Первая 5 серая лавина кайзера 5 часть вторая 130 трагедия под сольдау 130 часть третья 306 отхлынувшая волна 306

НАЧАЛО КАТАСТРОФЫ

Около трех часов дня Шольц бросил свои полки в наступление. 41-я дивизия и одна бригада 37-ой дивизии устремились во фланг обеих колонн второй русской дивизии. Левая колонна русских была застигнута врасплох, отброшена к востоку в полном беспорядке, несмотря на героическое сопротивление 7-го пехотного ревельского полка, который потерял 51 офицера и 2 800 солдат. Правая же колонна, двигавшаяся немного впереди своего соседа и также атакованная во фланг, в тот момент, когда подходила к Мюлену, вынуждена была немедленно отступить...

И пока в районе Хоенштейн-Уздау развивались эти события, драма, чреватая последствиями, разыгралась к северу от Бишофсбурга, позади правого крыла армии Самсонова...

Шестой корпус Благовещенского имел задачей прикрывать армию в направлении Летцена. Четвертая и шестнадцатая дивизия этого корпуса наступали фронтом, образующим полумесяц, северное острие которого, — правый фланг 4-ой дивизии, — касался озера Клейн Бэссау, а южное острие, — 16-я дивизия, — приближалось к Бишофсбургу. Кавалерия производила разведку в направлении Зензбурга и Растенбурга, но никто не исследовал местности, расстилающейся к северу! Никто с русской стороны не имел ни малейшего представления, что именно оттуда надвигается опасность!

В шесть часов утра части дивизионного охранения оказались внезапно атакованными с тыла. Начальник русской дивизии, однако, не растерялся и решился немедленно на контратаку. К 8 часам утра ожесточенный бой закипел между русскими и 36-ой дивизией корпуса Макензена.

В этот момент положение русских было сравнительно сносным. потому что 36-я дивизия Макензена значительно опередила 35-ю, которая застряла где-то далеко к северу у Бишофштейна, а другая часть подкреплений, — первый резервный корпус, — из-за переутомления еще не покинул бивуака, разбитого около Зебурга. В силу этого Макензен решил затягивать бой, поджидая подкреплений, и на первых порах русским удалось даже потеснить его авангард.

Но что суждено роком, то неизбежно. Командир 6-го корпуса, генерал Благовещенский, проведя ночь в Бишофсбурге, был спокоен и не ожидал никакой агрессивности со стороны неприятеля. Генерал был глубоко убежден в том, что на следующий день предстоит обычный поход, такой, какой был и вчера, и позавчера и несколько дней тому назад. Связь между Благовещенским и Самсоновым была весьма слабая, радиостанция работала плохо, в обмене сообщениями замечались перебои. Можно сказать, что Благовещенский фактически был предоставлен самому себе, но в тот момент, когда он проснулся, он был далек от мрачных предчувствий. Он намеревался около пополудни отправиться на автомобиле вслед за своими дивизиями и вечером, когда они закончат переход, устроить новую квартиру где-нибудь дальше к западу, может быть в Вартенбурге.

Ранним утром он явился в оперативную, окна которой были открыты настежь. Офицеры штаба вполголоса совещались, изучая карты. Благовещенский, как обычно, раздраженный и неприятный, приблизился к столу и принял участие в обсуждении положения. Внезапно он поднял голову и прислушался. Офицеры насторожились тоже.

Что бы это могло быть?

Откуда-то издалека доносилось глухое перекатывание, рев многих орудий.

Кто, во имя неба, мог стрелять там, на севере? Неужели четвертая дивизия наткнулась на неприятеля?

Благовещенский бегом покидает дом. Офицеры штаба следуют за ним. Все останавливаются на улице. Прислушиваются. Благовещенский, в силу своего характера, постоянно нервничавший и торопящийся, всегда в дурном расположении духа, внезапно начинает рвать и метать. Он ничего не понимает. Близкая канонада его злит, но единственным логичным выводом может быть только то, что одна из дивизий, действительно, ведет бой.

Канонада усиливается. Орудия стреляют где-то в 12 или 15 километрах от штаба. Благовещенскому становится ясно: канонада слишком сильна для неожиданной стычки.

— Подать автомобиль! — крикливо приказывает он.

И в тот момент, когда генерал торопливо захлопывает дверцу, а адъютант садится рядом с шофером, тревожная мысль мелькает в голове его: «Четвертая дивизия одна... Шестнадцатая движется на запад...»

— Следуйте за мной, господа! — приказывает он офицерам и, выждав некоторое время, пока вестовые подведут оседланных коней, прибавляет: — Вперед!

Автомобиль срывается с места. За ним в густых клубах пыли скачут галопом офицеры, скачут в направлении Гросс-Бессау, к месту разгоревшегося боя. Семь верст продолжается эта скачка прежде, чем справа от дороги вырисовывается высокий холм, обещающий хороший пункта для наблюдения за местностью. Автомобиль генерала сворачивает с шоссе, пересекает ж.-дор. линию и по плохой песчаной дорой карабкается наверх. Благовещенский вылезает на вершине Высоты 186, у маленькой деревушки Лабух.

Поспешно налаживается связь с Бишофсбургом. Обливающиеся потом телефонисты протягивают провода, устанавливают аппараты. В большой бинокль Благовещенский рассматривает горизонт, видит перед собой болото, за ним железнодорожную линию, затем густой лес, но не обнаруживает ни одного солдата. На горизонте зато происходит нечто ужасное. Он весь озарен вспышками шрапнелей, от огня которых вся земля бьется как бы в судорогах.

Он посылает за лес офицеров. Хочет знать, что там происходит. Вскоре начинают поступать донесения, но отрывочные и с большими промежутками.

