Людмила флам вики

Донесения Николая Оболенского о ходе работ по сооружению Атлантического вала шли в Лондон таким же путем — через Туни и полковника Реми, настощее имя которого было Жильбер Рено.

Говоря о Реми, можно себе представить, какое действие возымело на О.С.М. появление в оккупированном Париже человека «оттуда», прямо от де Голля, с инструкциями обеспечить связь Лондона с сопротивленческими организациями, из коих де Голль в своих воспоминаниях в первую очередь называет Гражданскую и Военную Организацию, то есть О.С.М. Встреча с главой О.С.М., полковником Туни, состоялась в апреле 42-го года. За этим последовало несколько других встреч, и перед отбытием в Англию в июле месяце, выполняя инструкции де Голля, Реми передал Туни денежные средства, необходимые для расширения разветвленной деятельности О.С.М. — разведывательной, политической и военной. А когда три месяца спустя Реми вернулся во Францию, он достоверился в том, что оставленные им средства были использованы, как это и было предусмотрено, главным образом на интенсивную вербовку людей в секретную армию и создание в рамках О.С.М. отдельной разведывательной сети. Эта сеть получила название «Сентюри»; одним из ее активных участников и был Николай Оболенский.

Примерно в это же время к организации примкнул еще один человек с интересной судьбой — Мигель Пасто, в прошлом директор франко-эфиопской железной дороги. Это он организовал эвакуацию поездом всей императорской семьи из Аддис-Абебы в Джибути, когда Италия напала на Эфиопию, а назад привез вагоны сгущенного молока и другого питания для голодающих детей столицы. Последующие несколько лет он был в тесном контакте с лидерами эфиопского сопротивления, действовавшими против фашистского режима Муссолини. Благодаря своим связям с тогда еше не оккупированной Францией, он мог оказывать им всяческую помошь, покуда в начале 40-го года, после двух неудавшихся покушений на его жизнь, организованных итальянской тайной полицией, Пасто не был под стражей выслан из Эфиопии. Таким образом, он вернулся в Париж как раз незадолго до начала оккупации, и в его лице О.С.М. приобрела человека, имевшего ценный опыт подпольной деятельности. Полковник Туни сразу же воспользовался этим и сделал Пасто начальником своего штаба. Это означало, что и он самым тесным образом сотрудничал с генеральным секретарем О.С.М. Вики Оболенской, «человеком живого ума, феноменальной памяти и абсолютной преданности делу», как ее характеризует автор истории Гражданской и Военной Организации Артюр Кальметт. Характеристику эту полностью разделял и Пасто. Было у нее еще одно качество, возможно выработавшееся за годы беженства и от эмигрантской нужды, — находчивость и умение приспособляться к самым трудным обстоятельствам. Как-то в метро она попала в одну из облав, которые часто проводились в Париже. У нее был чемодан, а в чемодане секретные донесения. Французский жандарм остановил ее, проверил удостоверение личности и поинтересовался, что у нее в чемодане. «Небольшая бомба, месье», — ответила Вики, одарив его обворожительной улыбкой. Рассмеявшись, жандарм пропустил ее, так и не открыв чемодана...

В Париже было несколько адресов, куда доставлялись донесения из Бретани, Арденнов, Нормандии, всей оккупированной зоны севера Франции... Одним из важных пунктов сбора донесений, куда часто приходилось наведываться Вики, было здание французского военного министерства, находившееся недалеко от ее квартиры на левом берегу Сены. Здание это, заваленное коробками со всевозможными архивами, не было занято немцами, и, что было собенно важно для конспиративной деятельности, мело два выхода — на рю Сен-Доминик и на бульвар Сен-Жермэн. Там же, по счастью, была и квартира одного из членов организации, в обязанности которого входило каждую среду встречать курьера из Нормандии. Кроме того, этот человек имел регулярные встречи с одним высокопоставленным чиновником французского железнодорожного управления, имевшим доступ к немецкому графику поездов. Поступаемая информация пряталась среди ящиков архивных материалов. По несколько раз в неделю Вики, Софка или одна из Викиных помощниц заходили в министерство, извлекали донесения и относили на рю-Кассетт. Вики отсеивала то, что не представляло собой особого интереса, остальное же сверяла, редактировала, давала перепечатать или печатала сама. Затем отобранные ею тайные донесения, схемы немецких военных объектов, места приземления союзных парашютистов, сброса радиоаппаратуры, оружия, денег и всяческих припасов, предназначенных для сопротивленцев, и прочая информация — все это шло по дальнейшим каналам в Лондон. Горячая информация шла по радио, менее актуальная — посылалась с курьером в Бретань и оттуда водным путем в Англию.

