Первая до и после я хочу умереть в столетнем возрасте, с американским флагом на спине и звездой Техаса

ТУР

любая минута может тянуться дольше месяца, когда крутишь педали в гору, и поэтому на

свете мало вещей, способных показаться длиннее, чем "Тур де Франс". Чем измерить

длину "Тура"? Бесконечными лентами дорожных ограждений, исчезающими в дрожащем

мареве холмистых равнин? Нескончаемыми рядами тюков высушенного летнего сена на

лугах, не разгороженных никакими заборами? Безграничной панорамой трех государств,

открывающейся с ледяных зазубренных пиренейских вершин?

Легче всего представить "Тур де Франс" как изначально нелепую затею: подумать только,

в самый разгар летней жары две сотни велосипедистов стараются за три недели объехать

вокруг всей Франции, включая горы. Попытку совершить такой идиотский подвиг нельзя

оправдать ничем, кроме потребности нескольких человек, точнее кучки ненормальных

вроде меня, познать пределы своей выносливости и таким образом самоутвердится (я как

раз из тех, кто на такое способен.) Это первенство среди любителей бессмысленных

страданий.

Однако по ряду личных причин я склонен считать "Тур" самым величественным

спортивным состязанием на свете. К тому же для меня это вопрос жизни.

Немного истории: велосипед был изобретен в эпоху промышленной революции наряду с

паровым двигателем и телеграфом, а первая велогонка "Тур де Франс" была проведена в

1903 году по предложению французской спортивной газеты "L'Auto". Из шестидесяти

стартовавших гонщиков до финиша добрался только двадцать один. Перипетии борьбы

сразу же привлекли внимание всей страны, и вдоль дорог на Париж выстроилось, по

некоторым оценкам, не менее 100 тысяч зрителей. С самого старта началось

мошенничество: в напитки подмешивали спиртное, а лидеры бросали на дорогу гвозди и

битые бутылки, чтобы задержать преследователей. Первым гонщикам приходилось

тащить продукты и запчасти на себе, у их велосипедов было всего две звездочки, а

тормозами служили ноги. Первые горные этапы были введены в 1910 году (вместе с

тормозами), когда пелотон проехал через Альпы невзирая на угрозу нападения диких

животных. В 1914 году гонка началась в тот самый день, когда застрелили эрцгерцога

Фердинанда. Через пять дней после завершения гонки на те же самые Альпы, куда так

упорно карабкались гонщики, шилась война.

Сегодня велогонки превратились в парад технологий. Велосипеды стали настолько

легкими, что их можно поднять одной рукой, а гонщики экипированы компьютерами,

кардиомониторами и даже сторонней радиосвязью. Но главная задача гонки не

изменилась: определить, кто лучше всех сможет перенести все тяготы и найти в себе силы

ехать дальше. После выпавшего на мою долю сурового испытания я не мог отделаться от

мысли, что эта гонка как раз для меня.

Перед началом сезона 1999 года я приехал в Индианаполис в фонд помощи раковым

больным на традиционный прием и остановился у больницы, чтобы повидаться со

старыми друзьями. Скотт Шапиро сказал:

-Так значит, ты снова собираешься заняться многодневками? 144

Я ответил "да", а затем спросил:

- Как думаешь, я могу выиграть "Тур де Франс"?

- Я не только думаю, что можешь. Я жду, что его выиграешь.

Но тут у меня началась полоса падений. Начало сезона 1999 года оказалось полностью

провальным. Во второй по значимости гонке года, "Тур Валенсии", я слетел с велосипеда

и чуть не сломал плечо. Взятые мной две недели отдыха не помогли; не успел я вернуться,

как снова упал: во время тренировки на юге Франции пожилая автолюбительница

вырулила на обочину дороги и зацепила меня крылом. Чувствуя себя хуже загнанной

лошади, я кое-как вымучил гонки "Париж-Ницца" и "Милан-Сан-Ремо", пытаясь в

отвратительную погоду добраться до финиша хотя бы в середине пелотона. Я объяснил

неудачи плохой формой в начале сезона и отправился на следующие гонки - где снова

упал. На последнем повороте первого этапа меня занесло на мокрой дороге. Колеса

попали в темную масляную лужу, велосипед выскользнул из-под меня, и я свалился.

