ПРОБУЖДЕНИЕ И ко всему-то человек-подлец привыкает Ф.М.Достоевский, «Преступление и наказание»

Заканчивался последний рабочий день недели, и лица людей были более радостными и сияющими, чем обычно. Слышался несмолкаемый гомон детских голосов, весёлый, басовитый говор мужчин, лай дерущихся собак, ошалевших от неожиданной свободы. Оживлённая беседа шла и около маленького, на вид очень старого, но еще прочного домика на окраине села. Возле него горел костёр, и он освещал лица собравшихся детей, окруживших седого старичка. Старичку перевалило за девяносто лет, он ходил, опираясь на палку, и говорил медленно и негромко; но, несмотря на возраст и здоровье, он по-прежнему сохранял ясность ума и твёрдость памяти, а его выносливости завидовали даже молодые мужчины. Звали старика Ляомынь, он был вдовец (жена его умерла двадцать лет назад), дети и внуки давно уже выросли и уехали в большие города в поисках лучшей доли, а он жил один в ветхой, всего перевидавшей хибарке, пользуясь любовью и уважением односельчан, которые заботились о нём и с удовольствием слушали его рассказы.

Старик прекрасно знал всю историю и мифы дунган, и, кроме того, прошёл три войны, так что кладовая его рассказов и историй была неисчерпаема. Его любили слушать взрослые и, особенно дети, которые каждый вечер, наигравшись и набегавшись, собирались вокруг дедушки Ляомыня и погружались на время в другой мир – мир, куда старик переносил их своими рассказами.

Вот и на этот раз дети, затаив дыхание, слушали старика, а он говорил им:

- Ну что, мои птенчики, знаю, любите вы слушать сказки про всяких богатырей и красавиц, а сегодня я для вас припас другую историю, страшную, но очень интересную, – хитро прищуриваясь, сказал старик.

- Расскажи, дедушка Ляомынь, расскажи, – защебетала детвора.

- Ладно, так и быть. Но для начала я вас всех спрошу: вы мусор из дома всегда выносите?

- Да, конечно, - недоуменно ответили дети, очевидно, не понимая, с чего старик вдруг задал им такой странный и не идущий к делу вопрос.

- Молодцы, ну а когда вы подходите к мусорным бакам на следующий день, много ли вы мусора вы там видите?

- Нет, – хором отозвалась ребятня. – Каждый вечер большая машина подъезжает и увозит с собой весь мусор, – добавил один из них.

- А знаете, что бывает, – при этих словах голос старика неожиданно изменился и стал более приглушённым, – когда мусора становится всё больше и больше, а его никто и не думает убирать?..

- Нет, - с испугом в голосе ответили дети.

- Вот с этого и начинается моя история. Одно старинное предание гласит, что в нашем селении тысячу лет назад жили люди, которые не любили убирать мусор. Выносили его из дома, выбрасывали на свалку на окраине села и оставляли там гнить. Время проходило, и вскоре там образовались целые горы мусора, о чём никто не беспокоился. А, как известно, когда мусора становится очень много, в нём появляется ёгуэ. Это очень грязное и безобразное чудовище, похожее на гигантскую лягушку, с маленькими красными глазками, большими белыми клыками и огромными ногтями. Впрочем, таким он становится не сразу. Он рождается, растёт и по ночам выходит на охоту. Маленький ёгуэ ест кур, гусей, уток, а людей не трогает. Но когда ёгуэ становится взрослым, то тогда он начинает пожирать людей. Но ёгуэ никто не способен увидеть, так как он может с лёгкостью принимать образ кого угодно – хоть человека, хоть кошки. И вот этот ёгуэ стал взрослым и начал свою страшную охоту за людьми. Каждый день в селе кто-то бесследно исчезал. Жители были в панике, начали запирать двери и окна по ночам и не выпускали детей на улицу. Но ничего не помогало. С каждым днём в селении становилось меньше на одного человека.

