РАЗДЕЛ IV ВКЛАД ОСТФОРШУНГА В ИЗУЧЕНИЕ ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЫ КАЗАХСКОГО НАРОДА (1946-1991 ГГ.)

4.1 Промышленно-аграрное развитие Казахстана

С учетом того, что западные концепции экономического развития Казахстана обусловлены двумя противоположными подходами к оценке Октябрьской революции и установления Советской власти в Казахстане, исследователи выделяют в зарубежной историографии два направления [2, 205]. Представители первого направления верили в жизненность идеалов Октября (казахстанские исследователи назвали их «оптимистами», а в советской историографии их относили к «объективистскому направлению»), акцентировали внимание на экономическом прогрессе народов Средней Азии и Казахстана, позитивно оценивая переход, например, казахского народа от кочевого хозяйства к современным формам экономики.

Сторонники второго направления указывали на недолговечность как самого СССР, так и режима в Казахстане (поэтому сторонники данного подхода отнесены к «пессимистам»). Эти направления особенно отчетливо представлены в англо-американской историографии. В отличие от англоязычных авторов, более жесткой позиции в анализе исследуемой проблемы придерживаются остфоршеры. Исключение составляют работы Э.Гизе и Г. Штайгеля, в которых с позитивных позиций освещается экономическое развитие Казахстана в составе СССР [3].

В подавляющем большинстве исследований немецких авторов разных поколений правомерно подчеркивалось, что экономика Казахстана носит колониальный характер. У истоков разработки проблемы в 50-е годы XX века стояли Г.Шленгер, Б.Хайт, Э.Беттхер и др. Именно в эти годы концепция советского колониализма вполне обрела свои основные черты. Тема истории советского Казахстана и его индустриального развития автоматически включена в эту концепцию как пример колониальной политики.

В русле концепций «советского колониализма» и «цены развития» в шестидесятых годах был поднят вопрос об ориентированности экономического развития Казахстана на обслуживание промышленных центров России. По этому поводу широко известный профессор из Штутгарта Г. Вагенленер писал: «… Если размещение предприятий промышленности проведено не по национальным точкам зрения, а экономическим, тогда распределение благ среди национальностей не может быть справедливым» [4].

Дальнейшая разработка проблемы соотношения экономического и национального факторов в процессе размещения новых предприятий способствовала появлению интересных в научном плане работ. В этой связи особо хотелось бы отметить работу профессора Гейдельбергского университета Клауса фон Бойме «Экономика и политика при социализме», в которой на основе статистических материалов о различных уровнях национального дохода среднеазиатских и других республик, сделан вывод о безуспешности усилий по выравниванию уровней их экономического развития. Исходя из традиционных для западной исторической школы положений о незавершенности индустриализации среднеазиатских республик, остфоршер Б.Румер оценивает их экономическое развитие как «диспропорциональное и не запланированное», «ориентированное на узко ограниченные цели» [5], поскольку по словам Герхарда Симона, оно носит колониальный характер. К такому выводу немецкий ученый пришел, проанализировав доклад специальной группы Немецкого общества по изучению Восточной Европы на конференции в Шлангенбауме (1984 г.) [6].

В работах второй половины 1970-х – начала 1980-х годов экономическое изучение среднеазиатских республик велось в контексте с демографическими процессами. Такой подход проявился прежде всего в работах П.Цвика и Г.Лили. В статье первого из них «Этнорегиональная социально-экономическая раздробленность и советская бюджетная политика» рассматривался вопрос о неадекватном финансировании среднеазиатских республик несмотря на быстрый рост населения в регионе. «Одно несомненно, советское руководство было осведомлено ранее о личных уровнях социально-экономических доходов или о вкладах в республиканские бюджеты. Если политические деятели не оценят результаты этнотерриториального разделения, их бюджетная политика не увенчается успехом. Вопрос о том, смогут ли они или захотят предпринять корректирующие акции, остается открытым» [7]. Для автора нет даже речи о какой-либо экономической самостоятельности Казахстана, его он называет простым придатком России.

В статье Г.Лили «Пастухи и кочевники в Советском Союзе» указывается, что одна из стратегических целей экономической модернизации традиционного общества казахов является их этническая ассимиляция: «Рационализация отношений в традиционных по структуре обществах мусульманских народов и других национальных меньшинств – это одна из главных целей советского руководства в попытках ассимилировать эту часть населения в советское общество целиком» [8]. Если ранее речь шла об интеграции местных экономических структур, то теперь западные авторы поставили вопрос об ассимиляции этих народов. Как видим, экономическое развитие среднеазиатских республик освещается в ракурсе национальных противоречий. Все это является свидетельством трансформации концепции «советского колониализма» на уровень внутрирегионального анализа и межнациональных отношений в республиках.

Акцентирование национального или «мусульманского» фактора особенно заметно в исследованиях Герхарда Симона. В фокусе этой проблемы находятся все остальные: экономические, культурные, социальные. Автором представлен целый комплекс причин, способствующих возникновению мусульманского национализма. В числе главных причин – социально-экономические условия, созданные Советской властью и содействующие уменьшению социальных и исторических различий между народами Средней Азии. Это – превращение кочевых народов в оседлые, развитие системы образования, строительство коммуникаций, другие аспекты модернизации общества. Формированию мусульманского национализма, по мнению Симона, способствовал и наблюдающийся в Средней Азии с конца 50-х годов демографический взрыв, который привел к изменениям в возрастной структуре населения и распределении рабочей силы, к росту самосознания. Еще одну причину развития регионализма в Средней Азии автор видит в сходстве экономических условий ее республик. Их экономика, считает автор, определяется в основном сельским хозяйством и переработкой сельскохозяйственной продукции. Несмотря на увеличение почти вдвое численности среднеазиатских народов за последние двадцать лет, в развитие промышленности региона вкладывается недостаточно средств [9].

Социально-экономическая и общественно-политическая жизнь в Казахстане связана с семидесятилетним пребыванием в составе СССР. Поэтому проблемы экономического развития нашей республики в указанный период невозможно рассматривать в отрыве от событий, происходивших в масштабах всего СССР.

Большое влияние на анализ немецкими учеными экономического развития СССР оказала теория «единого индустриального общества», основы которой впервые были изложены американским социологом У. Ростоу в книге «Стадии экономического роста». В русле этой теории написан целый ряд работ Э.Беттхера, Б.Мейснера, Г. фон Рауха, Р.Берендта, Р.Дарендорфа и др.