Со вступлением в войну Соединенных Штатов и по мере распространения слухов о готовящейся высадке союзных войск французы делались все более патриотически и воинственно настроенными. Этому способствовало поведение самих оккупантов, ожесточивших против себя население, но немалую роль играли и радиопередачи Би-би-си. Би-би-си информировало оккупированное население о том, что происходит в их собственной стране, о ходе военных действий, о партизанских актах саботажа. Кроме того, оно предоставляло время для ежедневных передач, подготовлявшихся в штабе де Голля, и регулярно передавало шифрованные инструкции сопротивленцам, оповещало их о прибытии очередных самолета или подлодки и давало указания о проведении конкретных акций сопротивления. Шифрованные фразы, повторяемые по нескольку раз, звучали примерно так: «Марианна не любит устриц» или «у моей жены острый глаз».

В какой-то момент, вероятно это было летом 43-го года, после ареста одного из членов О.С.М., Вики нужно было на время сакрыться из Парижа и она сняла домик в деревне, недалеко от городка Верней, куда привезла «дышать свежим воздухом» мать и тетю, а также пригласила пожить у нее и Муравьевых, которые и не подозревали об истинной причине Викиного там пребывания. Раз как-то, — вспоминает Мария — Вики пришла ко мне и попросила отвезти в Верней, как она сказала, кандидатскую работу одной из ее подруг, которую она якобы проверяла:

«Она будет тебя ждать на церковной площади на скамеечке. Я сказала, что не я привезу работу, а ты на моем велосипеде. Описав тебя, сказала, что ты будешь в красном шарфе на голове, вроде чалмы. Так что ты повяжи на голову свой шарф». И дала мне увесистый конверт. Был мне сказан и час, когда я должна там появиться. Всё прошло как по маслу — на скамейке действительно сидела девушка мне незнакомая. Очень была рада меня видеть. Я ей дала конверт и, пожелав успеха, уехала.

Только потом, в 43-м году, после ареста Вики и Софки, Мария Муравьева поняла, каково могло быть содержимое пакета. Вероятно, к этому же периоду следует отнести пущенный по Парижу из конспиративных соображений ложный слух о том, что Николай и Вики якобы разъехались. В случае ареста одного это могло оградить другого.

К 43-му году французские организации Сопротивления были уже реальной силой, на которую мог рассчитывать генеральный штаб объединенных союзных сил. И если учесть, что к тому времени О.С.М., будучи одной из самых крупных организаций Сопротивления, насчитывала по крайней мере около шестидесяти тысяч членов, а по некоторым данным даже сто тысяч, то работы в центре было выше головы. Вдобавок, полковник Туни стал председателем основанного по распоряжению де Голля Военного координационного совета севера Франции, в который входили руководители всех главных военных организаций французского подполья.

Перегруженный работой Туни во многом полагался на помощь своего адъютанта, Даниэля Галлуа. До войны он был преподавателем латыни, и под этим предлогом приходил на квартиру полковника, якобы для того, чтобы давать частные уроки его сыну. В конце лета 43-го года Туни решил реорганизовать систему связи так, чтобы все донесения Вики поступали к нему через Галлуа. Познакомить их он поручил Фаржону. Эту первую встречу с Вики, о которой он раньше знал только понаслышке, Даниэль Галлуа так описал в своих воспоминаниях:

«Вот лифт, вот нужный этаж, условный звонок, открывается дверь, вот и Вики... Обращаю внимание на темные волосы, светлую кожу, выдающиеся скулы, широкий разрез рта; а затем изгиб губ и складки около глаз в приветственной улыбке... Замечаю, что в глазах ее светится огонек поразительной жизнерадостности; в будущем я видел, как этот огонек мог излучать и ненависть, и насмешку, и тревогу, но никогда не угасал, оставаясь верным ей, как и сама душа ее.