В селе жил один парень по имени Лисын. Лисын был крепким, сильным, был мастер на все руки, и родители и сестра Лихуа им гордились. Он работал пастухом, пас стада овец на склоне горы. И в его дом также проникла страшная беда. Однажды ночью ёгуэ незаметно проник в их дом и съел Лихуа. После этого чудовище приняло её образ и стало жить в их доме. Поначалу ни Лисын, ни старики родители ничего недоброго не почуяли. Но постепенно Лисын стал замечать, что его сестра изменилась. Она стала злой, раздражительной, и главное, от неё почему-то постоянно исходил неприятный запах, похожий на запах липкой, вонючей грязи.

Смутные подозрения начали закрадываться в душу Лисына. Он слышал о том, что в селе многие пропадают без вести, и не мог понять, отчего это происходит. «Может быть, бегут в город искать работы и не говорят родным», - думал он. Немного успокоившись от такой мысли, Лисын продолжал жить по-прежнему. Однажды он пас стадо овец, почувствовал усталость, лёг на траву и задремал. Вдруг он проснулся, разбуженный истошным криком овец, и увидел, как неизвестно откуда появившийся волк схватил одну из них и начал раздирать зубами на части. Выхватив нож, который он всегда брал с собой на всякий случай, Лисын подбежал к волку и нанёс тому удар в шею. Волк громко завыл, отпустил овцу, и убежал.

На следующий день родители и Лисын завтракали, а Лихуа ещё не вставала. Наконец она вышла из своей комнаты. На её шее был огромный уродливый шрам. Увидев её, родители громко ахнули, а Лисын побледнел от страха.

- Кто же это тебя так, деточка? – ласково и с ужасом в голосе спросил отец.

- Это он, Лисын. Лисын хотел меня убить. Ночью он прокрался ко мне в комнату и ударил меня ножом. Это чудо, что я осталась жива, – сказала Лихуа, и родители с ужасом оглянулись на Лисына.

Парень всё понял. Он встал из-за стола и со слезами в голосе закричал:

- Мать, отец, это не Лихуа, это страшное чудовище ёгуэ. Он каждую ночь ест людей в нашем селе, и он же съел нашу дорогую Лихуа и принял её образ. Вчера он превратился в волка и хотел съесть овцу из нашего стада, и я ударил его ножом. Его надо убить, иначе он погубит и меня, и вас, и всех наших друзей и соседей.

- Что за чушь ты городишь, мерзавец? – в бешенстве закричал отец. – Ты убийца, ты больше не мой сын. Тебе нет места в моём доме. Убирайся отсюда немедленно!

- Да, – сказала мать. – Мы любили и верили в тебя, а ты оказался злодеем и чуть не убил нашу Лихуа, – и при этих словах она обняла дочь и заплакала.

- Он мне давно угрожал, говорил, если я не покину этот дом, то он убьёт меня, – сказала Лихуа.

- Убирайся!!! – с налитыми кровью глазами завопил отец, а мать стала громко рыдать и прижимать к себе Лихуа. Бешенство охватило Лисына, и он, не помня себя, собрал свои вещи и покинул дом.

С тех пор прошло несколько лет. После долгих странствий Лисын вспомнил о родном селе и решил проведать своих родных. Чем ближе приближался он к селению, тем мрачней и зловещей становились предчувствия в его сердце. Он вспомнил все, что с ним произошло, но не мог поверить в то, что это было по-настоящему. Вокруг было тихо, голубое, ясное небо над головой и пение птиц отвлекали его от мрачных дум. Вдруг он услышал топот конских копыт. Навстречу ему ехал какой-то мужик в крестьянской одежде. Приглядевшись поближе, Лисын узнал в нём знакомого, с которым они когда-то вместе дружили в детстве. Мужик увидел Лисына, радостно прикрикнул, остановил коня, слез и поздоровался с Лисыном.

- Давно не видел тебя, очень рад. Я уж в страхе подумал, что ты тоже пропал без вести.

- А что? – предчувствуя недоброе, спросил Лисын мужика.

- Беда случилась. В твоём селении происходят странные события. Вот уже последние несколько лет все, кто туда едет, пропадают без вести. Ещё никто оттуда живым не возвращался. Ходят слухи, что там появился ёгуэ, который поедает людей. Я боюсь за тебя. Осторожней, Лисын. Пока не поздно, поворачивай назад.

