Первая 5 серая лавина кайзера 5 часть вторая 130 трагедия под сольдау 130 часть третья 306 отхлынувшая волна 306

26 АВГУСТА

Положите вашу руку на нижний угол этой страницы. Растопырьте пальцы так, чтобы большой палец шел по низу страницы, а мизинец — к верхнему ее углу.

Получится расположение частей второй армии в тот период, когда она вступила в начальную фазу битвы под Сольдау.

На кончике большого пальца находится первый корпус генерала Артамонова. Указательный, средний и безымянный образуют направление, по которому продвигаются вторая дивизия 23-го корпуса, 15-ый корпус и 13-ый. На кончике мизинца будет драться шестой корпус.

26-го и 27-го августа ваш большой палец и мизинец будут сначала раздавлены, a затем ампутированы. Вслед за тем немцы начнут беспрепятственно продвигаться по занимаемым этими пальцами раньше местам в направлении вашего запястья.

И в продолжении этого времени на кончиках ваших трех средних пальцев, образующих центр второй русской армии, развернется ожесточенный бой, который будет продолжаться до вечера 28-го августа, причем до самой последней фазы его командование второй армии будет надеяться охватить с севера центр неприятельских сил. Этот план не удается и, когда командование решит слишком поздно отступать, части армии, приведенные в беспорядок, соберутся под вашей ладонью. Вам будет достаточно сжать руку в кулак и вторая армия окажется раздавленной.

Вот картина битвы под Хоенштейн-Сольдау, которую немцы записали в свою историю, как победу под Танненбергом.

Зной, который накануне царил над Восточной Пруссией, был настолько невыносимым, что даже в ночь на 26-ое августа духота не сменилась ни одним освежающим потоком воздуха. Только дождь мог охладить раскаленный воздух, или прибить непроглядную пыль, в которой задыхались марширующие войска.

Ночь, — недруг полководцев, — покрыла все, друга и врага, как бы притаилась для мистически страшного прыжка, который навсегда будет жив в памяти потомков. Но эта ночь, тихая и безветренная, на русской стороне была наполнена топотом копыт, на германской бряцанием оружия и шумом сотен тысяч ног двигающейся пехоты. Казалось, что какая-то невидимая рука дергала за невидимые нити, на концах которых были привязаны роты, батальоны, полки, дивизии, и корпуса.

Корпус Франсуа выгружался из эшелонов. Больше половины его уже шло походом, а по соседней дороге, чуть ли не вплотную, двигалась приданная ему пятая бригада ландвера. Эта бригада была вырвана Гинденбургом из крепости Торн, потому что в эти часы у немцев были на счету каждый солдат, каждый офицер.

Солдаты фон Франсуа двинулись на русских в 4 ч. утра. В предрассветной мгле, по пыли дорог, по жесткой высохшей траве покатились пехота его корпуса и ландштурмисты, которые имели за собой долгий утомительный поход от Торна до линии огня. Германцы наткнулись на русских, едва солнце начало заливать кармином проснувшиеся облака. Рванули первые выстрелы, раскололи тишину, днями лежавшую над равниной.

Что за роковая случайность! Если бы Артамонов, стоявший против наступавшего Франсуа, двинулся первым, он встретил бы только половину его сил, только меньшую часть артиллерии и смял бы первую половину лавины кайзера без всякого труда. В будущем выяснилось, что Франсуа не напрасно был упорным, не напрасно отказывался с раннего утра начинать наступление. Только в половине одиннадцатого утра он мог рассчитывать на то, что его боевая группа будет полностью укомплектована, артиллерия и обозы будут подтянуты и он сможет противопоставить Артамонову равноценную силу.

Увы, Артамонов бездействовал, — он предпочитал поджидать неприятеля на своих хорошо укрепленных позициях, тянувшихся по гребням холмов.

Но упрекать Артамонова за подобную нерешительность было бы слишком строго. В сердцах всех русских генералов, офицеров и солдат второй русской армии царило смущение, смутное напряжение в ожидании грядущих событий, размеры и результата которых никто не мог предусмотреть. «Мы шли вперед с завязанными глазами», сказал один из русских генералов, и он был прав, потому что в этот день русский фронт был слеп и ждал врага, изнывая в новой волне зноя.