Заходим в прихожую. За дверьми, ведущими должно быть, в гостиную, раздаются какие-то звуки. “Кто там?” — “Не беспокойтесь, это Софка”. Я рад случаю познакомиться с Софкой; она тесно сотрудничает с Вики и рано или поздно мне непременно нужно будет соприкасаться по делу и с ней. Входим в гостиную. Нам навстречу встает молодая женщина в шляпе, как будто в гостях. У нее темные глаза, обведенные черным, под Павлову. “Дюфор” (псевдоним Фаржона), обменявшись приветствиями, меня представляет как Пьера Ламбера. Объясняет, в чем состоит мое задание. Но сможем ли мы теперь друг друга при встрече узнать? “Посмотрите друг на друга как следует”. Вслед за этим разыгрывается комическая, но для тех лет не столь необычная сцена: “Дюфор” отходит; мы втроем остаемся. Обе женщины меня внимательно оглядывают, а я их: лоб, брови, нос, цвет глаз, форму ушей (пожалуйста, повернитесь в профиль), походку (а ну-ка пройдитесь, сядьте)... Ну, думаю, с нас хватит... Каждый из нас троих знает, что отныне его судьба в большей или меньшей степени, но уже бесповоротно, будет связана с двумя другими. Затем “Дюфор” и Софка уходят. Мы договариваемся о времени и месте наших регулярных встреч, а также об условных звонках по телефону и сигналах тревоги, для особых случаев. На улице и в присутствии других я буду звать ее Катрин.

Остается попрощаться и уйти. Замечаю пепельницу.

— Вы курите?

— Да, когда есть что.

Вынимаю из кармана пачку папирос, которые по карточкам выдают мужчинам, но в которых отказано женщинам.

— Можно вам предложить закурить “Голуаз”?

— Ну что вы... Спасибо... Подношу зажигалку.

— До свидания.

— До свидания».

В дальнейшем у них было по две встречи в неделю, в экстренных случаях чаще. Свидания друг другу назначали в парках, скверах, на улице... Подолгу рассматривали вместе витрины, обсуждая текущие дела, или листали книги у лотков букинистов, торговавших, как и в мирные времена, на набережной Сены; бродили по затемненным парижским улицам, а с наступлением осенних дождей и холодов укрытием стали служить почта, вокзалы, универмаги и станции метро. Во время этих встреч говорили только о деле; все постороннее могло помешать конспирации. Постоянное присутствие опасности ни на минуту не позволяло ослабить напряженности.

Нацистский террор продолжал усиливаться. Депортация евреев в немецкие лагеря смерти вошла уже в заключительную стадию, усилилась насильственная вербовка молодых французов на работы в Германии.

Учащались с каждым днем аресты и расстрелы среди гражданского населения за участие в Сопротивлении или по подозрению в нем. Регулярно вывешивались немцами сообщения об ответных репрессиях на каждый акт саботажа. Если оккупантам не хватало в тюрьмах заложников, брали новых... Сведения о репрессиях проникали в Лондон таким же путем, как и информация, касающаяся действий Сопротивления, что дало повод Черчиллю в одной из своих речей назвать это «войной неизвестного солдата».