- Нет, надо выяснить, в чём дело, - сказал Лисын

- Ну, хорошо. Удачи тебе, – сказал мужик, сел на коня и через несколько минут скрылся из виду.

Лисын пошёл дальше. Через час он, наконец, вошёл в родное село. Плохие предчувствия не обманули его. Вокруг не было ни души; стояла мрачная, зловещая тишина. Идя по родным, знакомым с детства улицам, он не слышал ни голосов детей, ни лая собак, всё вокруг было тихо, и на душе стало жутко.

Подойдя к дому, Лисын постучался в дверь. Через несколько минут дверь открылась, и Лисын остолбенел. На пороге стояла прекрасная, юная Лихуа. Соображения о том, что это ёгуэ в образе Лихуа, уступили место чувствам, и Лисын забыл про ёгуэ. Он бросился крепко обнимать сестру. Через минуту она сказала ему:

- Подожди здесь, милый брат. Я так рада, что ты, наконец, приехал. В селе никого, кроме меня, не осталось. Родители умерли, я осталась одна и мне так нужно с кем-то побыть. Посиди здесь, я приготовлю обед.

Когда она ушла, Лисын стал осматривать родной дом. Всё вокруг обветшало и потускнело, но по-прежнему оставалось знакомым и милым сердцу. Лисын окончательно убедил себя в том, что никакого ёгуэ нет и всё это бред. «Сейчас Лихуа принесёт мне обед, потом попросит остаться, мы переедем в город, Лихуа выйдет замуж, родит много детей», - думал Лисын с радостью. Он заметил лежавшие в углу комнаты копьё, которое когда-то привёз с войны его отец, и большой сундук, куда раньше складывали свежее бельё. Лисын взял копьё в руки, задумчиво покрутил его в руках, открыл сундук, и в ужасе закричав, попятился назад. В сундуке лежали отрубленные человеческие головы.

- В чём дело? – спросила прибежавшая на крик Лихуа и, увидев открытый сундук и перекошенное от ужаса лицо Лисына, поняла, в чём дело. В одно мгновение Лихуа превратилась в ёгуэ, который начал приближаться к Лисыну. Тот в ужасе бросил в него копье, но промахнулся. Копьё оказалось в дальнем углу комнаты. Лисын вскочил на подоконник, открыл окно и спрыгнул вниз. Ёгуэ – за ним. Лисын взобрался на дерево, но чудовище начало грызть ствол. Чувствуя, что он проваливается вниз, Лисын, как белка, перепрыгнул на другое дерево. Ёгуэ стал грызть другой ствол, но сломал зубы и громко завыл. Лисын обрадовался, но ненадолго. Разъярённый зверь заполз на дерево и уже почти настиг парня, как тот спрыгнул вниз на землю с большой высоты. Он больно ушиб при этом ногу, но в страхе не заметил этого и побежал в дом. Ёгуэ тоже спрыгнул и – за ним. Он догнал его и собирался впиться ему зубами в горло, как тот успел схватить лежавшее на полу копьё и, не глядя, бросил его в ёгуэ. Тот завопил от боли; копьё попало ему прямо в голову, из которой брызнула кровь. Но чудовище не сдавалось, поднялось с места и снова приблизилось к Лисыну. Тот успел подобрать копьё, нанёс чудовищу ещё один удар, и ёгуэ умер. Лисын отнёс его труп на родину ёгуэ – мусорную свалку – и там сжёг. Потом сгрёб обуглившийся пепел и сбросил вниз в колодец.

После всего Лисын вздохнул и огляделся вокруг, надеясь увидеть хотя бы одного живого человека. Но, вместо этого, его окружала мёртвая тишина, село стало абсолютно безлюдным. «Всех съел этот проклятый ёгуэ», - с горечью подумал Лисын и медленно пошёл вперёд. Он шёл по широкой дороге, ведущей в соседнее село, и всё время осматривался, вслушивался. Вокруг не было слышно ни одного звука. Всё было мёртвым, неподвижным и немым. Безмолвно взирали на Лисына застывшие деревья и, словно окаменевшие, цветы и растения. Внезапно Лисын услышал громкий, протяжный, гулкий звук колокола. Звон становился всё громче и отчётливей. И силуэт Лисына, бредущего по дороге, начал понемногу размываться, всё вокруг – листья, трава, цветы, небо – тоже постепенно исчезало, и лишь грозные, невыносимые раскаты колокольного звона плыли и плыли над землей.

