Обольщения для достижения

Типология Анти-Обольстителей

Кажется, это так просто: Анти-Обольстители отталкивают, так оттолкнитесь, старайтесь избегать их. К сожалению, однако, далеко не всегда Анти-Обольстителя удается распознать при первой же встрече. Они не так просты, обладают определенной тонкостью, и если вы не будете остерегаться, то можете оказаться втянутыми в неприятнейшие отношения. Следует обращать внимание на знаки, выдающие их комплексы: человек может оказаться скуповатым, или проявлять в споре необычную вязкость, или же быть чрезмерно критичным. Возможно, вам польстят незаслуженной похвалой, преждевременно признаются в любви, еще совсем вас не зная. А вот и еще признак, более важный: пренебрежение к деталям. Поскольку они не способны заметить и понять, что вас выделяет среди прочих, то они не способны и удивить вас особым вниманием.

Крайне важно научиться распознавать антиобольстительные качества не только в окружающих, но и в самом себе. Почти каждому из нас присущи по крайней мере одно-два свойств Анти-Обольстителя, они дремлют в нас, и чем лучше нам удается сознательно прятать их, тем обольстительнее мы становимся. Недостаток щедрости, к примеру, совсем не обязательно является именно признаком Анти-Обольстителя, если это единственный недостаток у человека; согласитесь, однако, что прижимистые люди редко бывают по-настоящему привлекательными. Обольщение подразумевает откровенность, раскрытие себя, пусть даже с целью обмана, а неспособность давать, расставаясь с деньгами, обычно означает, что человек неспособен дать и другое. Научитесь быть щедрым, изгоните скупость. Она являет собой помеху для власти и непростительный грех в обольщении.

Лучше всего избавляться от Анти-Обольстителей как можно раньше, прежде чем они запустят в вас свои жадные щупальца, поэтому учитесь понимать сигналы. Ниже приведем основные типы.

Одна из разновидностей Душителя — Дверной Коврик, человек, рабски подражающий вам во всем. Старайтесь распознавать этих типов как можно раньше, постарайтесь понять, способны ли они иметь собственные мысли. Неспособность иметь собственное мнение, отличное от вашего,— плохой признак.

Примеры Анти-Обольстителей

Супруга Клавдия, Валерия Мессалина, была одной из самых красивых женщин Рима. Хотя Клавдий, казалось, был от нее без ума, на деле он не уделял ей никакого внимания, так что она тоже проводила время в любовных похождениях. Сначала она была осторожна, но шли годы, ее провоцировало невнимание мужа, и Мессалина пустилась по все тяжкие. Для нее во дворце построили покои, где она развлекала мужчин, подражая самой известной проститутке Рима, чье имя было написано на двери. Если кто-либо из мужчин отказывался от ее авансов, его казнили. Почти всему Риму было известно об этих безумствах, но Клавдий хранил молчание, казалось, он ничего не замечает.

Страсть Мессалины к ее фавориту Гаю Силию была так велика, что она решила выйти за него замуж, невзирая на то обстоятельство, что оба уже состояли в браке. Пока Клавдий находился в отъезде, они разыграли свадебную церемонию, размахивая брачным контрактом, подписать который заставили самого же Клавдия — разумеется, с помощью уловки. После церемонии Гай переехал во дворец. На сей раз выходка вызвала шок и общее возмущение в городе, и Клавдий вынужден был принять меры. Он приказал казнить Гая и других любовников Мессалины, но не саму Мессалину. Зато несколько солдат, распаленных скандалом и жаждавших расправы, выследили и убили Мессалину. Когда об этом сообщили императору, он велел принести еще вина и продолжил трапезу. Прошло несколько дней, и он, к изумлению рабов, спросил, почему императрица не вышла сегодня к обеду.
Ничто не выводит из себя сильнее, чем ощущение, что на вас не обращают внимания. В процессе обольщения вы можете время от времени отступать, заставляя ваш объект терзаться сомнениями. Но затянувшееся невнимание разрушит чары, более того, оно может породить ненависть. Клавдий продемонстрировал крайнее проявление такого поведения. Поначалу самоуничижение было порождено необходимостью: изображая недоумка, он скрывал свои истинные амбиции, так ему удавалось выжить, находясь среди опасных и кровожадных соперников. Но постепенно бесчувственность из маски превращалась во вторую натуру. Клавдий становился все более неопрятным, он больше не замечал, что происходит вокруг него. Полное безразличие и невнимательность не могли оставить равнодушной его супругу. Ну как, как, недоумевала она, мужчина, особенно такой физически непривлекательный, может не замечать меня, оставляя без внимания мои связи с другими мужчинами? Но его, казалось, ничто не может взволновать.

