ГЛАВА II ОБЪЕКТ И ПРЕДМЕТ ЯЗЫКОЗНАНИЯ

Что касается самого языка, то он нам не дан непосред­ственно. Мы его наблюдаем только в речи. Язык представляет со­­бой известную систему, отвлеченную от текста. Для пони­ма­ния сути этой взаимосвязи обратимся к детскому языку. Из­вест­но, что ребенок воспринимает в процессе общения неко­то­рые контексты. Затем он устанавливает определенные зако­но­мер­ности. Он употребляет какие–то формы согласно усво­ен­ным им правилам. Так, например, он употребляет следующие фор­мы в соответствующих контекстах. Ср.:

рус. яз. /n’esu/ - /n’os/ (несу-нес)

/p‘eku/- /p‘et∫+o∫/, но /v‘iʒ+u / -/ v‘id‘+el/ (пеку - печешь),

(вижу-видел)
нем.яз. /man/ “Mann” - /`mεnəR/ “Männ+er” (мужчина –

мужчины), но

/mεn∫/ “Mensch” - /`mεn∫+ən/ “Menschen” (человек - люди)

и /Leute/(люди)

англ. яз. /kæt/ “cat” - /kæts/ “cat+s” (кошка - кошки)

/bæg/ “bag” - /bæg+z/ “bags” (сумка-сумки); /siti/ “city” -

/sit+iz/ “citys” (город-города)

азерб.яз. /get+mək/ - /get+di/, ancaq /ged+ir/; /uzun jol/ -

/uzan+an jol/ и.т.д.

Окончания единственного и множественного чисел осваи­ва­ются через употребление этих форм в речи. Кроме того, эти окончания отвлекаются от системы как абстрактные.

Совершенно очевидно, что взрослый человек, не имею­щий специального образования, не отдает себе отчета в суще­с­т­во­вании парадигмы падежей или склонений. Он употребляет язык в пределах своей языковой компетенции, надеясь на то, что сказанное им будет воспринято его собеседником без ка­ких-либо затруднений. Итак, Л.В.Щерба называет всю совокуп­ность единиц языка с определенными правилами их сочетаний язы­ковой системой. Языковая система воплощается в речевом акте через норму. Третьим аспектом щербовской теории яв­ляет­ся норма, без которой немыслимо функционирование язы­ка вообще. Мы в дальнейшем не раз будем возвращаться к этой триаде.

Система истолковывается нынче двояко. С одной сторо­ны, под системой подразумевается объективно существующий строй языка, выраженный в процессе говорения и понимания в ви­де определенных правил, нарушение которых сразу заме­ча­ет­ся собеседником, если он носитель того же язы­ка. С другой сто­роны, под системой понимается свод правил, сформули­ро­ванных составителем или создателем учебника, трак­тата или мо­нографии. Поэтому такие труды принято н­а­зы­вать по их ав­то­рам. Например, немецкая грамматика Я. Гримма (1775-1863), ака­демическая грамматика азербайджанского язы­ка и т.д.

Исторически труды по лингвистике создавались по пору­че­нию каких-то институтов или лингвистических обществ, ко­то­рые, понимая важность написания трудов для обучающихся, заказывали кому-то или коллективу авторов написать их.

Ярким примером сказанного может послужить грамма­ти­ка Пор-Рояля, которая была написана двумя аббатами- А. Арно и К. Лансло или же академические издания, написанные сот­рудниками ИЯ АН СССР или ИЯ АН Азербайджана. Эти труды бы­ли своего рода нормативными. В них были даны подробные описания системы и структуры кон­крет­ного языка. В отличие от этих нормативных трудов есть еще теоретические работы. К чис­лу таких относятся «Теоре­ти­ческая грамматика современ­но­го английского языка», напи­сан­ная авторским коллективом, или «Теоретическая грамматика сов­ременного немецкого язы­ка», написанная В.Г.Адмони (1909-1993), или «Введение в язы­ко­ве­де­ние», на­писанное А.А.Реформатским (1900-1978) или Ю.С.Мас­ловым (1909-1990). В теоретических тру­дах принято пос­тавить вопрос «по­чему так, а не иначе?» При этом такие ра­боты имеют целью раз­вивать теоретические мыш­­ления у сту­ден­тов вузов. Теоре­ти­ческим трудам противо­по­­с­тав­ляют­ся прак­тические или нор­мативные работы, отве­чаю­щие на воп­рос «как?», т.е. как на­до или, вернее, как пра­виль­нее упот­реб­лять те или иные фор­мы при общении, осо­бен­но на иност­ран­ном языке.