Нурдин проснулся от звонка будильника. Медленно протирая глаза, он посмотрел на время. Была половина шестого. К семи надо идти на тренировку по самбо. Ещё с полчасика полежать можно. Нурдин с наслаждением потянулся и стал вспоминать свой сон. То, что он увидел во сне, сначала, в первые секунды после пробуждения, показалось ему полным бредом, который вовсе не заслуживал внимания. Нурдин рассеянно протянул руку к сотовому телефону, лежавшему на тумбочке рядом с кроватью, чтобы полюбоваться свежими снимками. После пяти минут ленивого зёва и бесцельного рассматривания фотографий, сделанных вчера на дне рождения у друга, юноша начал осознавать, что мысль о странном сне не отпускает его. Нурдин отложил сотку в сторону, принялся размышлять. Он вспомнил, что в далёком детстве, когда ему было шесть или семь лет, он случайно нашёл дома в подсобке старую, пожелтевшую от времени книжку – сборник дунганских сказок. Вспомнил, как начал читать его и не смог оторваться. И, наконец, вспомнил, что ему попалась страшная сказка про ёгуэ, которая до смерти напугала его, но которую он всё же дочитал до конца. В дальнейшем Нурдин постепенно стал забывать о напугавшей его тогда сказке, и лишь изредка, случайно увидев книжку, он вздрагивал и быстро проходил мимо. Позже он попросил отца продать несколько старых книг, и вечером, не глядя на сборник сказок, взял его и осторожно вложил в середину стопки, намеченной к продаже. И вот сейчас, спустя годы, эта история из давней сказки полностью повторилась в его сне, и Нурдин пытался понять, почему мысль о ней его не отпускает.

Юноша встал с постели, отправился в душ, потом почистил зубы и пошел на кухню приготовить себе завтрак. Затем он выбрался из дома и побрёл пешком, продолжая осмысливать сон. Внезапно он почувствовал в себе необычную перемену. Нурдин смотрел на прохожих, слушал гудки машин и маршруток. Но он видел всё уже другими глазами – не такими, как раньше, словно заметил в окружающем мире нечто такое, чего раньше то ли не хотел, то ли не мог осознать. Он будто почувствовал, что что-то сняло пелену иллюзий, скрывавшую от него всё вокруг в течение всей его жизни, и он воспринял людей, улицу, город во всей их бесстыдной наготе. Ещё больше он уверился в своем открытии, когда услышал, как на другой стороне улицы два мужика осыпали друг друга нецензурной бранью, а проходящие мимо школьницы, вульгарно посмеиваясь, разговаривали друг с другом о непристойных вещах. «Раньше бы я не увидел в этом ничего особенного и отнёсся к этому нормально», – думал Нурдин. «Как же я прежде не замечал того, что так ясно вижу сейчас?» – спрашивал себя он. Всё вокруг – природа, люди, животные, маршрутки – приобрело для него другой смысл и предстало в совершенно ином свете. Он ясно видел в людях тот мусор, который они накопили в себе за всю жизнь, и понимал, что ёгуэ, выросший из этого мусора, уже давно сожрал их душу и всё хорошее, что в людях было, и потом принял образ внешне нормального, благопристойного существа. Нурдин теперь чётко осознавал грязную правду жизни, и всё же это не огорчало его. Несмотря ни на что, юноша продолжал идти вперёд, навстречу яркому солнцу, освещавшему запутавшихся во мраке людей. Он знал, что свет укажет дорогу.

Слышишь, волны шепчут, зовут в озеро-море? Мне пора… Полночь не наступает, еще рано… Тогда я расскажу тебе сказку. Не о принцессах и драконах и глупых рыцарях… Есть другие сказки, они похожи на людей. Поднеси цветы ближе к сердцу, они скажут тебе то, что я не успею. Они похожи на людей… Цветы, птицы, сказки… Я не могу собраться, ветер отвлекает меня. Он почти успокоился, также как и я. Он знает… И не может молчать.

