты две, три, попытка самоубий­ства... эмоциональные кризисы у мужчин длятся не долго, а вот дамы и барышни в такие мгновения садятся на своего

239

любимого конька, им все мало, подавай еще и еще!., им ведь вообще ни в чем не знакомо чувство меры: ни в молитве, ни во время вязания, ни на Арене, ни в постели! ну а тогда мы, естественно, поволновались, а поначалу даже испугались, что он собирается отвести нас в сторонку и пустить в расход... лично я до сих пор сомневаюсь насчет его тогдашних наме­рений...

О чем это он хочет нас спросить? да еще с таким сму­щенным, даже растерянным видом... должно быть, это что-то очень личное... Ле Виган хочет оставить нас наедине...

— Нет! нет!., не уходите, мсье Ле Виган!

Он смотрит на нас... не смеемся ли мы над ним?..

— Вы ведь видели фрау Кретцер? вы там были! Да, вроде были... ну и что?

— SkandalL skandal!

Теперь, вероятно, уже все об этом говорят... несомнен­но!., даже в Берлине!., странно, что сплетни так быстро до­ходят до Берлина!., ведь все отрезано!., радио, кабели, поч­та... бюро разворованы!., и тем не менее, похоже, что все сразу же становится достоянием гласности, будоражит умы и языки... быстрее, чем в мирное время... ничто не в силах остановить болтовню... так ведь продолжалось до самого кон­ца, до самого развала Рейха... вокруг совершаются ужасные убийства, взрываются гремучие смеси, а все тем временем треплют языками!., ах, мадам!., да еще такого насочиняют, навыдумывают!., вот почему меня вовсе не удивляет, что Цезарь, даже находясь в Испании, причем занимаясь вос­станием, а не какой-нибудь там свадьбой, оставался в курсе всего, что в это время происходило в Риме, до мельчайших подробностей... в Цирке... в лупанарии, в Сенате, в пригоро­дах...

Как только люди начинают судорожно трястись, пульси­ровать и дергаться, становятся не нужны ни телефонные ли­нии, ни пневматическая почта... нет нужды ни в каких аппа­ратах, так как сами люди испускают из себя и передают посредством собственных тел и душ всевозможные сплетни и новости... как икоту... и не какие-нибудь там намеки... уф-ф!.. а самую что ни на есть исчерпывающую информацию!., она буквально переплескивает через край!., вы и сами уже не рады! то, что вы узнали, сражает вас наповал... однако это позволяет вам держать руку на пульсе времени, пусть даже совсем аритмичном... вот и эсэсовец Крахт воспринял все

всерьез, не так ли? скандал?., нервный припадок?., он хотел, чтобы мы высказали ему свое мнение... убедили его в том, что он не окончательно обесчещен... но он уже и сам принял меры... могу ли я засвидетельствовать, что эта женщина бе­зумна?

— Конечно, Крахт! конечно!

Однако на всякий случай я все-таки предлагаю... а не лучше ли вызвать врача из Моорсбурга? нет, никто не хочет ехать!., я должен составить официальное заключение, раз уж я здесь, хотя у меня и нет «разрешения»... Харрас ведь меня предупреждал, что все их министры настроены крайне враж­дебно, они все антинацисты, особенно в Министерстве внут­ренних дел!., так что я мог еще очень долго ждать это свое «разрешение»!., ну ничего, я скоро его получу, и причем пря­миком из СС... хотя, должен признаться, я вовсе не горел желанием его получить, это унизительное разрешение... от­нюдь! мы ведь не собирались оставаться в Германии вечно!., однако Крахт хотел, чтобы я его получил!., а на Министер­ство внутренних дел и всех министров ему было глубоко пле­вать... гнусная шайка предателей, продажных англофилов!., монархистов!., повесить — и дело с концом!., я не собирался ему противоречить!., главное, чтобы он успокоился... может, сперва подняться и осмотреть Кретцершу?.. само собой! а где он ее запер?., у нее дома? она что, лежит?., мы опять возвра­щаемся назад... обходим кибитку... избу bibelforscher'oB... вот мы и на перистиле... я иду с Крахтом, а Ля Вига остался наверху с Лили и Бебером... я знаю, что Кретцеры живут на третьем этаже... в настоящей квартире с видом на парк... тук! тук!., дверь открывает муж... он всхлипывает... весь в слезах, даже очки промокли... и сразу же начинает умолять Крахта не забирать его жену!., забирать? забирать куда?., ну и насме­шил же он Крахта...

