В штабе третьего корпуса в продолжении всего дня кишит напряженная лихорадочная работа. Гул орудий то приближается, то удаляется, свидетельствуя о том, что соседний с 3-м корпусом, двадцатый, ведет ожесточенный бой.
На взмыленной лошади к двери штаба подлетает казак и устремляется во внутрь штаба.
— Куда? — останавливает его часовой.
— К генералу.
— До генерала не можно.
— Пусти, дубовая голова! Важное донесение.
Казак ломится. Часовой злится, хочет применить силу, но к счастью на шум появляется дежурный офицер.
— Пропусти его, — приказывает он часовому.
Запыленный казак входит в оперативную комнату и вытягивается в струнку.
— Что у тебя? — спрашивает командир корпуса, Епанчин.
Казак молча протягивает скомканную записку, испещренную каракулями. Генерал внимательно читает ее, и усталая улыбка невольно кривит его губы.
— В чем дело, ваше превосходительство? — спрашивает начальник штаба.
— Слушайте, что разузнали наши разведчики, — отвечает Епанчин, читая вслух записку:
«Доношу вам, что Австрийские войска вчера слезли с вагона и направились на место Голубое, так что на Голубое стоит артиллерия германская и уланы, и австрийские войска. На севере также неприятельская артиллерия, кавалерия и пехота. Прошу дать знать нашей дивизии и нашему полку, в котором я существую, Имеретинский 157-ой пехотный полк, 7-я рота, разведчик запасный Даниил Рябинин».
— Откуда это у тебя? — опрашиваете Епанчин казака. — Ты же не Рябинин, не пехотинец, а казак!
— Точно так, казак, ваше превосходительство. Сию записку мне какой-то запасной дал.
— Где?
— На реке.
— На какой реке?
— А кто ее знает? Широкая такая, вьется.
— По долине вьется, или лесом течете?
— По долине... А дальше и леса есть.
— Вы понимаете что-нибудь? — спрашиваете Епанчин начальника штаба.
Тот, углубившись в изучение карты, отвечает:
— Имеретинский полк стоит тут (тонкий палец начальника штаба опускается на точку, изображавшую германское селение). По-видимому, речь идет о реке Роминте. Однако... Голубое... — я такого селения найти не могу!
Епанчин сам подходите к карте.
— Роминте? Да, можете быть. Но неужели же наши разведчики проникли так далеко?
— Точно так, ваше превосходительство, ходили! — бодро отвечает казак. — Той запасный, которого встретил, весь мокрый был. Говорит, через реку плавал. По позаду немцев ходил.
— Это здорово! — с нескрываемым восхищением восклицает Епанчин, — молодец разведчик! Ей Богу, молодец! Можешь идти, — приказывает он казаку.
Щелкнув каблуками, казак еще раз вытягивается и затем покидает оперативную комнату. Через минуту цоканье копыте его маленького маштака замирает в отдалении.
— Бедный Рябинин, — покачивая головой, говорит начальник штаба. — Старался, промок, прислал донесенье, много видел, но ничего донести не смог.
Он комкает записку и бросает его под стол.
— Да, — соглашается Епанчин. — Разведчик проявил мужество и находчивость, жаль, что малограмотность оказалась неодолимым препятствием. Вся работа сводится к нулю. Однако, — несомненно, что разведывательные партии корпуса уже проникли за сторожевую завесу противника, устроенную им на Роминте. По-видимому, Рябинин пробрался в район высадки немцев, где мог наблюдать важнейшие в стратегическом отношении события. Надо будет принять во внимание, что на ближайшей к Роминте железнодорожной станции происходит высадка германской пехоты и кавалерии. Сделайте, пожалуйста, отметку, — говорит он начальнику штаба.
НА УЧАСТКЕ 25-Й ДИВИЗИИ
К ночи на 20-е августа сторожевое охранение 25-ой дивизии третьего русского корпуса выдвинулось на линию Ласдинелен — Аугуступенен, но в 6 часов утра центр и левый фланг этого центра были отменены немцами. Наступала 35-я дивизия 17-го герм. корпуса под командованием генерала от кавалерии фон Макензена, столь прославившегося при дальнейшем течении войны на русском фронте и своими операциями на Балканах.
Разгорелся бой. Немцы сразу же развернули всю артиллерию, начав атаку против частей 25-й дивизии, центр которой поддался сразу назад, но правофланговый полк, 97-й Лифляндский, упорно продолжал держаться на месте.
С 10 до 12 часов дня Макензен продолжает энергично давить. Он осаживает русских до линии Гудин — Ионсталь и одновременно решительно атакует левый фланг соседней 27-ой русской дивизии. Последняя загибается несколько назад, первая же образует новый фронт в северо-западном направлении. В результате бригада Макензена оказывается в мешке.
Этим пользуется русская артиллерия. Она простреливает мешок двумя батареями 25-ой артиллерийской бригады, причем с юга на поддержку соседа работают две батареи 27-ой артиллерийской бригады. Немцы залегают, и их давление на центр дивизии Булгакова прекращается.