О дифференциации взглядов немецких исследователей на эту проблему свидетельствуют работы Г.Штайгеля и В.Теккенберга. Название работы Г.Штайгеля «Современный миф об «индустриальном обществе» говорит само за себя. Советская историография отнесла автора к числу прогрессивных западногерманских исследователей. Основную часть работы составляет дискуссия с Дарендорфом, который рассматривал современное развитие как формирование единого индустриального общества [10]. По этому поводу Г.Штайгель пишет: «Миф о едином индустриальном обществе внушает мысль о том, что недуги капитализма – это просто недуги цивилизации. Намерение очевидно: к чему должен стремиться социализм, если из него, в конечном счете, возникает общество с теми же недугами, как у капитализма, - восточное индустриальное общество?» [11].

Несколько иную позицию в данном вопросе имеет западногерманский социолог В.Теккенберг. Отвергая теории конвергенции и бюрократического социализма, он акцентирует внимание на социальных вопросах: заработная плата, семейный бюджет, социальные контакты и т.д. По его мнению, важнейшая составная цель советской общественной и социальной политики – нивелирование различий между «кланами», слоями и группами населения. Как считает Теккенберг, советское общество не гомогенное. Барьеры между слоями образуют различия в образовании, роде занятий и месте жительства [12].

Для западных ученых место жительства и род занятий играет значительную роль. По уровню урбанизации они определяют положение всей национальности в целом, но об этом речь пойдет позже. Сторонники теории конвергенции рассматривали хозяйственные реформы в СССР как появление в советской экономике капиталистических элементов, которые означают возврат на позиции капиталистического хозяйствования с заменой планового начала механизмом рыночного регулирования.

С аналогичными выводами мы встречаемся в работах Г.Вагенленера «Капиталистическая форма с социалистическим содержанием в советской экономике» и «Советская экономическая система и Карл Маркс». Характеризуя советскую экономику, он указывает на общность социализма и капитализма в использовании таких стоимостных категорий как материальный интерес, прибыль, цена и т.д. По мнению Г.Вагенленера, товарно-денежные отношения при социализме ничем не отличаются от товарно-денежных отношений при капитализме, потому что для той и другой формы источником выступает общественное разделение труда и усиливающийся общественный характер производства [13].

В книге Э.Беттхера «Советская экономическая политика на распутье» на передний план выдвигается тезис о сближении социализма с капитализмом и об отмирании в будущем социализма как общественно-политической системы.

По мнению другого автора Р.Берендта, обе крайне противоположные общественно-политические концепции движутся к общему среднему знаменателю, к образованию «мира без границ» [14].

С позиции сегодняшних дней мы подтверждаем правильность некоторых выводов и прогнозов остфоршеров, выдержавших испытание временем. Многие аспекты проблемы требуют от современных казахстанских историков и экономистов глубокого анализа и новой оценки. Вместе с тем, не все положения работ вышеупомянутых авторов являются бесспорными. Общим для этих исследований является идеализация рыночных отношений. В этой связи следует напомнить о том, что мировая экономическая мысль в последние годы все больше приходит к выводу о том, что «чистого капитализма», как и «чисто рыночной экономики» нет [15].

Проблема промышленного развития Средней Азии и Казахстана тесно связана с процессом урбанизации, в частности, развития городов. Западногерманский автор Э.Гизе выделяет три фазы в развитии среднеазиатских городов: исламский город, русский колониальный город, социалистический город.

«Быстрое развитие Советской Средней Азии характеризуется двумя процессами, создавшими эффективные фундаментальные изменения во всех сферах жизни, особенно в городах. Во-первых, этот процесс связан с русской оккупацией и колонизацией второй половины XIX века в этом регионе, который веками являлся частью ориентированного на ислам мира, был пронизан исламом и его образом жизни и хозяйством; во-вторых, с русской революцией в октябре 1917 г., которая стала причиной более чем фундаментальных сдвигов во всех секторах». К казахстанским городам, прошедшим этот путь, Гизе относит Алма-Ату, Чимкент, Джамбул, Кзыл-Орду и Туркестан, т.е. только города Южного Казахстана, географически, экономически, исторически и культурно наиболее близкие к Средней Азии. Дальнейший рост городов Гизе связывает с промышленным развитием в регионе. Промышленный рост и урбанизация – два неразрывно связанных процесса. «Новым элементом, появившемся в городах Средней Азии, стали индустриальные предприятия и новые широкие жилые кварталы. Большей частью они развились после II мировой войны, особенно в связи с быстрым уровнем урбанизации населения» [8].

Наличие работ немецких авторов по проблемам урбанизации Средней Азии и Казахстана отражает существование в изучаемой историографии двух направлений. Э.Гизе увидел в урбанизации положительное воздействие промышленного преобразования, Г.Шленгер придерживается совершенно противоположной оценки этого процесса. Урбанизация в Казахстане рассматривается автором как средство, способствовавшее русификации края. С объективных позиций ему удалось раскрыть основные аспекты проблемы: соотношение местного и неместного населения среди рабочих казахстанской промышленности, примыкающий сюда вопрос о соотношении аграрной и индустриализированной частях местного населения, уровень урбанизации основных этнических групп в республике – главный аспект – национальный конфликт, возникший в ходе экономического развития Казахстана [16, 260-261].

Эти проблемы получили дальнейшее развитие в работах современных немецких авторов. К их числу относится работа К.Беннер «Многонациональный Казахстан: этническая неоднородность в мирном сосуществовании?». В развитии городов в социалистический период ученым определены три фазы: первая охватывает период с 1917 по 1940 гг.; вторая фаза относится к 1941-1945 гг.; третья связана с послевоенным временем. Достоинством работы является глубокий анализ каждого этапа урбанизации, позволивший Беннер сделать правильные наблюдения и объективные выводы по многим аспектам исследуемой проблемы, в частности, в оценке урбанизации и ее социально-экономических последствий. Миграция в Казахстан славянского населения оказала драматический импульс на традиционную экономику степи. Центр пренебрежительно относился к экономическому развитию края. На основе статистических данных К.Беннер представила картину бедственного положения казахов, возникшего вследствие урбанизации, особо отметив послевоенный период. Это, по мнению автора, обусловлено дальнейшей индустриализацией и целинной экспансией, в результате чего в Казахстан прибыло 800000 русских [17, 59]. Миграция привела к коренному изменению национального состава республики. Увеличение численности населения, как и следовало ожидать, было связано с увеличением численности пришлого населения: в 1926 г. численность мигрантов составила 2 млн., а в 1970 г. она достигла 6,5 млн. [17, 59]. Беннер считает, что основу кадрового потенциала в промышленности северо-восточного и Центрального Казахстана составляют русские, которые доминируют в таких городах как Павлодар, Усть-Каменогорск и др. [17, 59]. Центр, ставя пришлое население в привилегированное положение, нанес огромный ущерб развитию многих сторон жизни автохтонного населения.

