Людмила флам вики

Елизавета Юрьевна говорила: “У нас острый квартирный кризис. Удивительно, как нас до сих пор не прихлопнули!”»

В июле 1942 года, согласно принятому Гитлером плану «окончательного решения еврейского вопроса», из Франции должны были быть вывезены 100 тысяч евреев. 16 июля, по заранее составленным спискам в Париже был намечен арест 28 тысяч евреев, но благодаря тому, что среди служащих французской полиции были люди не сочувствующие этой акции, многих удалось в последний момент предупредить, и они смогли укрыться. Схвачено было на 15 тысяч человек меньше, чем предполагалось. В результате и «квартирный кризис» в доме матери Марии достиг предела. Кроме того, как рассказывает Кривошеин, мать Мария смогла благодаря своей монашеской одежде проникнуть на стадион, где в течение пяти суток под открытым небом, без еды и питья, в ужасающих санитарных условиях содержалась многотысячная партия евреев, взрослых и детей, которых еще не успели отправить в лагеря смерти. Там она провела, не смыкая глаз, двое суток, добиваясь помощи для схваченных людей, и умудрилась спасти двоих маленьких детей, которых спрятала в вынесенных со стадиона мусорных ведрах.

В келье матери Марии был установлен радиоприемник, по которому можно было принимать Москву и Лондон и откуда шли сведения о настоящем положении дел на фронтах. В начале 1943 года мать Мария, о. Димитрий Клепинин и Юрий Скобиов были арестованы. В Компьенском пересыльном лагере ей удалось в последний раз свидеться и проститься с сыном. Он погиб в немецком лагере Бухенвальд. Там же погиб и священник Клепинин. Мать Мария встретила свою смерть в лагере Равенсбрюк; согласно поступившему свидетельству, незадолго до окончания войны, в марте 1945 года она обменялась куртками с обреченной на газовую камеру еврейской женщиной и под ее номером вошла в дверь помещения, откуда живым никто не выходил.

Помогавший матери Марии в спасении евреев Игорь Кривошеин, сын умершего в эмиграции выдающегося российского государственного деятеля Александра Васильевича Кривошеина, был специалистом по электробытовым приборам и благодаря своей работе во французской промышленности получил доступ к данным штаба вермахта во Франции. Сведения эти ему поставлял убежденный противник политики Гитлера, майор вермахта Бланке. По каналам Сопротивления эти сведения шли дальше в Лондон. Так продолжалось до весны 1944 года, когда немецкой военной разведке удалось проследить, откуда именно идет утечка информации. Кривошеин и Бланке были арестованы и подвергнуты жестоким пыткам, но ни тот, ни другой друг друга на допросах не выдал. Бланке был расстрелян, Кривошеин отправлен в Бухенвальд, затем в Дахау К его дальнейшей судьбе еще вернемся.

Из других русских известны также участники Сопротивления Беннигсен, Пьянов, Висковский, Казачкин... Ариадна Скрябина, дочь композитора Скрябина и жена поэта Довида Кнута, примкнула к еврейской организации Сопротивления и погибла в 1944 году. Молодая женщина Дина Верни была близка к французскому скульптору Майолю. Включившись в Сопротивление, она однажды спрятала в его студии целую группу иностранных антифашистов, которых сама же потом провела горными тропами через границу в Испанию. Список этот далеко не полный. Деятельности русских сопротивленцев, если о ней и было известно, сочувствовали далеко не все соотечественники. Впрочем, поначалу настроения в эмигрантской среде не так уж отличались от общефранцузских. Блэйк Эрлик, американский автор книги «Резистанс: Франция 1940-1945 годы», пишет:

«Надо помнить, что все ставшие в сороковом году на путь сопротивления действовали вопреки преобладавшему тогда во Франции общественному мнению; большинство облегченно вздохнуло, что прекратились бои и разрушения. На севере (в оккупированной зоне) считали неблагоразумным провоцировать гнев немцев, а на юге преобладала лояльность по отношению к Маршалу, с его воспетыми в одной из хвалебных од “небесно-голубыми глазами”. Таким образом, число борцов и тех, кто им помогал, было катастрофически мало: через год после поражения, возможно, насчитывалось всего около тысячи сопротивленцев. Это были добровольцы в войне против иностранного нашествия, но из всех войск они были самыми слабыми, самыми уязвимыми, и учитывая все это... самыми доблестными».