Русским ясно, Макензен попал в критическое положение. Булгаков отдает приказ:
— Правому флангу перейти в самое решительное наступление!
И не успевает еще приказ распространиться по частям, как начальник 27-ой пехотной дивизии генерал Адариди бросает 2 батальона 107-го Троицкого полка в контратаку против немцев, попавших в мешок, в их правый фланг.
Дивизия Адариди уже с раннего утра вела тяжелый бой. Она выступила раньше 25-ой и к 7 часам утра уже успела развернуться, но часом позже все охранение ее было оттеснено неприятелем. Тяжелая немецкая артиллерия стреляла непрерывно из-за реки Роминте, а в 9 часов Макензен бросил в наступление свою пехоту, надеясь сбить русских одним ударом.
Сначала немцы передвигались вперед перебежками, по отделениям. Они искусно пользовались холмистой местностью, но русская артиллерия выкашивала их густые цепи, причиняя большие потери. Тем не менее немцы сумели подобраться ближе, чем на тысячу шагов к русским позициям, но здесь их встретил ураган ружейного и пулеметного огня. Бросившиеся было с большим порывом вперед, цепи их могли пробежать только 200–300 шагов, после чего залегли.
Потери немцев были огромны. Местами их линии были скошены полностью вместе с офицерами. Когда кончился бой, и русские заняли район расположения немцев, то оказалось, что большинство убитых в этой полосе было поражено в голову и грудь. Здесь сказались плоды отличной постановки стрелкового обучения в русской армии после опыта японской войны.
Командир взвода 7-ой роты 5-го германского гренадерского полка Курт Хессе, сам принимавший участие в атаке, рассказывает:
— Едва мы перешли долину реки Швентишке, как попали под русский огонь. Перед нами как бы разверзся ад.
Огонь от деревни Варшлеген…
С правого фланга от ветряной мельницы…
От деревни Соденен…
Слева — со всех сторон!..
Русских не видно. Только огонь тысячи русских ружей, пулеметов и артиллерии. Справа и слева, как подкошенные, падают солдаты. Цепи быстро редеют. Убитые лежат уже целыми рядами. Стон и крики раздаются по всему полю…
А артиллерия?.. Черт возьми, она запаздывает с открытием огня! Мы посылаем настойчивые просьбы, умоляем наших артиллеристов выехать на позиции, мгновения кажутся вечностью.
Наконец-то! Несколько батарей выезжают на открытую позицию. Мы видим, как орудия выстраиваются на высотах, но почти немедленно между ними рвутся русские снаряды. Ездовые уносятся во все стороны, по полю скачут отдельные лошади без всадников.
На батареях взлетают на воздух зарядные ящики.
Ужас!.. Наша пехота прижата русским огнем к земле. Ничком лежат люди, никто не смеет даже приподнять головы. Где уж тут стрелять!»
После неудачной попытки молниеносного удара, германцы перешли на другую систему боя. Их части повели подготовку огнем всех видов и, под прикрытием его, стали накапливать силы для новой атаки. Бой достиг кульминационной точки. Развиваемый германцами артиллерийский огонь по всему фронту дивизии Адариди и соседних дивизий достиг чрезвычайного напряжения. Земля словно кипела от разрыва снарядов. Стоял непрерывный оглушительный гул, — в воздухе, покрывая одна другую, белыми облаками разрывались шрапнели.
После 11 час. дня немцы повели новое стремительное наступление против правого фланга Адариди. Макензен стремился этим путем расширить тот мешок, в который его полки попали на фронте дивизии Булгакова. Правый фланг Адариди должен был немного осадить назад, но его дивизия прочно въелась в землю. Удар германцев не смог поколебать ее.
Между двумя и тремя часами дня германцы вновь пытались атаковать Адариди, две германские батареи рискнули даже выехать на открытую позицию в 1200 шагах от русских цепей, но жестоко заплатили за эту дерзость. Они успели сделать всего лишь один выстрел, после чего буквально погибли под ураганным огнем русских орудий.
Всего несколько минут, — и расположение германских батарей в зарядных ящиков представляет собой сплошную кашу людей и лошадей. И когда раздается громовое ура солдат 108-го пехотного Саратовского полка, в их руки попадает 12 германских орудий и 24 зарядных ящика.
Разгром этих батарей сразу же прекратил немецкое наступление против центра дивизии Адариди, но против левого фланга оно продолжалось.
Здесь немцы произвели третью попытку. Их пехота пошла в атаку густыми цепями. Стройность движения была поразительной. Видно было, как соблюдалось равнение, некоторые начальники ехали верхом среди войск.
Русская артиллерия и здесь показала себя на должной высоте. Она подпустила германцев на близкую дистанцию и затем покрыла их ураганным огнем. Стройность движения исчезла. Немецкая пехота разбилась на кучки и залегла.