В восьмидесятых годах прошлого века в работах немецких авторов акценты с экономического изучения среднеазиатских республик все больше перемещаются в сферу национальных отношений. Доминирующее место в исследованиях остфоршеров занимали Советская Средняя Азия и Казахстан как дестабилизирующий фактор – источник националистических движений и потенциальной угрозы существующему режиму. Рост национального самосознания народов Казахстана и Средней Азии обусловлен экономической политикой КПСС, выразившейся в безжалостной эксплуатации природных ресурсов региона в пользу Центра – метрополии. Импульс появлению прогнозов о возникновении формы национального сопротивления власти Москвы, придали изменения в советской политике, известных в литературе как «перестройка». Общеизвестно, что реформы М.Горбачева не привели к коренному обновлению общества, как и следовало ожидать, не был поднят вопрос о предоставлении независимости национальным республикам. Руководитель сектора экономики Федерального института восточно-европейских и международных связей Х.-Х.Хеманн оценивает перемены 80-х как «консервативную модернизацию». Он пишет: «Горбачев и Рыжков исходят из возможности планомерного улучшения «внутри системы». Принцип быстрых ускоренных политических улучшений включал в себя, согласно им, пять элементов: 1) коренное изменение организационной структуры планирования и управления народным хозяйством; 2) сокращение аппарата; 3) самостоятельность предприятий; 4) «экономические инструменты» – нормативные методы; 5) распространение практики бригадного подряда - путь к самоуправлению и демократизации» [18].

Даже в масштабах СССР, это станет возможным, считает Хеманн, если будет преодолена возможная оппозиция в политическом и экономическом окружении высшего руководства, а реальные шансы для неограниченных реформ появятся через неопределенное время на более высоком уровне техники, управления, ответственности хозяйственников, глубоких экономических связей и т.д. [18, 31]. Определение экономических процессов в период перестройки в качестве «консервативной модернизации» характерно, по мнению автора, и для Казахстана с его добывающей промышленностью, влиянием союзных и республиканских министерств, отсутствием современного технологического производства и незавершенным циклом существующего.

Кризис теории и практики социализма выразился в резкой дестабилизации межнациональных отношений, кульминационным моментом которого явилось выступление казахской молодежи в 1986 г. г. Алматы и ряде других городов республики. Первый в истории перестройки открытый конфликт не удалось скрыть от мировой общественности. Журнал «Остойропа» откликнулся подборкой материалов из советской прессы, сопроводив подробными комментариями Рональда Шарфа. Глубинные причины происшедшего эксперт журнала видит в сохраняющемся разрыве между модернизирующейся Россией и слабо индустриализированными среднеазиатскими республиками: «Взятая Москвой к началу 80-х годов стратегия развития и модернизации в форсированной форме вызвала недовольство неславянских членов Союза, которые в своей основе все еще переваривают результаты индустриальной фазы производства» [19]. Остфоршунг не ограничился материалами на страницах «Остойропы». В серии изданий Кельнского института федеральных исследований увидели свет работы двух видных остфоршеров. Вышеупомянутый Герхард Симон связывает события в Алматы с существующим в СССР регионализмом, под которым он подразумевает центробежные тенденции к экономическому и национальному обособлению [20]. По мнению Уве Хальбаха, перестройка не причина появления межнациональных противоречий, она обнажила существовавшие ранее тенденции путем политики, выгодной центральным властям и вызывающая противодействие на местах [21]. В рамках нашей проблематики следует обратить внимание на то, что причины конфликта видятся немецким авторам в разрыве между уровнем индустриализации региона и центра.

Таким образом, оценка декабрьских событий подвела нас к концепции «национализма», которая в западной науке не имела какой-либо отрицательной смысловой нагрузки и заняла ключевое положение в немецкой советологии восьмидесятых годов, отразившись на понимании остфоршерами процесса индустриального развития Казахстана в этот период.

В девяностых годах прошлого века немецкие ученые продолжают изучать сложные и противоречивые процессы, происходившие в СССР. Среди работ этого периода, большинство из них принадлежит перу сотрудников Федерального института исследования проблем Восточной Европы в г.Кельне, являющего одним из самых компетентных исследовательских центров в советологии. Директор этого института Хайнрих Фогель в статье «Конец централизованного государства. Советский Союз: проблемы острой нестабильности» анализирует кризисные процессы в СССР по четырем обозначившимся составляющим: отношения между центром и периферией, инфраструктура, государственная безопасность и порядок, поведение населения. В рамках указанной проблематики интерес представляют первые два. Гипотеза о распаде СССР как дееспособного централизованного государства опирается на анализ взаимодействия и усиления деструктивных явлений в указанных составляющих. Х.Фогель считает, что в отношениях между центром и периферией наблюдается тенденция обособления периферии. По наблюдению автора явно проявляется конец СССР как псевдофедеративного государства: борьба за власть в верхушке КПСС и шансы политического выживания президента Горбачева отвлекают внимание от реального падения авторитета центральной власти. В своей статье он далее отмечает, что контроль за текущей ситуацией в экономике и управлении осуществляется уже не из Москвы, а республиканскими, областными и районными инстанциями. Органы централизованного государства утратили влияние в силу своей неспособности принимать решения и некомпетентности, а также из-за затяжного сопротивления на местах. Дальнейшее упование на функцию центральной власти ускоряет реальный распад, а не сдерживание его. В этой связи Х.Фогель указывает на необходимость создания в республиках реальных структур независимости, упущенной из виду в порыве проводимой ими политики суверенитета.

