Первая 5 серая лавина кайзера 5 часть вторая 130 трагедия под сольдау 130 часть третья 306 отхлынувшая волна 306

МОЛЬТКЕ ПОКАЧИВАЕТ ГОЛОВОЙ

Верховное германское командование все еще в Кобленце. Там же находится и кайзер Вильгельм.

Сведения с бельгийского театра военных действий весьма благоприятны. Правый фланг германских армий достиг Брюсселя и собирается двинуться на Антверпен. Предстоит штурм Намюра. Подобные же сведения поступают и от остальных армий, которые быстро продвигаются к центру Франции.

Внимание Мольтке переносится на русский фронт, на Восточную Пруссию, на мероприятия генерал-полковника фон Притвица, которому вплоть до вечера 21 августа Мольтке доверял вполне.

Телефонная связь между Кобленцом и Мюльгаузеном, городком восточнее Эльбинга, куда переехало Обер-командо Ахт, ненадежна. Разговоры должны идти через Берлин, где устроена передаточная станция. Благодаря этому О. X. Л. только с большим трудом может судить о правильности приказов, отдаваемых Притвицом.

А между тем, в полутора тысячах километров от Кобленца, Притвиц и Вальдерзэ совещаются одни, без того, чтобы пригласить к совещанию остальных офицеров штаба.

Вечером Притвиц вызывает Мольтке и сообщает, что его войска постепенно отрываются от войск Ренненкампфа.

— Почему? — коротко спрашивает Мольтке.

— Потому, что сведения о приближении больших неприятельских сил со стороны Млавы подтверждаются, экселленц, — отвечает Притвиц. — Кроме того, мой 17-ый корпус совершенно разбит. Он больше не представляет из себя никакой боевой силы.

— Что же дальше?

— Мне кажется, что отступление будет в высшей степени трудным и произойдет только в обстановке тяжелых боев. Вокруг моей армии кишит русская кавалерия.

На это донесение Притвица Мольтке реагирует раздраженно.

— Соберите же ваши три корпуса в кулак и отправляйтесь, если вы вообще ходить можете, на юг, западнее линии озер, на соединение с 20-м корпусом.

— Это совершенно невозможно, экселленц! Я уже приказал, чтобы первый корпус был переброшен по железной дороге из Кенигсберга в Грауденц, 17-корпус продвигался бы по возможности севернее, а первый резервный корпус остановился для прикрытия отступления. Я настоятельно прошу подкреплений.

Мольтке повелевает категорически:

— Этого мы сделать не можем, по крайней мере, теперь. Все наши силы заняты на Западном фронте.

— У меня нет кавалерии, потому что целая кавалерийская дивизия в продолжении двух дней где-то пропадает. По-видимому, она уничтожена.

Мольтке удивленно, повышая голос:

— Исчезла? Целая кавалерийская дивизия? Но ведь это же…

Мольтке с раздражением бросает трубку, оборачивается к присутствующим и, не скрывая своих чувств, выражает свое возмущение. Он рвет и мечет, отказываясь понимать, что происходит на Восточном фронте. Он грозит немедленно сместить Притвица, — генерала, который теряет целые дивизии, ему не надо.

Тем временем Притвиц отдает приказ об эвакуации крупного рогатого скота и многочисленных табунов лошадей из Восточной Пруссии вглубь Германии. Он уверен, что в противном случае все достанется русским.

Этот приказ Притвица имел трагические для германской армии последствия. Гуртами скота и табунами лошадей оказались запруженными все дороги, а десятки тысяч беженцев, следовавших за ними, сделали пути сообщения совершенно непроходимые для войск. На железных дорогах наблюдалась та же картина. В атмосфере, насыщенной криками людей, ревом скота и ржанием лошадей, метались растерянные жандармы, стараясь водворить подобие порядка.

А ставка Притвица тем временем уже собирается перенести свою резиденцию в Диршау, рассматривает предложение инженеров затопить низменность, по которой протекает Ногат.