Такого же мнения придерживается и Николай Васильевич Вырубов, ветеран Второй мировой войны, сражавшийся добровольцем в рядах армии де Голля, награжденный за доблесть высочайшим французским военным орденом «Крест освобождения» и возведенный президентом Шираком в Орден Почетного Легиона. В 1991 году Вырубов выпустил в Париже небольшой сборник, «В память павших воинов», с перечнем 240 русских бойцов, павших за освобождение Франциии. Вырубов пишет:

Для понимания причин, побуждавших эмигрантов после оккупации Франции в 1940 году вступить в движение Сопротивления или добровольно сражаться в рядах войск генеорала де Голля, следует прежде всего напомнить, что таких добровольцев было очень незначительное количество. Так как само население страны в основном оставалось пассивным, эмигранты не чувствовали необходимости проявлять себя. Кроме того, по соображениям личным или семейным эмигранты часто опасались что-либо предпринимать. К тому же связаться с подпольем было не только опасно, но и крайне трудно.

Вырубов делит войну на три периода: 1939—1940 гг., когда некоторые эмигранты (в том числе младший брат Николая, Александр Оболенский), будучи бесподданными не подлежали мобилизации, тем не менее, пошли во французскую армию добровольцами и сражались с Германией до заключения перемирия… «Ими, — считает Вырубов, — руководило чувство долга по отношению к Франции, общности судьбы с теми людьми, среди которых они жили.»

Второй период — 1940 г. когда правительство в Виши пошло на перемирие с Германией и связанные с этим уступки, и когда де Голль начал создавать за пределами Франции свои освободительные войска, куда некоторые русские, как и сам Вырубов, добровольно вступили из чувства солидарности к принявшей их Франции:

В добровольцы шли самые разные люди. Были военные, были юноши и студенты, были учение, были пожилые скромные люди, женщины и мужчины, холостые и семейные. Каждый из них поступал по личным соображениям и собственной совести, без принуждения, угрозы или нажима. Все они были убеждены, что война не кончится поражением Франции, что победа возможна и за нее надо бороться… Это были люди незаурядные, пылкого характера и твердых убеждений, решительные, свободолюбивые и независимые.

«Им хотелось участвовать в войне, сражаться за свою вторую Родину, с которой они были связаны культурой, и отделяться от эмигрантского ярлыка. Они не чувствовали себя связанными перемирием 1940 года, ими руководило желание внести свой вклад в достижение победы... кажущаяся безнадежность положения, как бы ненужность личного участия, вопреки логике, еще более вдохновляла их».

Что касается самого Вырубова, то у него была еще одна причина вступления в войска генерала де Голля, с которыми он проделал все походы в Африке, Ливии, Тунисе, Италии и Франции: ему как русскому было стыдно перед своими иностранными друзьями за войну в Финляндии, за присоединение Прибалтики и дележ с Гитлером Польши, за позорный договор между Советским Союзом и Германией. Он был удручен тем, что Россия не находится на стороне союзников и хотел смыть этот позор своим личным примером.

Третий, и психологически, вероятно, самый сложный для эмигрантов период, наступил после июня 1941 г., когда Гитлер, расторгнув пакт о дружбе и ненападении, напал на Советский Союз. Часть эмиграции болезненно переживала германское вторжение на территорию их родины; другие увидели в этом шанс спасения России от коммунизма. И получилось, как пишет Вырубов, что «одни боролись за победу на стороне союзников, других искреннее желание избавить страну от коммунизма привело к тяжелому заблуждению — сотрудничеству с немецкими войсками».