Раскрывая проблему инфраструктуры, автор отмечает, что осуществляемая десятилетиями экстенсивная экономическая политика, привела к износу и перегрузке мощностей в промышленности, на транспорте, в системах обеспечения и связи, которая, в свою очередь, ведет к новым катастрофам. Вероятность их возникновения Х.Фогель объясняет тремя причинами: а) продолжавшееся десятилетиями пренебрежение инвестированием в модернизацию; б) сокращение в последние годы темпов роста централизованных инвестиций (в том числе и инфраструктуру); в) ослаблении дисциплины обслуживающего персонала.

Основную причину уязвимости страны от разного рода катаклизмов он видит в индустриализации. По мнению автора, даже в дореволюционное время периферия обладала большей степенью самообеспечения или меньшей технической зависимостью (энергия, сырье, запчасти, транспортная система), т.е. была автономна и менее уязвима. Цепную реакцию экономического распада вызывают и разного рода политические акции (блокады, забастовки, столкновения между этническими группами, саботаж). Подобные акции, по словам автора, могут привести к межнациональному кризису, затрагивающему интересы республик, не принимающих прямого участия в указанных акциях [22].

Состояние и перспективы перестройки в Советском Союзе, проблемы перехода к рыночной экономике стали предметом специального изучения в трудах германского политолога Хенриха Бишофа. Достоинством работы является подробная характеристика экономического положения СССР в конце 80-х – начале 90-х годов ХХ века. Ценность исследования определяется наличием в ней важных статистических данных в сфере экономики и глубоким анализом двух программ перехода к «регулируемой рыночной экономике». Мы подробно остановимся на раскрытие немецким автором содержания двух программ, с целью показать насколько подробно Х. Бишоф владеет темой, что, в свою очередь, позволило ему с объективных позиций осветить политику Горбачева в отношении экономического развития союзных республик.

Первая программа (в официальной литературе – план Рыжкова), инициатором и автором которой называют экономиста Л.Абалкина, предусматривала обеспечение реальной самостоятельности и экономической ответственности предприятий, применение нового механизма ценообразования, преодоление высокой степени монополизации советского хозяйства, создание новых производственных структур, обеспечение материального и финансового балансирования и создания системы социальных гарантий населению.

Предложенная правительством программа перехода к регулируемой рыночной экономике встретила резкую критику со стороны ведущих радикальных реформаторов. По договоренности между Горбачевым и Ельциным группа экономистов (Н.Петраков, Г.Явлинский, С.Алексеенко, А.Вавилов, Л.Григорьев, М.Задорнов и др.) под руководством члена Президентского совета С.Шаталина разработала программу «500 дней», известную как план Шаталина.

План Шаталина исходил из того, что существующая экономическая и общественная система СССР, включая надстройку и идеологию многонационального государства, находится в глубоком всеобщем кризисе, для выхода из которого необходимо ее радикальное изменение. СССР как союз суверенных республик может существовать только на базе рыночной экономики. Основу новой открытой системы должен составить экономический союз суверенных республик. Немецкий автор обратил внимание на порядок перехода республик на рыночную экономику: предоставлялось право самостоятельного решения многих вопросов. К примеру, республики, которые не желают брать на себя политико-экономических обязательств, могут получить статус ассоциированных членов или наблюдателей. Республики полноправно распоряжаются своими природными ресурсами и производственными средствами, получают право пользоваться наличными союзного фонда, включая золотые и валютные запасы. Однако отказ от идеи сильного центра и единой экономической системы СССР в пользу конференции вызвал критику программы Шаталина «500 дней».

Президент Горбачев занял центристскую позицию между планами Рыжкова и Шаталина, поручив академику Аганбегяну подготовить альтернативный план экономической реформы, который учитывал бы элементы из двух планов. Х.Бишоф указывает на союзный парламент, продемонстрировавший свою слабость: представление президенту чрезвычайных полномочий на проведение мероприятий по реформе позволило издать ряд указов по стабилизации экономических отношений и защите государственной и партийной собственности. Все это позволило немецкому политологу подвергнуть критике план Горбачева и рассматривать этот план как очередную попытку сохранить командно-административную систему. В условиях политического и экономического кризиса Х.Бишоф выстраивает возможные варианты развития ситуации в СССР [23]. Эта проблема нашла освещение в целом ряде работ немецких исследователей (Э.Шнайдер, Х.Хеманн, Р.Аман, Т.Зауэр и др.).

Руководитель сектора экономики Федерального института восточноевропейских и международных связей вышеупомянутый Х.Хеманн в статье «Экономика СССР в 12-й пятилетке: поиск выхода из кризиса» анализирует ход перестройки. Приводя данные о ее состоянии и развитии, рассматривая результаты объявленных реформ, автор статьи приходит к следующим выводам.

За период после 1985 г. в Советском Союзе произошли большие перемены как в экономической, так и в политической сферах. Особенно интенсивно процессы перемен, по мнению исследователя, приходятся на 1987-1989 гг., хотя нередко они носили непоследовательный и компромиссный характер. И если они не привели к «новому качеству системы, к политической стабильности и успехам в экономике», то это Хеманн объясняет рядом причин: «отсутствие убедительной и завершенной концепции перестройки экономической и политической системы в СССР»; «сопротивление перестройке со стороны бюрократии и консервативной части партаппарата»; основная причина, близкая теме нашего исследования – «противоречие между требованиями перестройки и традиционной русско-советской политической и экономической культурой, которое тормозит процесс перестройки» [24].

Директор центра исследований России и Восточной Европы Р.Аман в статье «К вопросу об экономической системе СССР: взаимозависимость между политикой и экономикой» отмечает, что с начала 70-х и до середины 80-х годов между советологами существовало полное единодушие во взглядах на основные принципы политической системы в СССР. После прихода Горбачева в 1985 г. к руководству страной такого единодушия, как считает автор, не стало. Предложенные им реформы вызвали, по мнению автора, неоднозначную реакцию: одни полагали, что все это приведет лишь к косметическому ремонту фасада советского общества; другие, хотя и с оговорками, признавали возможность серьезных перемен в политике и экономике, в силу ряда исторических факторов, особенно тесно связанных между собой в Советском Союзе.

