Международная заочная научная конференция
жүктеу/скачать 3.35 Mb. Pdf көрінісі
|
| Творчество для Брюсова не являлось процессом пе-
редачи художником ясных ему и всем другим чувство- ваний [14], хотя так было заявлено в статье «Священная жертва» (1905): «творчество лишь отражение жизни, и ничего более» [5, с. 98] – здесь специфика поэтического обмана символиста или, как говорит З. Минц, авторского «протеизма» [15, с. 242–263] необычайно сложна. Но творчество являлось воплощением глубинно-авторского проявления в тексте. При этом искусство всегда проти- вопоставляется у Брюсова творчеству, отличаясь от него степенью завершённости и статичности. Творчество Брюсова – это схваченный миг, а искус- ство – это авторская метапоэтика. Поэтому так легко уложить любое художественное произведение в рамки определённого литературного течения, но так тяжело определить общую систему брюсовских принципов. Слу- чается, что учёные, занимающиеся исследованием поэзии Брюсова, приходят к выводам противоположным выводам учёных, изучающих его прозу, отсюда происходит своео- бразное наделение автора раздвоением личности. Сле- дует отметить, что любой жизненный фрагмент писателя может посягать лишь на название «образ жизни», т.к. он обязательно станет преломлённым в индивидуальном вос- приятии. Степень этого преломления должна изучаться на основе всего творческого комплекса, а не на отдельных произведениях или циклах. Точно так же и область искусства для Брюсова не яв- ляется обычным воплощением фактов действительности. Она состоит из «тайн человеческого духа», поэтому, считал он, «вся наша жизнь не что иное, как ряд наших душевных переживаний» («Современные соображения», 1905) [5, с. 111]. Если следовать за мыслью Брюсова, то в таком случае символ не должен быть «строго реали- стическим образом», как он указывает в статье «Смысл современной поэзии» (1921) [5, с. 470]. Программный субъективизм автора, казалось бы, формируется в статье «Современные соображения», где говорится о методе из- учения составных элементов жизни, т.е. человеческих страстей, притом взятых «в их чистом виде» [5, с. 111]. Но на самом деле определить позицию Брюсова можно только изучая всё его творчество, а не опубликованные теоретико-литературные произведения. Сознательное, бессознательное и подсознательное автора во многом ан- тагонистичны [16]. Не всё, явленное перед читателем, на- ходит себе применение в творчестве, не всё творчество отвечает принципам брюсовского искусства и, тем более, не всё написанное можно рассматривать в контексте би- ографии автора. Проблема сложного синтеза в искусстве рубежа веков поднималась не раз [17]. Брюсов, к примеру, «мечтал о таком же искусстве для глаз, как звуковое для слуха, о переменных сочетаниях черт и красок и огней» [5, с. 50]. Но если поэзия А. Блока очаровывала своей мелодично- стью, а проза А. Белого представляла собой соединение музыкальной теории и текста, то у Брюсова синтез оз- начал размытость границ между всеми научными направ- лениями [18], цель которого была несколько иная – про- никновение в область самопознания творческой личности, где, чем ближе становятся друг к другу разнородные эле- менты, тем ближе к желанному воплощению оказывается результат творчества [19, с. 158–163; 20, с. 45–50; 21, с. 103–117]. Прикрываясь жизнетворческой моделью поведения «идеал-человека серебряного века» [22; 23, с. 30–41], Брюсов создаёт такой тип лирического поэта/героя, ко- торый видится со стороны подчиняющим свою жизнь и личность требованиям творчества: «Мы требуем от поэта, чтобы он неустанно приносил свои «священные жертвы» не только стихами, но каждым часом своей жизни, каждым чувством, – своей любовью, своей нена- вистью, достижениями и падениями. Пусть поэт творит не свои книги, а свою жизнь (…) На алтарь нашего божества мы бросаем самим себя» [5, с. 99]. Однако подобное пси- хофизическое существо, преображающее не только дей- ствительность, но и самого себя, было ювелирным про- дуктом мыслительной деятельности автора, который смешали с качествами самого создателя. Сущность такого новаторства, по нашему мнению, лежит в личностной эго- истичности – двигателе творческого прогресса, так и в статье «Мировоззрения Баратынского» (1898) Брюсов прочитывает в произведениях поэта собственные по- мышления «видоизменить человеческую природу, что дух будет свободно перелетать пространство по своей воле, будет уносить в Эмпирей и Хаос» [5, с. 37], при этом долг бытия поэта, по Брюсову, состоит в том, чтобы «найти себя, стать самим собою» [5, с. 45]. Надо отметить, что Брюсов был категорически против компиляторства и стилевой стилизации в писательской среде [24], поэтому у него при жизни так много опубли- ковано статей, разрушающих положительные оценки сов- ременной ему критики творчества молодых авторах. Что интересно, в попытке дописать «Египетские ночи» А.