Здесь Самсонова застал полковник Нокс, который вместе с бароном Штакельбергом прибыл в Млаву, в надежде застать поезд Самсонова. Не обнаружив поезда, он на автомобиле решил отправиться в Нейденбург.
В это время к месту совещания подъезжает длинный ряд автомобилей. Из одной машины выходит перетянутая ремнями высокая фигура в хаки — военный наблюдатель Великобритании, полковник Нокс, выехавший из Млавы. Сопровождаемый маленькой группой русских офицеров, он подходит к сидящему на земле Самсонову.
Генерал, углубленный в изучение обстановки, не замечает сначала англичанина. Он продолжает изучение карты, развивая планы, которые, по его мнению, можно было еще осуществить. Случайно подняв глаза, он неожиданно замечает Нокса и встает. Не обращая внимания на то, что колени его рейтуз запачканы землей, он подходит к англичанину и протягивает руку.
— Я рад, и в то же время огорчен, что вы здесь, — говорит он Ноксу. — Отойдем немного в сторону, я хочу вам кое-что сообщить.
Нокс внимательно всматривается в переутомленное лицо генерала. Ему трудно узнать того пышущего здоровьем человека, который несколько дней тому назад покинул Остроленку. Самсонов осунулся, похудел, под глазами его черные круги, но фигура, по-прежнему, прямая и, твердо упершись ногами в землю, он стоить в позе прекрасного фронтового офицера.
— О, да, я вижу, что вы очень много работаете, — говорит Нокс.
— Да, я не пожелал бы вам теперь быть на нашем месте.
Я вижу.
Самсонов некоторое время крепко потирает висок, затем приказываете восьми казакам своего конвоя слезть и подать лошадей. Нокс натягивает перчатку, собираясь ехать туда же, куда намеревается Самсонов. Однако, генерал подходит к нему вплотную, берет за локоть и отводит еще дальше.
— Я должен сказать вам, полковник, — говорит он, — что положение весьма критическое. Мое место и мой долг заставляют меня оставаться с армией, вам же я советую вернуться назад, пока еще к этому представляется возможность.
Нокс подумал: «По-видимому, все кончено. Мне не остается ничего другого, как послать своему правительству печальную новость о гибели второй русской армии, и, может быть, о крушении всего наступления русского северо-западного фронта».
— Да, я думаю, вы советуете справедливо, — кивает головой Нокс. — Но может быть, вы можете дать мне какие-нибудь объяснения?
— Последнее, что дошло до моего сведения, — говорит Самсонов, — это, что первый корпус и вторая дивизия корпуса Кондратовича были вынуждены отступить. Левый фланг моей армии, таким образом, сильно загнут назад, и разрыв между частями открывает доступ неприятелю в тыл.
— О, да. Это, действительно, очень плохо, — соглашается Нокс.
— Это было бы еще сносно, — перебивает его Самсонов, — но вчера я получил известие, что мой шестой корпус отброшен назад и отступает в полном беспорядке. Я уже приказал отправить в тыл в Остроленку все свои автомобили, и даже через Вилленберг, потому что дорога Нейденбург — Млава уже находится под угрозой.
Нокс плотно сжимает губы. Из спокойных слов генерала он понимает, что наступление второй армии закончилось неудачей.
— Что вы намереваетесь теперь делать? — спрашиваете он.
— Чистосердечно признаюсь вам, — я не знаю, чего могу еще ожидать. Но что бы ни случилось, это не изменит финала войны.
— После того, что вы сказали, — говорит Нокс, — мне кажется, что мой долг — заключить контакт со своим правительством. Мне кажется даже, что мое присутствие в Надрау может вам мешать. Поэтому позвольте сказать до свидания.
Самсонов крепко пожимает Ноксу руку, желает ему счастливого пути, подзывает семь офицеров своего штаба, садится на коня, и маленькая группа верховых, за которой следуете остаток конвоя, быстро удаляется в северо-восточном направлении.
Нокс подходит к оставшимся офицерам штаба.
— Уэлл, что можете вы сказать мне для сообщения Лондону?
Один из молодых офицеров печально улыбается и произносит:
— Немцам сегодня повезло, ну, а нам повезет когда-нибудь в другой день.
— Да, я верю в это, но генерал Самсонов не рассказал мне, что было сделано за последние часы.
Тот же офицер объясняет:
— Его превосходительство едет к пятнадцатому корпусу, потому что тот изнывает от голода и ужасных потерь. Он думает, что, несмотря на все это, несмотря на бои, которые беспрерывно трепали корпус в продолжение четырех дней, именно на его участке должна разыграться решительная стадия битвы. В настоящее время в Надрау стягивается все, что может оказать германцам упорное сопротивление.
Нокс откланивается и выходить на дорогу, где его ждет длинная вереница автомобилей. Его машина шестая спереди. Нокс приказывает ехать в Нейденбург, не зная даже, занят он уже немцами, или нет. От Нейденбурга до Вилленберга все селения, встречающиеся по пути, были переполнены взволнованными жителями. Многие крестьяне были верхом, и при появлении автомобилей быстро отъезжали в боковые улицы. Бросалось в глаза отсутствие русских патрулей, во всех деревушках поддерживался какой-то странный порядок, происходила какая-то таинственная организационная работа. Только позже Нокс понял, что он наблюдал нерегулярную разведку германской армии, составленную из местных жителей.
