НОВГОРОДСКАЯ ЗЕМЛЯ И ОРДЕН МЕЧЕНОСЦЕВ

Новые условия требовали от Пскова еще большей, чем раньше, мобилизации сил. Но как раз в это время Псков вновь остался без князя. Владимир последний раз упоминается в источниках на рубеже 1225-1226 г.³²⁷ В летописном же рассказе об очередном конфликте Новгорода с псковичами в 1228 г. о князе вообще не упоминается. Скорее всего, конец правления Владимира в Пскове датируется 1226/1227 гг. То есть, он непрерывно княжил в Пскове более 10 лет, не считая трех лет до его первого ухода в Ливонию. Столь длительный срок (в Новгороде за те же годы сменилось 5 князей) позволяет говорить о том, что политическую линию, проводимую Владимиром, поддерживала бóльшая часть псковского боярства. Князю удавалось удачно лавировать, учитывая успехи крестоносцев в Прибалтике, а также изменения в настроениях социальных верхов Пскова. Непоследовательность действий Новгорода в Прибалтике, не отвечавшие безопастности Пскова, усиливали антиновгородскую партию с тенденциями к проведению самостоятельной политики, ориентируясь на союз с Орденом и рижским епископом. Особенно отчетливо последнее проявлось в следующую четверть века.

После смерти князя на псковский стол претендовал его сын – Ярослав, уже участвовавший в походах в Ливонию и одновременно состоявший в родстве с представителями новой ливонской (немецкой) знати и самим епископом Альбертом. Последнее позволяло надеяться, что удастся договориться с Ригой о ненападении крестоносцев на псковские земли. Ливонцы же рассчитывали использовать родственные связи для проникновения в Псковскую землю. Не случайно уже в 1225 г. в Отепя и его окрестностях появились ленные владения деверя Ярослава Теодориха и некоторых его родственников. Главой же нового епископства с центром в Дерпте стал еще один брат Альберта Рижского и Теодориха – Герман. Ливонской немкой была также первая жена князя Ярослава.

Однако в Новгороде были против укрепления самостоятельности Пскова и использовали смерть Владимира, чтобы восстановить там в полном объеме прежнюю зависимость от новгородского князя. Конфликт между Новгородом и Псковом из-за псковского княжения, в который оказались втянутыми и ливонцы, имел место в 1228-1232 гг. Ярослава Владимировича как продолжателя политической линии отца, должна была поддерживать большая часть псковского боярства. Но как раз их желание посадить на псковское княжение Ярослава и не устраивало правившего в Новгороде Ярослава Всеволодовича из владимиро-суздальской династии Рюриковичей. Таким образом, действия переяславского князя в этот момент представляются попыткой лишить смоленских Ростиславичей их политического союзника.

В 1228 г., боясь расправы за строптивость, как уже бывало ранее за многие десятилетия новгородско-псковских раздоров³²⁸, псковичи не пустили в город правителей Новгорода: самого князя Ярослава Всеволодовича, посадника и тысяцкого, пришедших в сопровождении дружинников. Несмотря на то, что князь объяснял свой визит вполне мирными намерениями: везли, якобы дары и овощи, псковичи в этом усомнились. Когда же стало известно, что в Новгород направляется большое войско из Владимиро-Суздальской Руси, якобы для похода на Ригу, псковичи не без основания решили, что эта акция направлена против них, и поспешили заключить оборонительный союз с Ливонией. Отказались они также и выдать новгородскому послу основных «обидчиков» князя. Тогда-то они и высказали свои обиды новгородцам за их прежние тактические просчеты в ливонской политике.

В. Т. Пашуто оценивая события 1228 г. утверждал, что «псковские изменники, предав русские интересы, самовольно «уступили» немецким захватчикам «права» на земли эстов, латгалов и ливов…». В этой характеристике обращают на себя внимание некоторые детали. Прежде всего, здесь отождествляются интересы великого князя и Руси. Соответственно, все действия псковичей и новгородцев, противоречащие желаниям Ярослава Всеволодовича, объявляются изменническими. В. Т. Пашуто усиленно подчеркивает «классовый» характер этих действий: они осуществляются, оказывается, исключительно боярами и – отчасти – купцами³²⁹. Данную точку зрения поддерживают Г. В. Проскурякова и И. К. Лабутина, которые считают, что действия псковичей и новгородцев в 1228 г. отражают самую мрачную сторону периода феодальной раздробленности: ослабление общерусских связей, преобладание местных, узких интересов над общенародными³³⁰.