Нарисовать истинную картину боя оказывается невозможным. Сведения противоречивы. Один офицер доносит, что дивизия успешно ведет бой, другой — что начальник дивизии совершенно потерял голову и губит свои войска «по-куропаткински» — шлет один полк и, когда тот оказывается выведенным из строя — второй, на смену ему — третий и так далее... Только около половины пятого дня удается выяснить, что четвертая дивизия дерется доблестно, несет ужасные потери, но что долго она держаться не сможет...

Еще во время боя Благовещенский, ожидая худшего, послал офицера к командиру соседней, 16-ой, дивизии с приказанием остановить эту дивизию. По-видимому, генерал, под влиянием неожиданного боя и не имея ясного представления о силе и цели противника, постепенно терял хладнокровие. Едва только у него создалось впечатление, что бой 4-ой дивизии протекает для нее благополучно, он приказывал 16-ой дивизии идти дальше на Алленштейн; когда же поступало какое-либо тревожное сведение, он дивизию останавливал и поворачивал назад.

То, что разыгрывалось на дороге в Алленштейн, по которой шла 16-ая дивизия, не поддается никакому описанию. Один из участников похода рассказывает:

«Едва наша дивизия с наступлением рассвета двинулась из Бишофсбурга в направлении Алленштейна, едва только она растянулась по шоссе, как был получен приказ остановиться. Битый час дивизия стояла на дороге прежде, чем пришел новый приказ — продолжать поход. Мы шли опять час. Новый приказ, — немедленно повернуть обратно, к Бишофсбургу. Для исполнения этого приказа не оставалось другого выхода, как просто повернуть дивизию налево кругом и обратить арьергард в авангард. Получилась дикая картина длинной колонны войск, впереди которой двигались обозы.

С северо-востока мы отчетливо слышали канонаду, и то обстоятельство, что мы болтались на шоссе в бездеятельности в то время, как паши товарищи дрались, создало очень нервное настроение, которое распространилось по всем частям.

Вечером, когда мы находились уже недалеко от Бишофсбурга, положение стало очень скверным. Солнце как раз садилось, когда по всей колонне пронесся дикий крик:

— Немцы слева! Кавалерия!

Наши батареи немедленно съехали с шоссе, стали на позицию на поле и попытались обнаружить неприятеля. Пехота залегла, открыв беспорядочный огонь по всадникам, которых никто не видел.

Начальник дивизии генерал фон Раух, при штабе которого я находился, решил немедленно вместе со всем штабом и нашей казачьей сотней поехать и посмотреть, — где же, в конце концов, находится кавалерия? Полковник Энгель и я попытались его отговорить и склонить к тому, чтобы попросту продолжать поход, но Раух тем не менее поехал вперед.

Едва мы перешли в галоп и достигли леса, в котором, как нам казалось, развернулся бой, как неприятельские шрапнели стали рваться на шоссе. Генерал фон Раух немедленно повернул. Мы ехали сначала шагом, придерживая лошадей, затем перешли на рысь и, наконец, в галоп, взяв направление к своим войскам. И вот случилось, что наши же солдаты начали обстреливать нас, считая, очевидно, и штаб, и казачью сотню за неприятельскую кавалерию, которую до сего момента никто не видел. В результате — возникла паника.

Лошадь моя была убита. Я вылетел из седла и упал в канаву. Мимо меня галопом проносились всадники, лошади, потерявшие седоков, обозные повозки и двуколки. Солдаты дико кричали. Паника продолжалась около четверти часа, затем волнение постепенно улеглось. Я пробежал около двух верст вдоль шоссе по направлению Бишофсбурга и наткнулся на начальника дивизии, который пытался создать в обозной колонне какое-либо подобие порядка. Шоссе было совершенно закупорено, и невозможно было продвинуться ни вперед, ни назад.

Затем начальник дивизии решил поступить иначе. Раненый своими же в руку, он приказал подать единственный автомобиль, имевшийся при дивизии и, посадив рядом с собой военного врача, поехал домой в Белосток».
* * *
Пока в колонне 16-ой дивизии Благовещенского происходило замешательство, 4-я дивизия все еще выдерживала бой. Сам Благовещенский, который стоял на холме все еще нерешительный и ничего не знающий, пытался путем беспрерывных радио-призывов обратиться за помощью к соседнему корпусу, 13-му, умоляя генерала Клюева поспешить на место боя, так как его дивизия находится в тяжелом положении. Телеграммы улетали в эфир, но Благовещенский не знал, что их никто не может прочесть. Станция Клюева принимала каждую телеграмму, но у него не было кода, чтобы расшифровать отчаянные послания Благовешенского.

Из часа в час положение 4-ой дивизии становилось все хуже. Макензен теснил ее все больше назад. К вечеру она уже находилась в полном отступлении, и тогда Благовещенский решил поехать навстречу войскам, чтобы попытаться остановить их.

Он сел в автомобиль, приказав казачьей сотне окружить себя со всех сторон, и когда эта группа выехала на новый холм, откуда открывался широкий вид на шоссе, его глазам представилась картина отступавшей и разбитой дивизии...

Благовещенский поехал навстречу бегущим войскам, и в тот момент, когда солдаты его заметили, возникла новая паника, подобно той, которая произошла на шоссе, когда 16-я дивизия испугалась несуществующей германской кавалерии.

Автомобиль Благовещенского и его казаки были сильно обстреляны. Много было убито и ранено. Паника разрасталась, и, что еще хуже — она захватила самого командира дивизии. Благовещенский повернул в Бишофсбург, и оттуда отдал приказ дивизии отступать еще дальше на Ортельсбург, к исходному пункту похода 4-й дивизии.