Клавдий — это крайний случай, но диапазон невнимательности очень широк. Многие не придают внимания мелочам, деталям, а по сути дела, сигналам, которые подает им другой человек. Их чувства притуплены работой, трудностями, они поглощены своими проблемами. Мы часто видим, как ослабевает обольстительный заряд между людьми, например между парами, прожившими вместе долгое время. Если этот процесс заходит дальше, то приводит к взаимному озлоблению и горечи. Зачастую один из двух — как правило, тот, чей партнер с ним нечестен, — начинает путь к расставанию с проявлений невнимания.

Шевалье и Матта быстро нашли себе подруг. Выбор шевалье пал на прекрасную мадемуазель де Сен-Жермен, которой вскоре предстояло обручение, а Матта заручился благосклонным вниманием дамы постарше и опытнее — мадам де Сенант. Шевалье отныне одевался в зеленый, а Матта — в голубой, поскольку таковы были любимые цвета их дам. На второй день знакомства обе пары посетили дворец, расположенный за городом. Шевалье был само очарование, он так и сыпал остротами, заставляя мадемуазель де Сен-Жермен хохотать без умолку. Матта, однако, был далеко не столь обходителен: ему не хватало терпения на всю эту галантную чепуху, так что при первом удобном случае, оказавшись на прогулке с мадам де Сенант, он сжал ее руку и со всей решительностью заявил о пылкой страсти. Дама, разумеется, была скандализована и, как только вернулись в Турин, покинула незадачливого кавалера, не удостоив его взглядом. Не понимая, что оскорбил свою даму, Матта вообразил, что ее переполняют чувства к нему, он даже остался собой доволен. Но шевалье де Граммон, недоумевая, почему влюбленные расстались так внезапно, отправился к мадам де Сенант и выспросил у нее, что произошло. Она рассказала правду: Матта пренебрег формальностями, он был готов немедля уложить ее в постель. Шевалье рассмеялся, а про себя подумал, что если бы искал расположения прелестной мадам, то повел бы дело совсем по-иному.

В течение последовавших за этим дней Матта продолжал делать ошибку за ошибкой. Он не нанес визит супругу мадам де Сенант, как того требовал обычай. Он перестал надевать ее цвета. Когда они вдвоем с мадам де Сенант отправились на конную прогулку, он увлеченно гонялся за зайцами, словно более интересной добычи рядом не было, а взяв понюшку табаку, он и не подумал угостить свою спутницу. В то же время он без устали продолжал делать ей недвусмысленные предложения. Наконец, устав от такого ухаживания, мадам де Сенант прямо высказала ему все свои претензии. Матта оправдывался и молил о прощении: он и не догадывался о своих просчетах. Тронутая извинениями, дама позволила офицеру возобновить ухаживание, но только спустя несколько дней, начав при этом с незначительных знаков внимания. И вновь Матта счел, что на самом-то деле уже пора переходить к постели. К его удивлению, она и теперь отказала ему. «Не думаю, что их, женщин, может так уж сильно оскорбить,— говорил Матта своему другу,— если кто-то бросит флирт, чтобы перейти к делу». Однако мадам де Сенант объявила, что более не желает иметь с ним ничего общего, а шевалье де Граммон, увидав возможность, которую не хотел упускать, воспользовался ее недовольством, чтобы тайно поухаживать за нею по всем правилам, и в конце концов добился всех милостей, которые Матта пытался получить грубым натиском.
Что может быть менее обольстительным, чем сознание, что кто-то считает вас уже завоеванным, принадлежащим ему, не сомневающемся в вашем согласии. Даже малейший намек на подобное самомнение губителен для обольщения. Чтобы завоевать сердце своего объекта, не следует жалеть ни времени, ни усилий. Возможно, вы опасаетесь, что он или она сочтет обидным слишком медленный темп развития событий или утратит к вам интерес. Более вероятно, однако, что эти страхи отражают вашу собственную неуверенность, а неуверенность всегда малопривлекательна. В действительности, чем больше проходит времени, тем сильнее действуют ваши чары.