Говоря о типах лингвистических трудов нужно еще выде­лить следующие типы: общий, частный, сравнительно-сопо­ста­­вительный, конфронтативный и контрастивный. Каж­дый из этих типов характеризуется своей спецификой при под­ходе к системно-структурному описанию языка, и выбор каж­до­го из них обусловлен постановкой конкретной цели и задачи.

Общее языкознание рассматривает общие свойства, при­су­щие человеческому языку вообще, выявляет универсалии и строит лингвистическую теорию, которая дает возможность опи­сать любой язык независимо от его строя. Таковы, на­при­мер, труды И.А.Бодуэна де Куртенэ, Ф.де Соссюра, Л.Р.Зин­де­ра (1904-1995), А.А.Ахундова (1932), трансформационно-по­раж­дающая грамматика, разработанная Н.Хомским, и т.д. Вы­во­ды и положения, высказанные в этих трудах, применимы без исключения ко всем языкам.

Частное языкознание занимается каким-нибудь одним языком. Например, грамматика азербайджанского языка опи­сы­вает грамматический строй этого языка, не обращая внима­ния на сравнение или сопоставление. В качестве примера мож­но сослаться на грамматику азербайджанского языка, написан­ную известными азербайджанскими лингвистами М.А.Казым-бе­ком (1802-1870) или М. Гусейнзаде (1901-1986).

Сравнительно-сопоставительное языкознание описы­вает системы минимум двух языков. Причем сравнительно-ис­то­рическая лингвистика задается целью описать родственные языки, тогда как сравнительно-сопоставительное языкознание срав­нивает и сопоставляет языки независимо от их родства. При­мером для первого может послужить пятитомный труд по гер­манским языкам, составленный группой авторов под руко­вод­ством В.М.Жирмунского (1891-1971). Чисто сопостави­тель­ным типом грамматики является образцовая грамматика рус­ско­го языка в сопоставлении с словацким, которую написал А.Иса­ченко (1910-1978).

Что касается конфронтативной и контрастивной линг­вис­тики, то она направлена на фронтальное сравнение языков с целью выявления сходств и различий между сравниваемыми язы­ками. Здесь в качестве объектов берутся, как правило, ге­нетически неродственные языки. Ели мы – азербайджанцы, зай­­мем­ся изучением немецкого языка как неродного, то естест­вен­­но, перед нами встают задачи подробного описания строев обоих языков с тем, чтобы дать в руки студентов-азербай­джан­цев труды с надлежащим описанием как родного языка, так и изу­чаемого – немецкого. Обычно такие труды составляются с целью предостеречь обучающихся, избегать появления ошибок при обучении неродному языку, что позволяет прогнозировать ошибки интерференции. Контрастивная лингвистика, как выте­кает из названия, устанавливает контрасты между родным и изу­чаемым языками. Эти последние типы трудов можно на­звать педагогическими, так как их цель – удовлетворить нужды педагогических кадров для школ и вузов.

Кроме этого, можно отметить еще диахронную и синх­рон­ную лингвистики. Первая занимается историей станов­ле­ния той или иной категории в истории языка. Блестящим об­раз­цом такой грамматики может послужить историческая грам­матика А.А.Шахматова (1864-1920) или Г.Пауля. Что касается синх­ронного описания языка, то оно изучает системно-струк­тур­ные особенности языка конкретного среза исторических пре­образований в языке. Все труды под названием «совре­мен­ная» можно отнести к этому типу работ, так как здесь «сов­ре­мен­ная» связана с жизнью автора, который описал языковое сос­тояние своего времени. В английском языке подчас упот­реб­ляют два термина: «modern«, что означает теоретическую, и «contem­porary», что означает современная. Первую мы нахо­дим у Дж. Лайонза (1932), вторую – у Р. Квирка (1920) и его со­ав­торов.