Совершенно по-другому освещает события 1228 г. и Шауляйскую битву блестящий знаток истории древнего Новгорода В. Л. Янин. Вот, что он пишет: «Яркую картину независимости Пскова рисуют события 1228 г. Великий и новгородский князь Ярослав Всеволодович с посадником и тысяцким отправились было в Псков, но псковичи затворились в городе и не пустили их к себе… Псковичи заключили договор о взаимопомощи с рижанами.…». Данную точку зрения разделяют также И. Н. Данилевский и Е. Л. Назарова ³³¹.

В такой интерпретации действия псковичей никак не выглядят «изменническими». Напротив, все расхождения с «официальным» направлением «политики» великого князя здесь предстают как яркие проявления независимости Пскова – не только от Новгорода, но и от приглашенного туда на время князя-военачальника.

Также и в освещении летописца отказ псковичей выступать против Ордена вовсе не выглядит «изменой». Напротив, он очень хорошо обоснован: Псков (и, прежде всего, его «рядовые» жители) неоднократно страдал от последствий грабительских походов великого князя в земли, подданные Риги. Псковичи хорошо знали то, что было незнакомо приходившим с новгородскими князьями «с Низа» отрядам: спокойствие на границе дороже большого «полона» и «злата», захваченных у эстов. Летописец прямо пишет о том, что псковичи винили новгородцев и, в первую очередь, правивших в Новгороде князей в неправильной тактике в отношениях с прибалтийскими народами, не изменившейся в условиях крестоносного нашествия и имевшей особенно пагубные последствия для Псковской земли. Немудрено, что, спасаясь от подобного сомнительного удовольствия, псковичи готовы были заключить договор о взаимопомощи с крестоносцами. Отказывать псковичам в патриотизме только на основании их нежелания потерпеть за то, что великий князь в очередной раз изволил немцев пограбить (точнее, не их самих, а все те же прибалтийские племена), видимо, нет достаточных оснований.

В историографии существует мнение о том, что князь Ярослав готовил решающее наступление на Ливонию, а договор псковичей с Ливонией сорвал эту акцию³³². Правда, некоторые исследователи при этом добавляли, что новгородские бояре также выступали против войны с Ливонией, поскольку военное противостояние мешало торговле Новгорода³³³. Однако успех похода князя Ярослава Всеволодовича, если бы таковой состоялся, был маловероятен. В источниках нет даже намеков на попытки русской стороны предварительно договориться с местными народами Восточной Прибалтики, без поддержки которых нельзя было рассчитывать на быстрый проход русского войска через всю страну к Риге. К тому же в 1227 г. крестоносцами был захвачен о. Эзель (Сааремаа), жители которого наиболее активно шли на союз с русскими в годы борьбы с немецко-католическим завоеванием Прибалтики³³⁴. Не было готово к сложной военной экспедиции и новгородское войско, уже участвовавшее в 1228 г. в войне киевского князя Владимира с Даниилом Галицким³³⁵. Вполне естественно, поэтому недоверие новгородцев и псковичей, здраво рассудивших, что истинная цель прибытия войска из Переславля – наказание строптивых псковичей, а также стремление последних обезопасить себя, заключив оборонительный договор с ливонцами.