Против последнего плана со всей пылкостью восстает инспектор этапа, генерал-лейтенант фон Хайдук. Сильно жестикулируя и краснея, он кричит:

— Я отказываюсь исполнить подобный приказ! Я не затоплю низменности! Подумайте, какие тяжелые последствия будет иметь подобное наводнение и что за безграничное волнение возникает у населения!

Пылкие слова генерала заглушает сильный телефонный звонок. Вызывает Кобленц. Притвиц поспешно подходит к аппарату. На другом конце провода Мольтке.

— Что у вас там нового? — затаив раздражение, спрашивает начальник штаба кайзера.

Притвиц отвечает, что управление этапом, то есть штаб генерала Хайдук, будет переведено в Кониц. В ответ на это заявление из мембраны звучит иронический вопрос:

— Почему же не сразу в Берлин?

Притвиц открывает рот, чтобы отвечать, но в этот момент ему суют в руку донесение, из которого видно, что потерявшаяся кавалерийская дивизия нашлась и даже привела с собой 50 пленных. Отсутствие сведений от дивизии объяснялось тем, что она должна была обойти Ангербург, так как улицы города были блокированы беженцами.

Когда Мольтке узнает о содержании донесения, ему становится ясным, что командование 8-ой германской армии, и, главным образом, сам Притвиц, совершенно потеряли голову. Ему не остается ничего другого, как примириться с планом отступления.

— Если уже вы желаете отступить во что бы то ни стало, то вашей задачей должно остаться — удержать линию укрепления вдоль Вислы. Чего бы это ни стоило.

— Но экселленц, — заявляет Притвиц, — ведь русские могут перейти Вислу в брод! Река из-за засухи пересохла и не является больше естественным препятствием!

Подобное заявление растерянного генерала переполняет чашу терпения Мольтке. Телефонная трубка в Кобленце снова шлепается на вилку, и начальник штаба кайзера, несмотря на поздний час, спешит к своему суверену для экстренного доклада о мероприятиях Притвица.

Кайзер Вильгельм вначале сдержан. Он не хочет сразу верить, что в числе тщательно отобранных за годы мира генералов может оказаться черная овца.

Мольтке предлагает кайзеру подойти к карте, водит указкой по извилинам рек, по артериям железных дорог, объясняет, что в настоящее время в Восточной Пруссии происходит, и что там может случиться, если приказы Притвица будут проведены в жизнь.

Лицо кайзера становится все сумрачнее. Его вздернутые кверху усы начинают топорщиться и, наконец, следует раздраженная фраза, выпаленная единым духом:

— Но ведь в таком случае Притвиц вообще не имеет никакой связи со своими войсками!

— Точно так, ваше величество, — поддакивает Мольтке. — Если бы я не знал, что Притвиц стал жертвой полной растерянности, я бросил бы ему самый тяжелый упрек, какой может быть брошен солдату, — дезертирство из армии, когда та находится в тяжелом положении.

Офицеры О. X. Л. пожимают плечами. Кто же, в конце концов, победил под Гумбиненом? Северное крыло 28-ой русской дивизии разбито и обстановка там благоприятствует немцам. В центре зато кенигсбергская дивизия Франсуа сильно потрепана, а корпус Макензена обращен русскими в бегство. Наконец, на юге положение колеблется, и третья германская резервная дивизия, явившаяся в продолжение ночи на поле битвы, имеет все данные к тому, чтобы на утро начать бой с русскими при весьма благоприятных обстоятельствах.

Скверно обстояло дело с резервом. У Притвица, действительно, не было больше ни одного батальона, ни одного орудия, которое он мог бы послать на фронт. С другой стороны, к русским прибыли подкрепления, и целая дивизия выгрузилась вечером 20-го августа в Вержболове, причем вместе с ней прибыла бригада тяжелой артиллерии. Эти подкрепления могли быть введены в дело в самый кратчайший срок.

— Генерал Ренненкампф не сумел поймать руки, которую ему протягивала победа, — воскликнул Мольтке. — Но победа из-за Притвица сама вынуждена броситься в его объятия!