П. Л. Приглашение в социологию: гуманистическая перспектива. М., 1996. 168 с. Содержание: Интерпретативная социология Питера Бергера 1 Социология как форма сознания 42 Отступление: переключение и биография

Человек в обществе

тот факт, что свое местоположение можно показать на карте.

Кажется странным, что знакомый и родной мир должны делить

с тобой все, кто почему-то оказался на территории, ограничен

ной совершенно безликими (а следовательно, не знакомыми и

не родными) координатами на карте. Восклицания ребенка <Я

был там> и <Я сейчас нахожусь здесь> выдают его изумление тем,

что место летнего отдыха, отмеченное в памяти столь острыми

переживаниями и такими личностно важными событиями, как

первая в жизни собака или полная банка червей, накопанных

втайне от взрослых, имеет те же широту и долготу, какие оно

имеет и для совершенно посторонних людей, никак не относя

щихся ни к собаке, ни к червям, ни к самому ребенку. Эта лока

лизация себя в придуманных кем-то конфигурациях является од

ним из важнейших аспектов того, что, может быть, эвфемически

называют <взрослением>. Ребенок начинает проявлять себя в мире

взрослых тогда, когда у него формируется представление об адресе.

Тот, кто еще недавно мог посылать письма <на деревню дедушке>,

теперь информирует своего коллегу по сбору червей о своем точ

ном адресе, безошибочно называя штат, город, улицу и т.д., и, по

лучив от него ответ, находит поразительное подтверждение тому,

что попытка примкнуть к миру взрослых удалась.

По мере того как ребенок продолжает убеждаться в реальности

такого взгляда на мир, он накапливает новые <адреса>: <Мне шесть

лет>, <Моя фамилия Браун, как у моего папы, потому что родители

разошлись>, <Я - пресвитерианец>, <Я - американец> и даже <Я

учусь в классе одаренных детей, потому что мой IQ - 130>. Гори

зонты этого мира, как его понимают взрослые, задаются координа

тами <карт>, которые изготавливает кто-то незнакомый. Играя дома,

ребенок может отождествлять себя с кем угодно - называть себя

66

папой, вождем краснокожих или Дэвидом Крокетом**, но он всегда

которые хранятся у школьного начальства. Мы опускаем везде ка

вычки, сознаваясь таким образом, что в свое время тоже побывали

в ловушке детского здравого смысла. Конечно же, нам следовало

бы все ключевые слова взять в кавычки: <знает>, <реальный>, <фак

ты>. Здоровый ребенок - это тот, который верит в записи класс

ных журналов. Нормальный взрослый - тот, который живет в своей

устоявшейся системе координат.

То, что называют <точкой зрения здравого смысла>, на самом

деле означает точку зрения взрослого человека, принятую как

данность. Проблема заключается в том, как происходит онтоло-

гизация записей в классном журнале, когда существование чело

века начинают отождествлять с приколотыми к социальной кар

те флажками. Вопрос о том, какое влияние это оказывает на

личность и мысли человека, мы рассмотрим в следующей главе.

Сейчас нас интересует несколько иной вопрос, а именно: каким

образом место, занимаемое индивидом в обществе, <сообщает>

ему, как именно поступать и чего ждать от жизни. <Иметь опре-

деленое место в обществе> означает <быть в точке пересечения

определенных социальных сил>. Обычно бывает опасно игнори

ровать эти силы. Движение индивида в обществе присходит внутри

тщательно определенных систем власти и престижа. Как только

он распознает свое место в обществе, ему сразу становится ясно,

что выбор возможностей не слишком богат.

То, как представители низших классов употребляют местои

мения <они> и <им>, очень хорошо отражает сознание раздвоен

ности человеческой жизни в обществе. <Они> все так устроили,

<они> заказывают музыку, <они> создают правила игры. Причем

понятие <они> не так-то легко соотнести с определенными людьми

или группами. <Они> - это <система>, это сделанная чужими

тебе людьми географическая карта, по которой ты должен все

время ползать. Однако полагать, что по мере продвижения на

верхние ступени общественной лестницы понятие <они> теряет

такой свой смысл, означало бы слишком односторонне смотреть

на эту <систему>. Все-таки наверху действительно больше ощу

щения свободы в движениях и принятии решений. Но базовые

координаты, в рамках которых индивид движется и принимает

решения, и там, <наверху>, задаются другими, большей частью

чужими, незнакомыми людьми, многие из которых давно лежат

в могиле. Даже неограниченный самодержец осуществляет свою

тиранию вопреки постоянному сопротивлению - и не обяза

тельно политическом*', но и сопротивлению обычая, договора и

просто привычки. Различные институты привносят в них прин

цип инерции, вероятно, находя прочную опору в человеческой

глупости и упрямстве. Тиран обнаруживает: даже в том случае,

если никто не предпринимает никаких действий непосредствен

ного против него, его распоряжения будут вновь и вновь сво

диться на нет из простого неразумения. Чуждая ему фабрика

общества воспроизводит себя даже вопреки террору. Однако ос

тавим в покое тиранов. На тех уровнях, где находится большин

ство людей, в их числе автор этих строк и (рискнем сказать)

почти все, кто сейчас их читает, именно место в обществе задает

те правила, которым индивиду надлежит подчиняться.

Как мы видели, это соответствует точке зрения здравого смыс

ла на общество. Социолог не вступает в противоречие с нею, а

заостряет и усиливает ее, анализирует ее корни, иногда модифи

цирует и расширяет ее. Далее мы увидим, что социологический

подход выходит за рамки понимания этой системы и нашей за-

ключенности с позиций здравого смысла. Но в наиболее специ

фических социальных ситуациях, которые социолог берется ана

лизировать, он находит мало оснований оспаривать утвержде

ния типа <во всем виноваты они>. Более того, у него это <они>

примет еще более угрожающие размеры и еще страшнее навис

нет над нашими жизнями, чем до проведения социологического

анализа. Данную особенность социологического подхода можно

пояснить, рассмотрев две важнейшие области исследований: со

циальный контроль и социальную стратификацию.

принятых понятий в социологии. Им обозначают самые различ

ные средства, которые любое общество применяет для обузда

ния своих непокорных членов. Ни одно общество не может обой

тись без социального контроля. Даже небольшой группе людей,

случайно собравшихся вместе, придется выработать собственные

механизмы контроля, дабы не распасться в самые кратчайшие

сроки. Излишне говорить, что инструменты социального кон

троля отличаются огромным разнообразием и зависят от ситу

ации. Неразрешимые противоречия в бизнесе заканчиваются тем,

что кадровики называют <окончательным разговором>, а в пре

ступном синдикате по аналогии назвали бы <последней прогул

кой на автомобиле>. Методы контроля различаются в зависи

мости от целей и характера конкретной группы. В любом случае

механизмы контроля направлены на то, чтобы исключить неже

лательную персону и (как это было в хрестоматийном случае с

гаитянским королем К-ристофом''*, когда он казнил каждого де

сятого <бойца> трудовых батальонов**) <взбодрить остальных>.