Российский историк К. М. Александров в сборнике статей и материалов «Против Сталина» (санкт-Петербург, 2003) приводит такую статистику: общая численность русских эмигрантов, участвоваших в европейском движении сопротивления, составляла в среднем, по его подсчетам, от 300 до 400 человек, а призванных в армии стран-участниц антигитлеровской коалиции не превышало в целом 5 тысяч. «В тоже время, — пишет он, — в вооруженных формированиях, действовавших на стороне Германии и ее союзников, по нашей оценке, было от 20 до 25 тысяч участников Белого движения и представителей эмигрантской молодежи».

Конечно, нельзя забывать, что среди них очень небольшой процент искренне сочувствовал национал-социализму, подавляющее большинство расчитывало на то, что освободив Россию от большевиков, немцы там не удержатся, и Россия восстановит свою национальную независимость. Кроме того, следует заметить, что французскую эмиграцию эти настроения коснулись в меньшей степени. Так отношение к Власовскому движению в кругах белой военной эмиграции, находившейся во Франции, значительно улучшилось лишь после поездки в Париж генерал-майора В. Ф.  Малышкина и его полуторачасового выступления в зале Ваграм перед аудиторией в 4 тысячи человек, где он пылко и красноречиво изложил задачи Русской Освободительной Армии (РОА) Власова и надежду на сохранение целостности России и прекращении войны путем заключения почетного мира с Германией.

Забегая вперед, можно сказать, что отголоски двойственного отношения к Германии в кругах парижских эмигрантов продолжали звучать и после войны, нередко вселяя раздор между старыми друзьями и даже членами одной и той же семьи. Были люди, которые не подавали руки тем, кто запятнал себя сотрудничеством с немцами, а было и наоборот: вдова одного из русских участников Сопротвиления с горечью сказала, что некоторые эмигранты не подавали руки им, считая всех участников Резистанса если не коммунистами, то, по крайней мере, по выражению другой старой эмигрантки «красненькими». Этому во Франции способствовала не только советская пропаганда, приписывавшая все заслуги Сопротивления французским коммунистам, но также — по наблюдениям Вырубова — пропаганда исходившая из Виши, так как правительство Петена в течение всех военных лет утверждало, что Сопротивление это терроризм, проводимый в жизнь коммунистами.

В случае Вики и близких ей людей мы точно знаем, что они вышли из среды непримиримо относившейся к коммунистичскому строю, но патриотически настроенной по отношению к России. Когда войска Гитлера стали одерживать над красной армией одну победу за другой, это только усугубило их решимость продолжать свое опасное дело, теперь уже не только за Францию, но и за свой русский народ.
IV
Каждую субботу в доме номер 72 на авеню Виктора Гюго, продолжая довоенную традицию, при неизменном участии Вики, у мадам Артюис устраивался бридж. Но в отличие от довоенного времени, вместо карточной игры завсегдатаи этого «светского занятия», то есть все руководство О.С.М., обсуждали свои дела и стратегию, не навлекая на себя подозрения соседей или соглядатаев. Такая предосторожность была отнюдь не излишней, так как репрессии со стороны оккупантов по отношению к сопротивленцам не заставили себя ждать.

Первые удары пришлись на членов компартии. Хотя компартия как таковая до лета 41-го года не вступала в борьбу, первой жертвой расправы был молодой коммунист Пьер Рош. Как и ряд других коммунистов, он стал на путь сопротивления вопреки партийной директиве, в личном порядке, и был расстрелян 7 сентября 1940 года. После того как Гитлер, расторгнув пакт Молотова-Риббентропа, напал на Советский Союз, французская компартия резко изменила свою политику, активно включившись в борьбу, и за первые шесть месяцев ее участия было расстреляно несколько сот коммунистов. Среди них были руководители компартии, арестованные еще ранее, в дни Третьей французской республики, после того как партия была исключена из парламента за свою антивоенную позицию. Германские оккупационные власти, несмотря на пакт, заключенный между Сталиными и Гитлером, продолжали держать их в тюрьме в качестве заложников. Когда нужно, их расстреливали в отместку за акты терроризма, направленные против немецких вооруженных сил. (За одного немецкого солдата полагалось расстрелять от 20 до 80 французов.)