Мы в этой книге будем изучать систему и структуру чело­ве­ческого языка, пользуясь конкретными данными из разных язы­ков, преимущественно из азербайджанского языка. При осве­щении отдельных аспектов и явлений будем привлекать также факты немецкого, русского и английского языков с тем, чтобы сделать изложение более интересным и насыщенным.

Мы отдаем себе отчет в том, что написать такую книгу как эту – архисложная задача, и нам думается, что не легко бу­дет удов­летворить чаяния всех, кто интересуется пробле­ма­ми сов­­ре­менной лингвистики. Тем не менее мы набрались дос­та­­точ­­ного опыта и знаний, а также наша многолетняя деятель­но­сть в качестве преподавателя в вузе и общения со многими из­вест­­ным учеными и специалистами мира дают нам веское ос­но­ва­ние ут­верж­дать, что наш продукт будет с интересом вос­принят на­ши­­ми коллегами и студентами, а также теми, кто ин­те­ресуется проб­­лемами системы и структуры языка. При этом для нас сло­ва «лингвистика», «языкознание» и «языковедение» яв­­ляются аб­солютно синонимами и каждый из них мы употреб­ляем в смысле науки о языке.

2.3. О системности языка. Нам необходимо определить язык, потому что все, что говорится в этом труде, связано с язы­ком. Конечно же, язык представляет собою некую систему, отв­ле­ченную от конкретного текста и конситуации. Если мы возь­мем какую-нибудь книгу, например, («Der deutsche Sprach­bau» (München, 1996) В.Г.Адмони, нельзя ее называть немец­ким язы­ком, хотя она написана на немецком языке. Но эта книга пост­роена по правилам современного немецкого языка. Лю­бой не­мец, получивший филологическое образование, пой­мет любое ее предложение. То же самое происходит, когда два азербай­джан­ца беседуют друг с другом, их взаимопонимание дости­гает­ся на ос­но­вании того, что оба они владеют языковой системой родного языка. Непонимание собеседника имеет мес­то в том случае, ког­да один из собеседников не обладает систе­мой кодов на том язы­ке, на котором к нему обращено сооб­щение.

В этой связи надо различать язык как систему и речь как воп­лощение этой системы. Речь, как отметил Ф.де Соссюр, эфе­мер­на, индивидуальна и связана с моментом воспроизвод­ства высказывания. Язык же системен, общенароден, постоянен и надиндивидуален. Но тем не менее они не могут существовать друг без друга. Любая речь построена на основе языка, и любой язык представлен в речи, правда, не полностью, а частично. Язы­ко­знание изучает язык через речь, ибо в речи и через речь можно на­блюдать реализацию абстрактной системы языка.

Любое лингвистическое построение исходит из систем­но­сти языка, которая включает в себя, как утверждает Ж.Пиаже, три компонента:

а) система состоит из определенных единиц или эле­ментов, иерархически взаимосвязанных друг с другом. В языке это - фонемы, морфемы, лексемы, синтаксемы, фраземы, текс­те­мы и т. д.

б) взаимообусловленность их проявляется в том, что каж­дый вышестоящий ярус состоит минимум из одной единицы ни­­жестоящего яруса. С другой стороны, любая единица ни­же­стоящего уровня непременно входит в состав единиц выше­стоя­щего яруса. Например, в диалоге: ^¿Как назы­вается союз рус­­ского языка, который соединяет сложносо­чиненные предло­же­ния со значением разъяснения? -/İ//.