— А вы что, где-то видели машину?

Нет, он не видел!., значит, мы просто шутим?., и вдруг он бросается к ногам Крахта... просит его...

— Bitte!., bitte!

Крахт отстраняет его и просит, чтобы я осмотрел его жену, которая тут лежит... мне сразу же бросается в глаза, что, по сравнению с нами, им не на что жаловаться... они живут далеко не бедно!., со всеми удобствами!., большие ковры, кровати, диваны... плетеные занавески с серебром и золо­том!., одним словом, роскошь!., мебель, правда, вся разно­мастная, всевозможных стилей, как у Преториуса, но все

241

— Что вы об этом думаете?

Он имеет в виду мадам Кретцер, а не обои!., черт, она хочет остаться у себя и не желает никуда идти! она готова во всем покаяться, стонать, вопить, просить прощения, валять­ся у нас в ногах... все, что угодно, только никуда не ухо­дить... они закрывают все окна... приказ Крахта!..

— Не правда ли, доктор, она больна? свет может ее по­беспокоить?..

— Конечно! конечно, Крахт!

Я склоняюсь над этой мнимой психопаткой... и слегка приподнимаю занавеску... ага, я вижу больную... осматри­ваю ее... после припадка, случившегося с ней под портретом Адольфа, она совершенно без сил... бледная, очень бледная... ее муж плачет рядом с ней, по-прежнему стоя на коленях... он продолжает умолять Крахта... «bitte! bitte!»... ему даже при­шлось снять очки, так как он слишком много плакал... судя по всему, в этой просторной комнате нет ни одной кровати, только софы... мои глаза постепенно привыкают к освеще­нию... я снова осматриваю фрау Кретцер... она все еще судо­рожно держится за свои мундиры... я ее слушаю... сердце бьется не так уж быстро... 64... 66... веки опущены... плотно сжаты... я спрашиваю, как она ест... немного... муж ее за­ставляет... каши... а часто ли справляет нужду?., не очень, в ведро в туалете, там... все понятно... ну и каково же мое мнение? серьезно это? или не серьезно?.. Крахт хочет знать... нервное перевозбуждение!., конечно, отчасти это похоже на симуляцию! да!., но только отчасти!., она слышит, что мы говорим, и тут же испускает: ох! ох!., и еще рыдания... но уже совсем не те, что там, внизу... не очень громкие!., не сильнее приглушенных отзвуков «бум», доносящихся снаружи, со стороны равнины... рот едва приоткрыт... бум! браум! как во время mahlzeit'a, но совсем тихо... в целом, она выглядит вполне сносно... лежит неподвижно, вытянувшись...

— Она ведет себя довольно спокойно...

Я советую оставить ее с мужем... у нас и так хватает проб­лем...

О, конечно!.. Крахту больше ничего и не нужно... но как же этот skandal? пока ведь ничего еще не улажено!., нужно подумать... мы садимся, слушаем... а послушать есть что... пролетают все новые и новые эскадры... бззз!.. они шумят

гораздо сильнее, чем наша истеричка... а тем временем Крахт интересуется...

— Не знаете, где Хьельмар?

Нет, не видели мы этого Хьельмара... да и пастора... и ничего не слышали!

— Verschwunden?.. исчезли?

О, возможно... но интересно куда?., я вижу, что Крахту не по себе... опять сильный «брум» с воздуха, сверху... впро­чем, к этому мы уже привыкли...

Как быстро проходят все удовольствия, а вот горести длят­ся бесконечно... вы уже не можете с ними расстаться... груст­но, но факт!., начиная с ваших первых кошмаров в младен­честве и заканчивая вашим предсмертным потом... а потом — занавес!., судя по всему, наш эсэсовец, этот apotheke в сапо­гах, действительно расстроен... он уже ни на кого не смот­рит: ни на меня, ни на фрау Кретцер, ни на «крепости», ни на облака... расселся со своим здоровенным маузером и ши­роченной повязкой со свастикой... еще чуть-чуть, и он тоже попросит нас ему погадать... о, он что-то вспомнил!., забыл нам сказать!., это заставляет его встрепенуться...