А помнишь, мы верили? Птицы поют… Я не могу не замечать их, они совсем рядом… Их трели тем отчаянно красивы и мелодичны, что они находятся в клетках. Я слушаю их уже несколько ночей, с тех пор… Днём их не расслышать, может быть, они и днём поют, но слишком много чужих, других голосов. Днём и я другая…

Где же ромашки?.. Ах да, я ещё не нарисовала их. Я бы нарвала тебе настоящих, да кто держит меня?.. Поднесу их сама, протяну сквозь время и расстояния. Ты только помаши мне… В небе одиноко и холодно. Людям нужны звёзды и обязательно мечты. Я нарисую и их, и на оборотах напишу желания каждого цветка, птицы. Они же так похожи на нас.

Моё озеро-море, так уж вышло, что без тебя мне не судьба. Я возвращаюсь к тебе, обними же меня и прости. Я недолго блуждала, наверное, я рано? Что ты расстраиваешься, будь ласков и спокоен, пойми меня, мне некуда больше идти. Где же твои восходы? Закаты я видела. Ветер притих.

Мне не хочется уплывать… Из меня никудышный художник. Краски спутались. Хотела белым, жёлтым, а получилось красным по синему. Спутались желания. Кто поймёт, чего я хотела…

А помнишь, ты стояла на берегу и держала в руке букет из полевых ромашек? Я улыбнулась. Ты протянула руки ко мне. Или это мне приснилось.. На табло три часа ночи, свет остался включенным, я заснула, опоздала.. А птицы всё так же поют… Скоро будет солнечно… Слышишь, я вернусь!?..


Омуралиева Адель
Боюсь быть незамеченной средь тьмы плакучих ив,

Любовью покалеченной вдыхать прохлады нив,

Что счастье обветшалое летит куда-то вдаль,

Навстречу мчится талая весна, прощай февраль!

В одном из снов мерещатся булатные глаза,

Бахвалится, да плещется прозрачная слеза,

А ночь, в своем высочестве примерит черный фрак,

Покуда одиночество выносит белый флаг.

По черно-белым клавишам бездыханно бегу,

Ищу того проклятого, неверного царя,

А за плечами старая безмолвная зима…

Как будто бы любимого царя последний вздох…

И я бреду, отчаянно топча родную пыль,

А предо мной красивейший качается ковыль.

Разбиваю гордыню в мелкое крошево,

Подчиняюсь минутам безудержной слабости,

И вдыхаю любовь в подреберье порожнее.

Иногда я смотрю на тебя, и мне кажется,

Не увижу морщин твоей жалкой старости,

И пока мне во снах о тебе что-то вяжется:

Мне достаточно маленькой-маленькой малости…

Иногда я тоскую: рябиной поникшею

Я стучусь ненароком в окно полуночное,

И встречает меня твоя осень безликая,

В кашемировом пончо промокшая, тощая.

Я сражаюсь в пространстве твоей невесомости,

Как сражался Кихот с широкрылою мельницей,

Снисходителен мир к моим временным склонностям:

Обжигаться в объятьях колючей метелицы.

Я смотрю на тебя, обнаженная дурочка,

Сквозь кристаллики глаз - моя сущность капризная,

Чуешь холод зимы по развилистым улочкам

Пробегает как вихрь, музыкальной репризою?

Ты вонзил в меня взгляд, я безжалостно ранена,

Истекаю кармина любовными гласными,

Моя горечь тоски слезной солью приправлена

Нынче скомкана кем-то шарами бумажными.

Отчего мне бывает безумно мучительно,

Лихорадочно, тошно, слезливо отчаянно

Когда вижу твой взгляд безмятежно-пронзительный,

Словно дуло ружья, нарочито нечаянный

Ты убил наповал мои нервы и психику,

И срубил на корню мои мысли о времени…

Я сквозь слезы слагаю бредовую лирику,

Отбывая "в любви" за твоё преступление.

На пыльном письменном столе,

Изящной глянцевой нимфеткой,

На слитом бронзовом столбе.

Смотреть как ты, нахмурив брови,

Испишешь тысячи картин

И быть блаженной каплей крови

В потоке вздутых синих вен.

