To: др. Фиона Расселл russellfiona@hotmail.com From: Густоп gzemeroz@macedonia.eu.org

24 апреля

Фиона, я глазам своим не верю! Прочел в интернете список счастливчиков, получивших гранты, — моя ра бота упомянута как одна из лучших, а денег мне, полу чается, не дают? Я отстаю на 0,5 балла, это же смешно. Они там с ума посходили.

Зато дают этому компилятору из университета Эк сетера, доморощенному египтологу, я читал его ста тью про эпоху Рамессидов, там половина списана у Пьера Монте.

Теперь он может два года валяться в своем Дарт мурском парке на траве и размышлять о фиванской теократии.

Раскопки в Ком эльХеттан их, видите ли, не интере суют, Аменхотеп Третий и царица Тейе для них парочка кварцитовых булыжников, не более того, а ведь ты гово рила, что это перспективная тема.

Я тебя послушал и поехал с Лопесом, я тебя послу шал и три месяца глотал пыль в заупокойном храме.

А потом всю зиму писал как проклятый, зарабаты вая уроками для несмышленышей и развозя скорост ную пиццу по промозглому Челси.

Фиона, они меня убили. Всего половина балла!

Если бы с этим эксетерским графоманом чтонибудь случилось, если бы он, скажем, въехал в дорожный столб величиной с Мемнонский колосс, я сам смог бы валять ся на траве до и размышлять о священном гиппототаме.

Пойду в Айриш Паб, надерусь как следует и поде русь с ирландцами, рыжими и коварными, как ты.

МОРАС

мне снилась наша вильнюсская кухня и как мой брат смеется и пьет молоко прямо из треугольного жесткого пакета, ужасно скучаю по таким пакетам, их больше ни где не продают, здесь, в барселоне, я несчастнее, чем был на мальте, но счастливее, чем в этом невозможном горо де, всегда напоминавшем мне полную людей казенную комнату, выкрашенную масляной краской, пропахшую старым сукном и шариками от моли, комнату с окошеч ком для выдачи чегото там, у которого я сижу в ожида нии того момента, когда стекло поднимется и мне изда ли покажут твою фотографию, папа

апрель, 25

non ci posso nemmeno pensare

я вспомнил еще одно немецкое слово — Schnur, оно обозначает шнурок и эпоху, это, кажется, кьеркегор пер вый заметил, в той главе, где он пишет про скуку и лю небургскую свинью

у фионы на кожаном шнурке болталась эта шту ка — жемчужная фасолина, тебе бы еще меч и зеркало, сказал я тогда, вот и регалии приличного императора

да нет же, мо, это ключ, мо! фиона теребила ее, накру чивала на палец, от двери, что открывается один раз, про пуская в пустоватые коридоры других возможностей, это, если верить оскару, мо, но кто же станет ему верить?

апрель, 26

прав был повар марко, когда в марте отговаривал ме ня от голден тюлипа

за вчерашний день мы потеряли двух постояльцев и репутацию приличной гостиницы

студент густав утонул в ванной, профессора застре лил сумасшедший араб, который в глаза не видел некро номикона, да и читать, вероятно, не умеет, полиция аре стовала магду, а я весь день собираю воду тряпками в номере на втором этаже — его залило водой, просочив шейся через ветхий потолок из номера бедного густа ва, — и плачу как дурак

парень наглотался снотворного и соскользнул в смерть, точно в ложку, или она его зачерпнула, не знаю, что и сказать, моя способность собирать слова в предло жения размокла и отяжелела, как забытое белье под дождем

как это у них получилось — умереть в один день, хотя они жили не счастливо и не вдвоем?

без даты

девочка, роза саронская, писал я однокласснице зи мой тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, там еще рифма была, но она невосстановима — джульетта веронская? вероника полонская?