68

Самым последним и, несомненно, старейшим средством соци

сообществе детей оно до сих пор остается главнейшим. Но и в

цивилизованно управляемых обществах современных демократий

последним аргументом также служит насилие. Ни одно государст

во не может существовать без какой-либо полицейской силы или

аналогичной вооруженной мощи. Прямое насилие применяют не

часто. До его применения может делаться бесконечное число ша

гов в виде предупреждений, выговоров... Но если все предупрежде

ния остаются без внимания, то даже в случае такого легкого нару

шения, как безбилетный проезд, дело, скорее всего, кончится тем,

что пара колов'* с наручниками и дубинками выставят вас из авто

буса. Даже более или менее предупредительный коп, продающий

посадочные билеты, часто имеет при себе оружие - так, на всякий

случай. И в Англии, где полицейским обычно не положено носить

оружие, его при необходимости пустят в ход.

В западных демократиях с их идеологическим акцентом на

добровольном подчинении общепринятым и узаконенным пра

вилам постоянное присутствие официального насилия всячески

затушевывается. Но очень важно осознавать, что насилие есть

элементарное основание любого политического порядка. Это

согласуется с воззрениями здравого смысла на общество, чем

отчасти можно объяснить столь массовое неприятие идеи ис

ключить из уголовного кодекса смерную казнь (хотя такое не

приятие в равной степени основывается на упрямстве, лицеме

рии и врожденной жестокости, которые законотворцы разделя

ют с массой своих сограждан). Утверждение, что политический

порядок зиждется на насилии, верно и для тех государств и шта

тов, где смертная казнь отменена. При определенных обстоя

тельствах использовать оружие дозволяется национальной гвар

дии Коннектикута, где (в соответствии со свободным волеизъяв

лением граждан штата) электрический стул является венцом пе

нитенциарной системы*. Применение оружия возможно и гвар

дейцами Род-Айленда, а вот политикам и тюремным властям

приходится обходиться там без этого украшения. Излишне гово

рить, что в странах с менее демократическими и гуманными идео

логиями инструменты насилия выставляются напоказ и приме

няются без особой осмотрительности.

Постоянное использование насилия сопряжено с практичес

кими трудностями, а кроме того неэффективно, поэтому офици

альные органы социального контроля больше опираются на сдер

живающее влияние всеобщего знания о средствах насилия. По

разным причинам такая опора обычно находит оправдание в

69

любом обществе, если оно не стоит на грани распада (как, ска

в войне или природных катаклизмов). Наиболее важным дово

дом в пользу этого является тот факт, что даже в государствах,

где царят диктат и террор, режим с течением времени все-таки

набирает некоторую поддержку и одобрение. Здесь не место вы

являть социально-психологические процессы, лежащие в основе

данного факта. По крайней мере в демократических обществах

существуют благоприятные условия для того, чтобы большинст

во разделяло те ценности, на основе которых применяются сред

ства насилия (что вовсе не означает, будто они сами по себе -

благо; большинство белых людей в некоторых местных сообщест

вах южных штатов могут, например, приветствовать насилие в ка

честве полицейской меры для сохранения сегрегации, но из этого

еще не следует, что то же самое большинство населения одобрит

его использование на практике). В любом функционирующем об

ществе насилие применяется очень умеренно и только в крайнем

случае, тогда как простой угрозы его применения вполне достаточ

но для повседневного осуществления социального контроля. Для

нашего повествования важно подчеркнуть, что в обществе почти

все люди находятся в таком положении, когда к ним официаль

но и на законных основаниях могут применить насилие, если

все другие средства принуждения не имеют успеха.

Если роль насилия в осуществлении социального контроля

понимать таким образом, то становится ясно, что большинство

людей гораздо чаще находятся под влиянием, так сказать, пред

упредительных мер воздействия. По сравнению с некоторым без

ликим однообразием изобретенных законотворцами и полицей

скими методов устрашения менее насильственные инструменты

социального контроля демонстрируют большее разнообразие, а

иногда и выдумку. Следующим по порядку за политическими и

легальными методами контроля, пожалуй, можно поставить эко

номическое давление. Немного найдется столь же эффективных

средств принуждения, как те, которые ставят под угрозу средст

ва к жизни и выгоду. И капитал, и труд успешно применяют эту

угрозу как инструмент контроля в нашем обществе. Но эконо

мические средства контроля эффективны и за пределами тех

институтов, которые непосредственно относятся к экономике.

Университеты и церкви с успехом используют экономические

санкции, чтобы удержать свой персонал от девиантного поведе

ния, т.е. такого поведения, которое соответствующим начальст

вом расценивается как выходящее за рамки допустимого. В са

мом деле, ничего противозаконного в том, что какой-нибудь пас-

70

тор соблазнит свою органистку, может и не быть, но угроза навсег

деятельностью будет гораздо более эффективно удерживать от ис

кушения, чем возможная угроза оказаться в тюрьме. Нет ничего

противозаконного и в том случае, если пастырь выскажет мнение,

что церковную бюрократию следует хоронить без помпы, но шанс

провести остаток своей жизни в минимально оплачиваемых прихо

дах окажется на самом деле очень мощным аргументом против та

кого высказывания. Естественно, что откровенное использование

подобных аргументов больше отвечает природе экономических

институтов, однако применение экономических санкций в церквах

и университетах по своим конечным результатам не слишком от

личается от тех, которые применяются в мире бизнеса.

Там, где человеческие существа живут или работают компакт

ными группами, где они лично знают друг друга и связаны друг

с другом чувствами личной привязанности (подобные группы

социологи называют первичными), для обуздания реальных и

потенциальных девиантов постоянно действуют чрезвычайно

эффективные и одновременно очень тонкие механизмы контро

ля. К ним относятся такие механизмы, как убеждение, насмеш

ка, сплетни и презрение. Замечено, что в ходе групповых дис

куссий по прошествии какого-то времени индивиды меняют свои

исходные мнения на более близкие групповой норме, которая

представляет собой своего рода среднеарифметическую всех пред

ставленных в данной группе мнений. То, в какой группе прохо

дит эта норма, явно зависит от ее (группы) состава. Например, в

группе из двадцати людоедов, обсуждающих тему каннибализма

с одним нелюдоедом, шансы таковы, что в итоге он воспримет

их аргументы и, с некоторыми оговорками, чтобы сохранить лицо

(относительно, скажем, употребления в пищу ближайших родст

венников), совершенно перейдет на точку зрения большинства.