Об этом эпизоде боя участник сражения капитан Хессе рассказывает:
— Резерв Макензена, — 21-ый пехотный полк, — брошен для поддержки захлебнувшегося наступления. Молча и напористо идут его цепи, крепко сжимают солдаты в побелевших руках винтовки. Мимо этого полка бегут солдаты с боевой линии.
— Куда вы, камераден? — кричат они наступающим. — Оттуда никто не вернется! Там сильный враг!
Две — три перебежки и германский полк уже вынужден лечь. Огонь русских вносит смятение в их ряды.
Между тремя и четырьмя часами начался отход немецкой пехоты. Сначала позиции покидали отдельные люди, a затем неудержимой волной хлынула назад вся боевая линия. Напрасно бригадные генералы и их начальники штаба бросаются в самую гущу отступающих германских войск, грозят револьверами, приказывая остановиться. Напрасно Макензен шлет свои последние резервы, — его корпус обращается в бегство.
«Стечение несчастных обстоятельстве, — пишет «Рейхсархив», — заставило потерять самообладание войска, великолепно обученные войска, которые впоследствии доказали свою стойкость и боеспособность. Корпус Макензена сильно пострадал. Одна только пехота потеряла 8 000 человек — треть своего состава. В среде офицеров 200 человек были или убиты, или ранены. Русские захватили в плен 1000 человек и 12 орудий. Один из полков корпуса Макензена, 141-ый пехотный, получил с этого дня трагическое наименование «Полка Мертвецов».
XVII германский корпус Макензена был одним из лучших германских корпусов. Он был укомплектован немцами из Восточной Пруссии, поммернцами, немцами из Западной Пруссии, гамбуржцами и очень много было в нем поляков. Все они дошли до предела своих моральных сил после того, как всего лишь несколько часов пробыли в бою, не видя противника и лишь чувствуя его огонь.
А что огонь был убийственный, свидетельствует пример 108-го Саратовского полка, который из своих 3000 ружей и 8 пулеметов расстрелял за день более 800 000 патронов, а первый дивизион 27-ой русской артиллерийской бригады выпустил более 10 000 снарядов.
В результате Гумбиненского сражения к вечеру 20-го августа, несмотря на гибель корпуса Макензена, все выгоды находились на стороне германцев. Ожидать решительного перехода русских в наступление в центре они не могли, ибо находящийся на их левом фланге корпус генерала Франсуа угрожал на следующий же день выйти в тыл не только правому флангу русской армии, но и ее центру, отрезав русских при этом от важнейших их коммуникационных путей.
Но в стратегической работе, так же, как и в тактической, встречается одна и та же трудность психологического характера. Расчеты производятся под сильным влиянием душевного настроения. Встреча с русскими войсками под Гумбиненом совершенно лишила командование 8-ой германской армии душевного равновесия. Оно начинает видеть русские корпуса там, где их нет, и в то же время каждый из русских корпусов считает гораздо сильнее, чем он был в действительности. Сражение под Гумбиненом было типичным для военной истории новейшей эпохи, когда многие из боев проигрывались вследствие того, что высшее командование одной из сторон само признавало себя побежденным.
Гул Гумбиненской битвы затихает. В ночь на 21-е августа главные силы немецкой армии ускользают из-под ударов русских войск.
Каким образом выпустил их Ренненкампф?
Вот вопрос, который очень часто ставится при описании операции в Восточной Пруссии в 1914 году. Генерал Н.Н. Головин в своем труде «Из истории кампании 1914 года на русском фронте» считает, что Ренненкампф не мог предпринять преследования в виду существующей опасности оторваться от баз снабжения, лишиться хлеба и снарядов. Но в европейской прессе поведение Ренненкампфа встречает повсеместное осуждение, и французский полковник Аргейроль в книге «Le coup de Tannenbeig», снабженной предисловием генерала Вейгана, прямо называет Ренненкампфа «Командующим Армией, Разбитой Параличом».
Как бы ни было, но около трех часов дня немецкая пехота дрогнула и стала отходить, очищая поле битвы.
Вслед ей несется приказ Булгакова.
— Приказываю всем русским частям перейти в наступление на всем фронте.
Но потери, понесенные дивизией Булгакова, мешают развитию этого наступления. Кроме того немецкая артиллерия, взявшая на себя прикрытие отступления полков Макензена, наносит русским частям сильный урон. В 6 часов вечера Булгаков получает распоряжение Епанчина ограничить преследование противника огнем, но успех уже налицо. В руки дивизии Булгакова попало несколько сот пленных и на брошенном немцами поле битвы русскими было зарыто более тысячи немецких трупов.
Победа далась, однако, не дешево. Одна только 25-я дивизия потеряла убитыми и ранеными 35 офицеров и 3 145 нижних чинов.
Немцы честно признают постигшую их катастрофу. Они указывают, что когда русские передовые части были отброшены, в 35-ой дивизии считали победу уже обеспеченной. Но неожиданно эта дивизия наткнулась на «невидимую огненную стену», пройти которую было немыслимо. Огонь русской артиллерии был здесь более губительным, чем на каком-либо другом участке.
Достарыңызбен бөлісу: |