Первая 5 серая лавина кайзера 5 часть вторая 130 трагедия под сольдау 130 часть третья 306 отхлынувшая волна 306

В ДРУГОМ ШТАБЕ

Солнце приближается к зениту. Командующий двадцатым германским корпусом, генерал от артиллерии фон Шольц, находится на одном из холмов в окрестностях Танненберга. Здесь он поднял свой значок.

В дальномере развертывается широкая панорама местности, тянущаяся к югу и юго-востоку. Полдневная тишина царит над перелесками и водными гладями. Где-то вдали изредка стегнет один-другой выстрел, и снова тишина воцаряется над холмами Восточной Пруссии.

Войска Шольца оторвались от русских, но заботы, омрачающие настроение генерала, далеко не рассеялись. Он еще не уверен в том, что ему удалось вывести свои полки из образующегося мешка.

— Вас вызывают, экселленц, — докладывает телефонист.

Шольц устало отрывается от окуляров дальномера и медленно подходит к полированному ящику.

— В чем дело? — спрашивает он, — здесь Шольц.

В мембране раздается искаженный голос офицера, доносящийся откуда-то издалека.

— Говорит радиостанция вашего корпуса, экселленц. Мы только что приняли телеграмму, исходящую, несомненно, от неприятеля.

— Вы уверены в этом? — спрашивает Шольц.

— Да, экселленц. Чтобы принять ее, пришлось менять катушки приемника. Кроме того, она на русском языке.

— А телеграмма переведена уже?

— Да, экселленц. Из текста видно, что донесение послано командиром русского тринадцатого корпуса его начальнику, генералу Самсонову.

— Оно зашифровано?

— Нет. На обыкновенном русском языке.

— Прочтите перевод.

Радист передает текст донесения, посланного генералом Клюевым, из которого явствует, что тринадцатый русский корпус уже занял селение Куркен и оказывается, таким образом, во фланге корпуса Шольца. Смутные предчувствия германского генерала внезапно становятся реальностью. Он получает возможность во всех деталях оценить создавшуюся угрозу... Благодаря попавшей в его руки телеграмме, повязка спадает с его глаз, и Шольц может теперь спасти свой корпус от неизбежной гибели!

Но что делать? Нельзя же в течение нескольких часов сотворить пополнение! Остается поэтому один выход — назад, еще больше назад, — оттянуть всю 37 дивизию.

Едва только соответствующий приказ рассылается по частям, как на холме появляется новая фигура, генерал с бульдожьим лицом, новый командующий 8-ой армией, — Гинденбург. Медленно, тяжело ступая и опираясь на трость, он достигает вершины холма, подходит к вытянувшемуся фон Шольцу. Некоторое время глаза обоих генералов напряженно буравят друг друга, затем рука Гинденбурга медленно поднимается и сжимает ладонь фон Шольца.

Крепкое рукопожатие располагает к дружелюбному сотрудничеству. Гинденбург внимательно выслушивает доклад фон Шольца об общем положении и, подойдя к дальномеру, внимательно изучает ландшафт. Затем отрывисто и, словно ворчливо, разъясняете Шольцу общее положение на фронте. Лицо его нахмуривается, когда приходится рассказывать о положении растрепанного 17-го корпуса, о том, что этот корпус приходится снять с фронта Рененкампфа и перебросить на юг для того, чтобы усилить преграду, долженствующую остановить наступление Самсонова.

— Вы должны сделать здесь все от вас зависящее, генерал, — говорит Гинденбург. — Я мог оставить против Ренненкампфа только ландштурм и одну единственную кавалерийскую дивизию. Мне совершенно ясно, что такое положение вещей ненормально, но у меня другого выхода нет. Драться с обоими противниками одновременно невозможно, — надо выбирать, и выбирать сильнейшего. Самсонов должен быть разбит, хотя бы Ренненкампф самым серьезным образом угрожал нашему тылу.

— Но, экселленц, — возражает полный сомнения Шольц, — даже при наличии помощи в виде остатков корпуса Макензена, мы ничего сделать не можем!

— К вам на помощь спешит Франсуа, но он не может прибыть на место раньше чем послезавтра. Уверяю вас, что Людендорф и я сделаем все возможное, чтобы усилить ваш участок фронта. Железные дороги предоставлены в исключительное пользование армии, поезда несутся на юг один за другим. Все шоссе полны реквизированными крестьянскими подводами, на которых едут сюда солдаты. Помните, что ваша обязанность — выиграть время, и на это я и мой начальник штаба рассчитываем безоговорочно. Желаю удачи.