Но в случае группового обсуждения между десятью людоедами,

которые считают мясо человека старше шестидесяти лет слиш

ком грубым для утонченного вкуса, и другими десятью людоеда

ми из данной группы, но более привередливыми и в качестве

границы устанавливающими пятьдесят лет, группа скорее всего

согласится с тем, что при сортировке пленников возраст именно

в пятьдесят пять лет следует признать границей между съедоб

ным и несъедобным. Вероятно, в основе такого неизбывного

стремления к согласию лежит глубокое человеческое желание до

биться признания в группе, и, по всей видимости, неважно, в

какой, лишь бы она окружала индивида. Этим стремлением можно

весьма эффективно манипулировать, что хорошо известно рабо-

71

тающим с группами терапевтам, демагогам и другим специалис

Насмешка и сплетня являются мощными инструментами соци

ального контроля во всех типах первичных групп. Во многих обще

ствах прибегают к насмешкам как к одному из основных средств

контроля над детьми - ребенок подчиняется правилам не из стра

ха перед наказанием, а чтобы не быть осмеянным. В рамках нашей

собственной более широкой культуры <розыгрыш> подобного рода

был важной дисциплинарной мерой по отношению к неграм юж

ных штатов. Да и вообще в некоторых социальных ситуациях

большинству людей знаком леденящий душу страх оказаться

посмешищем. Едва ли нужно доказывать, что сплетня особен

но эффективна в маленьких сообществах, где люди почти всегда

на виду, под неусыпным присмотром своих соседей. Сплетня в

таких сообществах - один из основных каналов коммуникации,

обеспечивающих непрерывность социального воспроизводства.

И насмешками, и сплетнями может манипулировать любой не

глупый человек, имеющий доступ к каналам их передачи.

И наконец, одним из самых распространенных средств нака

зания, имеющихся в распоряжении человеческого сообщества,

является систематическое презрение и остракизм в отношении

одного из его членов. Не без иронии можно заметить, что это

любимый механизм контроля в тех группах, которые принципи

ально выступают против насилия. Примером может служить <бой

кот> среди амонийских меннонитов*. Индивида, который нару

шит один из основных табу группы (например, вступит в поло

вой контакт с посторонним), перестают <замечать>, что означа

ет: ему дозволяется жить и работать в общине, но ни один из ее

членов не будет с ним разговаривать. Трудно представить себе

более суровое наказание. Но таковы приверженцы ненасилия.

Говоря о социальном контроле, следует особо подчеркнуть

тот факт, что он очень часто основывается на заведомо ложных

утверждениях. Позже мы подробнее рассмотрим общее значе

ние, какое придается обману в социологическом понимании че

ловеческой жизни, здесь же лишь подчеркнем, что любая кон

цепция социального контроля будет неполной, а следовательно,

будет вводить в заблуждение, если не примет в расчет элемент

обмана. Маленький мальчуган может пользоваться большим вли

янием в группе своих сверстников, имея старшего брата, которо

го в случае надобности он может позвать для разборки со своими

<оппонентами>. Однако если такого брата нет, его можно выду

мать. Удастся ли обратить выдумку в реальное влияние, зависит

от таланта малыша поддерживать <связи с общественностью>. Но

72

в любом случае это возможно. Сама же возможность обмана при

Вот почему ум имеет несколько большую ценность в борьбе за

выживание в соревновании с грубой силой, злом и материальны

ми ресурсами. Но к этому вопросу мы вернемся позже.

Теперь давайте посмотрим на человека, который стоит в цент

ре (т.е. в точке максимального давления) расходящихся концент

рических кругов, каждый из которых представляет собой опре

деленную систему социального контроля. Внешним кругом можно

обозначить политико-юридическую систему, которой должны

подчиняться все. Это та система, которая против нашей воли

взимает налоги, призывает на военную службу, заставляет пови

новаться своим бесконечным правилам и установлениям, а если

надо, посадит в тюрьму и даже в случае крайней необходимости

убьет. Не обязательно быть сторонником правого крыла Респуб

ликанской партии*", чтобы ощущать беспокойство от постоян

ного проникновения системы власти буквально в каждый аспект

жизни индивида. Было бы весьма поучительно в течение любой

недели просто фиксировать за собой все случаи, в том числе

связанные с уплатой налогов, когда нарушались требования по

литико-юридической системы. Сумма таких случаев будет равна

сумме штрафов и/или сроков заключения, к которым могли при

вести отмеченные неповиновения системе. Нежданное успокое

ние в ходе подобного эксперимента можно найти, если вспом

нить, что правоохранительные структуры, как правило, коррум

пированы и их эффективность далеко не стопроцентна.

Следующий круг социального контроля, давящий на одино

кого индивида в центре, представляют мораль, обычаи и нравы.

Только те части круга, которые кажутся самыми необходимыми

(для властей), поддерживаются легальными санкциями. Это не

означает, однако, что в остальном можно быть аморальным, экс

центричным и невоспитанным, - здесь вступают в действие все

остальные инструменты социального контроля. Аморальность

наказывается увольнением с работы, эксцентричность - поте

рей шансов найти новое место, невоспитанность - тем, что вас

не пригласят в гости или откажут от дома люди, которые ценят

хорошие манеры. Отсутствие работы и одиночество являются,

может быть, и меньшим наказанием по сравнению с пребывани

ем в кутузке, однако те, кто наказан таким образом, могут при

держиваться иного мнения. В нашем обществе - очень сложном

аппарате контроля - крайнее неуважение к нравам может при

вести и к другому результату, а именно: индивида по общему

согласию могут признать <больным>.

73

Просвещенные бюрократии (в частности, некоторых протес-

служащих на улицу, а вместо этого подвергают принудительному

лечению у своих консультантов-психиатров. В таком случае деви-

ант (т.е. тот, кто не отвечает критериям нормальности, установлен

ным начальством или конкретным епископом) все еще находится

под угрозой оказаться не у дел и лишиться своих социальных свя

зей, а вдобавок, возможно, его заклеймят как человека, который

запросто может <выпадать> за рамки ответственности перед други

ми людьми, и такая <слава> будет преследовать его до тех пор,

пока он не продемонстрирует свое раскаяние (<прозрение>) и от

речение (<реакция на лечение>). Так, бесчисленные стратегии <со

ветов>, <наставлений> и <терапий>, разработанные во многих сек

торах современной институциональной жизни, значительно усили

вают контролирующий аппарат общества в целом и тех его сегмен

тов, где не принято применять политико-юридические санкции.