И когда загремели первые выстрелы из немецких ружей, русские знали только: «немцы наступают», — но не больше. Поэтому понятно, что хорошо окопавшийся корпус Артамонова предпочел поджидать приближения неизвестных по численности сил врага, оттянув свои охранения на 8 километров назад, на надежные позиции. Там солдаты Артамонова встретили солдат фон Франсуа убийственным огнем, полные решимости защищать позиции до последнего.

Правые соседи Артамонова, — вторая дивизия, 15-ый корпус и одна из дивизий 23-го корпуса, — все подчиненные Мартосу, — двигались тем временем по-прежнему в северном направлении, двигались так, как это приказал Жилинский. Маршевая цель этих частей была — Хоенштейн и, хотя всем командирам была ясна бесцельность этой операции, они, стиснув зубы, устало и упорно исполняли приказ.

— Куда? — спрашивали себя командиры. Куда? — вопросительно поднимали на них глаза изнуренные солдаты.

Ответа не было. Ни от ближайшего начальства, ни из штаба фронта. Понуро брели бесконечные колонны войск, косясь налево, на юго-запад, настораживая уши, чувствуя неизбежную опасность с запада. Непосредственное командование, в том числе и Мартос, не сомневались, что в противоположность директивам сверху, немцы день и ночь накапливают силы на их левом фланге.

А дальше, еще дальше к северу, бредет одиноко потерянный в обширной местности, завязший в дебрях лесов корпус Клюева, еще более усталый, еще более слепой.

— Перед фронтом — никакого следа неприятеля, — думает генерал. — Чертовское положение...

Думают так и его солдаты и офицеры. — Куда мы стремимся? Наткнемся ли мы, наконец, на неприятеля? Сможем ли мы опрокинуть его прежде, чем наши подметки будут протоптаны, прежде, чем окончательно истощится провиант и колонны развалятся от голода?

Единственным маленьким утешением этой боевой группы является маршевая цель, сравнительно большой немецкий город — Аленштейн, который необходимо занять, может быть, после тяжелого боя, но зато это обещает удобные квартиры, много провианта и, может быть, даже кружку пива для пересохшей глотки.

Туда же стремится и часть шестого корпуса Благовещенского, в то время, как другая часть — 4-я дивизия — описывает дугу с тем, чтобы позже тоже устремиться на эту географическую точку, обещающую отдых и новый запас сил.

Первый главный удар сражения под Сольдау произошел на участке корпусов Франсуа и Артамонова. С раннего утра прокладывали немецкие полки дорогу к русским позициям. Твердо и непоколебимо стояли русские широким фронтом от Хейнриксдорфа до Гросс-Кошлау — Зебена. Местность, по которой продвигались германцы, была неудобной для операций. Заболоченный район, опоясанный предательской речонкой Велле, надо было пройти под убийственным огнем русской артиллерии. Глухие дебри лесов таили хорошо замаскированные русские засады, за холмами прятались русские цепи и батареи артиллерии, которым Франсуа не мог еще противопоставить соответствующие силы, так как только половина их могла быть введена в дело во время первой фазы боя.

Первая германская атака увязает в болотах н лесах. Что делать? Франсуа отчаянно взывает о помощи, его радиостанции искрят во все стороны, и Оберкомандо Ахт решает подвозить эшелоны с пополнениями вплоть до самой линии огня, до Рыбнова. Только германская артиллерия и обозы выгружаются на эстакадах Монтова. В непосредственной близости друг от друга летят на угрожаемый участок фронта поезд за поездом. Холодный пот выступает на лбу Людендорфа, когда он думает о том, что может произойти, если равномерное движение нарушится, если какой-нибудь тормоз даст отказ, какая-нибудь стрелка не будет переставлена правильно. Тогда случится нечто ужасное. Железнодорожное полотно будет завалено обломками вагонов, стонущими солдатами, изломанными лафетами орудий, но что еще хуже — вся железнодорожная артерия будет выведена из строя, блокирована застрявшими эшелонами, маршевые группы которых не поспеют во время на место. Франсуа будет разбит, и битва под Сольдау, вместо того, чтобы стать победой под Танненбергом, станет могилой всей восьмой германской армии...