Убедившись в том, что «перемирие» обернулось властью террора, большинство французов оккупантам не симпатизировали. В ноябре 42-го года нацистами была захвачена и южная, так называемая «свободная» зона, что еще больше усилило патриотические настроения. Однако и случаи предательства среди французов были нередки, и из всех коллаборационистов одной из самых одиозных фигур был Руди фон Мерод. Впрочем, на самом деле он не был ни Руди, ни Мерод, ни «фон», а французский подрядчик по имени Фредерик Мартэн. До войны он участвовал в сооружении французской оборонительной «линии Мажино» и имел доступ к ее планам, которые он за деньги передал германской разведке. Это всплыло наружу, и французские власти его судили за шпионаж. Мартэн был приговорен к десяти годам тюремного заключения, но сидел он недолго; «линия Мажино», как известно, не задержала продвижения германских вооруженных сил, и, коль скоро Франция оказалась оккупированной, Мартэн вышел на свободу. Став немецким «дворянином» Руди фон Меродом, он начал оказывать всевозможные услуги гестапо и германской военной разведке — услуги политические, заплечные, чернорыночные и сексуальные. По ночам Макинский мог наблюдать, как этот рослый молодец кутил в «Монте-Кристо», окруженный немецкими чинами и не слишком добродетельными француженками. Жил он на улице генерала Дюбая в особняке, принадлежавшем до войны одному богатому еврею. Там, с помощью нескольких юношей из партии коллаборационистов, Руди вершил крупные спекулятивные дела, пил, развратничал и пытал им же арестованных людей — тех, у кого было что отнять — золото или другое имущество, — и тех, у кого было что выведать. В припадке подогретой спиртным ярости, он прибегал к кулакам и к дубине, а войдя в особый раж, выпускал в стенку заряды из своего пистолета. Бывали случаи, что он оказывался в добром расположении духа и отпускал свою жертву на свободу, а иногда, в промежутке между побоями, поил шампанским, но чаще — отдавал своим подручным приказ «устроить баню», род пытки, когда догола раздев человека, его по многу раз и до потери сознания погружали с головой в ледяную ванну. Вот этого господина гестапо и германская контрразведка натравили на след О.С.М.

В лице неутомимого Ролана Фаржона, которому удалось завербовать множество французов в военные части О.С.М., который был доверенным полковника Туни, знал всех главных и многих второстепенных деятелей организации и который по несколь раз в неделю встречался с генеральным секретарем организации, то есть с Вики — гестапо и немецкая военная контрразведка получили в свои руки самую что ни на есть ценную добычу. Узнав об аресте Фаржона, руководство О.С.М. должно было предпринять ряд срочных мер, чтобы ограничить масштабы катастрофы. С этой целью Даниэль Галлуа в тот же вечер встретился с Вики за Дворцом Инвалидов, где они долго ходили по безлюдным улицам, обсуждая план действий. Галлуа вспоминает, что в этот критический момент Вики не изменили ни ясность мысли, ни самообладание:

«Мы стояли на площадке станции метро, чтобы вместе проехать до пересадки. Поезд уже подходил, и тут я увидел то, чего не мог заметить на темной улице: побледневшее лицо Вики, ее дрожащие губы.

— Не стройте такой грустной мины! На вас обратят внимание... Подбодритесь, подумайте о чем-нибудь другом.

Мы втиснулись в переполненный вагон.

— Да, — сказал я, как бы продолжая прерванный разговор, — я был на генеральной репетиции в Консерватории. Какая прекрасная программа! И Мюнч был в великолепной форме.

— А мы, представьте себе, мы были в цирке. Было очень забавно...»

Еще в июне 43-го года немецкой полиции и ее тайным агентам, старавшимся обнаружить места приземления засылаемых союзниками агентов, удалось перехватить британского парашютиста, который навел их на одну из подпольных групп, работавших с О.С.М. В июле около Па-де-Кале перехватывается целая команда парашютистов, что вызывает новую волну арестов, но Парижа это пока еще не коснулось. Однако уже в августе гестапо устраивает налет на квартиру одного из главных деятелей О.С.М. Жака-Анри Симона, у которого Вики работает каждое утро, сортируя донесения. Обоим чудом удается ускользнуть от ареста. В это же время гестапо чуть было не удалось схватить руководителя гражданской ветви О.С.М. Блок-Маскара. Его спасла консьержка: она направила пришедших арестовывать в никем не занятую квартиру, а сама в это время предупредила Маскара, дав ему возможность вовремя исчезнуть. Он временно поселился по соседству с Вики, их дома выходили на общий двор, что облегчало им встречи. Пробыл он там недолго; его чуть было не схватили вторично, но и тут он ускользнул благодаря другой сторожихе. С тех пор до самого освобождения Франции Блок-Маскар ведет кочевой образ жизни, постоянно меняя пристанище, но своей деятельности не прерывает. Таким образом, хотя гестапо уже были известны имена двоих из руководителей О.С.М., ядро организации продолжает функционировать.