Кроме этих больших кругов принуждения, в которых инди

вид находится вместе с остальными членами общества, есть и

менее широкие круги контроля. Выбранная индивидом профес

сия (или, точнее, та, на которой он по каким-то причинам оста

новил свой выбор) неизбежно несет в себе целый ряд контроли

рующих воздействий, подчас весьма жестких. Индивида офици

ально контролируют лицензирующие организации, профессио

нальные объединения и профсоюзы и, разумеется, те официаль

ные требования, которые устанавливает непосредственное на

чальство. Не менее важны различные способы неформального

контроля со стороны коллег и сотрудников. Опять-таки вряд ли

стоит специально развивать эту тему. Думается, читатель сам

может для наглядности представить врача, который кладет на

лечение невыгодного для клиники больного; предпринимателя,

который рекламирует недорогие похороны; инженера-экономиста

промышленного предприятия, который в калькуляции не закла

дывает плановые амортизационные отчисления на устаревающее

оборудование; проповедника, который говорит, что не гонится

за численностью своей паствы (вернее, отпугивает прихожан сво

им поведением, а говорят так все); государственного чиновника,

который упорно тратит денег меньше, чем предусмотрено бюд

жетом; рабочего сборочной линии, который недопустимо, с точ

ки зрения коллег, превышает нормы выработки, и т.д. В этих

случаях экономические санкции применяются наиболее часто и

эффективно: врачу отказывают в практике во всех ранее доступ

ных ему больницах; предпринимателя могут исключить из про

фессиональной организации за <неэтичное поведение>; инжене-

74

ру вместе с проповедником и чиновником придется отправиться

Гвинею, где нет никаких плановых амортизационных отчисле

ний, где христиане малочисленны и рассеяны на огромной тер

ритории и где государственная машина слишком мала, чтобы

быть хотя бы в какой-то степени рациональной), а рабочий-сбор

щик может обнаружить, что бракованные детали со всего завода

непонятным образом достаются ему.

Столь же серьезными могут быть санкции общественного

бойкота, презрения, осмеяния. Любая профессиональная роль в

обществе, даже самая незначительная, предполагает специаль

ный кодекс поведения, которым на самом деле едва ли можно

пренебрегать. Приверженность этому кодексу, как правило, столь

же необходима для профессиональной карьеры, сколь и техни

ческая компетентность, и соответствующее образование.

Социальный контроль профессиональной системы имеет ог

ромное значение, ибо профессия и должность решают, что ин

дивиду можно и что нельзя в остальной его жизни: какие добро

вольные объединения примут его в свои члены, каков будет круг

его знакомых, в каком районе он сможет позволить себе жить.

Однако совершенно независимо от профессии индивид вовле

чен в другие социальные отношения, обладающие собственны

ми системами контроля, многие из которых более формальны, а

иные даже жестче профессиональных. Правила приема и член

ства во многих клубах и братствах такие же жесткие, как прави

ла, по которым отбирается управленческий аппарат в IBM (иногда,

к счастью для охваченного треволнениями кандидата, они ока

зываются теми же самыми). В более широких объединениях пра

вила могут быть менее строгими, и редко случается, чтобы кто-

то не сумел их выполнить, но для стойкого нонконформиста

членство из-за принятых в объединении порядков может ока

заться столь тягостным, что длительное участие в нем оказыва

ется по-человечески невозможным. Естественно, требования,

установленные неписаными законами, варьируют очень сильно.

Они могут включать в себя манеру одеваться и говорить, эстети

ческие вкусы, политические и религиозные убеждения и даже

манеру вести себя за столом. Во всех этих случаях они составля

ют круги контроля, эффективно описывающих область возмож

ных действий индивида в определенных ситуациях.

Наконец, та группа людей, в которой проходит так называе

мая частная жизнь индивида, т.е. круг семьи и личных друзей,

тоже образует систему контроля. Было бы большой ошибкой

полагать, будто давление в этом круге самое слабое из всех толь-

ко потому, что он лишен тех формальных средств принуждения,

которые есть в других системах контроля. Именно в этом круге

индивид, как правило, имеет наиболее важные социальные свя

зи. Неодобрение, утрата престижа, осмеяние или презрение в

кругу близких имеют гораздо больший психологический вес, чем

те же самые санкции, исходящие откуда бы то ни было еще.

Если начальник окончательно приходит к выводу, что его под

чиненный ни на что не годен, то это может иметь гибельные

экономические последствия, но психологический эффект будет

гораздо более разрушительным, если к тому же выводу придет

жена работника. Более того, система контроля со стороны близ

ких может оказать давление именно тогда, когда индивид к нему

совершенно не готов. Обычно на работе человек находится в

более выгодной позиции, чем дома: там ему легче взять себя в

руки, быть начеку или притворяться.

Современный американский <культ семьи> и ценности, ко

торые подчеркивают роль домашнего очага как убежища от про

блем внешнего мира и необходимости самоутверждения, вносят

большой вклад в эту систему контроля. Человек, хоть как-то пси

хологически настроенный дать бой в своем офисе, готов сделать

все, что угодно, ради сохранения шаткой гармонии в семейном

кругу. Последний (но не по значимости) вид социального контроля

со стороны, как говорили немецкие социологи, <сферы интимно

го>, отличается особенно мощным воздействием в силу ее роли в

конструировании биографии индивида. Когда мужчина выбирает

себе жену и верного друга, он совершает по существу акт самооп

ределения. Именно в самых интимных отношениях он должен

будет искать поддержки наиболее важным элементам своего Я -

образа. Вот почему ставить на карту эти связи - значит рис

ковать утратой самого себя. Неудивительно, что часто люди,

властные на работе, мгновенно уступают дома своим женам и

съеживаются, когда у их друзей брови недовольно ползут вверх.

Если мы опять вернемся к изображению индивида в центре

концентрических кругов, каждый из которых отражает особую

систему социального контроля, то лучше поймем, что место в

обществе (социальные координаты) определяет положение че

ловека относительно многих ограничивающих и принуждающих

сил. Индивиду, который последовательно перечисляет всех, кому

он должен угождать в силу своего положения в системе концент

рических кругов - от федеральной налоговой службы до собствен

ной тещи, и в конце концов приходит к мысли, что общество всей

своей громадой подавляет его, лучше не отвергать данную идею

как временное невротическое расстройство. Социолог, несмотря

76

ни на что, вероятно, будет укреплять себя в этой мысли даже во

Другой важной сферой, где социологический анализ может

полностью раскрыть значение места индивида в обществе, явля

ется социальная стратификация. Теория стратификации исходит

из того, что любое общество состоит из уровней, которые соот

носятся друг с другом в терминах господства и подчинения, не

важно, касается это власти, привилегий или престижа. Проще

говоря, стратификация означает, что каждое общество имеет

определенную систему ранжирования: одни страты находятся

выше, другие ниже, а в совокупности они составляют стратифи

кационную систему конкретного общества.

Стратификационная теория является одним из наиболее слож

ных разделов социологического знания, и всякая попытка дать

здесь какое-нибудь введение в проблему выведет далеко за рам

ки нашего изложения. Достаточно сказать, что социумы сильно

отличаются друг от друга по своим критериям, согласно кото

рым индивиды относятся к той или иной страте, и различные

стратификационные системы, использующие совершенно раз

личные критерии <ранжирования>, могут сосуществовать в од

ном обществе. Ясно, что позицию индивида в стратификацион

ных схемах традиционного индийского кастового общества и

современного западного общества определяют совершенно раз

ные факторы. Три основных измерения социальной позиции -

власть, привилегии и престиж - часто не совпадают, а сосуще

ствуют в различных стратификационных системах. В Америке

благосостояние часто идет рука об руку с политической властью,

но это не всегда так - есть люди, обладающие большой властью

и малым достатком. Кроме того, престижными могут быть и виды

деятельности, совершенно не связанные с экономическим или

политическим положением. Эти замечания нам необходимо бу

дет учитывать при рассмотрении того, как соотносятся между

собой место в обществе и система стратификации, оказывающая

громадное влияние на жизнь индивида в целом.