Обер-лейтенант фон Стефани, откомандированный штабом Гинденбурга для регулирования выгрузок войск, с трудом справляется с возложенной на него задачей. В тот момент, когда его распоряжения буквально тонут в волне вопросов и все эстакады Рыбнова кишат от солдат в серых мундирах, ржущих лошадей, гремящих колесами повозок и лафетов артиллерии, прибывает письменный вопль Франсуа о том, что бой в полном разгаре, что его корпус нуждается в каждом солдате, в каждом орудии, в каждом патроне, которые еще находятся в вагоне. Франсуа требует решительно, беспрекословно, указывая, что победа или поражение зависят всецело от того, поспеют ли пополнения во время на линию огня.

Что делать? Обер-лейтенант Стефани прекращает выгрузку эшелонов в Рыбнове, пускает поезда сквозь это местечко, и германская пехота несется сквозь убийственный русский артиллерийский огонь к самым позициям. Справа и слева от вагонов рвутся гранаты, на крыши их с грохотом падают сосновые ветки, стены пробиваются осколками гранат, вокруг эшелонов кипит земля, визжат осколки, едкий дым пробивается в окна, но машинисты, не взирая ни на что, отважно ведут несущиеся локомотивы до тех пор, пока комендант поезда не дергает за веревку.

— Хальт!

— Вон из вагонов! Направление на Паппель!

И непосредственно из эшелонов германская пехота устремляется на русских. На правом фланге германского фронта разгорается ожесточенный бой, первый непосредственный бой битвы под Сольдау.

Медленно и с большим трудом продвигаются немцы вперед. Ох- ранение Артамонова, умело пользуясь местностью, планомерно отступает, завлекая неприятеля к неприступным позициям. Только около полудня первой германской дивизии, образующей северное крыло фронта Франсуа, удается добраться до Кошлау и Зэбена. С этого момента германские силы наталкиваются на главные массы войск Артамонова, на сильно укрепленную русскими деревню Уздау. Южнее, где наступают вторая германская дивизия и пятая бригада ландвера, положение войск Франсуа еще затруднительнее и до главных русских сил они добираются только далеко за полдень.

...Немного севернее Уздау расположено местечко Гросс-Грибен, рядом с которым раскинулось большое имение, носящее то же имя. На наблюдательном пункте, устроенном немцами у Фрегенау, стоит полковник Хелл, начальник штаба 20-го корпуса. Он принимает донесение, из которого видно, что русские только что заняли имение. Хелл берет телефонную трубку и отдает артиллерии приказ разгромить постройки Гросс-Грибена. В это время к нему подходит старший адъютант корпусного штаба майор фон Нотц. Хелл поднимает левую руку, двумя пальцами отодвигает манжету и смотрит на часы. Он говорит Нотцу:

— В эту минуту мой дом становится жертвой пламени...

Имение Гросс-Грибен принадлежало полковнику Хелл.

Корпус Франсуа должен был отвоевывать от русских землю пядь за пядью. Положение его вначале было незавидное, потому что справа, чуть ли не на сто километров, до самого Торна, тянулась местность, занятая слабыми фланговыми охранениями ландвера и ландштурма. В этом угрожаемом районе непрерывно зондировала русская кавалерия и после полудня нащупала открывающийся шанс.

И тогда, неожиданно для немцев, как гром среди ясного неба, по направлению к городку Лауенбургу, с гиканьем и оглушительным ура потекли волны русской кавалерии. Они ударили по обозам и пополнениям пятой ландверной бригады и изрубили смешавшиеся колонны немцев. Некоторые обозные пытались сопротивляться, но то были лишь отдельные эпизоды. Тыл пятой бригады был фактически дезорганизован и по всем германским телефонам понеслись вопли о помощи. Эти вопли были приняты комендантом крепости Торн, который выслал на помощь угрожаемому участку свой последний резерв — мощный крупповский блиндированный поезд, полетевший на всех парах к месту неожиданной стычки. Уже задолго до прибытия на место боя заговорили его скорострельные орудия. Русская пехота, в свою очередь, неожиданно оказалась в ливне пуль и осколков снарядов. Техника восторжествовала над порывом, и волны русской конницы отхлынули назад.

