Отступление: переключение и биография

Отступление: переключение и биография

показать в предыдущей главе, наиболее вероятно в культурной

ситуации, которой свойственно то, что мы обозначили термином

<переключение> (напомним, под ним мы подразумеваем возмож

ность выбора между различными, подчас противоречащими друг

другу системами смыслов). Предваряя дальнейшие попытки оха

рактеризовать некоторые основные черты социологического под

хода к человеческому существованию, что является основной зада

чей данной книги, мы хотим сделать небольшое отступление и ос

тановиться на самом явлении <переключения>, задавшись вопро

сом: какое значение оно может иметь для индивида, пытающегося

понять свою биографию. Данное отступление должно показать,

что социологическое сознание есть не просто интригующее сво

им появлением историческое событие, которое можно изучать

себе во благо, но и жизненный выбор индивида, стремящегося

внести некоторую осмысленность в события собственной жизни.

С точки зрения здравого смысла, жизнь - это определенная

последовательность более и менее важных событий, сумма кото

рых и есть наша биография. Следовательно, для того чтобы со

ставить жизнеописание, нужно зафиксировать события в хроно

логическом порядке или в порядке их значимости. Но даже при

ступая к чисто хронологическому жизнеописанию, мы должны

ответить на вопрос: какие именно события следует включить в

него? Ведь понятно: невозможно зафиксировать все, что когда-

либо совершил интересующий нас субъект. Иными словами, даже

в хронологическом описании приходится сталкиваться с пробле

мой относительной значимости тех или иных событий. Особенно

очевидным это становится во время процедуры, которую истори-

56

ки называют <периодизацией>. Какой момент в истории запад

основании каких биографических данных конкретного человека

можно указать последний день его юности? Обьтано в таких слу

чаях выбираются события, которые историк или биограф считает

качестве таковых можно считать коронацию Карла Великого и

день, когда Джо Блоу решил присоединиться к церкви и хранить

верность супруге. Однако даже наиболее оптимистично настро

енные историки и биографы (и что не менее важно, авторы соб

ственных биографий) иногда испытывают сомнения в выборе

действительно поворотных событий. Конечно, могут сказать, что

не коронацию, а завоевание саксов следует признать тем событи

ем, которое перевернуло жизнь Карла Великого, или что отказ

Джо от своей мечты стать писателем следует считать началом его

зрелости. Ясно, что предпочтение одного события другому зави

сит от личностной системы координат.

Это, однако, не противоречит здравому смыслу, руководству

ясь которым, можно заметить, что истинное понимание челове

ческой жизни требует определенной зрелости. Обладание зрелым

сознанием придает субъекту, так сказать, эпистемологически при

вилегированное положение. Достигший зрелости Джо Блоу, ко

торый примирился с фактом, что его жена не будет хорошеть год

от года, а работа в должности зам. начальника по рекламе не

сулит стать более интересной в будущем, оглядываясь на свое

прошлое, приходит к выводу: его стремление обладать множест

вом красивых женщин и написать роман века было абсолютно

незрелым. Зрелость - это состояние духа, который угомонился,

свыкся с существующим положением и оставил безумные мечты

об увлекательных похождениях и великих свершениях. Легко за

метить, что в таком понимании зрелость выполняет психологи

ческую функцию рационализации для индивида, снизившего уро

вень своих притязаний. Нетрудно также представить, с каким

отвращением молодой Джо, обладай он даром предвидения, от

вернулся бы от себя в зрелом возрасте, увидев в себе отчаявшего

ся неудачника. Иначе говоря, можно еще поспорить, действи

тельно ли понятие зрелости решает вопрос о том, что важно и

что неважно в биографии человека. Ведь то, что с одной точки

зрения представляется как мудрая зрелость, с другой может быть

расценено как позорный компромисс. Стареть, к сожалению, еще

не значит мудреть. Сегодняшняя точка зрения лишена каких-либо

преимуществ по сравнению с прошлой. Осознание этого факта,

между прочим, заставляет многих современных историков с по -

57

дозрением относиться к идее поступательного прогресса человече

когда-либо достигли люди, что к любому историческому периоду

можно подойти с меркой прогресса и оценить, как далеко вперед

мы ушли. А Вдруг решающее событие в человеческой истории про

изошло погожим днем 2405 г. до Рождества Христова, когда неиз

вестный нам египетский жрец пробудился от сна и ему неожидан

но открылась окончательная разгадка тайны человеческого сущест

вования, после чего он испустил дух, не сказав никому ни слова?