Позволь следить за тонкой шторкой,

За тем как пишешь - не меня,

Позволь облечь пушистой норкой,

В февраль морозный - лишь тебя,

Исполнить соло босанову,

И с циферблата твоих глаз,

Читать Шекспира и Толстого

Из сотканных веками фраз.

В ночи явиться Шахрезадой,

Что с черною тугой косой,

Пленить восточною прохладой

И удушить в любви немой.

А в красках мартовской палитры

Лелеять утреннюю тишь,

И наблюдать, из-за пюпитра

Бордовой скрипкой, как ты спишь.

И вновь взъерошена кровать,

А ты рисуешь образ милой,

И просишь губы целовать.

Бумага, кисти и мольберт.

Ты стал художником скитальцем,

Повсюду пишешь мой портрет.

Миндалевидные глаза,

Под яркий цвет губной помады,

Я прячу бледные уста.

Изящной шеи смуглый цвет.

Под канделябры мокрых свечек –

Художник, муза и сюжет.

Да прощаю ежесекундно.

Тает прошлое, не напрасно ли?

То, что весело было – нудно…

В твоем небе порхают бабочки,

Тонким крылышком меря счастье.

Ты мне даришь на праздник тапочки

Так бездушно. И в одночасье

Наш союз вдруг набил оскомину,

архитектору нынче пофиг…

волочу себя изможденную

заварить чуть покрепче кофе.

и вдохнув аромата вязкого

ощущаю в своей гортани

вкус тоски вперемешку с ласками…

Привкус жизни, что тает и тает...

Мои ангелы, мои сторожи,

Вы белесую зиму скомкали,

На снегу лишь остались пролежни,

Задыхалась весна осколками,

Я замотана нынче в вервие,

По пороше бежала скованно,

И косицы до ступней плетшие

Извивались по мне избалованно.

Я творила священнодействие,

Как Земля я дышала царственно…

Только в сумерках равноденствия

Кто-то молвил стихами явственно

О бывалой зиме старушечьей,

О шинели до дыр затрепанной,

О пузатой румяной булочной,

О рубахе отца заштопанной…

Вы ж вернитесь в мои проталины,

Обнажается март полянами,

Солнце жжет нарочито палено

И деревья качаются пьяными...

Мои ангелы, где ж Вы - воины?

Нынче прячусь я в захолустие

Где страдальчески буду слизывать

Межсезонное послевкусие.


Өмүрбаева Нуриза
БИР ТОГОЛОК КАР
Кайтаар кезде сабак бүтүп мектептен,

Карды кармап турар элең камынып.

Өтөр элем мен жаныңдан шашыла,

Жука жааган жаңы карга чалынып.

Уруп ийсең бир тоголок кар менен.

Оттон кошуп тоголоктоп койгондой,

Оорубастан ысый түшчү бар денем.

Ээрип кеткен карга окшотун унуттуң.

Бир тоголок кар деп жүрсөм жаңылып,

Бир тоголок сүйүү менен урупсуң.

Жүрөгүң муздак белем жылыбаган.

Сырымды көөдөндөгү козгоп турат,

Сырттагы жамгыр үнү дыбыраган.

Ырымды жамгыр үнү чакыргандай.

Жашоомо бир көрүнүп кайра кеттиң,

Жарк этип тээ көктөгү чагылгандай.

Билемин өчкөн чырак жанып кетпейт.

Сендейден дагы далай чанса дагы,

Сеземин жамгыр мени чанып кетпейт.

Жамгыр неге куюп берди капыстан.

Көптөн бери ээсиз турган аңгырап,

Көзгө урунду оң жактагы жапыз там.

Ойлонбостон ээрчий бастым артыңан.

Сүйүп жүзүм тике карап көзүмө,

«Сүйөм» десең сөз табалбай аптыгам.

Неге сүйүүң жапыз тамдан билгиздиң.

Жайдар мүнөз ачык көңүл анан да,

Жамгыр жууп кеткен өңдүү кирсизим.

Сүйүүңдү айтып көңүлүмдү ийиттиң.

Бул бакыттын ээси кылган жапыз там,

Буранадан, мунарадан бийиксиң.