Международный либерализм пересмотрен. Роберт Кохэн пер. Лодоева, Н., Лоуиш, Т. Л.; ред

Просвещенный либерализм

Регулятивный либерализм подчеркивает воздействие правил и институтов на поведение людей. Обе версии согласуются с идеей, что государства принимают решения, которые являются, грубо говоря, рациональными и движимыми личными интересами. Тем не менее, это предположение упускает один важный элемент либерализма, который не принимает статического взгляда на личный интерес, обусловленный структурой ситуации; он скорее держит открытой возможность, что люди изменят свои отношения лояльности. Как показали студенты европейской политической интеграции, сочетание укрепленных коммерческих и новых институтов может оказать значительное влияние на представление людей о личном интересе.³⁹ В общем нельзя ожидать, что люди перестанут поступать в соответствии со своими личными интересами, однако, их представления о нем могут измениться.

То, что я называю просвещенным либерализмом, включает такое социальное понимание интересов и синтез коммерческого либерализма с регулятивным. Он не утверждает, что расширяющаяся торговля приводит прямо к миру, а скорее соглашается с идей Стейли, что условия экономической открытости могут предоставить стимулы к мирному, а не к агрессивному расширению. Это вероятно произойдет в рамках правил и институтов, способствующих и гарантирующих экономическую открытость. Не каждый ряд экономических отношений приведет к миру: влияние торговли зависит от институционального контекста – правил и привычек, в котором она осуществляется. Более того, развитие торговли не должно рассматриваться как неизбежность, поскольку оно зависит от политической структуры, опирающейся на интересы и власть.

То, что предполагает либеральная парадигма, было в значительной мере применено США и их западноевропейскими союзниками после второй мировой войны. США совместно в западноевропейскими правительствами приступили к созданию правил, которые могли бы способствовать торговле и экономическому росту. Последовательно с ожиданиями реализма и марксизма, американская мощь была использована для слежения, чтобы правила и институты, которые возникли, удовлетворяли основные предпочтения американской элиты. То, что было установлено европейцами, значительно отличалась от американских планов, и создание европейских институтов предшествовало применению глобальных экономических мер, которые были изложенные на Бреттен-Вудской конференции и на переговорах перед Генеральным соглашением по тарифам и торговле (GATT)⁴⁰. Тем не менее, без давления со стороны США неизвестно, появились ли бы эти европейские институты; при этом США относительно легко приняли эти новые европейские институты, которые активно поддерживали основные американские цели безопасности и процветания в институциональных рамках представительного правительства и капитализма.

Даже если европейские институты не были полностью привержены принципам коммерческого либерализма (при этом Европейский платежный союз, Европейское Объединение Угля и Стали, Европейское Экономическое Сообщество имели много ограничительных элементов), они были непоследовательны по отношению к институтам Бреттон-Вудса и ГАТТа, которые подчеркивали ценность открытых рынков и не дискриминирующей торговли. Итоговые соглашения в целом привели к оформлению разновидности либерализма, который был укоренен в послевоенном социальном государстве – интервенте. То есть либерализм уже не нуждался в отказе от государственной политики интервенционизма, а скорее нуждался в силе гарантировать, чтобы практика и интервенциональные практики были ограничены совместными соглашениями и правилами с целью сохранить их более или менее либеральный характер и способствовать международному обмену⁴¹. Ожидалось, что экономический рост продвинутой международной торговли и инвестиции способствовал бы росту демократических институтов внутри общества, и тем самым преобразовывал государства в мирном русле, так же как и предоставил поводы для мирового экономического расширения вместо военного завоевания. Политические осложнения были вызваны растущей экономической независимостью, которую пришлось регулировать с помощью все более сложных сетей формальных и неформальных институтов, как в Европе, так и среди индустриальных стран⁴².

Эта стратегия была крайне успешной. Действительно, благоприятные результаты, предвиденные такими авторами, как Стейли, были достигнуты. Хотя, вероятно, сложно однозначно утверждать, что это явилось результатом действия преимущественно институциализированных моделей взаимозависимости, а не угрожающего присутствия Советского Союза. Так или иначе, война и угроза войны были устранены как средства быстрого экономического продвижения для продвинутых парламентских демократий. Тем более, когда американская гегемония начала ослабевать в конце второй половины 60-х годов, значение опоры либерализма на правила стало ясным тем, кто пытался избежать возвращения к экономическим столкновениям и обобщенному конфликту. Международные режимы, например, те, которые строятся вокруг ГАТТ или Международного валютного фонда, проявляли удивительную устойчивость даже после исчезновения того объединения власти, ответственного за их создание.

Для того, чтобы подкрепить свой нормативный аргумент, что либеральные порядки следует поддерживать больше чем другие альтернативы, либералы пользуются своей теорией, которая подчеркивает роль институтов: здесь важно отметить, что акцент либерализма на создании институтов не основан на наивности о наличии гармонии между людьми, а скорее на согласии с реалистами в том, как выглядел бы мир без правил или институтов: именно джунгли, в которых государства стремятся ослаблять экономические и военные возможности других – приводят к постоянному несогласию и к военному конфликту. Либералы не верят в смягчающие эффекты «международного сообщества». Просвещенные либералы от Канта к Стейли и Стэнли Хоффману, искали альтернативы – не потому, что они видели мир через розовые очки – а именно благодаря тому, что они видели мир (так же как и реалисты, в тех же в формах.) Их пессимизм о мировой политике и о человеческом конфликте делает просвещенных либералов готовыми пойти навстречу идеям, которые уже не соответствуют высоким идеалам утопистов любого рода.