И, может быть, все, что случилось потом, - лишь нестройные

аккорды перед кодой. Никто не может этого знать, кроме богов.

Но их сообщения, увы, доходят до нас не вполне отчетливыми.

Однако вернемся от метафизических спекуляций к пробле

мам биографии: оказывается, толкование череды событий, со

ставляющих человеческую жизнь, может подвергаться изменени

ям. Причем делать это могут не только внешние наблюдатели,

т.е. мы имеем в виду, что после нашей смерти соперничающие

биографы переругаются между собой, устанавливая истинный

смысл совершенных некогда нами поступков или когда-то обро

ненных слов. Мы сами постоянно заняты толкованием и пере-

толковыванием нашей собственной жизни. Как показал Анри

Бергсон**, память - это многократно повторяющийся акт интер

претации. Вспоминая прошлое сегодня, мы реконструируем его в

соответствии с нашими нынешними представлениями о том, что

важно, а что неважно". У психологов есть понятие <избиратель

ность восприятия>, которое они употребляют применительно к

настоящему. Оно означает, что из бесчисленного количества по

дробностей, которые можно вычленить в любой ситуации, мы

воспринимаем только важные с точки зрения наших актуальных

целей, остальные же игнорируем. В настоящем существование

того, что мы особенно не замечали, может всплыть в нашем со

знании в случае, если кто-то специально обратит на него наше

внимание. Если мы в буквальном смысле не безумны, то нам

придется признать, что <это> действительно существует, хотя мы

можем подчеркнуть, что оно нас мало интересует. Но вещи, ко

торые мы считали ненужным замечать в прошлом, гораздо более

беспомощны перед всеуничтожающей силой забвения: на них

нельзя указать против нашей воли - ведь их нет в настоящем. И

только в редких случаях (например, при расследовании преступ

лений) мы вынуждены признавать их очевидность, ибо не в со

стоянии оспорить ее. Это означает лишь одно: здравый смысл

вводит нас в заблуждение, заставляя думать, будто прошлое неиз

менно, неподвижно и постоянно в противоположность вечно

58

меняющемуся потоку настоящего. Напротив, по крайней мере в

память постоянно перетолковывает и дает все новые объяснения

уже случившемуся. Таким образом, у нас столько жизней, сколь

ко точек зрения в нашем сознании. Мы все время переписываем

собственную биографию подобно сталинистам, которые, перепи

сывая Советскую энциклопедию, вводили в оборот одни собы

тия, а другие позорно предавали забвению.

Мы можем с уверенностью сказать, что процесс <переиначи-

вания>, переосмысления прошлого (который, вероятно, неотде

лим от самого факта существования языка) начался еще тогда, когда

появился Homo Sapiens, а возможно, даже при его обезьяноподоб

ном пращуре, и именно этот процесс помог нам <скоротать> дол

гие тысячелетия, в течение которых едва ли не единственным <раз

влечением> людей было рубило. Каждый ритуал перехода - это акт

исторического толкования, и всякий мудрый старец может счи

таться теоретиком исторического процесса. Однако нашу совре

менность отличают регулярность и быстрота, с которыми в жизни

многих людей происходят подобные переосмысления, а также

становление общей ситуации, когда, играя в <пересотворение>

мира, индивид волен делать свой выбор из различных смысловых

систем (способов интерпретации). Как мы уже указывали в

предыдущей главе, основной причиной этого является резкая

интенсификация географической и социальной мобильности.

Приведем несколько примеров, чтобы пояснить нашу мысль.