тогда я еще не знал, что роза не роза, а вовсе даже ли лия, впрочем, некоторые считают, что тюльпан или — какая скука! — белый нарцисс

восемь лет спустя я писал курсовую по переводам Песни Песней, выяснилось, что не подкрепите меня яблоками, а обложите меня яблоками, а ято в детстве представлял, как, раскрыв перемазанные медом губы, она лежит в тени смоковницы, похрустывая зеленой ан тоновкой, и себя представлял пасущимся между ее ли лий, у меня и сомнений не было, что это за лилии, а те перь, когда я знаю, у меня оскомина от недозрелой мякоти, и запах ливана, что запечатывал мне ноздри не здешней смолой, оказался розмарином лекарственным, с листочками, подбитыми белым сапожным войлоком

апрель, 27

жидкость все проверяющая

странное дело — я вдруг понял, что плакал по про фессору, хотя он обошелся со мною грубо, а вовсе не по густаву, хотя он был немного похож на фелипе

вчера, когда я покончил в трилистнике с отжи манием бесконечных тряпок, хозяин отправил меня наверх, в номер с переполненной ванной — ничего не трогай! сказал он, полиция еще не раз заявится, прине си только телефон и приемник, они понадобятся мне для поляка из двадцать шестого, и я пошел, отправил ся как миленький к истоку ручья хвергельмир

я почуял сладковатую духоту и увидел сложенную постель, и початый коньяк на столе, и пляжное поло тенце на кровати, и распахнутый чемодан

он купался в полночь как царь и верховный жрец священного города толлан в царствие тольтеков, по строивших водопровод из терракоты

умеренность в картах таро передается через смеше ние воды и вина, подумал я, густав смешал воду, шам пунь и коньяк, и умеренность его подвела

и еще я вдруг подумал безжалостно, что у даосов вода означает слабость, обтекаемость и настойчивость, и если бы комуто удалось выжать густава досуха, то в сухом остатке увидели бы именно это

обтекая фиону, густав сточил ее точно речной ка мушек, подумал я, увидев ее фотографию на его столе, прислоненную к футляру для очков, я и не знал, что вербный пушистый густав носил очки, как не знал, что он сточил мою прозрачную фиону, как бутылоч ное стеклышко, но теперьто уж

Спаси меня, Боже; ибо воды дошли до души моей.

From: др. Фиона Расселл russellfiona@hotmail.com To: Густоп gzemeroz@macedonia.eu.org (распечатать для профессора Форжа)

…Двигаясь дальше, мы приближаемся ко дню гибели нашего доктора, которую я могла бы, как мне кажется, предотвратить — и эта вина терзает меня до сих пор, — ко дню его самоубийства, совершенного столь изыскан ным способом, что следствие в лице юной недотепы мисс Грофф догадалось о нем только с подсказки моего мальтийского приятеля Мораса. До сих пор не могу по нять, как онто догадался?

Его объяснение — видел во сне — не показалось мне убедительным, впрочем, от этого юноши можно ожидать чего угодно, он наиболее мистическое существо в этой истории, нашим железным орлам и золотым саламанд рам до него так же далеко, как до Деймоса, уверяю вас.

Но это уже другая история, профессор, и вас она вряд ли заинтересует.

Итак, в тот день, когда артефакты были розданы уча стникам, Йонатану досталась самая непонятная вещь, точнее, фрагмент вещи в виде крохотной золотой сала мандры, распластанной на нефритовом осколке округ лой формы.

Мы сочли ее медальоном, потому что она напомни ла мне древний согдийский кулон в виде золотого ежи ка, прижавшегося к ветке, найденный лет шесть назад в Еркургане, в Каршинском оазисе.

Из шести стихий к саламандре наиболее подходил огонь, и в этом никто из нас не усомнился.

Я прекрасно помню ход наших рассуждений: золо то как материал несомненно солярно — у кельтов оно обозначало огонь, у египтян — солнечного бога Ра, у индусов свет и огонь Агни.

Саламандры в алхимии — духи стихии огня, сказа ли вы тогда, еще Леонардо да Винчи писал о них как о существах, способных питаться огнем и в огне же менять свою кожу.

Вы даже, помнится, привели цитату из Бенвенуто Челлини, о том, как он маленьким мальчиком увидел саламандру, пляшущую в огне, и рассказал об этом от цу, а отец побил его, но не от злости или недоверия, а за тем, чтобы сын запомнил этот день на всю жизнь.

Я же привела цитату из Плиния о четвероногих су ществах из кипрских плавилен, неспособных жить вне стихии огня, помните?

Они погибают, как только вылетают из печи на све жий воздух.