Для западных авторов затруднение в оценке политических и экономических реформ в СССР вызвано тем, что «ни реформаторы, ни их консервативные противники не в состоянии говорить о принципиальных вопросах перестройки, не обосновывая их идеологически» [25]. Р. Аман считает, что пока нет полной ясности в том, как пойдет дальнейшее развитие. Если последуют политические реформы, то будет проложена дорога к радикальным экономическим реформам: «Современное положение позволяет сделать вывод, что серьезность экономического кризиса в СССР заставляет идти в сторону институционной реформы» [25, 183]. Аман указывает на «риск Горбачева потерять контроль над событиями, обусловленными многообразными центробежными силами, национальными и социальными противоречиями» [25, 183]. Как отмечает автор, однобокая структура промышленности республик Средней Азии и Казахстана с ее сырьевой направленностью оставалась неизменной. Безжалостное выкачивание из региона сырьевых ресурсов по неэквивалентным ценам без вкладывания средств в республиканский бюджет негативным образом отразилось на социальной сфере.

В этой связи западногерманский автор указал на необходимость введения реформы цен, которая «была бы показателем готовности центральной власти к ослаблению контроля за ее развитием, шагом в сторону рынка» [25, 184]. Важным в реализации Горбачевым реформ, по мнению Р.Амана, является необходимость учета экономических интересов национальных республик.

Таким образом, освещение экономического развития Казахстана в немецкой историографии 90-х годов, как и в предшествующий период велось: а) в рамках модели «центр-периферия», предусматривающей антагонистический характер экономических интересов Европейской России и национальных республик СССР; б) в русле закономерности роста национального самосознания народов Казахстана и Средней Азии, выступавших против грабежа природных ресурсов в пользу Центра-метрополии [2, 212].

Как известно, зарубежные исследователи, в том числе и немецкие, не отрицали индустриальный характер современного Казахстана, но, все-таки, жизненно важной сферой экономики они считали сельское хозяйство, в котором была занята основная масса казахского населения. По мнению подавляющего большинства советологов, изолированность казахов от сферы индустриального труда связана с ситуацией, сложившейся в результате освоения целинных и залежных земель. Эта проблема занимает заметное место в зарубежной историографии. Журнал «Остойропа» откликнулся на решение февральско-мартовского пленума ЦК КПСС (1954 г.) серией статей, в которых подвергалась сомнению научная обоснованность плана по вовлечению в хозяйственный оборот огромных земельных массивов и это мероприятие было охарактеризовано как «фантастическое, обреченное на провал» [26].

В 50-60-х годах XX века определились основные подходы и важнейшие направления немецкой историографии проблемы. Приверженцы комплексного подхода к проблеме (Х.Финдейзен, Х.Шленгер и др.) объясняли программу освоения целинных земель Казахстана не только экономическими, но и политическими факторами. В данной связи подробного рассмотрения заслуживает работа Ханса Финдейзена «К истории казахско-русских отношений», в которой с объективных позиций освещены ход и последствия целинной экспансии. Достоинством работы является широкое использование источников, на основе которых немецкий автор представил картину бедственного положения местного населения в период освоения целинных земель.

Внимательное знакомство Х.Финдейзена со статьей секретаря ЦК Компартии Казахстана П.Пономаренко («Правда», 27.10.1954) позволило сделать вывод о том, что целинная кампания является продолжением переселенческой политики царизма и ничем не отличалась от столыпинской реформы. Целина оказала драматический импульс на русификацию края: «сотни тысяч русских вновь переселяются в обжитые тюркским населением степные области» [27, 17-20]. При этом Центр прибегает к прежним методам, пренебрегая национальными интересами, ставя пришлое население в привилегированное положение. В то же время, подавляющее большинство немецких исследователей признаёт, что в первое время целинники оказались в тяжелых условиях, что, действительно, «государство использовало романтику советской молодежи. Но правительство пыталось решить проблему за счет ущемления интересов коренного населения. По данным западногерманского автора, оно производило даже конфискацию крупного рогатого скота в пользу пришлого населения. В ответ на возмущение казахов, П.Пономаренко посоветовал им «заняться разведением овец» [27, 17-20].

Финдейзен считает, что истинные цели освоения целинных и залежных земель состоит в широкомасштабной русификации национальной окраины с целью дальнейшей консолидации империи. Автор указывает: «За всеобщим, пропагандистским шумом вокруг «освоения целины» скрывается нечто другое, а именно страх Кремля перед угрозой тюркской консолидации и непокорностью Украины. Русификация, принявшая в период освоения целины в Казахстане небывалый размах, означала потерю для Украины союзника в борьбе против более, чем ранее, агрессивно настроенного русского народа. Благодаря переселенческой кампании Кремлю удается «ослабить» Украину. По замыслам центра, вовлечение украинской молодежи в освоение целины не только нанесло ущерб численному потенциалу населения Украины, но и способствовало участию их самих в русификации края. С помощью переселенцев из украинских городов Кремль «убивает одним ударом трех мух» [27, 17-20].

Таким образом, освоение целины рассматривается немецким автором как очередной этап в истории колонизации русскими прежнего Степного края.

Представители «объективного» направления (Э.Гизе, О.Шиллер, Р.Хан) в немецкой историографии малочисленны; в основе их подхода к раскрытию указанной проблематики лежит тезис об объективной необходимости увеличения производства зерна. Но вопрос об экономической обоснованности целинного мероприятия объясняли по-разному. Например, О.Шиллер, Р.Хан задолго указывали, что в рамках господствовавшей в то время системы существовал альтернативный вариант выхода из продовольственного кризиса. Он заключался в необходимости повышения урожайности в старых земледельческих районах СССР. Однако, советское государство выбрало вместо интенсивного пути решения проблемы более привычную экстенсивную модель, взяв на вооружение курс на освоение целинных и залежных земель.

В процессе анализа политики Хрущева, проделанного Роландом Ханом, подверглась сомнению экономическая эффективность освоения целинных земель, так как в ней не учитывался фактор долговременной перспективы. С другой стороны, выводы автора по данному аспекту проблемы, дают основания причислить его к сторонникам концепции приоритетности политических факторов, что сближает его с Х.Финдейзеном и другими авторами, которые объясняют причины выбора советским руководством экстенсивного пути стремлением Центра русифицировать национальные окраины, заселить и укрепить приграничные территории, усилить государственный контроль над сельским хозяйством и при этом получить большую долю валовой продукции. В целом, представители данного направления считают, что стратегия освоения целинных земель была рассчитана на краткосрочные результаты, которые позволили бы дать передышку для модернизации сельского хозяйства традиционных зерновых районов [28, 264-266].