В самом Новгороде в поддержку псковичей выступили противники Ярослава Всеволодовича. В 1229-1232 гг. они предпринимали попытки утвердить на Новгородском княжении представителей черниговской династии. Очевидно, что они действовали в согласии с Ярославом Владимировичем и псковичами. Условием же вокняжения черниговских князей в Новгороде было признание прав Ярослава Владимировича на псковский княжеский стол, что равнозначно признанию самостоятельности Псковского княжества. Однако сторонники владимиро-суздальских князей в Новгороде оказались сильнее. Ярослав Владимирович, который, вероятно, в эти годы княжил в Пскове, вынужден был уступить место присланному из Новгорода наместнику Вячеславу. Сам же князь вместе с оппозиционными новгородскими боярами бежал в Отепя к своим ливонским родственникам. Оппозиционные новгородские бояре – это так называемая «Борисова чадь», т. е. родственники и соратники тысяцкого Бориса Негоцевича и посадника Внезда Водовика, которые были настроены против князя Ярослава Всеволодовича и поддерживали вокняжение Ярослава Владимировича в Пскове. Потерпев поражение в борьбе со сторонниками суздальских князей в Новгороде, они были вынуждены бежать в Псков. Затем, в 1232 г., когда над Псковом нависла «соляная» блокада со стороны Новгорода, отправились в Ливонию, в замок Оденпе, где находился князь Ярослав Владимирович³³⁶.

Не желая сдаваться, они в 1233 г. попытались захватить Изборск. Возможно, Ярослав Владимирович рассчитывал, что защитники Изборска сами впустят его в крепость как «законного князя», а затем поддерживающие его псковичи помогут вернуться на псковское княжение. Надо, однако, полагать, что вместе с дружиной Ярослава Владимировича пришли и ливонские рыцари, вероятнее всего вассалы дерптского епископа. А им-то изборяне не захотели открывать ворота. Подошедшие из Пскова отряды во главе с присланным из Новгорода наместником – князем Юрием Мстиславичем, разбили русско-ливонское войско и захватили в плен Ярослава Владимировича. Его отправили в вотчину Ярослава Всеволодовича в Переславль и держали там, в заточении до 1235 г., пока не обменяли на захваченного ливонцами во время нападения на Тесов воеводу Кирилла Синкинича и к тому же заплатили выкуп³³⁷.

Стремительный набег на Тесов, совершенный в 1234 г., усилил антиливонские настроения в Пскове и Новгороде. В организованном Ярославом Всеволодовичем тогда же ответном походе весной 1234 г. в Дерптское епископство участвовала, как сообщает летописец, «вся область Новгородская», включая и псковичей, а также отряды, состоявшие из набранных в Северо-Восточной Руси воинов – «низовцев»³³⁸. Недалеко от города немцы потерпели поражение и отступили на лёд реки Эмайыги³³⁹. Здесь рыцарское войско было опрокинуто. Разгром усугубился еще и тем, что тяжеловооруженные всадники проваливались под лёд. По дороге к Дерпту русские сожгли монастырь Фолькенау, после чего епископ Дерптский Герман заключил с Новгородом мирный договор на условиях, выдвинутых русскими³⁴⁰.

Условия мирного договора неизвестны, хотя фраза «на вьсеи правде своея» говорит о том, что диктовались они русской стороной. В. Т. Пашуто полагал, что успех русских на несколько лет упрочил русско-немецкую границу и способствовал сохранению прав Новгорода и Пскова на сбор дани в Толове (Талаве), Латгалии и отдельных землях эстов³⁴¹. Того же мнения придерживался и А. Вассар³⁴². Но надо иметь в виду, что граница была установлена еще по договору 1224 г. с епископом Рижским и меченосцами. По справедливому замечанию Е. Л. Назаровой, нет основания полагать, что при образовании Дерптского епископства эта граница была нарушена. При заключении договора 1224 г. было оговорено и сохранение за русскими права сбора дани в Северной Латгалии. Здесь же речь идет конкретно о договоре с дерптским епископом. Об участии в событиях 1234 г. войск Ордена и епископа Рижского не говорится. По мнению С. М. Соловьева³⁴³, поддержанному И. П. Шаскольским и Н. А. Казаковой, этот договор предусматривал выплату Новгороду ежегодной дани с Юрьева и Юрьевской области. Отказ от выплаты этой дани был одним из поводов для начала Ливонской войны³⁴⁴. Е. Л. Назарова считает, что в 1234 г. перед Новгородом стояла конкретная задача: остановить наступление крестоносцев на новгородские владения и разорвать союз дерптского епископа с частью псковского боярства, т. е. был заключен договор о ненападении между Новгородом и дерптским епископом. Учитывая сложившуюся ситуацию, можно предположить, что новгородцы потребовали от рыцарей не поддерживать опальных русских бояр и князей, строивших планы вернуть себе политическую власть в Пскове и Новгороде.