Позднее я вспомнила — вечный l’esprit de l’escalier! — противоречивое упоминание о саламандре в одном ран нехристианском трактате, где указывается, что саламан дры так холодны, что ими можно тушить огонь! Каково?

Простите мне, профессор, если я раздражаю вас, пус каясь в пространные рассуждения или упоминая излиш ние детали. Дело в том, что я пишу это письмо не только вам, но и себе, и все, что вспоминается мне по ходу раз говора — а я так отчетливо вижу вас сидящим здесь, в моей мадридской комнате с видом на часовню Сан Исидро! — необходимо записать, ведь это наш первый разговор с тех пор, как я оставила вас там. Одного.

Поверьте, не было ни дня, чтобы я не думала об этом.

Возвратимся же к ящерке, чей вид меня смутил с са мого начала, я долго не могла найти этому объяснения. И только здесь, в Мадриде, порывшись хорошенько в памяти и сетевых архивах, вспомнила: я видела похо жую, так же неловко распластанную на камне, фигур ку в Китае!

Точнее — в Макао, у реставраторов национального музея. Это не медальон, как мы предполагали, а опиум ная трубка!

На трубках для курения опиума часто изображали мифологических животных, и та трубка, что попалась мне в Макао, была украшена четырехкрылой змеей миншэ.

Помните, что говорится у Иосифа Флавия? О том, как Моисей защитил свое войско от крылатых змей, снабдив воинов тростниковыми корзинами, в которых сидели ибисы — пожиратели крылатых змей? Так вот, именно такая змея из золота сидела на трубке черного дерева, длиной в сорок сантиметров, она была располо жена головой к нефритовой чашечке. Полагаю, что эта китайская трубка была дальней родственницей трубки из Гипогеума, от которой осталась лишь саламандра на осколке нефрита.
Возраст ее можно было бы узнать при помощи экспертизы и таким образом установить, китайская это работа или более ранняя — арабская. Но, увы, — предметы утеряны безвозвратно, мы остались при пиковом интересе, деревянном жезле и серебряном зеркале.

К чему это длинное предисловие, спросите вы? К то му, дорогой профессор, что Йонатан Йорк умер не от огня, а от дыма.

Так описан демон Дыма. То есть если принять мою версию, то орудие умерщвления владельца — это дым, а металл артефакта — золото.

В случае с Эженом металлом были свинец и олово, а способом умереть — беспричинное блуждание во мра ке. Демон Мрака, одним словом. К тому же у Эжена мог ли быть причины там оказаться. И я о них, как ни стран но, догадываюсь.

Гибель Надьи произошла от стрелы, движение ко торой можно представить себе как жестокий ветер, смертельный ветер etc. Металлом же было железо.

Если в случае со стрелой и чашей у артефактов име ются детали, упоминаемые в описаниях демонов, — орел, дракон, — то в случае с Йонатаном совпадает толь ко металл — золото, а саламандра не названа.

Описания демонов, найденные мной в коптской ру кописи, как мы видим, не всегда совпадают с внешним видом наших находок и несколько противоречивы, но они прямо говорят о той опасности, которую, простите мне это наивное выражение, несут, попадая в человече ские руки.

à suivre,

Фиона

МОРАС

сегодня с утра не нахожу себе места, зато нашел у фи липпинки в кладовке два артефакта мертвого времени — погнутые щипчики для сахара и пластмассовый шар слайдоскопа

последний поразил меня своей пустотою, будто смот ришь прямо в глаз океанской рыбине — в таком должна быть мама! живая! и выгоревшая трава! и нарочитые бег лые буквы под ногами отдыхающих — санаторийялта июльсемьдесяттретьего! и желтоватые урфинджюсов ские небеса, и желтоватые проймы тугогрудых платьев в дачном ворохе, потом за ними приходили из поселка, и няня доставала мамины чемоданы в ребристую полос ку, со множеством ненужных ремней и пряжек — вот они, парижито! говорила няня, але ни в пир, ни в мир! ближе к осени почтальонша появлялась в мамином ко ротком пальто алой шерсти, с гранеными рубиновыми пуговицами, пальто было мало, и она носила его нарас пашку