После того как пакт был расторгнут и компартия стала оказывать активное сопротивление немцам, были предприняты попытки установить сотрудничество ее с О.С.М. Состоялось несколько встреч, но затем руководство О.С.М. от этой идеи отказалось; основное направление Национального Фронта Освобождения, нацеленное на акты террора и саботажа, не совпадало с политикой дальнего прицела О.С.М., не видевшей особого смысла в том, чтобы провоцировать оккупационные власти на массовые ответные репрессии. От этого также предостерегал из Лондона де Голль, призывая сопротивленцев беречь свои силы до момента, когда можно будет вступить в решающую фазу борьбы.

Но не только коммунисты были первыми жертвами гестапо. Деятельность подпольной группы Музея Человека была слишком открытой, чтобы не привлечь к себе особого внимания гестапо. Сперва Вильде, Левицкий и их товарищи участвовали в распространении листовки, составленной журналистом Жаном Тексье. В ней содержалось «33 совета оккупированным» о том, как себя вести по отношению к оккупантам, не роняя своего достоинства. Листовки расклеивались в телефонных будках, в разных общественных местах, на афишных столбах. В отличие от помпезных прогерманских плакатов, «советы» были написаны доходчивым языком и не без юмора. В одном из них населению предлагалось, вместо того, чтобы смотреть на немецкие военные парады, бросить прощальный взгляд на витрины пустеющих магазинов, покуда оккупанты не успели всего из них вывезти.

Другой акцией группы Вильде было размножение и распространение по Парижу открытого письма в адрес маршала Петена, изобличавшего его в предательстве. Они вкладывали это письмо в почтовые ящики, раскладывали в магазинах, рассылали по почте. Наконец, их самой вызывающей акцией было издание подпольной газеты «Резистанс» от имени «Национального комитета общественного спасения», чье фиктивное существование, как они надеялись, воодушевит парижан на более активную борьбу с оккупантами. Автором передовой статьи первого номера был Вильде. Она содержала пламенный призыв: «Сопротивляйтесь!.. Это крик всех непокорившихся, всех стремящихся исполнить свой долг». Мало того, что парижане могли прочесть призыв в подпольной газете; выдержки из статьи Вильде несколько раз передавались из Лондона в радиопрограммах «Свободной Франции», и его призыв разнесся по всей стране. Неудивительно, что гестапо приложило все старания к тому, чтобы как можно скорее выявить эту непокорную группу. Помимо пропаганды, она также занималась разведкой и переправкой за границу бегущих из плена военных в места, где формировались части французской освободительной армии.

Вскоре после выхода четвертого номера «Резистанс» в январе сорок первого года был арестован за распространение газеты парижский адвокат Леон Нордман. Тогда, по настоянию друзей, Вильде покинул Париж и пробрался в Марсель, но узнав, что арестован другой основатель газеты, Анатолий Левицкий, а с ним несколько их коллег, вернулся в Париж, с тем чтобы принять на себя всю вину и добиться освобождения других. Старания Вильде оказались безуспешными. Он был арестован 15 марта. Следствие длилось 10 месяцев, которые Вильде и Левицкий провели в одиночном заключении в тюрьме Фрэн под Парижем. Там Вильде записал в своем дневнике, что никогда не был так «духовно богат и свободен».