Ответ на вопрос снизу до верху представляет собой глас­ный (фонемный уровень), морфему (морфемный уровень), лек­се­му (лексемный уровень) и, наконец, предложение (синтак­си­ческий уровень). Это свойство языка называется иерархией сис­темы.

в) системе присущи правила, которые позволяют образо­вать n-ое количество сочетаний или комбинаций языковых эле­ментов. Например, /Mən məktə```bə gedirəm// (Я иду в шко­лу); /Onlar məktə```bə gedirlər// (Они идут в школу) и т.д. Здесь каждый элемент соединен с другим, следующим за ним, по пра­­ви­лам азербайджанского языка. Если подлежащее выра­же­но в единственном числе, значит, сказуемое тоже должно быть в един­ственном числе. Обстоятельство места выражено суще­ст­ви­­тельным в дательном падеже без предлога.

г) система является саморегулируемой. Никто не контро­ли­рует говорящих на родном языке, чтобы он употреблял при­веденные выше высказывания именно в такой форме. Система са­мого языка требует, чтобы существительное, обозначающее мес­­то действия, стояло именно в такой форме. В немецком язы­ке оно будет стоять в винительном падеже с предлогом, по­то­му что в этом языке направление действия выражается грам­ма­тической структурой с предлогом: /›e.R ge:t ın di.ʹʹʹ∫u:lə//.

Языковая система к тому же абстрактна, так как любое окон­­чание не приковано только к одной форме, а практически пов­­­торяется во всех аналогичных случаях. Например, окон­ча­ние третьего лица единственного числа в настоящем времени /-(e)t/ обязательно для всех глаголов немецкого языка при па­ра­дигме склонения. То же самое относится к лексическому сос­таву языка. Любое слово не обозначает только один един­ствен­ный денотат, а все многообразие предметов и явлений. На­пример, /ti∫/ “Tisch” (стол) – это не только стол, за которым я сей­час сижу и пишу эти строки, но и любой стол независимо от фор­мы и функции, существующий в реальном мире.

Помимо этого, системность выражается во внутренней связи между элементами системы. Это очень существенная ха­рак­теристика языка, ибо мы общаемся не отдельными словами, как бы они не были связаны внутренними отношениями, а пред­ло­же­ниями и текстами. Для того чтобы нормально об­щать­ся с со­бе­сед­ником, необходимо вооружаться знаниями из области грам­матики. Так, если мы возьмем следующие слова /biz, yazırıq, bu gün, ifadə/, причем при знании их значений в отдельности, мы не получим нормальное, построенное по пра­вилам азер­бай­джанского языка предложение. Для этого необ­ходимо соблю­дать те правила, которые азербайджанский язык выработал от­но­сительно расположения слов на синтагмати­че­ской оси, т.е. по­рядка слов (отрасль науки, занимающаяся по­ряд­ком слов в предложении, на­зы­вается топологией). Для этого мы должны ста­вить глагол в соот­ветствующей форме на по­следнее место, за­тем поставить на­ре­чие на начало или се­ре­ди­ну предложения. Вслед­ствие этой операции мы получим сле­дую­щую синтак­си­ческую структуру: /bu gün biz ifa```də jazırıx// (Сегодня мы пи­шем сочинение) или /biz bu gün ifa```də jazırıx// (Мы сегодня пи­шем сочинение). Та­ким образом, мы подходим к опреде­ле­нию языка: под языком под­разумевается набор средств, единиц и правил, которые позволяют нам построить высказывания, тексты и другие сферх­фразовые единицы. Это – элементарные единицы (фо­не­мы и их соче­та­ния), морфемы и их соче­тания – морфоло­ги­че­ские средства – окон­чания пара­диг­мы падежа, числа, лица и сло­вообра­зо­ва­тельные суффиксы плюс правила их построения, по­рядок слов, интонационные сред­ства и фразовое ударение.