с тех пор не могу видеть красного на худых блондин ках, вот этот запах — залежавшейся шерсти, липкого кримплена, и еще пыльный, мучной запах папьемаше, и еще мучительный запах тока, когда лижешь кислова тую батарейку, и еще пергаментный, оберточный запах на чердаке, и еще — как пахнет в пригородном поезде, ржавчиной и теплым паром, и простудный запах мяко ти алоэ

так пахнет изнанка памяти? решка, мездра, испод? выворот мифа? античные врачи считали, что чувствен ность содержится в печени, а не в сердце, не знаю, я свою еще не нащупал, но про память наверное знаю, па мять — она вся, целиком, в носу

без даты

сегодня меня отпустили гулять в саду, я зарыл под большой казуариной секрет: фионин перстень с жем чужиной и тремя рыбами, флакон изпод капель, ко торые я не капал, а выливал в цветущий кактус на по доконнике, потертую мальтийскую монету и ключ от почтового ящика, все равно не помню, где он

ктото прислал мне марципаны, но сестра сказала, что они сгущают кровь, и съела все, сидя на моем по доконнике и болтая ногами в вязаных гольфах

за это она разрешила мне оставить окно на ночь от крытым, чтобы слушать море, правда, она утверждает, что это не море, а турецкие строители, шуршащие по ночам, как термиты

они строят новое здание, говорит она, старое вашего брата уже не вмещает, ваш брат плодится и множится, чисто остролист на яблоне

я хочу увидеть своего брата

25 апреля

Фиона, ты не поверишь. Я пишу тебе из номера профессора Форжа! С его компьютера! А в кресле у него — клянусь, я не вру — лежит наша следователь Петра и тихо похрапывает, даже не проснулась, когда я зашел.

Вечер сегодня забавный, но все рассказывать не ста ну, мне здесь не слишком уютно, к тому же я, кажется, простыл — ужасно зябну...

Завтра буду в Лондоне и напишу тебе подробно, а сейчас ко мне подкрадывается инфлюэнца и впору закладывать в носки сухую горчицу, как делали в мо ем городе, когда дитя приходило с прогулки в жутком виде и мокром пальто.

К Оскару я зашел на минутку — сообщить, что уез жаю, и спросить, прочел ли он твое письмо, хотя в этом у меня нет сомнений, просто хотелось увидеть его реакцию.

Конверт я ему вчера под дверь подсунул, как в том английском детективе с Одри Хёпберн, чувствовал се бя при этом проворовавшимся дворецким.

Сам он кудато вышел, а дверь оставил открытой, так что я решил его подождать на всякий случай. В номере полно всяких побрякушек, а в нашем отеле, если пом нишь, золотые запонки и паркеровские ручки испаря ются в мгновение ока.

Кто бы мне сказал неделю назад, что буду я сторо жем недругу своему.

Уверен, что твои записи он прочел, распечатанный конверт лежит на столе, а рядом недопитый коньяк, точнее, едва початый.

Однако профессор знает толк! Fine Champagne Grand Bouquet Le Foucaudat, извольте попробовать, простужен ный господин Земерож.

Напрасно он тратил такое сокровище на толстую Пе тру. Она бы еще и приплатила ему за ласку, полагаю, но это я уже злюсь, пожалуй.

К тому же днем я немало выпил. Отмечая сам с со бою конец прекрасной эпохи.

В кафе ко мне подошла девушка с подведенными оливковым цветом глазами, она тоже чтото такое отме чала и была не против составить мне компанию. Но я ее отверг, Фиона, поверишь ли! Drinks provokes desire but takes away performance.

Попивая профессорский коньячок, спешу сообщить тебе, достопочтенная Фиона, что послушанию моему нет предела, я поменял билет на завтрашнее число, по теряв при этом кучу денег, и нынче вечером собира юсь приступить к сборам, вот только дождусь профес сора, приму горячую ванну с лимонной эссенцией — кто знает, что меня ждет в Лондоне, может быть, ре шетка метро? — рейс у меня рано утром, так что завт рак мне обещали выдать сухим пайком, не пропадать же гостиничным круассанам и клубничному джему.