Люди, которые перемещаются физически, регулярно изменя

ют представления о себе. Вспомните, сколь разительные превра

щения могут претерпеть личность и Я-образ в результате простой

смены места жительства. Способность иного места жительства

трансформировать индивидов можно сравнить с работой конвейе

ра. Например, невозможно понять, что такое Гринвич-вилледж,

не поняв, что такое Канзас-сити. Благодаря тому что там прохо

дят посвящение в студенты заинтересованные в изменении своей

самоидентификации молодые люди, городок стал своего рода

аппаратом социально-психологической <перегонки>, через кото

рый, словно через волшебную реторту, проходят парни и девуш

ки - благонамеренные жители Среднего Запада на входе и фор

менные выродки на выходе. То, что позволено до, непристойно

после, п наоборот. Прежние табу становятся императивами: то,

что было очевидным, следует рассматривать как глупость, а то,

что было до боли родным, должно быть изжито. Ясно, что подоб

ная трансформация требует полного переосмысления своего про

шлого. После такого переосмысления приходит осознание того,

59

что эмоциональный разрыв с прошлым был прощанием с детски

в жизни, всего лишь ограниченные провинциалы. То, что некогда

служило предметом гордости, теперь стыдливо вспоминается как

малозначимый эпизод собственной <предыстории>. Такие эпизоды

могут вытесняться из памяти, если они чересчур противоречат тому

образу, которому хочется соответствовать в настоящее время. Так,

богатый яркими воспоминаниями выпускной бал в воспроизводи

мой в сознании биографии вытесняется ничем не примечатель

ным, как казалось ранее, вечером, когда руки в первый раз взялись

за рисовальную кисть, а отсчет <новой эры> ведется не со дня обра

щения к Иисусу в летнем лагере церковной общины, а совсем с

другого события (поначалу воспринимавшегося как жутко постыд

ного, а теперь - как момент окончательного самоутверждения) -

с утраты девственности на заднем сидении автомобиля. Мы идем

по жизни, перекраивая календарь своих святых дней, снова и сно

ва возводя и разрушая дорожные столбы - вехи времени - на

нашем пути к постоянно обновляющимся целям. Теперь-то мы

знаем, что нет таких чар, которые новая путеводная звезда не смог

ла бы развеять. Позднее Гринвич-вилледж тоже может стать лишь

очередным этапом, вехой в жизни, очередным экспериментом, оче

редной ошибкой. Старые вешки могут извлекаться из-под облом

ков некогда отброшенных хронологий. К. примеру, обращение к

церкви в летнем лагере позднее может расцениваться как первый

нетвердый шаг на пути к истине, которую человек осознал полнос

тью, лишь став католиком. Но оценка того же самого прошлого

может производиться и в абсолютно не известных ранее упорядо

чивающих категориях. Так, с помощью психоанализа можно обна

ружить, что обращение к религии и сексуальная инициация, гор

дость за одно и стыд за другое, равно как ранние и поздние ин

терпретации обоих событий, - все это прямое следствие невро

тического синдрома. И так далее - до бесконечности.

Дабы избежать сходства с викторианским романом, мы в

предыдущих абзацах едва сдерживали себя, чтобы не наставить

кавычек. Ведь понятно, что мы были не совсем искренни, когда

говорили о <понимании> и <постижении>. <<Истинное> понима

ние нашего прошлого и составляет нашу точку зрения сегодня, а

она, вполне очевидно, может измениться. Следовательно, <исти

на> - понятие не пространственное, а временное. Нынешнее

ем>, и так до самой смерти.