— А ревизора!., его вы случайно не видели? Конечно нет!., как и он! ревизор ведь тоже исчез!

— Verschwunden!

Он точно выехал из Берлина... его видели у Кирица, и все... Кириц — в пятидесяти километрах на запад... что он собирался там делать?., проверять чьи-то счета?., сберега­тельную кассу?., но это было бы уже известно... а может, он просто ошибся, сел не на тот поезд... в Шпандау... на гам­бургскую линию... вполне возможно... все может быть! а мы как считаем?., поезда теперь ходят так редко, что ошибиться практически невозможно... а уж ревизора дурачком никак не назовешь! в высшей степени серьезный человек!., похи­тили? но при нем вроде не было большой суммы... ах, была! вся зарплата Dienstelle за месяц... тогда, может быть, причи­на в этом?., об это-то мы и не подумали!., ведь грабят, уби­вают, похищают не только на авеню Жюно!.. всюду! в том числе и здесь!., в Бранденбурге... в Цорнхофе... особенно сейчас!., в такое время!., цыгане, матроны, пленные, всякий сброд со всех армий, русских, валахских, franzose и еще мно­жества других, всех и не перечислишь... вспомните хотя бы происшествие в берлинском метро... сплошь мазурики и ху­лиганы!., один Пикпюс чего стоит! мы его, кстати, так боль­ше и не видели... на первый взгляд может показаться, что на

243

этой простиравшейся перед нами равнине все спокойно, а на самом деле, тут наверняка полно тайных убежищ... разве не могли этого ревизора тут где-нибудь закопать, похоро­нить? я надеялся, что мне удастся хоть немного рассмешить, развеселить Крахта!.. но он продолжал смотреть на нас на­стороженно... не издеваемся ли мы над ним?., мы тоже на него смотрели, на его кислую физиономию... он постарел года на два после этого skandal mahlzeit... его подстрижен­ные под Адольфа усики все взъерошились и лезли ему в нозд­ри носа... точнее, его желтого перекошенного щнобеля... а какие у него были брови! толстые серые кисточки... нет, он точно постарел лет на десять, я не преувеличиваю... навер­няка ведь всю ответственность за это представление под порт­ретом и истерику Кретцерши навесят на него...

— Вы великолепно действовали, Крахт, просто велико­лепно!

Он явно удивлен, что я его одобряю...

— Именно!., именно!., теперь эта женщина лежит... она больна! точно! серьезно больна!., только и всего, Крахт!.. она же бредит... она и до этого бредила... и не более того, Крахт!.. у нее же эмоциональный шок... и теперь силы ее полностью покинули!..

— А может, вы мне все это напишете, доктор?

— Конечно, Крахт! случай совершенно ясный!., послу­шайте, что творится там наверху! вслушайтесь!

И действительно, из Берлина по-прежнему доносятся «бум»... издалека... а следом — более слабые, приглушенные отзвуки, как «бум» фрау Кретцер... эти «бумы» исходят так­же и от стен... и от стекол...

— Пощупайте стенку, Крахт!

Он щупает... это его успокаивает... кажется, он начинает мне верить...

— Вот уже целые месяцы, как вся равнина трясется! имен­но от этих вибраций и заболела наша невротачка! й еще от горя, глядя на свои мундиры!., шок, Крахт!.. эмоциональный шок!., а вы здесь совершенно не при чем!..

А как насчет дыма в воздухе? разве он не заметил?., я приоткрываю ставни, я ведь ничего не придумываю!,, пусть сам убедится!., взглянет на эти клубы наверху!., желтые... чер­ные... и все это оседает на нас! листья — тому свидетель­ство!., их как будто покрасили... и все кусты — тоже... жел­тые, черные... ну как?., все правильно! это же чистая правда!

— А теперь, Крахт, слушайте меня внимательно! никого к ней не допускайте! только мужа, и все!

Что касается рапорта, то я ничего не имею против, одна­ко надо хорошенько продумать, что написать... мол, «я об­следовал эту даму до, во время и после припадка... и пришел к выводу, что она действовала в реактивном состоянии... очевидно, подвергнувшись воздействию слишком больших доз различных токсических веществ... она впала в простра­цию... налицо замедление пульса... 62... 66... нарушение речи... ослабленные рефлексы...»