В мире, где осталось не так уж много условностей, обольщение — один из симпатичных пережитков безвозвратно ушедшего прошлого. Это ритуал, и следует соблюдать его неукоснительно. Поспешность свидетельствует не о глубине ваших чувств, а о степени вашей самонадеянности. Можно, конечно, допустить поспешность, торопя партнера, но единственной наградой в этом случае будет разочарование, которое несет с собой такая любовь. Даже если вы импульсивны и стремительны от природы, сделайте все, что в ваших силах, чтобы этого не обнаружить. Это покажется вам странным, но усилия, которые вы приложите, чтобы сдержаться, придадут вам особую привлекательность в глазах тех, ради кого эти усилия предпринимаются.

В течение двух месяцев Мелькур трепетал в присутствии госпожи де Лурсай. Он боялся ее и не знал, что делать. Однажды вечером они обсуждали новую пьесу. «Как хорошо один из персонажей объяснился в любви женщине»,— сказала мадам. Заметив очевидное смущение Мелькура, она продолжала: «С чего бы разговор об объяснении мог так смутить вас — уж не по той ли причине, что вам самому вскоре предстоит объясниться?» Госпожа де Лурсай прекрасно знала, что сама же и являлась причиной робости молодого человека, но она была насмешницей. «Вы должны признаться мне,— настаивала она,— в кого же вы влюблены». Наконец Мелькур сознался: он действительно мечтает о мадам. Подруга матери посоветовала юноше гнать подобные мысли о ней, но при этом нежно вздохнула и одарила его долгим и томным взором. Словами она говорила одно, а глазами совсем другое — возможно, она не так уж неприступна, как ему казалось? Однако вечер подошел к концу, и госпожа де Лурсай, выразив сомнение в прочности и долговечности его чувства, удалилась, оставив Мелькура в огорчении оттого, что он так и не понял, можно ли надеяться на взаимность.

Прошло несколько дней. Мелькур неоднократно просил госпожу де Лурсай признаться, любит ли она его, но она так же упорно отказывалась дать прямой ответ. Молодой человек наконец окончательно потерял надежду и сдался, но спустя какое-то время он был приглашен к ней на ужин. На госпоже де Лурсай было более соблазнительное платье, чем обычно, а от ее взглядов у него вскипала кровь. Тогда он вновь исполнился надежды и начал ходить за ней по пятам, тогда как она старалась сохранить хоть мало-мальски приличное расстояние, чтобы гости ничего не заметили. Позаботилась она и о том, чтобы он смог остаться, не возбуждая ни у кого подозрений.

Когда наконец они остались наедине, она усадила юношу рядом с собой на кушетку. Он почти не мог говорить, затянувшееся молчание становилось неприличным. Чтобы помочь ему, она затронула все ту же тему: дескать, она боится, что разница в возрасте между ними слишком велика и что любовь его не более чем мимолетный каприз, преходящее увлечение. Вместо того, чтобы возразить, он молча сидел с отрешенным видом, держась на расстоянии, которого требовали приличия. Тогда она воскликнула (в ее голосе явственно сквозили ирония и легкая досада): «Если бы стало известно, что вы сейчас здесь, притом с моего согласия,— чего бы только не вообразили люди? Но как жестоко они ошиблись бы, ведь вы почтительны, как никто!» Мелькур, вдохновленный этими словами на решительные действия, схватил ее руку, заглянул в глаза. Госпожа де Лурсай зарделась и прошептала, что ему теперь следует уйти, хотя интонации ее голоса и призывный взгляд ясно говорили обратное. И все же Мелькур продолжал колебаться: она ведь велела ему уходить, уж лучше подчиниться, а не то она может устроить сцену — а вдруг она никогда не простит ему? Он выставит себя дураком, и каждый, включая его матушку, узнает об этом. Он поднялся и попросил прощения за минутный порыв. По ее изумленному виду и внезапной холодности он вообразил, что и впрямь слишком далеко зашел, теперь ему оставалось только попрощаться и оставить ее.

В «Заблуждениях сердца и ума» госпожа де Лурсай — опытная соблазнительница — сочла интересным и волнующим для себя ввести в мир любви молодого человека. Но даже ей не удалось преодолеть юношескую скованность де Мелькура, который не смог прочитать ее знаки, полностью погрузившись в собственные мысли. В конце концов госпожа де Лурсай все же просветила его, а вот в реальной жизни многие так и остаются неподдающимися обучению. Они слишком прямолинейны, нечувствительны к тонкостям, которые собственно и представляют собой квинтэссенцию обольщения. Эти люди не столько отталкивают, сколько раздражают, порой даже бесят постоянным непониманием и отсутствием чуткости — они видят жизнь сквозь завесу своего эго и неспособны воспринимать реальность в истинном свете. Мелькур так поглощен своими переживаниями, он просто не замечает, что госпожа де Лурсай ждет от него решительного действия, которому она смогла бы уступить. Колебания юноши показывают, что он думает о себе, а не о ней, его заботит, как он будет выглядеть, он не ощущает себя во власти ее чар. Ничто не может быть менее соблазнительно. Научитесь распознавать подобных типов, особенно если они уже миновали пору юности, которая могла бы послужить оправданием, не поддавайтесь их робости, иначе они заразят своей нерешительностью и вас.