Неожиданным образом епископ Герман обратил заключенный договор себе на пользу. Освободившийся в 1235 г. из плена Ярослав Владимирович не оставил намерения стать князем в Пскове, который он считал своим наследственным владением. Но рассчитывать на поддержку псковичей уже не приходилось. Нужна была военная помощь, которую он надеялся получить в Дерптском епископстве. Из одного ливонского документа 1248 г. известно, что князь Ярослав передал свое наследственное владение – «королевство, называемое Плесков, дорпатской церкви»³⁴⁵. «Передача», то есть, «дарение» наследственного владения Ярославом, соответствовала вступлению князя в вассальные отношения с епископом Дерпта. Изучая события конца 30 – начала 40-х гг., можно заключить, что Ярослав должен был признать себя вассалом дерптского епископа еще до захвата рыцарями Пскова в 1240 г. Что же побудило князя к такому шагу? Рассуждая логически, можно предположить, что на просьбу Ярослава о помощи епископ Герман ответил отказом, сославшись на нежелание нарушать договор с Новгородом. Епископ же мог предположить ему выход из сложившейся ситуации: стать его вассалом. В таком случае вступление ливонского войска на территорию Псковской земли имело бы законные основания и не расценивалось бы как вторжение в соседнее государство, с которым существовал договор о ненападении. Поскольку сил дерптских рыцарей было недостаточно для войны за псковское наследство, епископ тогда же договорился об участии в походе ливонских рыцарей.

Надеяться на благополучное вокняжение в Пскове вернувшегося с помощью ливонцев Ярослава позволяло то, что вассалитет не предусматривал насильственной католизации псковичей. Кроме того, в сентябре 1236 г. псковский отряд в 200 человек участвовал вместе с крестоносцами в походе в Литву, тем самым псковичи демонстрировали свою независимость от Новгорода.

Поход закончился сокрушительным разгромом крестоносцев в битве при Сауле 22.09.1236 г. Большинство исследователей вслед за В. Т. Пашуто отождествляют Сауле с литовским городом Шауляй³⁴⁶. Но некоторые ученые не исключают того, что местом битвы был район нынешнего населенного пункта Вецсауле в Латвии. В сражении погиб сам магистр Ордена меченосцев Волквин и значительная часть братьев-рыцарей³⁴⁷. О потерях в других подразделениях христианского войска автор СРХ не сообщает. Хотя известно, что в походе участвовали горожане Риги, вассалы рижского епископа, рыцари из эстонских владений Ордена, а также из Дерптского епископства. В это время как полагают, в Ригу могло прибыть до 500 новых крестоносцев³⁴⁸. Кроме того, в крестоносном войске были вспомогательные отряды эстов, ливов и латгалов, о чем свидетельствует рифмованная хроника³⁴⁹. Погибли и многие псковичи. По сообщению летописца, домой вернулся каждый десятый участник похода. Однако здесь неясно, относится ли упоминание в Н1Л о гибели каждого десятого только к псковичам или же вообще ко всему крестоносному войску, потерпевшему поражение при Сауле.

После этого разгрома был окончательно решен вопрос о слиянии остатков Ордена меченосцев с Тевтонским орденом. По словам прусского хрониста начала XIV в. Петра из Дусбурга, магистр Волковин уже 6 лет вел переговоры с великим магистром Тевтонского ордена Германом фон Зальца. В 1235 г. великий магистр, чтобы разузнать состояние дел в Ливонии, направил туда посольство. Послам меченосцы не слишком приглянулись, «ибо им не понравилась их жизнь, они хотели жить по-своему, не соблюдая их устав». По-видимому, речь шла о сохранении самостоятельности ордена меченосцев после объединения, а не об абсолютном поглощении его Немецким орденом. Слияние орденов состоялась после известия о гибели магистра с рыцарями, после чего римский папа сам окончил переговоры. 12 мая 1237 г. в Витербо (около Рима) была опубликована соответствующая булла.