Самым важным типом стратификации в современном запад

ном обществе является система классов. Как и большинство по

нятий стратификационной теории, понятие класса имеет мно

жество определений. Для наших целей достаточно определить

деление на классы как такой тип стратификации, в котором по

ложение индивида в обществе определяется в основном эконо

мическими критериями. В классовом обществе достигнутое вы

сокое положение, как правило, важнее, чем положение по рож

дению (хотя многие люди считают, что последнее в значитель-

77

ной степени обусловливает первое). Кроме того, для классового

ти, т.е. социальное положение не является раз и навсегда фикси

рованным, и многие люди в течение своей жизни меняют его на

лучшее или на худшее, и, следовательно, никакое положение

нельзя считать абсолютно прочным, надежным. В результате сим

волическая экипировка социального положения приобретает ог

ромную значимость: люди демонстрируют его миру, используя

различные символы (такие, как материальные объекты, манеры

вести себя, вкусы, речь, принадлежность к разного рода общест

венным объединениям и даже приличествующие мнения). Именно

это социологи называют статусным символизмом, имеющим важ

ное значение в исследованиях стратификации.

Макс Вебер определял класс посредством жизненных ожида

ний, на которые индивид имеет разумные основания. Другими

словами, классовая принадлежность определяет жизненные шан

сы, вероятность того, на какую долю в обществе индивид может

рассчитывать. Всякий согласится, что в строгих экономических

рамках все происходит именно так. Скажем, у американца из

высших слоев среднего класса двадцати пяти лет больше шансов

через десять лет иметь свой собственный дом в пригороде, пару

машин и коттедж на берегу моря, чем у его сверстника из низ

ших слоев среднего класса. Это не значит, что второй вообще не

имеет шансов добиться того же, просто его успех будет уклады

ваться в рамки статистической вероятности, чему едва ли стоит

удивляться, поскольку принадлежность к <классу> исходно оп

ределяется в экономических терминах, а, как убеждает нас нор

мальный экономический процесс, обладание волевыми качест

вами дает дополнительные преимущества. Однако влияние клас

совой принадлежности на жизненные шансы выходит далеко за

пределы собственно экономической сферы. Принадлежность

индивида к классу детерминирует тот уровень образования, на

которое могут рассчитывать его дети. Она определяет также стан

дарты медицинского обслуживания, которым пользуется инди

вид и его семья, и даже жизненные ожидания индивида -

жизненные шансы в буквальном смысле слова. Высшие классы

нашего общества лучше питаются, получают лучшее образова

ние, живут в лучших условиях и живут дольше, чем их менее

удачливые сограждане. Данные замечания могут показаться ба

нальными, но они приобретут большую значимость, если по

смотреть на статистические корреляции между количеством де

нег, которое индивид зарабатывает в год, и тем количеством лет,

в течение которых он может надеяться делать это на Земле. Но

78

значение положения в классовой системе подобными соображе

Различия в том, как живут разные классы в нашем обществе, -

не только количественные, но и качественные. Социолог лишь в

том случае оправдает свое существование, если на основе двух важ

нейших показателей принадлежности к классу - дохода и профес

сии - сможет составить длинный список предположений и про

гнозов о конкретном индивиде даже тогда, когда больше не будет

иметь никакой информации. Как и все социологические прогнозы,

они будут статистическими по своему характеру вероятностными

утверждениями с определенным уровнем значимости и вместе с

тем достаточно достоверными. Имея информацию по двум указан

ным параметрам, социолог сможет сделать разумные предположе

ния о том, в каком районе города живет индивид, каковы размер и

тип его жилища. Он сможет также дать общее описание интерьера

и высказать предположения о том, какого рода картины украшают

стены его гостиной, какие книги и журналы стоят на полках. Более

того, он сможет предположить, какую музыку любит слушать этот

индивид и где он ее слушает - на концертах, по радио или на

магнитофоне. Социолог может пойти еще дальше и предсказать,

членом каких добровольных организаций он является, к какой цер

кви принадлежит; оценить его словарный запас, в общих чертах

описать некоторые правила синтаксиса и другие особенности его

речи; сделать предположение о его партийных симпатиях и о взглядах

по некоторым злободневным проблемам. Он, вероятно, сможет пред

положить, какое количество детей произвел на свет данный субъ

ект, а кроме того, имел он в последний раз сексуальные связи с

женой при свете или в темноте. Он сможет вывести некоторые

вероятностные умозаключения относительно каких-то - физичес

ких и душевных - болезней своего субъекта. Как мы уже видели,

он сможет указать место человека на статистической шкале жиз

ненных ожиданий. И наконец, если социолог решит верифици

ровать все свои догадки и обратиться к интересующему его ин

дивиду с просьбой об интервью, то сможет оценить вероят

ность отказа отвечать на вопросы.

Многие упомянутые признаки задаются различными внеш

ними влияниями со стороны данного конкретного класса. Так,

руководящего работника корпорации, который имеет <неправиль

ный> адрес и <неправильную> жену, будут подвергать серьезному

давлению, побуждая к смене того и другого. Представителю ра

бочего класса, желающему пойти в церковь, которую посещают

высшие слои среднего класса, недвусмысленно дадут понять, что

<ему лучше обратиться в другое место>. Выходец из низших слоев

79

среднего класса, любящий камерную музыку, столкнется с силь

лечения на более соответствующие музыкальным интересам его

семьи и друзей.

Однако во многих случаях прибегать к внешним воздействи

ям совершенно необязательно ввиду слишком малой вероятнос

ти появления такого отклонения. Большинство людей, которым

доступна карьера в корпорации, едва ли не инстинктивно под

бирают в жены <правильную> кандидатуру, и у большинства вы

ходцев из нижних слоев среднего класса уже в раннем детстве

формируются музыкальные вкусы, обеспечивающие относитель

ный иммунитет к увлечению камерной музыкой. Классовая сре

да формирует личность с помощью бесчисленных влияний с само

го рождения до окончания начальной или средней (в зависимос

ти от случая) школы. Только тогда, когда эти формирующие воз

действия перестают достигать цели, наступает черед механизмов

социального контроля. Пытаясь понять силу класса, мы не про

сто видим еще один аспект социального контроля, но начинаем

нащупывать путь проникновения общества в наше сознание -

то, что мы будем обсуждать в следующей главе.