Социальная мобильность (перемещение с одного социально

го уровня на другой), как и мобильность географическая, оказы-

60

каст очень сходное влияние на процесс переосмысления жизнен

вверх по социальной лестнице. Быть может, самым печальным в

подобных изменениях является пересмотр отношения к самым

близким людям и связанным с ними событиям. Например, все,

что связано с детством, проведенным в итальянском гетто, под

вергается злобному искажению после того, как человек, наконец,

въехал в особняк престижного пригородного района. Девушка, о

которой мечтал юноша, со временем превращается в неотесан

ную, хотя и симпатичную, простолюдинку. Друзья детства еще

долго будут назойливо напоминать нам о прежнем нашем Я-об-

разе, а вместе с ним и о мальчишеских понятиях чести, суевериях

и дворовом патриотизме. Даже мама, бывшая для нас некогда

осью вращения вселенной, с годами оказывается старой неоп

рятной итальянкой, которую время от времени ты должен убла

жать, притворяясь ребенком, хотя он давно умер в тебе. Нарисо

ванная нами картина стара, как мир: конец детства - это всегда

ниспровержение богов. Новым является лишь то, что большин

ство детей в нашем обществе не просто вырастают из детства, но,

взрослея, попадают в социальный мир, совершенно не понятный

их родителям. Таково неизбежное следствие массовой социаль

ной мобильности. Мобильность в американском обществе очень

высока, поэтому кажется, что многие американцы тратят годы

жизни на пересмотр своих истоков, рассказывая (себе и другим)

все новые варианты истории о том, чем они были и чем стали,

принося даже собственных родителей в жертву священному ри

туалу перекройки сознания. Думается, излишне напоминать, что

фразы <чем мы были> и <чем мы стали> следует заключать в ка

вычки. Случайно ли во фрейдистский миф об отцеубийстве аме

риканское общество поверило с готовностью, особенно недавние

представители среднего класса, которым само общество повеле

ло переписать собственную биографию для легитимизации завое

ванного в тяжелейшей борьбе статуса?

Примеры географической и социальной мобильности наибо

лее наглядно иллюстрируют процесс, характерный как для обще

ства в целом, так и для многих частных социальных ситуаций.

Верующий муж выстраивает свои прошлые любовные романы как

восходящую линию с кульминацией в браке; только что получив

шая развод жена переосмысливает свой брак аЬ itiici* таким об

разом, чтобы каждая стадия жизни в браке могла служить объяс

нением окончательного разрыва; заядлая сплетница, попадая в

очередную компанию кумушек, каждый раз по-новому описыва

ет свои взаимоотношения с людьми (искренне, по-дружески рас-

61

сказывает В о своих отношениях с А и тут же приносит в жертву

былицы о В); открыв предательство того, кому доверял, потерпев

ший начинает думать, что всегда относился к этому человеку с по

дозрением (убеждая в этом и себя, и других). То есть все тщетно

пытаются <поправить> фортуну, переписывая историю. Чаще всего

процесс переосмысления затрагивает лишь небольшую часть жиз

ни и происходит, в лучшем случае, полуосознанно. Прошлое ис

правляется там, где этого требуют обстоятельства, а то, что не про

тиворечит актуальному Я-образу, остается неприкосновенным. Эти

постоянные модификации и исправления редко складываются в

четко определенное единое целое. Многие из нас лишены созна

тельного намерения увидеть свой портрет целостным. Скорее,

подобно пьянице перед мольбертом, мы то здесь, то там замазыва

ем и стираем нанесенные ранее контуры и ни на минуту не оста

навливаемся, чтобы сверить свое творение с оригиналом. Иными

словами, можно согласиться с идеей экзистенциалистов, что мы

творим себя сами, лишь с одной поправкой - большая часть про

цесса творения оказывается хаотичной и едва осознаваемой.

Однако бывают случаи, когда переосмысление прошлого яв

ляется частью намеренной, полностью осознаваемой и разумной

деятельности. Подобное случается, когда переосмысление биогра

фии выступает как один из актов перехода в новое религиозное

или идеологическое мировоззрение, т.е. в новую универсальную

систему смыслов, в которую помещается биография неофита. Так,

обращенный в религиозную веру всю прошлую жизнь может по

нимать как предустановленное движение к тому моменту, когда с

глаз его спала пелена. Классическими примерами такого толко

вания могут быть <Исповедь> Св. Августина*' и книга Ньюмена*

В моменты обращения в биографию вводится новая периодиза

ция: до Рождества Христова и после, до принятия христианства

или католичества и после. Теперь у человека есть поворотное со

бытие в жизни, и всю предшествующую ему жизнь он неизбежно

начинает рассматривать как его подготовительный период. Ста

рые пророки считаются предшественниками и провозвестника

ми нового пророка. Иными словами, обращение в веру представ

ляет собой акт драматической трансформации прошлого.