Между тем известно, что Центр, задавшись целью реализовать намеченные планы, игнорировал социально-экономические и экологические особенности региона. Поднимая проблему экологических аспектов освоения целины, вышеупомянутый Р.Хан правомерно задается вопросом: «Как можно было осуществлять освоение целины, не учитывая природно-климатические условия края?» [28, 264-266]. В связи с этим, автор представил подробную характеристику почвенных и вегетационных зон в Казахстане, проявив при этом компетентность в климатических условиях региона. Все это позволило немецкому исследователю сделать адекватные выводы и рассматривать целину как результат волюнтаристского подхода к естественным экологическим и социально-экономическим процессам.

Авантюристическая политика советской империи, по мнению Р.Хана, принесла уже в первые годы целины ни с чем несоизмеримые бедствия: потеря плодородного слоя в северных регионах Казахстана составила в 1955 году 3-5 см, а в отдельных местах – 10-18 см [28, 264-266]. Немецкий автор выражает серьезные опасения по поводу состояния природного потенциала республики в будущем, если предшествующая целине политика насильственного перевода казахов на оседлость и силовая коллективизация сельского хозяйства уже имели трагическим следствием разрушение двадцати тысяч гектаров земли в колхозе «Щербакты» (что находится восточнее г.Павлодара) и уничтожение зерновых культур опытной станции «Шортандинский» [28, 264-266]. Далее Р.Хан отмечает, что освоение целины привело к упадку животноводства – традиционной отрасли казахов. «Основу аграрного сектора Казахстана составляют хозяйства, специализирующиеся на возделывании зерновых культур, а животноводство отходит на второй план. Если во все времена предметом торговли был скот, то ныне в торговле и государственных закупках его место заняло зерно» [28, 264-266].

В целом, большинство исследователей (К.Арнольд, К.Штекль, О.Баумхауер) в своих выводах сходятся в том, что за волюнтаристскую политику Кремля казахскому народу пришлось очередной раз заплатить «большую цену». В русле данной концепции К.Арнольд, О.Баумхауер, К.Штекль рассматривали освоение целины в смысле экономической эффективности как «провалившуюся кампанию» [29]. Аналогичные выводы встречаются в работе О.Шиллера, который еще в 1965 году констатировал: «Нынешний ретроспективный взгляд показывает, что целинная акция оказалась большим промахом» [30].

Таким образом, интерес Запада к плану Советов по решению зерновой проблемы обусловил издание в США, Англии и ФРГ большого количества литературы, в которой представлен широкий спектр взглядов [2, 216]. Дифференциация подходов к раскрытию различных аспектов исследуемой проблемы особенно отчетливо обнаруживается в англо-американской историографии. Но в отличие от англоязычных авторов, остфоршеры придерживаются более жесткой позиции в анализе указанной проблематики. Исключение составляют работы Э.Гизе, в которых создание в регионе обширной социальной и производственной инфраструктуры, возникновение новых городов и развитие старых, рассматривается как результат позитивного воздействия целины. Новое поколение казахстанских исследователей, рассматривая целину в призме современных социально-экономических и политических реалий, отмечают ее позитивную роль для республики. Во многом благодаря Целине Казахстан стал входить в так называемый зерновой пояс Земли – довольно узкую полосу в Северной Америке (Север США и Канада), в Европе (Франция, Украина, юг России), в южном полушарии (Аргентина и Австралия). Именно эти страны контролируют конъюнктуру мирового рынка зерна. Вследствие включения в хозяйственный оборот целинных распашек в Казахстане стало производится на душу населения от 1,5 и более тыс.кг. зерна. Между тем, согласно мировой практике для снятия продовольственной проблемы достаточно иметь показатель в пределах 1 тыс. кг. Таких стран насчитывается в мире немного: Канада, Австралия, США, Франция, Венгрия и др. Следует также иметь в виду, что 90-95% мировых посевных площадей, отводимых под хлебные злаки, занимают мягкие пшеницы, тогда как целинный регион Казахстана производит преимущественно твердую пшеницу, ее сильные сорта, отличающиеся высоким содержанием белка. Именно в Казахстане находится один из крупнейших мировых массивов производства твердой пшеницы. (Для сравнения: из сотни килограммов муки, произведенной из зерна с низкими технологическими качествами выпекают 91 кг хлеба, а из такого же количества муки из сильного зерна – 115 кг; 20-30 % сильной пшеницы, добавленной к слабому зерну, уже позволяют получить качественный хлеб). Следовательно, в результате освоения целинных земель республика получала все предпосылки не только для полного удовлетворения собственных потребностей, но и для выхода на мировой рынок в качестве страны – экспортера высокотехнологического зерна. Например, в период 1976-1985 гг. среднегодовой резерв зерна на экспорт составлял 14,4 млн. тонн, что при мировой цене в 100 долларов за тонну было эквивалентно 1,4 млрд. долларов.

Вместе с тем, в исследованиях современных казахстанских авторов были подняты такие вопросы, как экологическая рациональность, экономическая целесообразность и социальная эффективность «целинной эпопеи» [1, 566-567].

В контексте освещения этих тем иначе интерпретированы отдельные выводы советской историографии по проблеме, базирующиеся на социальном оптимизме. Разумеется, с позиции сегодняшних реалий, следует признать, что целинная кампания и ее последствия не могут быть оценены однозначно как исключительно прогрессивное явление.

На современном этапе, основные выводы О.Шиллера, Г.Шленгера, Р.Хана, Х.Финдейзена и других остфоршеров по узловым аспектам проблемы во многом совпадают с концептуальными переосмыслениями казахстанских историков, которые в целях и задачах выделяют, кроме экономических, политические факторы.

Таким образом, освоение целинных и залежных земель не было обусловлено объективными предпосылками и не носило неизбежно-необходимого характера. Программа освоения целины в Казахстане, преследуя имперские цели и сиюминутные экономические выгоды, игнорировала проблемы экономической целесообразности, экологической рациональности и социальной эффективности. Но и в экономическом плане она не совсем оправдала себя (страна по-прежнему оставалась импортером зерна) и не предотвратила нарастающего кризиса в сельском хозяйстве, более того, произошло дальнейшее снижение эффективности сельскохозяйственного производства.