Подчеркнем, что эти замечания о классе никоим образом не

подразумевают возмущенного обвинения в адрес нашего обще

ства. Безусловно, есть такие аспекты классовых различий, кото

рые можно было бы изменить определенными приемами соци

альной инженерии, скажем, классовая дискриминация в образо

вании и классовое неравенство в области медицинского обслу

живания. Но никакая массированная социальная инженерия не

изменит того фундаментального факта, что разные социальные

среды оказывают разное влияние на своих членов или что неко

торые из этих воздействий более, чем другие, достигают успеха,

как его понимают в рамках конкретного общества. Есть серьез

ные основания полагать, что некоторые затронутые нами фунда

ментальные характеристики классовой системы можно обнару

жить во всех индустриальных и идущих по пути индустриально

го развития обществах, включая те, в которых существуют соци

алистические режимы, отрицающие в своей официальной идео

логии наличие в них классов. Но если принадлежность к одной,

а не к другой, противоположной социальной страте имеет столь

далеко идущие последствия в относительно <открытом> обществе,

как наше, то легко понять, каковы последствия в более <закрытых>

системах. Мы снова обращаемся к поучительному анализу тради

ционных обществ Ближнего Востока, проведенному Дэниэлом Лер-

нером, - к анализу, в котором социальное положение фиксирова-

80

ло идентичность индивида и его ожиданий (даже в воображении)

ставить трудно. А между тем до промышленной революции ев

ропейские общества в большинстве своих страт не слишком от

личались от традиционалистской модели Лернера. В таких об

ществах все бытие человека можно понять до мелочей, лишь

выяснив его социальное положение, равно как одного взгляда на

лоб индуса достаточно, чтобы увидеть на нем знак его касты.

Однако даже в нашем обществе, как бы хорошо ни наклады

валась на него классовая схема, есть другие стратификационные

системы, гораздо более ригидные (жесткие), а следовательно, и

гораздо сильнее детерминирующие всю жизнь индивида, чем клас

совая. В американском обществе ярким примером может слу

жить расовая система, которую большинство социологов рассмат

ривают как разновидность кастовой. В такой системе социаль

ное положение индивида (т.е. принадлежность к определенной

касте) задается от рождения. Для него не существует, по край

ней мере теоретически, абсолютно никакой возможности изме

нить это положение в течение своей жизни. Можно нажить ка

кое угодно богатство, и все равно остаться негром. Можно пасть

столь низко, как вообще можно пасть по понятиям обществен

ных mores'*, и при этом оставаться белым. Индивид рождается в

рамках определенной касты и должен всю жизнь провести в ней,

разделяя вместе со всеми те ограничения, которые она налагает.

Конечно же, в своей касте он должен жениться и произвести

потомство. Реально, во всяком случае в нашей расовой системе,

существуют некоторые возможности <обмана>, а именно - свет

локожим неграм прикидываться белыми. Но эти возможности

мало меняют общее воздействие системы.

Прискорбные факты расовой системы в Америке слишком

хорошо известны, чтобы развивать далее здесь эту тему. Ясно,

что социальное положение индивида как негра в большей степе

ни (конечно же, имеется в виду - в большей степени на Юге,

чем на Севере, но не настолько, как допускают уверенные в соб

ственной правоте белые северяне) определяет его экзистенци

альные возможности, чем классовая принадлежность. В самом

деле, возможности классовой мобильности в большей степени

задаются принадлежностью к расе, ибо некоторые наиболее су

щественные ограничения последней являются по своему харак

теру экономическими. Поведение человека, его мысли и психо

логическая идентичность формируются расой в гораздо большей

степени, чем принадлежностью к классу.

Ограничивающую силу социального положения в ее наибо-

6-337

лес <очищенной> форме (если это прилагательное в его квазихими-

явлению) можно обнаружить в расовом этикете традиционного

южного общества, где каждое малейшее взаимодействие между чле

нами двух рас регулировалось стилизованным ритуалом, тщатель

но разработанным для возвышения одной стороны и унижения

другой. Малейшее отклонение от этого ритуала было для негра чре

вато телесным наказанием, а для белого - крайним бесчестием.

Раса очень четко определяла не только, где жить и с кем жить, но и

особенности речи индивида, его походку, шутки, она проникала

даже в мечты о спасении. В такой системе критерии стратифика

ции становятся <метафизическим наваждением>, как, например, в

случае с матронами Юга, которые были просто убеждены в том,

что их повар после смерти непременно попадет в рай для черных.

В социологии широко применяется понятие <определение

ситуации>. Введенный впервые американским социологом У.То-

масом", он означает, что любая социальная ситуация есть то,

как ее определяют участники**. Иными словами, для социологи

ческих целей реальность является предметом дефиниции. Вот <

почему социолог должен тщательно анализировать многие грани

человеческого поведения, в том числе и такие, которые по суще

ству признаются ошибочными и абсурдными. В только что приве

денном примере с расовой системой биолог или физический ан

трополог, глядя на расовые воззрения белых южан, может объявить

их полностью ошибочными. На этом основании он может отбро

сить их как еще один миф, порожденный человеческим невежест

вом и злонамеренностью, собрать чемоданы и уехать домой. Но

как раз здесь и начинается работа социолога. Ему совершенно не

зачем отрицать расистскую идеологию южан как глупость с науч

ной точки зрения. Многие социальные ситуации эффективно кон

тролируются с помощью определений, заданных глупцами. На са

мом деле та глупость, которая определяет ситуацию, входит со

ставной частью в предмет социологического анализа. Таким об

разом, социологическая операционализация понятия <реальность>

есть нечто особенное, к чему мы еще вернемся. Сейчас доста

точно указать, что неумолимый контроль, посредством которого

социальное положение детерминирует нашу жизнь, нельзя уст

ранить простым разоблачением идей, окутывающих контроль.

Но это еще не все. Над нашей жизнью господствует глупость не

только современников, но и прошлых поколений. Более того, вся

кой глупости мы тем больше доверяем и оказываем почтение, чем

она <древнее>. Как указывал Альфред Шютц, это значит, что каж

дая социальная ситуация, в которой мы находимся в данный мо-

82

Mem, предопределена не только нашими современниками, но и

ками, постольку отделаться от их ставших непопулярными кон

струкций, как правило, труднее, чем от тех, которые возводятся в

наше время. Этот факт удачно схвачен Фонтенелем*'' и отражен в

его афоризме: мертвое более могущественно, чем живое.

Данный момент важно подчеркнуть, поскольку он показыва

ет, что даже в тех сферах, где общество, казалось бы, еще дает

нам хоть какой-то выбор, властная рука прошлого резко ограни

чивает его. Вернемся, например, к нашей сцене, которую мы

уже приводили, - к сцене с парой влюбленных в лунную ночь.