Сатори, момент просветления в дзен-буддизме, описывается

как <видение мира новыми глазами>. Хотя подобное явление не

посредственно относят к религиозным прозрениям и мистичес

ким превращениям, современные секуляризованные варианты

религии предоставляют своим адептам очень сходную практику.

62

Процесс становления коммунистом, к примеру, предполагает ре

обращенным христианам, которые думают, что их прошлая жизнь

была подобна долгой ночи греховности и неведения о спаситель

ной истине, молодые коммунисты рассматривают свое прошлое

как нахождение в плену <ложного сознания> буржуазной культу

ры. Прошлые события должны быть переосмыслены радикально.

То, что раньше доставляло бездумную радость, теперь квалифи

цируется как гордыня, а то, что считалось неприкосновенностью

личности, становится буржуазной чванливостью. Соответственно

прошлые взаимоотношения с людьми также должны быть пере

смотрены. Иногда приходится отказываться даже от любви к ро

дителям, которая может быть расценена как искушение отступ

ничеством или предательство дела партии.

Многим людям нашего общества сходный метод упорядоче

ния разрозненных фрагментов их жизни в осмысленную схему

предоставляет психоанализ. Этот метод чрезвычайно приспособ

лен к комфортной жизни представителей среднего класса, слиш

ком <зрелых> для того, чтобы давать суровые обеты религии или

революции. Имея в своей системе тщательно разработанные и,

якобы, отвечающие критериям научности средства объяснения

всего человеческого поведения, психоанализ дает своим привер

женцам возможность наслаждаться убедительной картиной соб

ственной личности, не предъявляя им никаких моральных требо

ваний и не вторгаясь в их социально-экономическое бытие. По

сравнению с христианством и коммунизмом психоанализ являет

ся более технологичным методом обращения в веру, но при этом

достигается сходное переосмысление прошлого. Эдип ходит с

Иокастой в кино, наблюдает Первоотца за столом во время зав

трака, и все происходящее вокруг становится понятным".

Опыт обращения в систему смыслов, способную упорядочить

груду биографических сведений, переживается с облегчением и глу

боким чувством удовлетворения. Возможно, это объясняется глу

бинной человеческой потребностью в порядке, размеренности и

разумности. Однако смутная догадка о том, что любое обращение

- не последнее, что могут быть еще обращения и переобращения,

является одной из самых ужасных мыслей, которая может посетить

разум. Переживание того, что мы назвали <изменчивостью> (кото

рая, строго говоря, есть восприятие самого себя в бесконечной се

рии зеркал, каждое из которых трансформирует образ на свой лад),

приводит к головокружениям, метафизической агорафобии*' пе

ред бесконечно накладывающимися друг на друга горизонтами

потенциального бытия личности. Самое лучшее, что можно сде-

63

лать, это изобрести волшебную пилюлю - <социологию>, после

Однако такое изобретение просто прибавило бы еще один миф ко

всем тем, которые обещают освободить от эпистемологических страс

тей, питаемых болезненной <изменчивостью>. Социолог, будучи

социологом, не может изобрести подобного средства (он может быть

гуру за пределами своей профессиональной деятельности, но сей

час мы говорим о другом). Он - такой же человек, как и другие, в

том плане, что живет в ситуации, где доступная информация о

конечном смысле вещей рассеяна по крупицам, а зачастую про

сто неистинна и всегда неполна. У него нет эпистемологических

диковин на продажу. Напротив, социологическая система коор

динат - это всего лишь еще один способ объяснения человечес

кого существования, который может быть преодолен новыми

попытками построить биографическую герменевтику**.