Но вот попадается Фаржон, а в кармане у него находят квитанцию от уплаченного телефонного счета с адресом его конспиративной квартиры в Латинском квартале. При обыске этой квартиры обнаружены: оружие, амуниция, а главное — компрометируюшие документы с указанием адресов тайных почтовых ящиков в Париже, Лилле и других городах, а также планы организационных схем военных и разведывательных единиц, имена их участников, имена курьеров и агентов сопротивления в министерстве Почта-Телефон-Телеграф, список предстоящих встреч с людьми, где некоторые были названы своими именами, другие же значились под псевдонимами. Генеральный секретарь О.С.М., лейтенант военных сил Сопротивления Вера Оболенская фигурировала под прозрачным псевдонимом «Вики».

Но поразительное дело... Меры предосторожности, предпринятые руководством О.С.М. после ареста Фаржона, далеко не шли. Ближайшему помощнику Фаржона удалось кое-кого предупредить, и намеченные Фаржоном явки не состоялись, к великому огорчению подкарауливавших их личностей в макинтошах. Однако Вики продолжала жить на рю Кассетт, полковник Туни — у себя и, как обычно, он спокойно прогуливал по утрам свою таксу прямо под носом у живших рядом сановных оккупантов. Остальные члены О.С.М. тоже оставались на местах, уверенные, что Ролан Фаржон не выдаст, и еще не ведая о том, какой улов принес гестапо обыск на его конспиративной квартире.

Примерно в это же время немецкому радиолокатору, замаскированному под машину неотложной помощи, удается зафиксировать радиосигналы, исходящие из многоквартирного дома на рю Боети. Радиооператор по кличке «Тильден», работавший на посланца де Голля Реми, был пойман за пультом во время самой передачи. Вопреки приказу, отданному Реми, всем радиооператорам не вести передач из Парижа, где их легко было перехватить, он не пожелал расставаться со своей возлюбленной и установил аппаратуру у нее на квартире, где и был арестован. Перед угрозой «бани» он выдал местонахождение центра разведывательной организации Реми «Нотр-Дам». Сам Реми в это время находился в Лондоне, но трое курьеров, собиравшихся отбыть из Бретани морским путем в Англию, были схвачены. Были также захвачены и важные документы. Кроме того, Тильден выдал известные ему имена деятелей «Нотр-Дам». Создававшаяся на протяжении трех лет сеть Реми была кончена, а вместе с ней под ударом оказались и все те, кто с ней сотрудничал, в первую очередь, руководящие работники О.С.М. По наушению новых хозяев Тильден связывается со своей знакомой по теннисному клубу Люсьен Диксон, которая и ввела его ранее в «Нотр-Дам». Она уже знала о разгроме центра «Нотр-Дам», но не подозревала об аресте Тильдена. Он преподнес ей версию о том, что ему, якобы, удалось укрыться при налете на центр и восстановить контакт с Лондоном, откуда и получил приказ снестись с ней для установления связи с О.С.М. Диксон эта история показалась правдоподобной, она обещала ему помочь выполнить поручение и обратилась к Вики. Вики, однако, почуяла недоброе. Несмотря на все заверения Диксон в добропорядочности Тильдена, несмотря на его настойчивые повторные попытки наладить связь с О.С.М., она наотрез отказалась иметь с ним дело. Тогда Диксон обратилась к Галлуа, питавшему к ней большое доверие. Тот доложил своему начальнику, полковнику Туни, о предложении Тильдена наладить для О.С.М. прерванную радиосвязь с Лондоном. Предложение показалось заманчивым; Туни необходимо было снова выйти на Лондон, и он поручил Галлуа воспользоваться услугами Тильдена. Однако обсудив это с Вики, Галлуа решил прислушаться к ее доводам и убедил Туни оставить эту затею. Так Вики сорвала провокацию, направленную на самое ядро О.С.М. Насколько верна была ее интуиция, подтвердилось через несколько дней, когда Диксон услышала из передачи Би-би-си о том, что Тильден был арестован три недели назад и что при нем была записная книжка с адресами его контактов.