Словарный состав языка и морфология с синтаксисом осо­бенно тесно взаимодействуют тогда, когда язык выполняет не­по­средственно свою коммуникативную функцию, где го­воря­щий выбирает слова с намерением выразить свою мысль в соответствии с требованиями контекста и ситуации общения и снабжает их формальными структурами, построенными на ос­но­ве грамматики, а слушающий воспринимает и декодирует по­сланную собеседником информацию как таковую. Здесь умест­но упомянуть, что ни один говорящий не в силе овла­де­вать полным составом словарного запаса языка. На­про­тив, лю­бой говорящий на родном языке обладает всей системой грам­матических правил, она доступна любому носителю языка. Имен­но потому Н.Хомский называет носителя языка идеаль­ным, так как он может воспроизводить и расшифровывать выс­ка­зывания, никогда не слышанные или не употребляемые им ра­нее, и это он называет творчеством языка (creativity). Однако та­кое понимание языка не исключает пассивное и активное вла­дение языком, которое еще Л.В.Щерба подчеркивал неод­нок­ратно. Это значит, что простой, необразованный человек в пов­седневной жизни употребляет гораздо меньше слов, чем на самом деле имеется в его родном языке. Но он же с грам­ма­ти­ческой точки зрения не имеет никаких трудностей в за­ко­ди­ро­вании и декодировании неисчисляемого количества выска­зы­ва­ний. Ограничения здесь могут быть только относительно объема и состава структуры высказываний.

Задача языкознания состоит в том, чтобы выяснить, как построен текст и как действует носитель языка при построении текста и при его восприятии, почему он при использовании языкового продукта не допускает никакого отклонения от нор­мы, что имеет место при изучении иностранного языка, когда обучающийся в зависимости от уровня владения этим языком сталкивается с трудностями в построении текста или в его понимании.

До второй половины ХХ века, когда языкознание делало упор на изучение мертвых языков, оно занималось в основном тол­кованием и расшифровкой текстов. Собственно говоря, в этом русле формировалась и филологическая наука (фило­ло­гия от греч. фило.- люблю, а логос-словесность или наука). Со­временная наука о языке задается целью выявить те об­щие за­ко­ны или правила, на основе которых построен язык, и уста­но­вить его системно-структурные особенности. Для достиже­ния этой цели необходимо проследить формирование детского язы­ка. Такая постановка вопроса позволит ответить на два ос­нов­ных вопроса, которые ставится сегодня перед лингвисти­кой:

1. Как возник язык?

2. Как практически изучать язык?

2.4. Знаковая природа языка и свойства языкового зна­ка. Для понимания сущности языка необходимо обратиться к знаковой теории, которую развивал Ф. де Соссюр. Он писал, что «единственным и истинным объектом лингвистики являет­ся язык, рассматриваемый в самом себе и для себя»¹. Ком­мен­ти­руя этот принцип, известный французский лингвист Э. Бен­ве­нист (1902-1976) писал: «Этот принцип объясняет тенден­ции, проявляю­щие­ся в лингвистике повсеместно, хотя он и не го­ворит еще ни­чего о причинах, по которым она стремится к ав­тономности, и о целях, которые она при этом преследует»². Язык по­тому вы­пол­няет свою генеральную функцию быть сред­ст­вом общения сре­ди людей, что он имеет знаковую при­роду. Это возможно бла­годаря тому, что язык передает, акку­му­­ли­рует и на нем же при­нимается информация, как это харак­тер­но для всех кодовых систем. Для того, чтобы собеседник вос­при­нимал посланную говорящим информацию, необходимо нали­чие материальной оболочки выражаемой мысли в виде зву­ковых последовательностей, которые вос­произ­водит говоря­щий. Благодаря этой оболочке звуковые вол­ны поступают в ухо слушателя, которые затем преобразуются в нервные им­пуль­сы. Из пяти сенсорных источников, имеющих­ся у человека с рождения, самыми ценными с языковой точки зрения являют­ся визуальный и слуховой источники. Визуальные по срав­нению со слуховыми намного ограничены, так как они обу­слов­лены письменными знаками, которые по степени распрос­тра­нения намного уступают последним, ибо слуховой сенсор в несколько раз превышает возможности визуального канала. Та­ким обра­зом, из двух сторон знака, который Ф.де Соссюр вы­де­лял в язы­ковом знаке, план выражения должен быть зву­ко­вым, что­бы план содержания воспринимался беспрепятственно.