Таким образом, к достижениям немецкой историографии по теме освоения целины следует отнести более адекватное выявление причин кризисных явлений в развитии сельского хозяйства в Казахстане [1, 567]. Но в процессе изучения данного аспекта проблемы в немецкой историографии определились два подхода. К.Бойме, В.Айхведе, П.Книрш, Б.Мейснер и другие считают, что кризисные явления обусловлены, в целом, развитием сельского хозяйства на экстенсивной основе [31]. Р.Адам, Х.-Х.Хеманн, К.Ведекин, Л.Суница связывают причину неритмичности и перманентного кризиса аграрного сектора экономики с централизованным планированием и коллективизацией [32]. Соответственно, в работах Р.Адама, Х.-Х.Хеманна, К.Ведекина, Л.Суница дается критический анализ ситуации, сложившейся в советской историографии: противоречия и негативные явления в аграрном секторе экономики, как правило, замалчивались или списывались на неблагоприятные погодно-климатические условия. В русле концепции «цены развития» главную причину отставания советского сельского хозяйства Р.Адам видит в том, что «неудачи в сельском хозяйстве, которые в последние годы стали заметнее, менее всего сводятся к повторяющимся засухам. За решение организовать сельское хозяйство на коллективной основе СССР расплачивался дорогой ценой» [33].

Противоположной точки зрения придерживались немецкие авторы, стоявшие на просоветских позициях. В 1955 г. западногерманский экономист Вернер Гофман выступил с теорией «третьей аграрной революции». Перелом в судьбе советского сельского хозяйства, по мнению автора, наступил после 1953 года, когда резко увеличились средства на развитие сельского хозяйства, а крестьянство перестало быть объектом эксплуатации и это означало наступление «третьей аграрной революции» [34]. Думается, что В.Гофман слишком упрощенно воспринимал увеличение капиталовложений в сельское хозяйство, которое в условиях существовавшей системы не давало адекватной отдачи, тем более советское государство никогда не отказывалось от основного принципа своей экономической политики – принципа преимущественного развития тяжелой индустрии за счет сельского хозяйства. Не случайно, что идеи В.Гофмана не нашли сторонников, кроме представителей экономической школы «свободной торговли» (профессор А.Вебер, Э.Беттхер), к которой он сам принадлежал. Обе его книги – «Куда идет советская экономика?» и «Система трудовых отношений в СССР» - стали объектами научной критики со стороны остфоршеров.

Так называемые позитивные перемены, наступившие в сельском хозяйстве в 1960-1970-х годах, исследовались Г.Иене, А.Винсенцом и др. Первый из них признал консолидацию советского сельского хозяйства после мартовского (1956 г.) Пленума ЦК КПСС [35]. А.Винсенц, говоря о темпах роста советской экономики, указывает, что «колебания в развитии сельского хозяйства СССР связаны с неконтролируемыми пока погодно-климатическими условиями и, следовательно, не вытекают из механизма центрально-плановой экономики» [36].

Несколько иную позицию в данном вопросе имеет экономист Х.-Х.Хеманн. Проблему благосостояния и роста потребительского спроса он связывает со сменой поколений. Х.Хеманн дает характеристику современному поколению, которое не является «героическим» поколением Второй мировой войны и восстановительного периода. По его мнению, советские люди в большинстве своем соизмеряют свои потребности не с низким уровнем обеспечения 1930-1940-х годов, а ориентируются на достижение уровня жизни западных индустриальных стран и некоторых социалистических стран (ГДР, ЧССР). Х.Хеманн выделяет факторы внешнего и внутреннего порядка: внешние – образцы западных индустриальных стран; внутренние – растущий жизненный уровень высшего слоя советского общества, имевшего личный автомобиль, дачи, который в глазах малопривилегированных граждан обыгрывается в форме спекулянтства и приводит к заблуждению среднего потребителя [46].

Единство взглядов немецких авторов выразилось в оценке социальной ситуации на селе. Так, сотрудники Гамбургского института экономических исследований Э.Бем и С.Рейманн в совместной монографии отметили то, что к неудовлетворительному развитию сельского хозяйства добавился и низкий жизненный уровень, который не удается приблизить к городскому. Сельское население обделено и тем, что получает меньше выплат из общественного фонда потребления [47]. Остфоршерами разных поколений правомерно указывалось на зависимость советского сельского хозяйства от Запада. Главную и решающую причину этой зависимости немецкие авторы усматривали в существующей социально-политической системе, неспособной обеспечить советское общество продовольствием. Справедливости ради отметим, что анализ многих аспектов проблемы, проделанный западногерманскими авторами является объективным, что подтверждается и основными выводами работ современных казахстанских историков. Несмотря на то, что СССР располагал ²/₃ мировых черноземов, занимая первое место в мире по площади сельхозугодий, и, являясь абсолютным лидером по поголовью крупного рогатого скота, овец, свиней и птицы, страна оставалась крупным импортером продовольствия. Стремительный рост импортной закупки зерна, как и все вышеизложенное, было обусловлено затратным характером экономики и пресловутой погоней за ростом валовой продукции. Развитие животноводства на экстенсивной основе привело к тому, что в стране так и не удалось решить кормовую проблему. Импортные закупки зерна, проводившиеся с 1963 года, а с 1970-х годов, принявшие постоянный характер в связи с ростом мировых цен на нефть, создавали у советских руководителей иллюзию выгодного обмена не восполняемых сырьевых ресурсов на зерно [1, 584-585].

Для казахстанских ученых К.А.Берденовой и С.И.Иманбердиевой аграрная политика тоталитарного государства выступала в качестве основного фактора кризисного состояния сельского хозяйства Казахстана. Комплекс причин кризиса сельского хозяйства республики, представленных современными казахстанскими авторами, свидетельствует о соответствии исторической истине большинства выводов остфоршеров в рамках изучаемой проблемы [48]. Так, первый фактор, обусловивший кризисное состояние сельского хозяйства, выразился в экстенсивном, затратном природоразрушающем, неэффективном характере экономики аграрного производства, его ориентации в структурном построении на принципы индустриального производства.