Впрочем, не стану и профессора дожидаться — как никак у него полицейский в номере, разве это не лучшая защита, чем бедный, пьяный Земерож? Итак, я отправ ляюсь укладывать свои нехитрые вещички. Надеюсь, ты не передумаешь и приедешь меня навестить, дорогая моя рыжая девочка.

Целую твои колени,

Густоп

From: др. Фиона Расселл russellfiona@hotmail.com To: Густоп gzemeroz@macedonia.eu.org (распечатать для профессора Форжа)

…Теперь позвольте сказать вам еще коечто, способ ное вас — уж ято знаю! — разгневать, поскольку полно стью расходится с версией, принятой вами за основу рассуждений.

Жемчужина в узком кольце, которую вы тогда опре делили мне, является, по вашему мнению, артефактом воды, позволяющим менять обличье.

Nota bene: двум артефактам Иоанн уделяет особое внимание, не так ли? Остальные предметы вовсе не истолковываются, и это настораживает.

Итак, вода — вода дарует умение менять обличье, и огонь — берегись огня. Мне кажется, это именно так звучит в оригинале. Разрешение и предупреждение. Собственно, на этом была основана моя шутка — каюсь, каюсь! — с белкой, в которую я так драматично превра тилась.

Вы, разумеется, оценили эту выходку по заслугам.

Но вдумайтесь, Оскар: в тот день мне вовсе не было смешно, скорее я была напугана и огорчена до крайнос ти, у меня перед глазами все еще стояло белое, осунув шееся лицо Йонатана, явившегося ко мне в номер, что бы поговорить в тот вечер, 24 марта. Он говорил, что получил письмо из Зальцбурга, которое — цитирую буквально — поразило его в самое сердце. И еще: что ему нужно рассказать мне нечто отвратительное, пото му что больше некому. Я закрыла дверь у него перед но сом. Я была сыта по горло отвратительными историями.

Повторяю, мне было не до шуток. Однако, повинуясь какомуто неясному импульсу, я попросила М. купить мне белку в зоомагазине и даже, помнится, с усмешкой объяснила ему, что именно я с ней собираюсь сделать.

Дело в том, Оскар, что я не боялась этой вашей жем чужины. Интуиция у женщин по большей части осно вана на ощущении опасности, исходящей от предметов и живых существ. Теперь я понимаю, что эта вещь с са мого начала испускала какието свои, отдельные флю иды, вы станете упрекать меня за терминологию в духе Элизабет Браунинг, но иначе я выразиться не в состо янии.

Кольцо не принадлежало к собранию Иоанна Маль тийского! Оно было лишним, и в том, что серый каму шек достался мне, была доля черной иронии.

Маленькая Фиона довольно часто получала пус тые обертки от карамелек, ей не привыкать.

С тех пор как я увидела эту жемчужину, мне хотелось над ней посмеяться, именно так, и никак иначе. Пред ставляю себе скептическое выражение на вашем лице — дамские штуки! тоже мне доказательство! — к тому же вы, вероятно, думаете, что я пытаюсь перенести острие своей злобной шутки с вашей персоны на невинную вещицу.

Может быть, и так, но суть не в этом.

Наше с вами толкование этой находки было притя нуто за уши, мы рассуждали об античной символике жемчуга — Афродита, вышедшая из морской пены, — о том, что в древности его считали символом пролитых слез, вы даже вспомнили Лессинга, если я не путаю, мы говорили о женском начале океана и животворящей си ле вод у шумеров, эт сетера, эт сетера.

На деле же никакого толкования кольцу не пола галось.

Оно попало туда случайно, помните, мы нашли в ка мере связку железных ключей, гемму с человеком и зверем на задних лапах и ожерелье из бусин сердоли ка и полевого шпата?

В горе и суматохе мы забыли про эти мелочи, а коль цо было оттуда, из собрания случайных вещей, просто мы его второпях сунули в чашу. Или до нас ктонибудь сунул.

История с зеркалом Густава похожа на три пре дыдущие.

Кстати, именно он обязался передать вам этот текст, сделав бумажную копию с того письма, что получит се годня на свой электронный адрес. Я была не слишком уверена в надежности бумажной почты, педантичности нашего портье, к тому же знаю вашу рассеянность, в ко торой вы никогда никому не признаетесь.