Тут же я все это и изложил... на бланке рецепта с шап­кой... «город Безон»... такого-то числа... такого-то года...

— Ну как, это вас устраивает, Крахт?

— Ja! ja!.. ja!

Однако меня еще очень интересует ландрат... может, он тоже исчез?., нет!.. Крахт даже совсем недавно слышал про него... он в Берлине!., неужели там, под бомбами?., да!., но вскоре он к нам вернется... и не один!., с графиней Тулф-Чеппе... о, мы про нее уже достаточно наслышаны, про эту графиню из Померании! но она же еще совсем недавно была в Моорсбурге!.. и вот ее уже там нет!., а теперь она в Берли­не? да жива ли она вообще?., да! Крахт в этом уверен!., не стоит также забывать, что она очень болтлива и обожает фран­цузов! она говорит на нашем языке лучше, чем ее дочь Изис, Харрас, наследница Мария-Тереза и старик... она будет очень рада встретить нас здесь... однако, мне кажется... ей уже долж­но быть кое-что известно про всех нас... удастся ли нам у нее об этом узнать?., о, но сначала надо покончить с более на­сущными вопросами!., как мы будем все это объяснять? трактовать? всем этим здешним чиновникам? наверное, уже весь Цорнхоф об этом знает?., нужно дать всем понять, что у фрау Кретцер случился приступ безумия... ее слова не имели никакого смысла!., она вовсе не хотела оскорблять фюрера! они оба, как он, так и она, всегда были убежденными наци­стами!., естественно, они пережили много горя, однако они отдали бы и десять своих сыновей ради торжества идеи!., так-то оно, конечно, так!., однако, если уж говорить начис­тоту, то мне казалось, что от всех этих разъяснений никому легче не станет... не помешало бы еще устроить и неболь­шую пирушку... в лучших традициях!., ко всеобщему удо­вольствию... ведь все кругом голодали, даже если и пытались кое-что наверстать у себя в комнатушках, лихорадочно за­пихивая в себя куски wurst, но разве это еда... для затрав-

245

Он направляется туда... намереваясь сказать, что необхо­димо как минимум шесть бутылок!., мол, ферма в опасности, но все еще можно исправить... он интересуется у меня... а как насчет кофеина?., помимо ореха?

— Ну да! ja! ja! prima! prima!

Я одобряю... я вообще готов на все, лишь бы избежать ситуации, когда все матроны, пленные и цыгане кинутся на штурм замка... чтобы изрубить там всех на куски, в том чис­ле и нас... у них для этого имеется куча причин!., так уж среди людей заведено, они ведь продолжают трахаться, раз­множаться, резать, четвертовать друг друга без остановки вот уже пятьсот миллионов лет... конечно, среди них встречают­ся и те, что думают... однако думают они тоже как-то напе­рекосяк, черт бы их побрал! сперва они совокупляются, раз­множаются, а потом — браум! все взрывается! и все начина­ется снова!

Mahlzeit у них уже в полном разгаре... а вот и мы!., они нас ждут... все уже кое-что слышали... о, слухи тут не задер­живаются!.. Крахт с ходу переходит в наступление... однако я его обрываю... не стоит! лучше я! я достаточно хорошо говорю по-немецки, чтобы донести до них четыре истины... «им кажется, что они что-то видели?., им кажется, что они что-то слышали? чушь!., ничего подобного!» эта несчастная женщина, Кретцер, всего лишь бредила, так как очень тяже­ло заболела... сейчас она прикована к постели, и даже посе­щать ее запрещено! «ja!ja!ja!» они все сразу поняли и оцени­ли... маленькая горбунья наливает суп, каждому — по две поварешки, плюс по пригоршне свекольного пюре... и по кусочку серого хлеба... можно попросить добавки!., и они просят... ja!ja! а вот и сюрприз!., рейнское вино!., шипучее! и не три бутылки, целых двенадцать! каждому — по одной!., из-под стола!., рейнское вино с приправой!., prosit! prosit! Крахт встает! поднимает свой стакан за здоровье фюрера!