С. Пушкина исследователи уловили лишь негативные мо- менты (как говорится, стилизация не состоялась) [25], хотя при разгадке цели написания подобного произве- дения надо было отталкиваться от мироустановок са- мого Брюсова: он демонстративно заявлял о собственном твёрдом голосе, созревшем до полемики с русским гением. По мнению Калмыковой [26, с. 110], истоки назван- ного эгоизма можно искать в ницшеановскихрассужде- ниях Брюсова о долге человека [27, с. 29]: он оказыва- ется данностью, фиксирующей присутствие и помещение человека в мир, совокупностью задач нравственного со- вершенствования направленных внутрь и вовне. Неу- дивительно, что душа художника, являющаяся един- ственным средством верификация истинности бытия и события, для Брюсова оказывается наиважнейшей кате- горией в искусстве: «создания искусства без отношения к человеку – к художнику-творцу и к воспринимающему чужое творчество – есть не более как размалёванный 9 холст, обточенный камень, связанные в периоды слова и звуки (…) Искусство существует только в человеке, и нигде более» («Ключи тайн», 1904) [5, с. 48]. Создаётся такое впечатление, что под душой художника скрывалось то, что позже З. Фрейд назовёт бессозна- тельным, ведь главная функция её – фиксирование «своих тайных, смутных чувствований» («Ненужная правда по поводу Московского художественного театра») [5, с. 62]. Калмыкова точно улавливает эту линию, говоря: «Если она примется фиксировать чувства внешние или, что для Брюсова то же самое, – внешние события, если она пе- рестанет пытаться разгадать тайные основы происходя- щего, она перестанет пытаться разгадать тайные основы происходящего, она перестанет порываться к созданию искусства, поскольку искусство занимается только осно- вами бытия, а не чередой проходящих в нём явлений» [26, с. 119]. Остаётся лишь повторить, что сознательное Брю- сова реализуется в его теоретических текстах, подсозна- тельное – в творчестве, а бессознательное улавливается в искусстве только современными исследователями- »западниками», типа О. Алексеевой. В философско-эстетической системе Брюсова абсо- лютной ценностью является именно искусство и взаимос- вязанный с ним круг явлений и процессов, раскрывающих суть. Остальное – это материал, область искусства, в ко- торой автор реализует частное мнение по тому или иному вопросу, его цель – «воссоздать весь мир в своём истол- ковании» [5, с. 46]. Герменевтический результат сводится к тому, что худо- жественная правда раскрывается лишь немногим, кто до- бровольно взял на себя роль реципиента, ведь искусство для Брюсова не может быть массовым («Зоилам и Арис- тархам») [5, с. 33]. В статье «Об искусстве» символист приходит к вы- воду Л.Н. Толстого, что искусство – средство общения, правда, он оговаривает желание ограничить его область «и по внешности, и по содержанию» собственным сужде- нием, а, значит, осознанием бесчисленности попыток по- знания мира [5, с. 44]. Искусство у Брюсова взаимодей- ствует с действительностью художника, вне-миром и с психологической сущностью человека: «Художник не может большего, как открыть другим свою душу» [5, с. 47]. Значение всего этого содержится в страхе перед бес- смысленно прожитой жизнью и, собственно, смертью, но душа художника, отражаясь в тексте, приобретает бес- смертие и продолжает существовать после кончины ав- тора – «если язык стихотворения ещё позволяет про- честь» [5, с. 46]. Тексты Брюсова остаются антиэстетичными даже после того, когда они преодолевают рамки декадент- ства. Здесь важно понять то, что художник снимает с себя все нравственные обязательства, он не тождественен со своим лирическим героем. Всё, что от него требуется, – это воплощение в тексте собственной искренности, ведь его душа «по своей сущности не знает зла», «чем яснее поймёт кто свою душу, тем чище и возвышеннее будут его думы и чувства» [5, с. 45]. Поэтому Брюсов никогда не оправдывался перед своей аудиторией: «я могу ждать чи- тателя и столетие и тысячу лет; время здесь не значит ни- чего» [5, с. 48; 28, с. 53]. То, что назвали в поэтике символизма «мигом» твор- ческой души, находится в прямой параллели с импрес- жүктеу/скачать 3.35 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|