Теперь Каору понимал, что совершил роковую ошибку: он всегда по-настоящему любил одну Ойкими, а она умерла от отчаяния, видя, что он больше не проявляет к ней внимания. Больше он никогда не увидит любимую! Каору не мог думать ни о чем, кроме этого. После смерти отца и старшей сестры Наканокими переехала в столицу, чтобы жить при дворе императора. Каору же распорядился превратить опустелый дом, где раньше жила семья Ойкими, в молельню.

Однажды исполненная сочувствия и раскаяния Наканокими, видя, как Каору тоскует и предается безутешной скорби по ушедшей, рассказала ему, что у их отца есть побочная дочь, Укифунэ. Она уединенно живет в глуши и необыкновенно похожа на его возлюбленную Ойкими. Каору воспрянул духом — а что, если это шанс искупить свою вину, изменить прошлое? Но как ему познакомиться с женщиной? В один из дней, отправившись проверить, как продвигается строительство молельни, он увидел, что внутри кто-то есть, и догадался, что это та самая таинственная Укифунэ. Взволнованный и возбужденный, молодой вельможа заглядывал в щелку, стараясь разглядеть хоть что-нибудь. У Каору перехватило дыхание: хотя по поведению девушки было ясно, что это простая, ничем не примечательная провинциалка, ему показалось, что он видит перед собой живое воплощение Ойкими. Голос ее к тому же напоминал голос Наканокими, которая ему тоже нравилась. Из глаз Каору невольно потекли слезы.

Лишь спустя несколько месяцев Каору удалось разыскать дом в горах, где жила Укифунэ со своей матерью. Он посетил их, и она вышла к нему. «Однажды мне привелось взглянуть на вас через приоткрытую дверь,— рассказывал он,— с той поры вы полностью завладели моими мыслями». С этими словами он решительно поднял девушку и на руках отнес в карету, которая была наготове. Он отвез ее в тот самый дом, где прежде жила его любимая, поездка воскресила перед ним образ Ойкими, глаза его вновь увлажнились. Разглядывая Укифунэ, он мысленно сравнивал ее с Ойкими: пусть она не так изящно одета, зато у нее прекрасные волосы, которые очень ее украшают.

Когда Ойкими была еще жива, они с Каору любили играть дуэтом на кото, и он велел принести два инструмента. Укифунэ играла не так искусно, как Ойкими, и обладала менее утонченными манерами. Не беда — он станет учить ее, превратит в изысканную даму. Но вот, как и раньше, когда была жива Ойкими, Каору снова вернулся в столицу, оставив Укифунэ томиться в молельне. Прошло время, прежде чем он снова наведался к ней; девушка похорошела, стала красивее, чем прежде,— отчего же он мог думать только об Ойкими? И опять он оставил ее, пообещав забрать с собой и представить ко двору, но проходили недели, и однажды он получил известие о том, что Укифунэ исчезла. Ее видели идущей к реке — всё заставляло предположить, что девушка покончила с собой.

На похоронной церемонии по Укифунэ Каору мучила вина, раздирали угрызения совести — ну, зачем он заставил ее жить в этой глуши, почему не приехал за ней раньше? Она заслуживала лучшей участи.

Истина заключается в том, что подобные типы не ищут идеала, просто они безнадежно недовольны сами собой. Их неудовлетворенность может ввести в заблуждение и показаться высокой планкой, тягой к совершенству, но на поверку их не может удовлетворить ничто, настолько глубоко пустило корни их уныние. Вы сможете легко опознать их по их прошлому, богатому кратковременными, бурными романами. Кроме того, они будут сравнивать вас с другими и делать попытки переделать вас. Может быть, вы не сразу поймете, с кем столкнула вас судьба, но рано или поздно убедитесь в том, что это безнадежно непривлекательный, антиобольстительный тип, неспособный оценить вашу неповторимую индивидуальность. Обрывайте этот роман, как только поймете, в чем тут дело. Подобные типы — почти садисты, он или она будет бесконечно изводить вас своими недостижимыми идеалами.