Филиал Тевтонского ордена в Ливонии после пополнения свежими силами получил название «Тевтонский орден в Ливонии», или «Ливонский орден». Во главе Ордена стоял магистр (ландмейстер – Landmeister). Подчиненность его метрополии, как считают историки, была практически номинальной. Совершенно противоположную точку зрения высказал В. Н. Балязин. Он считал, что магистры Тевтонского ордена в Ливонии никогда не были свободны от капитула и гроссмейстера Ордена в отправлении политических функций. Идею же автономности Ордена в Ливонии разработали немецкие историки, чтобы замаскировать общность агрессивных устремлений Ордена и в Пруссии и в Ливонии³⁵⁰.

Ливонский орден явился наследником и правопреемником всей принадлежавшей Ордену меченосцев собственности в Ливонии; в военно-политическом отношении был наиболее сильным из феодально-духовных государств Восточноприбалтийского региона.

Таким образом, в главе рассмотрен комплекс проблем, связанных с проникновением крестоносцев в земли, находившиеся под контролем Полоцкого княжества, со взаимоотношениями русских земель (в первую очередь Новгорода и Пскова) с народами региона, а также между собой. Помимо этого, автором изучен круг вопросов, связанных с взаимодействием северо-западных русских земель и крестоносцев в наиболее активный период деятельности католических миссионеров.

Исследование показало, что распространенное в историографии представление о Папской курии как ор­ганиза­торе и инициаторе крестоносного завоевания народов Вос­точной Ев­ропы требует значительного уточнения. Несмотря на то, что вдох­новляющая роль папства в организации кре­стовых походов не­оспорима, серьезный интерес к Восточной Прибалтике проявляло купечество Любека, Бремена, других северогерманских го­родов, которое стремилось проникнуть вглубь восточно-европейской равнины.. Не имея силы конкурировать с фриз­скими и старонемецкими городами, кото­рые держали под контролем тор­говлю в за­падной части Балтийского бас­сейна и на Северном море, они пытались упрочиться на берегах нынешних Латвии и Эстонии. Немецкие феодалы же стремились к захвату новых земель.

Первый шаг в подчинении крестоносцами Восточной Прибалтики был сделан в Северной Эстонии в 20-х гг. XII в. Однако попытки проповеди хри­сти­анства католиче­скими миссионерами наталкивались на непонимание и вра­жду эстов. С 80-х гг. XII в. начать крещение и политическое подчинение наро­дов Восточной Прибалтики были готовы датчане, однако восстание подчи­ненных им поморских славян отвлекло датчан от похода на Западную Двину. Интересы северогерманских купцов, которые начали проникать в прибалтийские земли в 1180-х гг., нашли понимание у Бременской церкви, деятельность которой в Прибалтике связана с бременским аббатом, а затем Ли­вонским епископом Мейнардом, намеревавшимся использовать материальную помощь купечества для расширения влияния католичества.

В целом, как показало исследование, в конце XII века дело христиани­зации прибалтийских пле­мен было близко по своим итогам к провалу. Неудача католической пропаганды происходила от двух причин: латинская Библия была непонятна, а переводы ее не допускались, поэтому убеждение заменялось принуждением. Католическая церковь могла утверждать свое существование в дан­ном регионе только силой. Прибалтика явилась той пограничной зоной между Запа­дом и Востоком, где наиболее ярко появилось глобальное противо­стояние ме­жду католичест­вом и православием. Деятельность не­мецких миссионеров, а затем и крестоносцев являлась одним из ме­тодов поли­тики римских пап по уста­новлению всемирной теократии. От­работка методов по христианизации язычников была доведена до совер­шенства. Сначала в пред­ставляющие интерес языческие земли посылался миссионер, вслед за которым отправлялись крестоносцы, якобы для за­щиты новой паствы.

В главе отмечается, что на рубеже 20-30-х гг. XIII в. система отношений Руси с западным ми­ром стала претерпевать серьезные изменения, которые были связаны от­части с тем, что политика папства по отношению к православному миру стано­вилась все более жесткой и категоричной. Усиление враждебности Рима к православному миру нашло свое выражение и в политике, которую проводило папство в Прибалтике. Изучение документов показало, что в кругах, организовавших экспансию, попытки Новгорода отстаивать свои интересы воспринимались как помощь и пособничество язычникам. Это служило идейным оправданием репрессивных мер, направлявшихся против этого государства. Именно в документах, обосновывавших такие меры, появились впервые враждебные характеристики русских как «неверных», «врагов Бога и католической веры». И хотя решающего сдвига в сторону глубокой и всесторонней конфронтации между приверженцами двух конфессий в рассматриваемый период еще не произошло, важнейшие предпосылки для такого сдвига были уже подготовлены ходом событий.