В будущем историков стал занимать вопрос, почему немецкой контрразведке нужно было прибегать к услугам Тильдена, чтобы добраться до О.С.М., когда в руках гестапо уже находился один из ее лидеров, Ролан Фаржон, плюс материалы, добытые на его конспиративной квартире? Возможно, это объясняется соперничеством и взаимным недоверием между «Абвером» (военной контрразведкой) и гестапо. Как бы то ни было, но гестапо по каким-то соображениям, арестовав Фаржона, временно оставило парижских деятелей О.С.М. в покое, начав проводить аресты в других городах. Лишь несколько позже, с помошью своих французских приспешников — в первую очередь Руди — оно стало все эже затягивать петлю вокруг руководства Гражданской и Военной Организации.

Нанесению подлинно сокрушающего удара по О.С.М. помог один «расколовшийся» второстепенный участник О.С.М., арестованный по делу об убийстве французского полицейского, работавшего на немцев. Этот человек не выдержал побоев, которым его подвергли молодчики из команды Руди ( в это же время, в соседней комнате, на глазах у ее маленькой дочки, пытали его возлюбленную), и согласился выйти на заранее назначенное ему свидание со связным Фаржона, известным под кличкой «Дюваль». Свидание назначено было на 16 декабря на улице Лафайетт. Когда в условленное время Дюваль явился туда и, ничего не подозревая, подошел к сидевшему на скамейке знакомому лицу, он был тут же схвачен и доставлен в недоброй славы дом на улице генерала Дюбая. При Дювале тоже была обнаружена записная книжка, а в ней — среди прочих, адрес Софьи Носович.

Вики, которая сама накануне встречалась с Дювалем, узнала о его аресте в тот же день. Вечером Кирилл Макинский ужинал у Оболенских:

«Встав из-за стола, я пошел помогать ей вытирать посуду. Передавая мне полотенце, Вики тихонько шепнула: “Знаешь, дело дрянь, кругом всех арестовывают”. Я спросил: Что ты собираешься делать? Она посмотрела мне прямо в глаза, взглядом, который я никогда не забуду, пожала плечами и, услышав шаги шедшего в кухню мужа, приложила палец к губам».

Разговор перешел на другую тему. Незадолго до того Макинский сам пережил несколько напряженных минут: к нему в «Монте-Кристо» заявились двое в немецкой генеральской форме и потребовали отдельный салон. Когда Макинский принес им заказанное шампанское, он получил приказ на безукоризненном немецком закрыть за собой дверь и остаться с ними. Перепуганный Макинский никак не ожидал того, что последовало за этим: наполнив бокалы, «генералы» встали и на столь же безукоризненном английском провозгласили тост «Long live the King» («да здравствует король»), откланялись и удалились. Было ли это сигналом английской разведки, что им известна деятельность Макинского? Знак одобрения? Так это и осталось навсегда загадкой.

17 декабря около одиннадцати утра Вики отправилась к Софке, чтобы уговорить ее на всякий случай покинуть свою мансарду во дворе дома, недалеко от Лувра, где помещалась редакция модного журнала «Жарден-де-Мод».

— Мы знаем, что Дюваль арестован, здесь нельзя оставаться...

— Но уж он-то меня никогда не выдаст, — возразила Софка. — Только подумай, здесь место встречи всех его товарищей, даже его собственного брата...

В этот момент раздался стук в дверь. Отворив дверь, Софка оказалась перед дулом наведенного на нее пистолета.