Из 18 человек, судимых по делу Музея Человека, семеро были приговорены военным трибуналом к смертной казни, в том числе Левицкий и Вильде. Остальные были заключены в концлагеря. Примечательно, что нашлись видные представители французской интеллигенции, обратившиеся к немецким властям с призывами о смягчении приговора. Их призыв, однако, действия не возымел. 23 февраля 1942 года у стены Форта Мон-Валериан приговор был приведен в исполнение. В день расстрела Левицкий написал родным: «Я не ожидал столь быстрой развязки, но я уже давно готов».

Что касается О.С.М., то первое время гестапо, не подозревая о существовании этой организации, оставляло ее членов в покое. Но продолжалось это недолго. В марте сорок первого года был арестован сын человека, тесно сотрудничавшего с полковником Туни. Отец бросился к немецким властям вызволять сына, ничего не добился, был сам задержан, а потом, явно взятый на мушку, отпущен. Это был как бы предупредительный звонок. В августе последовал первый настоящий удар: по доносу были арестованы Марсо и Лепуатевен, а спрятанное ими оружие обнаружено и изъято. За этим следуют другие аресты; Блок-Маскар и Артюис на время покидают Париж. Ролану Фаржону, которому удалось заручиться нужными бумагами, позволявшими ему свободно разьезжать между зонами, Артюис поручает поддерживать налаженные им связи. Вики остается в Париже, держа в своих руках все нити разросшейся организации. Еще один удар — и схвачен архитектор Сушер. Потом наступило некоторое затишье, и Артюис 16-го декабря возвращается в Париж. Из благоразумия, Блок-Маскар и Артюис останавливаются не у себя, но на следующий день устраивается встреча всего руководства О.С.М., включая Артюиса, Блок-Маскара, Туни и Фаржона, и где же? ... в кафе на Елисейских Полях! 20-го Артюис отдает нужные распоряжения и идет ночевать к Лефоришону. В эту ночь немецкая полиция устраивает у Лефоришонов обыск. Мадам Лефоришон старается наделать в квартире как можно больше шума, чтобы разбудить Артюиса, но Артюис не просыпается; его хватают прямо из постели. Вместе с ним уводят и Лефоришона. На допросах в тюрьме Фрэн, куда оба были помешены, Лефоришон упорно настаивает на том, что ему ничего не известно о деятельности Артюиса, и его в конце концов освобождают за отсутствием улик. А дальнейшая судьба Жака Артюиса складывается трагично; основатель Гражданской и Военной Организации из тюрьмы Фрэн попадает в немецкий лагерь в Хинтцерте и там в сорок третьем году умирает.

За неделю до ареста Артюиса, 11 декабря 1941 года, спустя четыре дня после нанесенного Японией сокрушающего удара с воздуха по американскому тихоокеанскому флоту в Перл-Харбор, Гитлер объявил войну Соединенным Штатам. То обстоятельство, что теперь германским силам будут противостоять не только русские и англичане, но также и американцы, придало подавленным потерей своего начальника членам О.С.М. решимость продолжать начатое им дело.

Организацию теперь возглавляет полковник Туни, а заведующей его секретариатом становится Вики, которая знает все главные каналы О.С.М. На квартиру своего начальника в одном из лучших кварталов центра Парижа — улица генерала Ланглуа, 5, где рядом уже расположился гестаповский генералитет, Вики прибегает с кошелкой в руках, из которой торчит зелень морковки, а под ней — очередные тайные донесения. С помощью Ивонн Артюис она смогла восстановить перерезанные арестами связи, и организация не только не сократилась, но наоборот, в последующие месяцы, стараниями Туни, Фаржона и нескольких ближайших их сотрудников, еще больше разрослась, а ее разведывательная деятельность стала играть существенную роль в дальнейшем ходе военных действий Второй мировой войны.