Зеркало Густава досталось ему не просто так, он один из тех немногих юношей, чья воля практически сходит на нет, стоит им увидеть свое отображение.

Душа его давно похищена амальгамой, зато мы мо жем с уверенностью сказать, что он не демон, потому что демоны не отражаются в зеркалах, и не василиск, потому что эти существа умирают при виде своего отражения. Это была еще одна попытка пошутить.

Мы отнесли полированное серебряное зеркало к ка тегории металл, потому что это было очевидно, верно?

Но металла, как и земли с деревом, в этой таблице не существует.

Система понятий здесь пятерична, простите мне, ради бога, мое косноязычие.

Не шесть стихий, элементов первоматерии, а пять манихейских миров.

Миров, где царят огонь, вода, дым, ветер и мрак. И нет ни железа, ни глины.

Ручка зеркала ранее изображала рыбину с изогну тым хвостом, утверждает Густав, мне тоже так показа лось, хотя зеркало почемуто было мне наименее инте ресно. Но даже если бы там не было никакой рыбины, смысл этого артефакта мог быть только одним — вода.

А царь мира Воды имеет облик рыбы.

Его тело — серебро; и у всех архонтов, принадлежа щих Воде, тело — серебро...

А дух царя архонтов Воды — тот, что царствует ныне в лжеучениях.

Разумеется, я оставляю за вами право не прини мать мои предположения всерьез. Более того, профес сор, мое письмо к вам не содержит ни грана научных амбиций.

Мне совершенно все равно, кто из нас прав, чья те ория ближе к истине и тому подобное.

Эта история для меня закончена.

И, как вы и предполагали, я в очередной раз потер пела фиаско.

Университет вызывает меня для отчета, и это будет самый безнадежный разговор изо всех возможных разговоров, ведущихся с моим куратором… мой следу ющий проект обречен умереть, не родившись.

Слава богу, что я получила место на кафедре в Мад риде, где и остаюсь, рискуя оказаться lost in translation.

Но есть еще коечто. И это тревожит меня все сильнее.

Я просто обязана предупредить вас о своих опасе ниях.

Теперь мне приходится прерваться, но я закончу письмо — не позднее завтрашнего утра.

МОРАС

о чем я думаю? я — говорящий барабан, атумпан, и все кому не лень играют на мне кривыми палочками, фи она — дивнобокая кельтская арфа, фелипе тогда — бра зильская трещотка, фелис — каталонская флейта флабь ол, тут и сомневаться нечего

доктор гутьерес — тибетский нвадунг из рога антило пы, барнард — польская деревянная труба басун, сеньора пардес — корейская поперечная флейта, разумеется, а лукас, ну что лукас, лукас — рондадор, пастушья дудка из перьев эквадорского кондора, занесенного в красную книгу

без даты

как пристальное вечернее солнце, хозяин отеля смот рит на меня — не греет взглядом, но держит в лучах вни мания, когда я встречаюсь с его коричневыми крапчаты ми зрачками, мне кажется, что волосы мои тлеют, у него сыроватые щеки и неожиданно молодой тугой и пур пурный рот, поди сюда! говорит рот, сжимаясь и разжи маясь, будто актиния, ты принес приемник из номера камелия? я не принес, и он говорит э

есть вещи, которые нельзя повторять — как нельзя два раза перечитывать дюма или дважды пускать одни и те же бумажные фонарики вниз по реке, — так вот, мой хозяин ничего не повторяет, в отличие от хозяина вездесущего жакафаталиста

он только произносит свое длинное, влажно чмока ющее в начале звука, обиженное э, причем цельная уютная буква э, насквозь архитектурная — в ней стоит наполненный светом стакан эркера и таится эдикула со стыдливо круглящейся статуей, — становится по хожей на растрепанную эринию, нет, сразу на трех эф фектно растрепанных эриний, а его рот, становясь, ра зумеется, похожим на эллипс, стареет и подсыхает на глазах, западая в бархатистые припухлости подбород ка, ужас, ужас

этого зрелища я боюсь не меньше, чем в вильнюсской больнице боялся прерывистого жирного следа перед ка бинетом доктора — от волос пациентов, сидящих в ряд на сопряженных стульях, прислонившись затылками к стене цвета пережженной сиены, сложив руки на слабых байковых коленях