Представим себе, что это сидение под луной должно стать реша

ющим: предложение выйти замуж будет сделано и принято. Те

перь мы знаем, что современное общество существенно ограни

чивает возможности выбора, в значительной мере облегчая его

для пар, принадлежащих к одной социально-экономической груп

пе, и ставя трудно преодолимые преграды перед выходцами из

разных групп. И в том, и в другом случае ясно, что даже там, где

<они>-наши современники не делают преднамеренных попыток

ограничить выбор участников той или иной конкретной драмы,

нарии едва ли не каждое движение наших влюбленных. Мысль о

том, что сексуальное влечение можно перевести в романтичес

кое чувство, выдумали сладкоголосые менестрели, возбуждая

воображение аристократических дам где-то в XII в. Несколько

ранее мизантропы-теологи произвели на свет идею, что мужчи

не следует направлять свои сексуальные влечения неизменно и

исключительно только на ту женщину, с которой он должен де

лить постель, ванну, скуку, тысячи однообразных завтраков. А

предположение, будто инициатива в обустройстве этого чудес

ного мероприятия должна исходить от самца, в то время как

самка должна грациозно поддаваться могучему напору его уха

живания, вообще уходит в доисторические времена, когда пер

вобытные воины нападали на матриархальные деревни и тащи

ли вопящих девиц на свои брачные ложа.

Коль скоро наши почтенные предки установили четкие ис

ходные границы, рамки, в которых нашей образцовой паре мо

жет быть позволено накалять страсти, то это значит, что каждый

шаг в ее досвадебных отношениях заранее предопределен, пред-

уготован и, если угодно, <фиксирован>. От них ждут не просто

влюбленности и заключения моногамного брака, в котором она

отказывается от своего имени, а он - от возможности самому

тратить свои деньги; от них ждут, что любовь их будет <на со-

83

весть>, <как надо>, иначе окружающим брак покажется неис

церковью с тревожным вниманием следить за этой menage**, как

только она устроится, и все эти <фундаментальные> условности

придуманы за сотни лет до рождения наших влюбленных. Каж

дый шаг их ухаживаний укладывается в социальный ритуал, и,

хотя всегда есть некоторый простор для импровизации, излиш

ний экспромт может поставить под угрозу все мероприятие. На

шей паре предстоит пройти заранее предустановленный путь (как

сказал бы юрист, <с допустимой скоростью>): от субботних похо

дов в кино до воскресных посещений церкви и традиционных

семейных обедов; от прогулок, взявшись за руки, до робких по

пыток сделать то, что вначале было решено оставить на потом;

от планов на вечер к планированию обустройства загородного

дома, - во всех этих переходах сцена под луной занимает свое

особое место. Ни один из них не выдумал ни игру в целом, ни ее

часть. Они только решили, что будут играть ее вместе, а не с

другими возможными партнерами. И нет у них большого выбора

в том, что последует за ритуальным обменом вопросами-ответа

ми. Семья, друзья, церковь, ювелиры и страховые агенты, цве

точницы и оформители интерьеров обеспечат, чтобы остальная

часть игры тоже была сыграна по установленным правилам. В

сущности всем этим хранителям традиций не нужно даже ока

зывать слишком большого давления на основных игроков, по

скольку ожидания социального мира уже давно были встроены в

их собственные проекты относительно будущего, - они хотят

именно того, чего ждет от них общество.

Но если так обстоит дело в самой интимной сфере нашего

существования, то, как нетрудно заметить, подобное происходит

почти во всех ситуациях на протяжении нашей жизни. Большая

часть игрового времени была <расписана> задолго до нашего по

явления на свет. Все, что нам остается, - это играть с большим

или меньшим воодушевлением. Стоящий перед аудиторией пре

подаватель, произносящий приговор судья, бичующий в гневе

свою паству проповедник, посылающий войска в бой генерал -

все они вовлечены в действия, которые были предопределены в

пределах очень узких границ, а захватывающие воображение сис

темы контроля и санкций охраняют эти границы.

Имея в виду сказанное, мы можем перейти к более глубоко

му пониманию функционирования социальных структур. Полез

ным социологическим понятием, на которое можно опереться в

данном случае, является понятие <институт>. Институтом обыч

но называют обособленный комплекс социальных действий. За-

84

кон, класс, брак, организационно оформленную религию тоже

еще ничего не говорит нам о том, каким образом институт соотно

сится с действиями вовлеченных в него индивидов. Убедительный

ответ на этот вопрос дал Арнольд Гелей**, современный немецкий

социолог. Гелей трактует институт как регулирующее учреждение,

направляющее в определенное русло действия людей подобно тому,

как инстинкты руководят поведением животных. Иными словами,

институты обеспечивают процедуры упорядочения поведения лю

дей и побуждают их идти проторенными путями, которые обще

ство считает желательными. Трюк удается потому, что индивида

убеждают: эти пути - единственно возможные.

Приведем пример. Кошку не нужно учить ловить мышей,

поскольку, очевидно, в ней с самого рождения заложено то (если

угодно, особый инстинкт), что заставляет ее действовать таким

образом. Предполагается, что когда кошка видит мышь, внут

ренний голос постоянно твердит ей: <Съешь! Съешь! Съешь!>

Строго говоря, кошка не выбирает, следовать ей внутреннему го

лосу или нет. Она просто подчиняется закону своего внутреннего

бытия и преследует несчастную мышь (которой, как мы полагаем,

свой внутренний голос твердит: <Беги! Беги! Беги!>). Подобно Лю

теру, кошка не может сделать иначе. Теперь вернемся к нашей

паре, чьи ухаживания мы столь бесстрастно разбирали. Когда мо

лодой человек в первый раз заметил девушку, предназначенную

спровоцировать этот подлунный акт, он тоже услышал свой внут

ренний голос, передавший ему четкий недвусмысленный импера

тив. Его последующее неосознанное поведение показывает, что у

него не нашлось сил побороть данный императив. Нет, это не ото,

о чем читатель, вероятно, подумал, - тот императив заложен с

рождения в равной степени и в молодом человеке, и молодом

коте, шимпанзе и крокодиле, но он нас сейчас не интересует.

Интересующий нас императив твердит ему: <Женись! Женись!

Женись!>, поскольку с ним, в отличие от другого императива,

наш молодой человек не родился. Именно общество привносит

в него императив <Женись!> и подкрепляет свое повеление бес

численными влияниями со стороны семьи, морали, религии,

средств массовой коммуникации. Иными словами, брак - это

не инстинкт, а институт. Хотя то, как он направляет поведение в

определенное русло, весьма сходно с действием инстинктов.

Для того чтобы пояснить нашу мысль, попытаемся предста

вить себе, что делал бы молодой человек в отсутствие институ

ционального императива. Конечно, он мог бы сделать почти все,

что угодно: он мог бы вступить с девушкой в сексуальную связь,

85

бросить ее и никогда больше не видеть; мог бы, дождавшись

воспитание; мог бы позвать еще троих своих приятелей и спро

сить, хотят ли они, чтобы девушка стала их общей женой; мог бы

ввести ее в свой гарем к уже имеющимся двадцати трем женам.