Новизной отличается вывод автора о том, что рассмотрение политики Рима в отношении Прибалтики как исключительно антирусской не отражает истинного положения вещей. Папство планировало использовать Русь в качестве союзника против татар. В свою очередь, русские княжества во многом рассчитывали на помощь Запада в борьбе с кочевниками.

Политическая и военная обстановка в Восточной Прибалтике резко изменилась с поставлением ливонского епископа Альберта, обладающего незаурядными организаторскими способностями. Необходимо отметить, что успеху завоевателей способствовало отсутствие единства у народов Восточной Прибалтики. Альберт развернул активную деятельность по проникновению крестоносцев в земли ливов. Булла на крестовый поход была издана папой Иннокентием III 5 октября 1199 г. В этом документе участникам похода помимо полного отпущения грехов гарантировалась также защита тех, кто принял крест, и их имущества со стороны папы и св. апостола Петра. Подобные гарантии давались и отправлявшимся в Святую Землю. Таким образом, походы в Прибалтику полностью приравнивались к походам в Палестину. К первым же годам XIII в. относится ряд мероприятий, направленных на укрепление позиции завоевателей и создание базы для расширения экспансии. В районе торгово-ремесленных поселков в устье Ридзене в 1201 г. был заложен город-крепость Рига.

Однако, как показывают факты, несмотря на видимые успехи крестоносцев, положение их в Прибалтике оставалось весьма сложным. Даже через 20 лет после начала христианизации ливов, подавляющее большинство их оставались язычниками. Реально о принятии католической веры можно говорить лишь применительно к ливской знати. Кроме того, в 1206 г. датчане попытались (но неудачно) закрепиться на о. Сааремаа. Причем в Риме явно поддерживали претензии датчан на Ливонию.

Автором обоснован вывод о том, что Рим рассматривал именно Датское королевство в качестве своего важнейшего союзника на Балтике. Папская булла от 13.01.1206 г., разрешала архиепископу Лундскому ставить епископов в завоеванных датскими войсками землях. Это означало подчинение датской Церкви новообращенных земель, на которые претендовали бременские, а позже и магдебургские архиепископы и рижский епископ Альберт.

Один из выводов главы состоит в том, что традиционная точка зрения, согласно которой оценка взаимоотношений Руси и крестоносцев сводится к тому, что внешняя политика Ордена меченосцев, опиравшихся на силу оружия, была источником постоянного напряжения на западных границах Руси, причем крестоносцы с момента появления в Восточной Прибалтике вынашивали агрессивные планы относительно соседних русских княжеств, не вполне корректна, особенно для первой трети XIII в. Псковская земля формально находилась в составе Новгородского княжества, но фактически была независима. Ее приграничное положение заставляло Псков заботиться о сохранении нейтралитета с западными соседями. Особые геополитические условия, в которых находился Псков, побуждали псковичей к проведению собственной линии поведения в Прибалтийском регионе независимо от их отношений с Новгородом. Нейтралитет же Новгорода и Пскова в борьбе Полоцкого княжества против немцев был продиктован глубокими противоречиями между русскими княжествами на протяжении всего периода их существования.

Тактика «перманентного крестового похода» оказалась весьма успешной. Альберту удалось свести на нет политическое и существенно ослабить экономическое влияние русских в Прибалтике и закрепиться на западных рубежах Новгородского государства в непосредственной близости от Пскова. Отметим, что успеху крестоносцев в значительной мере способствовали враждебные отношения между коренными народами региона.

Исследование показало, что действия псковичей в 1228 г. (союз с Ливонией) не следует трактовать как «предательство» по отношению к Новгороду. Конфликт между двумя русскими княжествами был обусловлен стремлением Псковской земли проводить внутреннюю и внешнюю политику, независимую от Новгорода.