их маслянистое ожидание заполняло коридор и ле стницы, будто выплеснутая сумасшедшим маляром льняная олифа, когда мне нужно было идти к доктору, я стоял на лестничной площадке дрожмя дрожа оттого, что я их вовсе не любил и не жалел, мне и теперь стыд но, а больше я все равно ничего не помню

без даты

зачем ты полез туда, эступидо, бобо? спросил меня гостиничный повар марко, когда полиция уехала, заста вив нас всех подписаться на линованных листочках, это же даже не твой этаж, ну да, не мой! но я знал, что девочки у араба с ежиным животом, как всегда, по сре дам и субботам, обе — и магда и чесночок, и когда гор ничная закричала, что стреляют, что в номере фиалка или гдето рядом, я побежал, ни о чем не думая, нет! я успел подумать вот что: есть люди, которые становятся жертвами еще до того, как сюжет сам себя раскрутит, на них махнули рукой иштар и атаргатис, и решка у них с обеих сторон, как орел у воителя нобунаги

я бежал, перепрыгивая через две ступени, пока не уткнулся в дверь с лиловым эмалевым цветком, пока не толкнул ее, незапертую, пока не увидел! на этом месте аккройд пожал плечами, разве вам не известно, что обя зан сделать в таком случае гостиничный служащий? о да, ispettore, я знаю! но мне почудилось, что профессор шевельнулся, там, на пороге в смежную комнату, — я знал, что они с арабом соседи, но не знал, что эти двери можно отпирать, на моем этаже их просто заставили шка фами, — мне показалось, что я могу помочь! он лежал там, оскар тео форж, не давая двери захлопнуться, в окровавленной рубахе с круглыми красными пуговица ми, мне всегда такие нравились — добела застиранные, непальский траур и клюквенные шарики, возле него ни кого не было, один полицейский отвязывал набрякшую магду от кроватного столбика, разматывая пояс от мах рового халата, второй склонился над чьимто мертвым телом, еще двое обыскивали комнату, а до умирающего никому не было дела

я сел рядом с ним на пол, взял его голову в руки и хо тел заглянуть ему в глаза, но он их сразу закрыл, как будто устал

еще бы не устать, от всех этих imaginibus et umbris, ко торых они развели, будто зеркальных карпов в гости ничном пруду, я бы и сам устал, подумал я, удивляясь своему спокойствию, встал, прошелся по номеру — ни кто и слова не сказал, — подобрал магдину сумку, до стал пудреницу и приложил зеркало к его рту, знакомая пудреница, перехваченная аптечной резинкой! нет, умер, сказал я вслух и услышал, как хлопнула дверь, это осво божденная от пут магда последовала за представителем закона, я и помахать ей не успел

на меня попрежнему никто не смотрел, я прошел в соседнюю комнату и увидел знакомую полицейскую барышню, спящую петру в сизых кудряшках, она сиде ла в кресле с откинутой головой, на белом надутом гор ле синела тугая жила, зеркальце можно было не при кладывать — она дышала, хотя и тяжело, с присвистом, на столе перед ней лежала чешуйчатая папка с упа нишадскими птичками, знакомая папка! подтекающая саспенсом! ясно, что папку нужно было взять, и я взял

сначала я хотел засунуть ее под форму, там внутри есть карманчик для счетов и прочего, но папка не влез ла и выпирала под синим сатином бесстыдно, тогда я ее вытащил, положил на стол и стал выдирать листки, распихивая их по карманам, никто из полицейских и глазом не моргнул, я даже удивился, они как будто сквозь меня глядели, эти ребята, хотел бы я знать, за кого они меня принимали?

потом я пошел к себе и прочел записки профессора, вернее, то, что было на листках, не так, как раньше, у не го в номере — торопливо перелистывая, прислушиваясь к шагам в коридоре, — нет, я прочел их медленно, разгля дывая рисунки, подчеркнутые слова, восклицательные знаки на полях, и теперь я знаю то, чего не знала фиона, когда в яме с осыпающимися красным песком краями мы говорили с ней о любви и смерти, я знаю, отчего все умерли, но это уже, наверное, все равно, разве нет?