Никколо Макиавелли. Государь: сочинения ocr: Ихтик

425

оказаться более чувствительными, чем к помыслам о свободе сограждан, и

пойти на постыдное и гибельное соглашение с врагом. И вот, дабы укрепить в

нем решимость к обороне, народ собрали на главной площади, и один из самых

пожилых и мудрых граждан обратился к нему со следующей речью:

"Вы без сомнения не раз слышали, что содеянное по необходимости не

может заслуживать ни похвалы, ни порицания. Поэтому вы допустили бы большую

ошибку, если бы подумали, что войну эту, которую сейчас ведут против нас

флорентийцы, мы сами на себя навлекли тем, что приняли герцогские войска и

дали им возможность напасть на флорентийские. Вы хорошо знаете давнишнюю

враждебность к вам жителей Флоренции и знаете также, что повинны в этой

враждебности не нанесенные вами обиды и вызванный ими страх, а ваша слабость

и властолюбие флорентийцев: первая порождает у них надежду на то, что вас

можно поработить, а второе побуждает их к этому. Не думайте, что какие-либо

ваши заслуги перед ними могут заглушить в них это стремление, а какой-либо

враждебный ваш поступок усилить его. Поэтому они неизбежно должны будут

делать все возможное, чтобы отнять у вас свободу, а вы должны все делать,

чтобы ее защитить. Можно, разумеется, скорбеть по поводу всего, что мы и они

совершаем, преследуя эти цели, но отнюдь не удивляться. Итак, будем скорбеть

о том, что они нападают на нас, осаждают и захватывают наши города, сжигают

дома и опустошают земли. Но кто из нас настолько глуп, чтобы удивляться

этому? Ибо если бы мы могли, то творили бы у них то же самое, а то и хуже.

Они начали эту войну с нами из-за прихода Никколо. Но если бы он и не

появился, они затеяли бы ее по какому-нибудь иному поводу, а отсрочка, может

быть, еще и усилила бы бедствие. Так что не приход Никколо надо тут винить,

а злую нашу судьбу и их властолюбивую природу. Кроме того, мы никак не могли

отказать герцогу в приеме его войск, а когда уж они пришли, то не в нашей

власти было удержать их от военных действий. Вы хорошо знаете, что без

чьей-либо могущественной помощи мы держаться не в состоянии, а помощи более

верной и более сильной, чем герцогская, мы ниоткуда не получим. Он вернул

нам свободу, для него и разумнее всего поддерживать ее, и к тому же он

всегда был самым ярым противником наших

426

врагов. Поэтому если бы, не желая повредить флорентийцам, мы навлекли

на себя гнев герцога, то потеряли бы друга, а врагов бы усилили и облегчили

бы им возможность нападать на нас. Вот почему война и сохранение дружбы с

герцогом нам выгоднее, чем мир и утрата этой дружбы. И мы должны

рассчитывать на то, что он избавит нас от опасности, которую навлек на нас,

- только бы сами мы оставались себе верны. Вы знаете, как яростно нападали

на нас неоднократно флорентийцы и с какой славой мы от них оборонялись.

Нередко единственное, на что мы могли надеяться, - это на Бога и на время, и

всякий раз они нас спасали. Если мы защищались тогда, почему нам не

защищаться теперь? Тогда вся Италия оставила нас на произвол их алчности,

теперь с нами герцог, да можно полагать, что и венецианцы не будут охотно

действовать против нас, ибо им совсем не на руку чрезмерное усиление

Флоренции. В тот раз флорентийцы могли действовать гораздо свободнее и

больше рассчитывать на чью-либо помощь, да и сами по себе были гораздо

сильнее, а мы, напротив, куда слабее во всех отношениях, ибо тогда мы

защищали тирана, а теперь защищаем самих себя. Тогда вся слава обороны

принадлежала другому, теперь она принадлежит нам; тогда наши враги нападали

на нас в полном согласии между собой, теперь у них раздоры и вся Италия

полна их изгнанниками. Но даже если бы у нас не было всех этих надежд, то к

самой упорной самозащите должна побудить нас некая величайшая необходимость.

Каждого врага следует опасаться, ибо он всегда ищет славы для себя и гибели

своих противников. Но более всех должны мы страшиться флорентийцев, ибо уж

их-то не удовлетворит наша покорность, наша дань и власть над нашим городом,

им нужны будем мы сами и наше личное добро, чтобы жестокость свою они могли

утолить нашей кровью, а алчность нашим имуществом. Так что каждый из нас,

кто бы он ни был, должен за себя опасаться. И поэтому пусть не ввергает вас

в уныние вид наших вытоптанных полей, сожженных домов, захваченных врагом

замков. Если мы сохраним наш город, удержим и все остальное, а если мы его

потеряем, то какой толк будет нам в этом остальном? Ибо если мы сохраним

свободу, врагам нашим трудно будет удерживать захвачен-

427

ное у нас, а если мы утратим ее, то и от добра никакой пользы не

увидим. Беритесь же за оружие и, сражаясь, не забывайте, что наградой за

победу станет спасение не только отечества, но и домов ваших и детей". Эти

последние слова встречены были народом с величайшим подъемом, все единодушно

поклялись скорее умереть, чем сдаться или хотя бы подумать о таком

соглашении, которое могло бы хоть как-то запятнать свободу отечества, и

тотчас же приняты были все меры, необходимые для обороны осажденного города.

XII

Между тем флорентийские войска не теряли зря времени. Основательно

опустошив всю страну, они завладели капитулировавшим Монте-Карло, а затем

осадили Нодзано, чтобы зажатые со всех сторон жители Лукки потеряли всякую

надежду на помощь откуда бы то ни было и голод заставил бы их сдаться. Это

была сильная крепость с многочисленным гарнизоном, так что взять ее было

потруднее, чем все занятое раньше. Граждане Лукки, находясь в таком тяжелом

положении, обратились, естественно, к герцогу и, чтобы добиться его помощи,

действовали как усиленными мольбами, так и самыми решительными доводами. Они

говорили ему о своих оказанных ему в прошлом услугах, о враждебности

флорентийцев, о том, что, придя на помощь Лукке, он вдохнет мужество в

других своих союзников, а бросив ее на произвол судьбы, вселит в них страх.

Добавили они также, что если жители Лукки потеряют жизнь и свободу, он

обесчестит себя в глазах своих друзей и отнимет доверие к себе у тех, кто

готов был бы подвергнуться ради него опасности. К речам своим они добавили

слезы, чтобы пробудить в сердце его хотя бы жалость, если он глух к голосу

долга. Они так старались, что герцог, подкрепив свою старую ненависть к

флорентийцам также соображением о своих обязательствах в отношении Лукки, а

главное, решив никоим образом не допустить усиления Флоренции после такого

завоевания, замыслил послать в Тоскану сильное войско или же атаковать

венецианцев так яростно, чтобы флорентийцы вынуждены были отказаться от

захвата Лукки и броситься на помощь своим союзникам.