Господство в системе управления внеэкономических административно-бюрократических форм организации производства неопровержимо доказало, что наше сельс­кое хозяйство в своем «классическом варианте» не смогло создать такой механизм, который бы продуктив­но использовал поток инвестиционного капиталовло­жения и материально-финансовых ресурсов. Одна из главных причин кризисной ситуации в аграрном производстве – его невосприимчивость к научно-техническо­му прогрессу, к интенсивным методам и формам ве­дения хозяйства.

Второй. Антигуманный смысл социальной полити­ки, направленной на то, чтобы превратить крестьянина в разновидность индустриального пролетариата. Есть обстоятельство, с которым во всех индустриальных высокоразвитых странах вынуждены считаться. Если от крестьянина ждут эффективной работы, то нельзя его превращать в узкого специалиста, отвечающего только за свою часть дела. Он имеет дело с биологическими процессами (земля, вода, растения, животные и т.д.). Есть множество других причин и обстоятельств, кото­рые в нашей стране игнорировались.

Крестьянский труд не терпит стандарта. А ведь Казахстан имеет отличную от других регионов географи­ческую и биологическую среду. И даже поэтому воз­можности административного управления издалека ограничены. Но за последние десятилетия у нас утвер­дилось мнение, что никакой специфики у аграрного производства быть не должно. А если таковая появит­ся, то ее следует как можно скорее ликвидировать (как Худенко).

Так был обоснован курс на создание такой системы аграрного производства, которая облегчала бы центра­лизованное планирование и быстрое осуществление - «глобальных» инженерно-экономических мероприятий в масштабах всей огромной страны. Как шел процесс раскрестьянивания можно показать только на одном факте. Укрупнение колхозов делалось с целью превра­тить их затем в крупное государственное предприятие: если в 1950 г. в совхозах работало 31 млн. человек, а в колхозах – 227,4 млн., то в 1985 г. в совхозах и колхозах было занято 12,6 млн., в личных подсобных хозяйствах – 3,2 млн. человек. С этим «курсом» связа­но и строительство поселков городского типа и уничто­жение «неперспективных» деревень.

В середине 70-х годов по директивному указанию «сверху» началось возведение животноводческих комп­лексов, которые по сей день не окупили затрат на строительство, и, где коровы, в массе своей, не доживают до биологической зрелости.

В функционировании агропромыш­ленных комплексов возникли серьезные противоречия экономического, социального и экологического характера. Разрешить их существующая административно-бюрократическая система была бессильна и не желала. Ожидаемого эффекта не принесли и такие «магистраль­ные» пути индустриализации сельского хозяйства, как химизация, мелиорация, комплексная механизация и др.

Эти мероприятия не приносили результата потому, что за все, связанное с организацией сельского труда, отвечал не крестьянин, полностью лишенный инициа­тивы и самостоятельности, а решала, организованная в жесткую систему институтов и контор, бюрократия, с точки зрения которой, население деревни – это ресурс, откуда нужно побольше «выкачать» продовольствия, а инженерные задачи, требующие научно-экономического анализа, будут решены «там» и отправлены «вниз» в виде директивы.

Гигантский инвестиционный поток не трансформировался в нужный результат. А распределительные отношения, пройдя путь от трудо­дня до гарантированной денежной системы, так и не за­вязались на конечном результате.

Перестали срабатывать и социальные стимулы. В условиях нацеленности структуры на пресловутый вал и победный рапорт остаточный принцип по отношению к социальной сфере приобрел устойчивую, традицию. Вследствие чего сформировалась узкая социальная структура, которая не позволяла в полной мере реали­зовать общественные фонды. По этой же причине на­чали стагнировать показатели роста материального и культурного уровня, затормозился процесс диверсифи­кации стандарта потребления.

Многолетняя практика раскрестьянивания породила психологию временщика, безразличного ко всему, кроме по­денного заработка. Попытка бороться с подобной пси­хологией посредством лекций и разных форм агитации вызывала только раздражение и апатию, нежели рост трудовой и политической активности.

Следовательно, комплекс мер, постоянно развиваю­щийся и усложняющийся, абсорбирующий гигантские ресурсы общества, периодически встряхивал аграрные структуры, но не придавал им устойчивого движения на длительную перспективу. Поэтому периоды кратко­временных подъемов сменялись длительными спадами и наше сельское хозяйство не справлялось со своей ос­новной функцией — обеспечение страны продовольственными ресурсами [48, 136-139].

Для большинства немецких исследователей было ясно, что в 80-е годы прошлого столетия система исчерпала все свои резервы и поэтому необходимо кардинальное переустройство общества. Это осознавало и внешнее руководство СССР. Однако, политика «перестройки» не внесла существенных изменений в аграрный сектор экономики. Сборник Федерального института исследования проблем Восточной Европы (г. Кельн), посвященный специальному анализу процессов, происходивших в СССР во второй половине восьмидесятых годов двадцатого века, содержал статью К.Ведекина «Старые и новые элементы аграрной политики Горбачева» [49]. Немецкий исследователь представил обстоятельный критический анализ новых аспектов, содержащихся в аграрной политике (проведение реформы цен, введение государственного заказа, «возрождение идеи кооперации», введение арендного подряда и др.) автора «перестройки» М.Горбачева. Однако они носили половинчатый и аморфный характер. Аграрный сектор экономики нуждался в глубоких реформах и К.Ведекин обоснованно сомневался, что в условиях существования советской системы вряд ли есть «гарантии, что они осуществятся» [49, 206-237]. И, действительно, советские руководители предпринимали безуспешные попытки преобразования управления сельским хозяйством посредством косметических мер, стилизованных под реформу.

Безнадежность этих мероприятий заключалась в том, что они не меняли фундаментальных основ землепользования, управления и организации аграрного прозводства, основанных на нерыночных отношениях. Анализ и осмысление процессов, происходящих со второй половины 80-х годов, убеждают, что для выхода аграрных отношений из исторического тупика совершенно неприемлемы частичное подновление действующей системы организации, стимулирование и управление сельскохозяйственным производством. Необходимо ее коренное переустройство.

Чтобы добиться эффективности аграрного производства, необходимо обеспечить крестьянину самоуправление, полный хозяйственный расчет и полную хозяйственную самостоятельность, свободный выбор форм хозяйствования. Такую самостоятельность крестьянин обретает только с переходом к рыночным отношениям [48, 138-139].

Следовательно, выходом из положения должен был стать переход к рынку и частной собственности, о чем твердила вся зарубежная советология со времени Октябрьского переворота.