До Хоржеле шоссе было прекрасным, но после того, как автомобили переехали русскую границу, пришлось впрячь лошадей, до того песчанна и трудна была дорога. Первые три версты караван продвигался медленно. Нокс заметил высокий крест, у подножия которого, преклонив колена, стояла группа молодых польских крестьянок в пестрых одеждах с разноцветными лентами. Они пели какие-то печальные духовные псалмы. Англичанин решил, что польки просят Небо даровать им избавление от бед войны...
НА ВЫШКЕ МАРТОСА
Около половины одиннадцатого утра казачья сотня с Самсоновым во главе останавливается у холма, на котором устроен наблюдательный пункт Мартоса. Здесь, словно желая наградить генерала за все тяжелые переживания, судьба посылает ему последний, светлый луч.
Едва группа всадников останавливается, как к Самсонову подбегает молодой офицер генерального штаба, радостно улыбается и сообщает: только что была на голову разбита сорок первая германская дивизия генерала Зонитага и, понеся тяжелые потери, в беспорядке отступает.
Невольный вздох благодарности за улыбку судьбы вырывается из груди Самсонова. Он крепко жмет руку радостному вестнику и, дав шпоры коню, подымается на холм.
Навстречу ему, тоже верхом, спускается Мартос. Крепким рукопожатием обмениваются генералы. Прямо и твердо смотрят они друг другу в глаза. Победа над сорок первой германской дивизией наполняет их сердца гордостью и надеждой на дальнейший успех. И в тот момент, когда руки генералов размыкаются, внизу на дороге появляется длинная колонна германских солдат, марширующая с офицерами на местах, но без оружия.
— Что такое? — спрашивает Самсонов.
— Наши пленные, ваше превосходительство, — сто пять десять девятый германский пехотный полк, взятый почти полностью.
Пленные... Так много!.. Здесь нервы Самсонова сдают. Он легко трогает шпоры своего коня, вплотную подъезжает к Мартосу, приподнимается на стременах и крепко обнимает его. Дрожащим голосом, полным признательности, Самсонов произносит:
— Вы, Мартос, единственный, который еще, может быть, спасет нас.
* * *
На вершине холма Самсонов объясняет, что он решил порвать связь с Волковыском, и его штаб, Постовский и Вялов, должны каждую минуту прибыть сюда. Он рассказывает Мартосу, что свернув свою радиостанцию, снял аппараты Юза и тем самым обрезал телефонное сообщение с Жилинским, потому что его место теперь здесь, а не у телеграфных аппаратов. Он хочешь быть посреди своих войск, в том месте, где неминуемо должна решиться участь его армии.
— Знает ли Жилинский об этом? — спрашивает Мартос.
— Да, я сообщил в Волковыск, что, в продолжении нескольких часов у меня с ним не будет связи. Надеюсь, что по истечении известного времени можно будет сообщить в Волковыск что-нибудь хорошее.
Генералы замолкают. В большие бинокли рассматривают они позиции своих войск, вслушиваются в оглушительный шум боя.
Мысли Мартоса, впрочем, на несколько минут далеки от оперативных предположений. Он думает совсем о другом, думает, что Самсонов знает, что делает, когда прерывает сношение с Жилинским. Ему приятно, что Самсонову теперь ясна происходящая в данный момент борьба за «быть или не быть», и в этой борьбе не могут помочь ни Жилинский, ни Постовский. Здесь только веление рока. И если это веление благожелательно, то Самсонов использует его до конца, и тогда опять заработают его станции беспроволочного телеграфа, его Юзы, его телефоны, и в эфир по проволокам полетят радостные вести о гибели восьмой германской армии! Если же несчастье, — ну, тогда Самсонов будет знать что делать, и как поступить с той маленькой вещью, которая прикреплена у него справа, на поясе походной амуниции.
— Сядем, — предлагает Самсонов и, вынув из полевой сумки карту, раскладывает ее на коленях. Оба генерала некоторое время совещаются о возможностях и намерениях.
В данный момент ясно одно: выждать. План окружения противника с помощью спешащего к Нардау корпуса Клюева требует времени. Корпус Клюева должен первым начать действовать, должен поразить противника в спину. Если это удастся, листок календаря можно будет сорвать с легким сердцем, потому что битва будет выиграна. Следовательно, — выждать.
И генералы встают, снова вслушиваются в гул битвы, и обоим трудно сдержать свой темперамент, не приказать войскам броситься вперед. Они вынуждены стоять на вершине холма и ждать.
Донесения, поступающие с разных участков фронта, в общем удовлетворительны. Только изредка Самсонов задумывается над тем, что может твориться в районе корпуса Клюева. Он постоянно отгоняет эту мысль, — не может же быть, чтобы всегда и везде было бы только плохо! И когда Постовский и Вялов появляются на вершине холма, они застают Самсонова спокойным и замкнутым. Чувствуя себя здесь лишними, они отходят в сторону и, остановившись поодаль, вполголоса переговариваются.
Достарыңызбен бөлісу: |