В учении Ф. де Соссюра о знаке важное место занимает как раз-таки его билатеральность. Одна сторона знака принято назвать сигнификантом (означающим), другую – сигнификатом (оз­начаемым). Чтобы понять их взаимосвязь, Ф. де Соссюр срав­­ни­вал их с листом бумаги, у которого невозможно отде­лить одну сторону от другой без того, чтобы он не разорвался. Но учение этого выдающегося лингвиста ХХ века страдает тем, что он не признает важности материальной стороны у знаков в зву­ковом виде. Ф. де Соссюр сравнивает языковую систему с шах­матной игрой и заключает, что то, из чего сделана шах­мат­ная фигура, абсолютно безразлично к определенному игровому сос­тоянию на шахматной доске. Для этой игры важно то, како­во положение фигур на доске в момент оценки игры. Что ка­са­ется правил шахматной игры, то он в этом случае абсолютно прав. Но Ф. де Соссюр не прав, когда он отождествляет язык с этой игрой. С точки зрения системности такое сравнение не вызывает никакого возраже­ния. Однако их отличие в том, что язык по своей сущности обладает звуковой материей. Какая-либо другая субстанция не может заменить звуковую материю языка. Мы выше говорили, насколько ограничено общение при помощи графических способов. План содержания в языке представлен лексическими и грамматическими значениями, а план выражения звуковыми волнами, но при письменном об­ще­нии графическими символами. В языке в виде знаков выс­ту­пают морфемы, лексемы и синтаксические модели, куда вхо­дят смысловые единицы и правила их сочетания, включая порядок слов. Роль порядка слов хорошо видна из примеров русского, анг­лийского или немецкого языков:

англ. яз: /mΛ∂ə lΛvs do:tə// ”Mother loves daughter” или /do:tə lΛvs mΛ∂ə „Daughter loves mother“

нем.яз: /mυtəR li:pt``` t6xtəR// ,,Mutter liebt Tochter“ или /t)xtəR li:p t```mυtəR// „Tochter liebt Mutter“
Во всех этих языках слово, стоящее на первом месте, обычно выступает в роли подлежащего, если эти высказывания будут реализованы без контрастивного ударения на последнем слове. Если создадим контраст, тогда последнее слово может быть подлежащим высказываний.

Такую операцию в отношении азербайджанского языка проводить невозможно, потому что порядок слов в этом языке не столь существеннен, хотя он иногда определяет тема-рема­тические отношения, но окончание всегда существует. Ср.:

/Ata oğlunu sevir// (Отец любит сына) və ya /Oğul atasını sevir// (Сын любит отца). /Maşını burada saxlamayın// (Здесь ма­ши­ну не оставляйте) və /Burada maşın saxlamayın// (Не оста­нав­ли­вай­те здесь машину)

В первых двух высказываниях окончание определенного ви­­нительного падежа /-u, -ı/ отбросить нельзя. Во втором слу­чае по­рядок слов изменяет семантическое содержание выска­зы­ва­ний.

Напротив, когда мы изучаем язык с целью приложения его к решению каких-то конкретных задач, например, эффек­тив­ное построение клавиатуры компьютера, где должны быть уч­тены результаты статистического анализа встречаемости гра­фем в языке, где необходимо выявление частоты встреча­е­мо­сти фонем (графем) или обучение неродному языку, когда мы долж­ны учесть особенности родного языка или контрасты меж­ду изучаемым и родным языками, с тем чтобы предвидеть ин­терференции в употреблении изучаемого языка. Все это от­но­сится к прик­ладному аспекту изучения языка. Практическое языко­зна­ние является предписывающим, т. е. нормативным. Спря­гать надо так-то, так-то, а не иначе.