Когда высокая фигура Гинденбурга, скрывается за склоном холма, генерал фон Шольц опять склоняется над картами. Но сколько ни изучает он положение, оно представляется ему ужасным, безысходным, катастрофическим. Даже прибытие подкреплений не может разгладить морщин на лбу озабоченного генерала, и его начальник штаба полковник Хелл оказывается бессильным в смысле подбадривания советами.

Тем не менее, новые приказы диктуются. Усиленный прибывающими подкреплениями двадцатый корпус занимаете новые позиции. На правом фланге дивизия Унгерна разворачивается перед Гильгенбургом, две центральный дивизии производят поворот в сорок пять градусов и выстраиваются фронтом, обращенным на северо-восток. Ось этого вращательного движения образует сорок первая дивизия, окопавшаяся на южном берегу озера Грос-Дамерау. Левый фланг тридцать седьмой дивизии останавливается у Мюлена, а дальше, у Грислинена, размешается третья резервная дивизия, прибывшая туда сразу после битвы под Гумбиненом на экстренных поездах и выгруженная в Алленштейне.

24 АВГУСТА

Еще темно... Задолго до рассвета. Начальник штаба тринадцатого русского корпуса генерала Клюева, Пестич, вздрагивая от холода и потирая руки, спускается по лестнице маленького домика. Он крепко спал, когда денщик разбудил его, доложив, что генерала желают видеть в комнате службы связи.

Задержавшись посередине лестницы, Пестич закуривает первую папиросу и в раздраженном настроении духа входит в комнату, забитую столами, полную ящиков полевых телефонов и не выспавшихся солдат. Бросив на стол для телефонистов распечатанную коробку папирос, Пестич, позевывая, спрашивает в чем дело. Ему докладывают, что удалось наладить соединение с пятнадцатым корпусом генерала Мартоса.

И как бы в подтверждение этих слов на одном из столов начинает отрывисто жужжать телефон. Пестич берет трубку, но на другом конце провода оказывается не генерал Мачуговский, начальник штаба Мартоса, а сам Мартос.

— Пестич? — спрашивает Мартос. — Жалею, что вас потревожил. Я желаю говорить с генералом Клюевым непосредственно.

— Сейчас, ваше превосходительство, — отвечает Пестич и приказывает одному из телефонистов разбудить отдыхающего в соседней комнате Клюева. Разбуженный генерал спешит к аппарату, не успев надеть мундир, с растрепанными волосами, шлепая туфлями по холодному полу.

— Мартос? — спрашивает он на ходу солдата команды связи, — как же вам удалось добиться соединения, черт возьми?

Телефонисты самодовольно улыбаются:

— Удалось, ваше превосходительство. Eжели надо, все удастся…

— Молодцы! — поощрительно восклицает Клюев и, потерев глаз, берет трубку.

— Поздравляю вас с победой под Орлау, — говорит он Мартосу. — Должен признаться, что мы здесь завидуем вам, потому что, как мне кажется, наш удел по-прежнему маршировать без конца.

На короткое время в комнате наступает тишина и слышно только как квакает мембрана, передающая голос соседа-командира. Затем инициатива разговора переходит опять к Клюеву.

— Вот что я хочу вам на это сказать, мой друг, — говорит он. — Как посмотрите вы на то, если я предложу совместное действие? Нет, конечно, нет, не против неприятеля, a действие по отношению к Самсонову. У вас ведь нет с ним связи? Зато она у меня имеется. Что я хочу предложить? Видите ли, я несусь со своими войсками бешеным темпом вперед, правда, с надеждой, что когда-нибудь наткнусь на неприятеля, но когда это случится — перед немцами окажутся совершенно усталые войска, которые не выдержат даже самого пустякового боя. У вас тоже самое? Ну, так вот, если вы согласны предоставить инициативу переговоров мне, то я доложу Самсонову, что мы просим для обоих корпусов обязательной дневки. Я объясню ему тот риск, с которым связан безостановочный поход. Вы согласны? Прекрасно, но не откажите повторить ваше согласие моему начальнику штаба.

И чтобы иметь свидетеля, Клюев передает трубку Пестичу, который выслушивает утвердительные фразы, несущиеся с другого конца провода.