Прибыв в дом графа А. Б., Казанова обнаружил, что испанская дама и впрямь удивительно хороша собой, но неразговорчива и серьезна. Кое-что в ней ему не понравилось. Когда он распаковывал свои вещи, графиня увидела среди его пожитков сногсшибательное женское красное платье с отделкой из соболей. Это подарок, объяснил Казанова, предназначенный первой же миланской даме, которая покорит его сердце.

На следующий вечер, за ужином, настроение графини внезапно переменилось: она была приветливее, держалась непринужденно, шутила и болтала с Казановой. Упомянув о платье, она спросила, не подкуп ли это — с помощью такой приманки нетрудно будет склонить женщину к уступкам. Напротив, ответил Казанова, он делает подарки лишь в момент расставания в знак благодарности и восхищения. В тот же вечер в карете по дороге домой из оперы она спросила: не продаст ли он платье ее состоятельному другу? Получив твердый отказ, она была раздосадована и даже не пыталась этого скрыть. Почувствовав ее игру, Казанова предложил ей платье в обмен на благосклонность. Это только рассердило ее, и они поссорились.

В конце концов Казанове прискучили перепады настроения капризной графини: он продал платье за 15 тысяч франков ее богатому другу, а тот в свою очередь подарил его женщине, как и было задумано с самого начала. Но, желая показать свое равнодушие к деньгам, Казанова сказал графине, что готов вернуть ей 15 тысяч франков, ничего не требуя взамен. «Вы очень скверный,— ответила она,— но я разрешаю вам остаться, вы меня забавляете». К ней вернулись хорошее расположение духа и кокетливость, что, впрочем, не ввело Казанову в заблуждение. «К сожалению, мадам, ваши чары на меня не действуют,— сказал он.— Вот ваши 15 тысяч франков, пусть они послужат вам утешением». Положив деньги на стол, он вышел, предоставив графине кипеть от ярости и обдумывать месть.

Второй чертой, насторожившей Казанову, была алчность графини. Единственной целью ее кокетства было заполучить платье, любовные игры, как таковые, ее не интересовали. Для Казановы, напротив, обольщение было изящной забавой, которой люди предаются для взаимного удовольствия и развлечения. С его точки зрения, не было ничего предосудительного, если женщину наряду с обольщением интересуют деньги и подарки. Он относился к этому с пониманием и был неизменно щедр. Но интуиция подсказывала ему, что женщине следует скрывать корыстные желания — гораздо лучше создать у кавалера иллюзию, что для нее, как и для него, важно удовольствие. Люди, не скрывающие корыстной заинтересованности, будь то в деньгах или в другом материальном вознаграждении, производят отталкивающее впечатление. Если такова ваша цель, если вы ищете не удовольствия, а чего-то другого — денег, власти,— ни в коем случае не показывайте это. Подозрение в корыстном мотиве отвратит любого. Не допускайте разрушения иллюзий!

Лекция произвела дурное впечатление на Викторию и задала плохой тон их взаимоотношениям. Дальше — больше: вскоре королева стала получать от Гладстона письма, в которых он настойчиво развивал и все более углублял ту же тему. Половину его посланий Виктория даже не потрудилась прочесть, а со временем стала стараться как можно реже контактировать с главой своего правительства. Если ей все же приходилось видеться с ним, она делала все от нее зависящее, чтобы встречи были как можно более краткими. Поэтому, в частности, она никогда не позволяла ему сидеть в своем присутствии, рассчитывая, что человек его возраста так скорее устанет и откланяется. Стоило ему коснуться интересующей его темы, он не только не замечал отсутствия интереса у королевы, но даже слез у нее в глазах от попыток подавить зевоту. Его самые простые записки были составлены так, что она просила кого-нибудь из своих приближенных переводить их на понятный английский язык. Хуже всего было то, что Гладстон спорил с королевой, причем его аргументы носили обычно оскорбительный характер, выставляя ее интеллектуальные способности не в лучшем свете. Скоро она привыкла молча кивать головой, притворяясь, что соглашается, о каких бы отвлеченных материях он ни разглагольствовал. В письме к секретарю, именуя себя в третьем лице, королева писала: «Ей всегда претила его [Гладстона] манера общения, чрезмерно надменная и даже деспотичная... Ни с чем с подобным она никогда и ни в ком более не сталкивалась, и эти черты представлялись ей до крайности неприятными». С годами эти чувства переросли в неизбывную ненависть.