Тем не менее, именно социолог может дать очень простое и

вместе с тем весьма полезное средство людям, пытающимся отыс

кать свой путь в джунглях конкурирующих картин мира. Это сред

ство - понимание того, что каждая картина мира социально обу

словлена. То же самое можно сказать иначе: мировоззрение есть

заговор, а заговорщики - конструкторы некой социальной ситуа

ции, в которой та или иная картина мира воспринимается как дан

ность. Индивид, находящийся в такой ситуации, с каждым днем

все более склоняется к тому, чтобы разделять ее исходные посыл

ки. Это значит, что мы меняем свою картину мира (а следователь

но, осмысляем и переосмысляем свою биографию) по мере пере

мещения из одного социального мира в другой. Только идиот или

редкий гений способен самостоятельно населять мир своими соб

ственными смыслами. Многие из нас перенимают свои смыслы от

других людей и требуют их постоянной поддержки, чтобы сохра

нять веру в эти смыслы. Любая церковь создает своей пастве усло

вия для взаимного подкрепления смысловых интерпретаций. Как

битник не может жить без своей битнической культуры, так и па

цифист, и вегетарианец, и последователь христианской науки" не

могут жить без своих. Но ведь и полностью адаптированный, зре

лый, нормальный здравомыслящий буржуа из пригорода тоже нуж

дается в особом социальном окружении, которое одобряло бы и

поддерживало его образ жизни. В самом деле, каждое из перечис

ленных понятий - <адаптированность>, <зрелость>, <здравомыс

лие> - относится к определенной социальной ситуации и в отрыве

от нее оказывается бессмысленным. Адаптированным можно быть

только к какому-то конкретному обществу; человек здраво мыслит,

если разделяет его когнитивные и нормативные посылки.

64

Люди, меняя системы смыслов, должны изменить и свои со

нившись на конкретной женщине, обязан порвать со своими дру

зьями, которые не соответствуют его новому самоопределению.

Когда католик женится на некатоличке, он угрожает католициз

му; битник угрожает своей идеологии, если слишком часто при

нимает приглашение на ланч от представителя городских влас

тей. Системы смыслов конструируются социально. Китайский

<промыватель мозгов>, фабрикуя новую историю жизни своей

жертвы, входит с ней в сговор. То же самое делает психоаналитик

со своим пациентом. Разумеется, и в том, и в другом случае жер

тва и пациент приходят к убеждению, что <открывают> о себе

истину, движение к которой они начали задолго до того, как этот

сговор состоялся. Социолог будет, по меньшей мере, ставить под

сомнение подобные убеждения. У него возникнет сильное подо

зрение, что подобное открытие на самом деле является выдум

кой. И он будет знать, что склонность принимать на веру разные

выдумки напрямую зависит от силы влияния социальной ситуа

ции, в которой они фабрикуются.

В следующей главе мы продолжим обсуждение этой щекотли

вой связи между тем, что мы думаем, и тем, с кем мы ужинаем. В

данной главе-отступлении мы хотели показать, что переживание

относительности и <изменчивости> есть не только исторический

феномен общемирового масштаба, но и реальная экзистенциаль

ная проблема индивидуального существования. Социологическое

осмысление социальных корней этого переживания может при

дать лишь некоторый комфорт тем, кто найдет философское или

теологическое решение мучительной проблемы при такой ее по

становке. Однако в мире, где всякое прозрение дается по крупи

цам, нужно быть благодарным и малому. Социологический под

ход своим возмутительным вопросом <Кто говорит?> вносит в

великий спор о мировоззрении элемент здорового скептицизма,

который имеет непосредственную прикладную полезность, по

скольку предохраняет нас, как минимум, от слишком быстрых

обращений. Социологическое сознание обладает подвижной сис

темой координат, что позволяет человеку воспринимать собст

венную биографию как перемещение в многомерном простран

стве социальных миров, обладающих особыми системами смы

слов. Оно ни коим образом не дает окончательного ответа на

вопрос об истине, но чуть-чуть уменьшает вероятность того, что

мы угодим в сети, которые расставляют на нашем жизненном

пути проходимцы, мнящие себя спасителями человечества.