После вторжения немецких войск на территорию Советского Союза тысячи захваченных немцами советских пленных были переброшены на запад для использования их в качестве даровой рабочей силы по сооружению так называемого «Атлантического вала» — сложной системы германских укреплений вдоль всего западного побережья Франции для предотвращения высадки союзных сил. Николай Оболенский, свободно владевший не только русским, французским, но и немецким языком, по поручению Туни поступил переводчиком в немецкую организацию ТОДТ, руководившую строительством вала. Его откомандировали в Жерсей, где пленных содержали в ужасающих условиях, выжимая из них последние силы на земляных работах.

Оболенский впоследствии рассказывал Муравьевым, что помимо пленных, на сооружении Атлантического вала работали и вывезенные насильно из Украины мальчики и девочки от 15-ти до 17-ти лет. Кормили их плохо, работали они тяжело и ребята мерли как мухи. Если кто отваживался воровать на полях картошку, того безжалостно расстреливали. Вместе с Никой там работал другой русский эмигрант, Григорий Чертков. Возмутившись положением украинцев, он написал воззвание ко всем русским эмигрантам, не утратившим чувство милосердия, чтобы они собирали для них вещи и продовольствие. Воззвание было прочитано с амвона в Александро-Невском храме, а читавший его священник добавил: «Пусть каждая семья возьмет себе крестника и примет заботу о нем». По списку имен присланных Чертковым, Муравьевы выбрали себе сперва одного подопечного, который вскоре умер от туберкулеза, а потом другого, Лёню Понсанко. Поначалу посылки до него доходили, и он отвечал очень милыми и неграмотными письмами. Узнав, что он, возможно, получит отпуск, Муравьевы выслали ему денег на дорогу, чтобы он мог их навестить. Деньги быстро вернулись, а потом вернулось и письмо с припиской, что адресат не найден. «Что случилось с нашим бедным Лёней, мы так никогда и не узнали. Вернее всего, он погиб в одну из английских бомбардировок».

Возможен и другой вариант: по рассказам Оболенского, когда при сооружении укреплений в скалистых утесах производились взрывы динамита, подневольных рабочих об этом даже не предупреждали, «бедняги погибали изувеченными». Прикомандированный к нарядам рабочих, Оболенский переводил распоряжения немецкого начальства, а от пленных получал подробную информацию об объектах, на которых те работали. Собранные им сведения поступали в Париж, оттуда — в штаб «Свободной Франции» генерала де Голля.

На сооружение Атлантического вала, естественно, было обращено особое внимание союзной разведки и французского Сопротивления. Большая удача выпала на долю О.С.М., когда один из ее членов выкрал подробный трехметровый план всей системы строящихся укреплений, с обозначенными на нем огневыми точками, включая их сектор обстрела, германскими коммуникационными пунктами, арсеналами и продовольственными складами.

В общих чертах это произошло следующим образом. По поручению полковника Туни была установлена связь с маляром по фамилии Дюшез, который ремонтировал помещения организации ТОДТ. На какое-то время он остался один в комнате, где находилась копия этого плана. Недолго думая, Дюшез схватил чертеж, свернул его и запрятал в трубу камина. Хватившись пропажи, немцы, разумеется, все перерыли и обыскали Дюшеза, но в трубу залезть не додумались. Прошло еще некоторое время, тревога улеглась, Дюшез продолжал ремонт. Казалось бы, немцам следовало доложить о пропаже начальству, но страх перед гестапо был превыше военного долга, и они молчали. Когда же Дюшез закончил ремонт, он преспокойно вынес план вместе с пустыми ведрами, щетками и обрезками обоев. В дальнейшем чертеж был доставлен полковнику Туни. Тот, в свою очередь, передал его агенту де Голля полковнику Реми, посланному в оккупированную зону для координирования работы отдельных групп Сопротивления. Реми в это время должен был тайным морским путем возвращаться в Англию, чтобы отчитаться в деятельности подпольных организаций и установленных им контактах. Он даже не подозревал, какую огромную ценность представлял собой переданный ему в последний момент сверток: благодаря этой акции генеральный штаб союзных войск имел перед собой детальный план Атлантического вала за два года до высадки в Нормандии!