Маршрутами, тропами

Наш путь в «поля» на «вахтовке» пролегал на запад, в Сковородинский район. По дороге в Шимановске у нас вышла небольшая задержка – машину надо было куда-то поставить на ремонт. Поняв, что у нас проблема, к нам подошел какой-то местный полноватый мужичёк помятой наружности, ещё не старый, и, представившись сторожем, предложил запарковать автомобиль во дворе местного «Горгаза». Вскоре выяснилось, что пригласил он нас с тонким расчётом – горела душа, хотелось выпить. Пришлось купить ему бутылку, которую «сторож» тут же принялся опустошать не закусывая. Антонович, увидев такое дело, заторопился: «Давайте отсюда побыстрее сматывать удочки, видите – он алкоголик, опух от водки, сейчас и нас втянет». И действительно, мужичёк, очевидно, рассчитывавший на недельное «расслабление» за счёт приезжих, смертельно заобижался: «Ну куда же вы? А ещё геологи, называется…».

Проезжая по селам и весям Амурской области, часто можно увидеть картину откровенного упадничества – все поразвалено, народ пьёт… Поля брошены, поросли бурьяном, вдоль основной трассы бродят непуганные фазаны. В городах, особенно побольше, еще так-сяк, жизнь продолжается.

Побродили в «осежинских» местах по старательским полигонам с выходами «коренных», помаршрутили по низкосопочной округе. Места эти клещастые, идешь по тропинке, и они с сухим неприятным шелестом сыпятся с кустов на куртку.

Проезжая через такие исторические места, созерцая огромные карьеры и горы перемытых пород, отчётливо понимаешь, что – нет, не «халява» это, добыча золота! Доходность отрасли не очень велика, а хлопот хватает, и всегда так было. С падением производства, добыча золота в России составляет сейчас около ста семидесяти тонн, что примерно в два раза меньше, чем в СССР. Стоимость всего этого металла составляет два с половиной миллиарда долларов. Куда как проще пробурить нефтяные дырки – доходней.

К вечеру добрались до столицы БАМа Тынды с её красивым центром и убогими закоулками по закраинам. Город этот я впервые посетил ещё в период начала строительства «железки» осенью 1979 года. Тогда среди бараков и обшарпанных лавочек быстро поднимались высотные красные и жёлтые дома центра Тынды; в магазинчиках можно было купить сгущёнку и сухую колбасу – дефициты по тем временам. Говорят, что БАМ не оправдал связанных с его строительством ожиданий. Наверное, так оно и есть: месторождения рядом разрабатываются слабо, поезда ходят редко. Вот только лес во всей округе повыпиливали.

Переночевав в Тынде, проследовали в район якутской границы в водораздельную часть Становика, где маршрутили и изучали старательские полигоны в бассейнах рек Лапри, Могот и Цыганка. Небольших артелек здесь было немало, но большинство из них влачило жалкое существование, и их работники быстро разбегались.

Маршруты наши имели рекогносцировочно-ревизионный характер. Ходил я либо в одиночку, либо с Антонычем, который, несмотря на свой приличный возраст – под семьдесят лет, держался молодцом. Мы посетили с ним, в числе прочих рудных объектов, месторождение серебра «Могот», размещающееся в барит-кварц-полевошпатовых жилах на контакте гнейсов с субвулканической интрузией. В канавах, вскрывающих серебряное оруденение, можно было видеть белые глыбы, усеянные крупными блестящими вкрапленниками галенита и сфалерита

Заехали заправить машину в соседнюю Саха-Якутию, в посёлок Нагорный в верховьях Тимптона – та же убогость и зашарпанность, что и в соседней «Амурке»; хорошо живут только кавказцы, которые содержат здесь магазины и кафетерии.

На перевале на границе Амурской области и Якутии вдоль дороги все ветки на деревьях на потяжении добрых пары сотен метров повязаны цветными тряпочками-узелками; каждый проезжающий делает это на счастье и на память.

Приятный вид открылся с горки на подходе к долине реки Могот – зелёная котловина среди гор, синяя лента речки и мост над ней; далее за мостом были видны какие-то белые строения. Было тихо, тепло и солнечно, и как-то по-особенному безмятежно. В таких местах я обычно присаживаюсь на отдых, попиваю чаёк и рассматриваю открывающуюся перспективу, стараясь запечатлеть в памяти полюбившееся место.

В середине лета переехали вдоль БАМА на восток в верховья речки Дальберга, где стали недалеко от лагеря какой-то подозрительной «артели». Её работники болтались без дела целыми днями, карауля бражку; когда «продукт» вызревал – начинался загул.

Ходили мы в этих местах маршрутами по корейским* лесовозным дорогам. Было тепло и душновато, в безветренном воздухе тихо шурша крыльями, порхали миллионы бабочек-капустниц. Места эти по ландшафтам оказались унылыми и представляли собой низкогорье с чахлым лесом или пеньками до горизонта. Да ещё и дым от пожарищ порой наносило, и виды вокруг были, как после атомной войны. Да, постарались корейцы… Одного из них подвезли на нашей вахтовке. Он рассказывал, что в Северной Корее голод, есть случаи голодной смерти, нормально кормят только армию.

*В ряде районов Хабаровского края и Амурской области трудились рабочие из Северной Кореи по договору с Российской стороной.

С Дальберги переехали на реку Брянту, название которой по эвенкийски обозначает – «Река с многими истоками». Здесь я далее проработал два с половиной месяца в составе группы, работающей в совместном предприятии, созданном «Амургеологией» и канадской фирмой «Фалконбридж» для поисков никелевых руд. Раньше этим металлом я не занимался и поэтому учился, по ходу дела, у молодой женщины-геолога Инны Бучко из «АмурКНИИ». Она была специалистом по базитам-ультрабазитам; никель, кобальт и платина встречаются именно в связи с такими породами.

Выехали на Брянту на вездеходе, набитом до отказа, и ехать пришлось сверху. Грозы догоняли нас одна за другой, и пока добрались, обильно вымокли восемь раз.