г. «Джугджур» – это значит, «Высокие горы»

1998 г. «Джугджур» – это значит, «Высокие горы»

В начале сезона 1998 года довелось мне побывать в центральной части Кет-Капа. Напросился я туда с Олегом Хоменко за образцами для музейчика на Курунге. Центром этого района является артельский поселок Улахан, построенный на прииске ещё в конце тридцатых годов двадцатого века. Зашли в тамошнюю камералку, порадовались за коллег: она оказалась большой, хорошо оборудованной и оснащённой компьютерами. Образцы мы набрали на местном камнехранилище, а потом съездили на месторождение «Комсомольская залежь» пластовой формы в доломитах, обнаруженное и разведанное ещё в начале сороковых годов. Спустился в штольню, где местами была видна старая деревянная крепь тех лет, вмороженная в лёд. Месторождение это размещается на плато, на котором рядом построили бетонный бассейн для «кучного выщелачивания» золота. На горизонте с плато контрастно была видна высочайшая точка Кет-Капа – гора Конус (1864 м), форма которой вполне соответствует этому названию.

До реки Челасин, притока Маи, мы летели на вертолете Ми-8; в иллюминатор с высоты я разглядел знаменитый кольцевой голец Кондёр («Чаша» по-эвенски), известный своими россыпными месторождениями платины по долинам. Подлетев к месту своего назначения в бассейне реки Челасин, сели в устье речки Илин-Челасин, впадающей в основную реку. В дневное время в конце мая было тепло, снег уже сошел. На встречу с нами вышел местный охотник – молодой крепкий бородач из Нелькана.

Поставили палатки, а я сделал себе небольшой полусруб – с палаточной крышей и стенками из кругляка. Едва управился, как начался сильный снегопад и вьюга, и снега насыпало выше колен. Похолодало, и больше чем на неделю опять наступила зима. Это время мы потратили на то, чтобы наготовить дров. Двое молодых рабочих взялись строить избу, брёвна для которой они таскали на верёвках по снегу, надев на подвязках, чтобы не простудиться, белые «китайские» мешки на ноги.

Нам, однако же, удалось свалить на переправе несколько здоровенных деревьев-тополей через Челасин и пересечь его; когда дошли до участка, начали рубить там профили, отбирать «металку» и копать канавы. Большинство моих рабочих в тот сезон, сколько я с ними не ругался, работали слабо. Присутствовал у них такой их расчёт: дескать, сделаем быстро, и Евгеньевич отошлет нас на базу, а там сразу и уволят.

Исследуемая нами площадь была сложена мезозойскими вулканитами, в которых отмечалось довольно много кварцевых жил. Содержания золота в них очень неустойчивы и редко достигают значительных.

Одним из маршрутов посетил с ревизией крупное меднопорфировое проявление «Челасин» на щебенистом склоне пологой горы, где старая вертолётная площадка была выложена кругом из ярко-зелёных кварцево-малахитовых глыб.

Из множества Дальневосточных и Сибирских хребтов, на которых мне приходилось работать, Джугджур, несомненно, самый живописный. Места это гористые; горы, как правило, довольно голые, каменистые. Местами, их гребни усыпаны мелкими и крупными скалами, нижние части склонов поросли кедровым стлаником. Сама долина Челасина сильно заросла и заболочена, с изобильно растущей вдоль реки красной смородиной и моховкой. Впадающие в нее «средние» речки имеют красивые чистые долины с «парковыми» лесами и сухим ковром светлого ягеля под ногами. На многочисленных полянах здесь растут пышные высокие кусты жимолости, в июле усыпанные крупными длинными ягодами.

Это – центр Джугджура, где с любой горы можно увидеть самый высокий заснеженный массив горы Топко с отметкой около 2000 метров. Это совсем немало, учитывая близость Охотского моря – относительное превышение получается внушительным.

В июле нам предоставили вездеход ГАЗ-71 из соседнего бурового отряда, и мы выехали на «выброс» километров за тридцать на речку Гоначан, верховья которой берут начало с основного водораздела. Вдоль речки тянется телефонно-телеграфная линия связи Якутск-Аян – обычные деревянные столбы с проводами, под которыми вьётся тропка обходчика. Ширина просеки примерно сорок метров, сделать такую – большой труд в тайге. Строили, как сказывают, солдаты; кормили собою комаров, жили в тайге как попало, так же и питались.

Добрались мы до дома обходчика-эвена, который с семьёй где-то отсутствовал. Далее вездеход не прошёл – дорога была скверной, и поэтому мы решили устроиться в избе. Она оказалась просторной, на нарах и кроватях лежали шкуры, на стенках висели простенькие коврики, центральную часть дома занимала большая кирпичная печь. У ручья рядом стояла и банька – что еще нужно странствующему геологу?

Из хаты совершили несколько походов с Олегом Хоменко – одарённым минералогом и, по зову души, ещё и ботаником – на известные проявления бороносных скарнов, с которыми иногда связано и золото.

В район проявления Гоночан ходили по тропинке километров за семь. Чтобы взобраться туда, необходимо было пройти по ущелью, стенки которого были сложены белым и зеленоватым мрамором. Вода ручья отполировала в его русле широкие мраморные ступени до гладкости; местами в теснинах сохранились большие плотные снежники метров по пятьдесят-сто длиной. Выше в верховьях водотока следовала полоса альпийских лугов с цветущими розовыми и жёлтыми деликатными цветами рододендрона и, ещё выше, скалы и осыпи до верхушек.