Следует отметить, что наука о языке возникла из наблю­де­ний над нормативной речью. В Германии, например, в годы раз­дробленности страны на многочисленные диалекты сформи­ро­валось мощное движение нормализаторов (XVIII век), кото­рые упорядочили грамматику. Нормативность пони­малась как соб­людение определенных норм в употреблении языка, кото­рые предписывались кем-то в определенный период в жизни на­рода. В конце ХIХ века группой ученых и театральных дея­те­лей в Германии создавались нормы произношения, которые назывались сценическими и которые затем обобщены и изданы Т.Зибсом (1870-1941) в 1898 году.³

Сегодня на некоторых диалектах Германии родительный па­деж притесняется дательным падежом. Например, вместо /das Haus ds Vaters/ (дом отца) употребляется /dem Vater sein Haus/ (отцу свой дом). Это уже новые тенденции в этом языке, ко­то­рые изучает теоретическая грамматика. Нормативная всег­да идеальна, но она вредна для теории. Исходя из наших наб­лю­дений и анализа собранного языкового материала из мно­же­ства языков можно утверждать, что теория предсказывает, куда идет тенденция, какая форма будет господствующей, допустим, в немецком языке: датив или генитив.

В русском языке наблюдаются новые формы образования множественного числа. Раньше употребительны были формы на /-ı /. А теперь преобладают формы на /-а/. Ср.:

/tom/ “том” - /`tomı/ “томы”/, но сейчас /tΛma/ “тома”

/Λfitser/ “офицер”- /Λfitserı/ “офицеры”, но сейчас /Λfitser`a/ “офицера”/

Это особенно видно при сравнении дискретного и соби­ра­тель­ного множества. Например, при //tΛ`ma/ “тома”/, /dΛ`ma/ «дома» и т.д. мы имеем дело с дискретным множеством. А вот из существительных женского ро­да невозможно образовать форму множественного числа по­добно мужскому роду. Ср.:

/kn‘`igΛ/ “книга”- /kn‘`igi/ “книги”

/∫ko`lΛ/ “школа” - /∫ko`lı/ “школы” и т.д.

Диахроническое (из греч. диа- через, хронос-время) язы­ко­­зна­ние рассматривает язык через временной параметр. Со вре­­мен Ф. де Соссюра оно противопоставляется синхрониче­ско­му (из греч. син. -со, с хронос – время) языкознанию, ко­торое изучает язык в кон­крет­ный промежуток времени. Поэ­то­му такой аспект обычно на­зывается современным языкоз­на­нием. Это вытекает из сис­тем­­ности языка, так как система для своей манифестации не имеет отношения к диахронии.

Теоретическое языкознание не имеет отношения к диах­ро­­нии, когда оно дает описание языку как системе, но ког­да оно объясняет отдельные факты, то обращение к диахронии неиз­бежно. Немцы употребляют так: /zehn Mann/, но /zehn Tische/. В первом случае подразумевается группа людей из 10 че­ловек. Во втором случае множественность выражена как со­во­­купность дискретных элементов. Или возьмем другой при­мер: /Gast-Gäste/, но /Tag-Tage/ . Исходя из синхронии мы этот факт не можем объяснять, хотя оба они односложные и оба они имеют одинаковый корневой гласный. Только обратив­шись к ис­тории языка, мы можем установить, что эти сущест­ви­тель­ные имели различные окончания основы, что и рас­преде­лила их по разным классам образования множествен­ного числа.

1. В чем состоит объект языкознания?

2. В чем суть предмета языкознания?

3. Надо ли различать предмет и объект языкознания?

4. Каковы крупные представители лингвистики, которые изменили парадигму науки о языке?

5. Что можете сказать о концепции Ф.де Соссюра?

6. Чем отличается подход И.А.Бодуэна де Куртенэ от дру­гих лингвистов?

7. Чем отличается диахроническое описание языка от синхронного?

8. Как определяли объект языкознания младограмматики?

9. В чем различие между практическим и теоретическим языкознанием?

10. Назовите основные свойства языкового знака.