Гладстон, лидер либеральной партии, имел неприятеля в лице Бенджамина Дизраэли, возглавлявшего партию консерваторов. Он считал Дизраэли аморальным, дьяволоподобным евреем. На одной из сессий парламента Гладстон буквально набросился на противника с разгромной речью, описывая, куда может завести страну политика его оппонента. Все более распаляясь с каждым словом (это случалось всякий раз, когда он заговаривал о Дизраэли), он с такой силой стукнул кулаком по столу спикера, что во все стороны полетели перья и бумаги. Несмотря на накал страстей, Дизраэли, казалось, дремал. Когда Гладстон закончил, он открыл глаза, поднялся на ноги и спокойно вышел к столу. «Достопочтенный джентльмен,— тихим голосом произнес он,— изволил выступать весьма страстно, красноречиво и — хм!— неистово». Затем, выдержав выразительную паузу, он продолжил: «Но нанесенный урон можно поправить» — и, неторопливо подняв с пола, водворил на место всё, что упало со стола спикера. Яркая речь, которая за этим последовала, явила контраст выступлению Гладстона своей невозмутимостью и ироничностью. Члены парламента были совершенно очарованы, и все согласились, что Дизраэли превзошел соперника.
Если Дизраэли был признанным обольстителем, человеком невероятного обаяния, то Гладстона следует признать самым настоящим Анти-Обольстителем. Разумеется, были и у него сторонники, главным образом из числа наиболее пуританских элементов общества,— он дважды побеждал Дизраэли на выборах. Но для него было непосильным трудом донести свои идеи до кого-либо вне круга сторонников. В особенности его недолюбливали женщины, считая совершенно непереносимым. Конечно, женщины в те времена не обладали правом голоса, поэтому в политической жизни страны их мнение не имело большого значения, однако Гладстон даже не затруднял себя попытками взглянуть на вещи с точки зрения представительниц прекрасного пола. Женщине, считал он, следует учиться видеть мир таким, каким видит его мужчина. Цель же своей жизни он видел в воспитании и просвещении тех, кого считал неразумными или обделенными Богом.

Гладстон очень быстро начинал раздражать своих собеседников. Таков удел людей, убежденных в своей правоте и недостаточно терпеливых и мудрых, чтобы увидеть иные перспективы или постараться вникнуть в чужую психологию. Эти типы напористы и поначалу зачастую легко пробивают себе дорогу, особенно в менее агрессивном окружении. Но они вызывают такую неприязнь и антипатию, что в итоге терпят поражение. Окружающие видят их сквозь призму высоких моральных устоев, которые нередко оказываются лишь ширмой, скрывающей их стремление к власти, да морализаторство и есть не что иное, как форма власти. Обольститель никогда не стремится открыто убеждать и воспитывать, никогда не выставляет напоказ свои нравственные качества, никогда не поучает и не навязывает. Все в обольщении строится на психологии, тонких ощущениях и намеках.

Применение антиобольщения

Клеопатра производила сногсшибательное впечатление на всякого мужчину, который встречался на ее пути. Октавиан — будущий император Август, человек, победивший и погубивший возлюбленного Клеопатры Марка Антония,— был осведомлен о ее власти над мужчинами. Он защищался тем, что всегда был с ней крайне любезен, предельно обходителен, но никогда не выказывал при этом ни малейших признаков чувства, интереса или неудовольствия. Другими словами, он обращался с ней точно так же, как с любой другой женщиной. Столкнувшись с его равнодушием, она так и не смогла вонзить в него свои коготки. Октавиан успешно применил антиобольщение в качестве оружия против самой неотразимой женщины в мире. Помните: обольщение — это игра, в которой важно внимание, игра, в которой вы постепенно заполняете собой мысли другого человека. Холодность, равнодушие и невнимание создают противоположный эффект, и в случае нужды можно прибегнуть к ним как к тактическому приему.

И последнее: для того, чтобы изобразить антиобольстительность, достаточно просто симулировать качества, перечисленные в этом разделе. Ворчите и нойте, говорите побольше, особенно о себе, одевайтесь без оглядки на вкусы другого человека, не обращайте внимания на детали, душите навязчивым вниманием — и так далее. Будьте осторожны: если имеете дело со спорщиком, пустозвоном, ни в коем случае не применяйте многословия сами. Слова лишь подольют масла в огонь. Придерживайтесь стратегии королевы Виктории: кивайте, делайте вид, что соглашаетесь, и поскорее находите предлог, чтобы закончить разговор. В этом ваша единственная защита.