Иными словами, при сексуальном влечении и своем интересе к

конкретной девушке он оказался бы в затруднительном положе

нии. Даже если предположить, что, изучив антропологию, он знает

о соответствии всех приведенных выше вариантов нормам неко

торых культур, то и тогда ему будет нелегко решить, какой из

вариантов для него наиболее желателен в данном конкретном

случае. Теперь нам ясно, какую роль для него играет институци

ональный императив: он ограждает от затруднения, исключая

все другие возможности и оставляя только ту, которую общество

предопределило ему. Другие варианты даже недоступны его со

знанию. Императив дает формулу: желать < любить '* жениться.

Все, что молодой человек должен теперь делать, - это пройти

весь заданный программой путь. В данной программе могут ока

заться собственные трудности, но они - совершенно другого по

рядка, чем те, с которыми сталкивался первобытный самец, когда

на опушке доисторических джунглей встречал первобытную самку,

и ему самому приходилось вырабатывать modus vivendi'* с ней.

Иными словами, ситуация брака направляет поведение нашего

молодого человека, заставляя его вести себя соответствующим

образом. Структура социальных институтов обеспечивает нас

типами стандартного поведения, и лишь в крайне редких случа

ях нам приходится придумывать для себя новые типы. В основ

ном же, как максимум, мы выбираем между типом А и типом В,

которые заданы нам а prior!''. Например, мы решаем стать ар

тистом, а не бизнесменом, но и в том, и в другом случае столк

немся с совершенно точными предписаниями, что мы должны

делать. Сами мы никакого образа жизни не изобретем.

Следует подчеркнуть еще один аспект геленовского понятия

а именно, кажущуюся неизбежность институциональных импе

ративов. Обычный молодой человек в нашем обществе не только

отвергнет варианты полиандрии** и полигамии*'', но, по крайней

мере для себя, найдет их буквально немыслимыми. Он верит,

что институционально заданный порядок действий является един

ственно возможным для него, т.е. единственным, на который он

способен онтологически. Если бы кот вдруг задумался о преследо

вании им мыши, он пришел бы точно к такому же выводу. Разница

заключалась бы в том, что кот оказался бы прав в своем выводе,

86

тогда как молодой человек - нет. Насколько мы знаем, кот, кото

ческой точки зрения и, возможно, был бы признан продуктом крайне

вредной мутации, безусловным предателем своей кошачьей сущ

ности. Но нам очень хорошо известно, что иметь много жен и быть

одним из мужей не противоречит человеческой сущности ни в био

логическом смысле, ни даже в смысле мужского достоинства. Если

для арабов биологически возможно одно, а для жителей Тибета -

другое, то это значит, что и то, и другое биологически возможно и

для нашего молодого человека. В самом деле, мы знаем, что если

бы его похитили из колыбели и увезли в чужие страны, то он не

был бы типичным, несколько сентиментальным американским

юношей в нашей подлунной сцене, а превратился бы в завзятого

многоженца в Аравии или довольствовался многомужеством в Ти

бете. То есть он заблуждается (или, вернее, его вводит в заблуж

дение общество), думая, что все происходящее с ним неизбежно.

Это означает, что каждая институциональная структура основы

вается на обмане и само существование в обществе несет в себе

элемент дурной веры. Столь смутная догадка поначалу может

показаться достойной сожаления, но мы увидим, что на самом

деле она являет собой первый проблеск осознания: общество не

столь детерминировано, как мы до сих пор думали.

Рассуждения о социологическом познании привели нас тем

временем в такую точку, из которой общество представляется

больше всего похожим на гигантский Алькатрас". Мы перешли

от детского ощущения удовольствия иметь конкретный адрес к

взрослому осознанию того, что большая часть приходящей на

этот адрес корреспонденции приносит мало радости. Социоло

гический подход помог нам лишь более точно идентифициро

вать все персонажи, мертвые или живые, у которых есть приви

легия возвышаться над нами.

Наиболее близкое этому взгляду на общество социологичес

кое направление связано с именем Эмиля Дюркгейма и его шко

лой. Дюркгейм подчеркивал, что общество есть феномен sui

generic, т.е. оно предстает перед нами как огромнейшая реаль

ность, которую нельзя объяснить или описать в терминах какой-

то другой реальности. Далее он утверждал, что социальные фак

ты суть <вещи>, точно так же имеющие объективное существова

ние вне нас, как и явления природы. Он утверждал это главным

образом для того, чтобы защитить социологию от поглощения ее

проимпериалистически настроенными психологами. Однако его

концепция существенна и помимо чисто методологического ас

пекта. <Вещь> - это что-то вроде скалы, на которую можно на-

87

лететь, но которую нельзя ни убрать, просто пожелав свалить ее,

что можно тщетно биться, то, что находится в определенном

месте вопреки нашим желаниям и надеждам, то, что, в конце

концов, может свалиться нам на голову и убить. Именно в таком

смысле общество является совокупностью <вещей>. Правовые

институты, пожалуй, лучше, чем любые другие социальные ин

ституты, иллюстрируют данное качество общества.

Согласно дюрктеймовскому пониманию, общество предстает

перед нами как объективный факт. Оно - там, его нельзя отри

цать, с ним должно считаться. Общество находится вне нас, оно

окружает нас со всех сторон, направляет нашу жизнь. Мы суще

ствуем в обществе, располагаясь в особых секторах социальной

системы. Место в обществе почти полностью предопределяет,

что и как мы делаем, - от языка до этикета, от разделяемых

религиозных верований до статистической вероятности совер

шить самоубийство. Где господствует влияние социального по

ложения, там наши желания не принимаются в расчет; наше

интеллектуальное сопротивление тому, что общество предписы

вает или прописывает, достигает, и то в лучшем случае, немногого,

а чаще - ничего. Общество, как объективный и не зависимый от

нас факт, противостоит нам, особенно в форме принуждения.

Его институты задают образцы наших действий и даже формиру

ют наши ожидания. Они поощряют нас пока мы придерживаем

ся их предписаний. На случай выхода за эти рамки в распоряже

нии общества имеется почти неограниченный арсенал органов

контроля и принуждения. Санкции со стороны общества спо

собны в любой момент изолировать нас от окружающих людей,

подвергнуть осмеянию, лишить не только средств к существова

нию, свободы, но и, как последняя мера, жизни. Законы и мо

раль общества могут предоставить искусно аргументированное

оправдание каждой из этих санкций, и большинство людей во

круг одобрят подобные оправдания, если их используют против

нас в наказание за отклонение от заданных образцов. Наконец,

наше место в обществе определено, так сказать, не только в про

странстве, но и во времени. Наше общество является историчес

кой сущностью, которая простирается во времени далеко за пре

делы биографии отдельного индивида. Общество предшествует

нам и будет существовать после нас. Оно было здесь до нашего

рождения, здесь и останется после нашей смерти. Жизни наши

- лишь эпизоды волшебно величественного шествия общества

сквозь время. Короче говоря, общество - это стены нашего за

точения в истории.