Но дело было сделано, — по крайней мере, на этот день. Когда спустился вечер, и зарево горящей Уздау ярко осветило позиции русских, командиры обеих сторон могли подвести баланс дня. Правда, первому германскому корпусу удалось продвинуться до главных русских укреплений, но было уже слишком поздно для того, чтобы их атаковать. Русские скопились на высотах Уздау, отойдя туда в полном порядке и согласно разработанному Артамоновым плану. Они остановились в окопах, спокойно поджидая неприятеля, готовые встретить убийственным огнем первую же атаку. Франсуа не мог в этот день исполнить боевой задачи, поставленной ему Гинденбургом.

Севернее его корпуса накапливался двадцатый корпус Шольца, усиленный 70-ой бригадой ландвера и дивизией Унгера, которая в продолжении всего прошлого дня лежала с ружьями в руках в засаде, выжидая момент, когда продвижение корпуса Франсуа даст ей возможность принять участие в операции. Около половины четвертого пополудни расположенная на правом фланге 41-я пехотная дивизия, считая, что корпус Франсуа уже выбил русских из Уздау, бросается в атаку и оттесняет вторую русскую дивизию на линию Гансхорн — Гросс-Гардинен. Этот частный успех обходится 41-ой дивизии очень дорого. Русские пули выбивают германских солдат целыми ротами, и весь путь продвижения немцев на Гросс-Гардинен усеян кучами трупов.

День 26-го августа был кровавым для германцев. Дивизия Унгера часами лежала в бездеятельности под тяжелым огнем русской артиллерии. В результате боя корпус Шольца только на правом фланге мог оттеснить русских, в остальном же тоже не сумел исполнить боевой задачи, поставленной Гинденбургом.

Но грядущий день обещал быть более выгодным для германцев. Силы их возрастали с каждым часом. На левом фланге их фронта накапливались корпуса Макензена и Бюлова, покинувшие гумбиненское поле битвы и форсированными маршами спешившие теперь на юг. Им навстречу, правда, двигался корпус Благовещенского, но этот корпус даже не предполагал, что против него собираются столь большие силы. Радиотелеграмма, полученная от Самсонова, приказывала Благовещенскому свернуть на запад и остановиться в Аленштейне, и вследствие этого приказа 16-я русская пехотная дивизия двигалась от Бишофсбурга туда, а другая дивизия, разыскивающая удобные для похода дороги, продолжала движение на север, с тем, чтобы позже повернуть тоже на запад, на Аленштейн. Кавалерийское фланговое прикрытие корпуса Благовещенского было оставлено у Зензбурга.

Несчастный Благовещенский! Он не имел ни малейшего представления о том, что против его разделенных дивизий находится целых два корпуса, причем эти корпуса не только приближаются к нему, а уже стоят в непосредственной близости и боевой готовности. Поэтому и случилось, что его 16-я дивизия, шедшая походом севернее Бишофсбурга, внезапно напоролась на противника. Командир дивизии, однако, не растерялся. Он вовремя и планомерно развернул свои полки и бросился на Макензена, причем русские войска, несмотря на страшное утомление, провели атаку с необыкновенным порывом. К своему удивленно, Макензен должен был констатировать, что подготовленная в этом месте ловушка не удалась.

Бой, который пришлось выдержать 16-ой дивизии, развернулся на участке, представлявшем собой холмистый ландшафт, покрытый большими лесами и рощами. Луга, низины и болота втискиваются в эти леса. К западу ландшафт, на котором разыгрался бой, граничит с цепью озер. Здесь, разделенные сравнительно узкими перешейками, растекаются озера Лаутернзе, Боссауерзе и Дадезе.

Корпус Макензена, истомленный продолжительными переходами и имевший только короткий отдых во время истекшей ночи, тем не менее с упорством встретил русскую атаку. Он словно пытался расквитаться с русскими за тот удар, который получил под Гумбиненом, где осталась добрая треть его солдат.