Я уехал домой. Причина была в том, что я просто заржавел, и поэтому мне пришлось две

неделе упорно работать над техникой, чтобы снова почувствовать себя в седле уверенно.

Вернувшись к гонкам, я больше не падал. И вот наконец мне удалось что-то выиграть -

раздельный старт в многодневке "Тур де ла Сартэ". Мои результаты стали улучшаться.

Но самое смешное в том, что в однодневках я уже не был так хорош, как прежде. Я

перестал быть тем злым и неуемным юнцом, каким был раньше. Моя манера езды

осталась такой же интенсивной, но стиль и техника стали более расчетливыми, не такими

агрессивными. Теперь у меня был другой стимул - психологический, физический и

эмоциональный - и этим стимулом был "Тур де Франс".

Ради подготовки к "Тур де Франс" я был готов пожертвовать целым сезоном. Я поставил

на эту гонку все. Я пропустил все весенние старты в классике, престижных гонках,

которые идут в зачет Кубка мира, и вместо них выбрал всего несколько соревнований,

которые могли подвести меня к пику формы в июле. Никто не мог понять, что у меня на

уме. Раньше я зарабатывал на жизнь классикой. Почему же теперь я не участвовал в

гонках, которые уже не раз выигрывал? В конце концов ко мне подошел какой-то

журналист и спросил, заявлен ли я в какой-нибудь весенней классике.

- Нет,- ответил я.

- Да, а почему?

- Готовлюсь к "Тур де Франс".

Он криво улыбнулся и сказал:

- Значит, теперь вы решили показать себя в "Туре".

Словно я сморозил какую-то глупость. Я только смерил его взглядом и подумал: "Говори,

что хочешь, пижон. Жизнь покажет". Вскоре после этого я столкнулся в лифте с Мигелем

Индурайном. Он тоже спросил, почему я не выступаю.

- Много времени трачу на тренировки в Пиренеях,- сказал я. 145

- Зачем? - спросил он.- Чего ради?

- Ради "Тур де Франс".

Он удивленно поднял брови, но от комментариев воздержался.

Каждый член команды "Postal" был так же предан "Тур де Франс", как и я. Вот кто входил

в состав группы "Postal": Фрэнки Эндрю, крупный, мощный спринтер и наш капитан,

умудренный опытом ветеран, который знал меня еще подростком; Кевин Ливингстон и

Тайлер Хэмилтон были нашими молодыми горняками; Джордж Хинкепи - победитель

"U.S.Pro" и еще один мощный спринтер типа Фрэнки; Кристиан Вандевельде - один из

самых талантливых новобранцев; Паскаль Дераме, Джонатан Вотерс и Питер Мейнерт-

Нильсен - верные помощники, готовые часами гнать на высокой скорости и не

жаловаться.

Человеком, который создал из нас команду, был наш директор, Йохан Брюнель, бельгиец

с непроницаемым лицом игрока в покер и бывший участник "Тура". Йохан знал, что

нужно для победы в "Туре"; он дважды был победителем на этапах. В 1993 году он

выиграл самый быстрый на то время этап за всю историю "Тура", а в 1995 году выиграл

еще один, когда эффектно обошел Индурайна на финише в Льеже. Они с Индурайном

ушли в отрыв вдвоем, и Йохан всю дорогу просидел на колесе у Индурайна, а затем

сделал рывок и обставил испанца в спурте на самой финишной черте. Он был умным и

изобретательным гонщиком, который знал, как обойти более сильных соперников, и

сумел привить это стратегическое чутье ребятам нашей команды.

Идея проведения командных тренировочных сборов принадлежала Йохану. Мы поверили

в план и без жалоб проводили целые недели в Альпах и Пиренеях. Мы изучали горные

участки трассы "Тура" и практиковались на подъемах, которые нам предстояло

преодолеть, дружно откатать семь часов в день при любой погоде

На горных участках я старался держаться поближе к Кевину и Тайлеру, потому что они

были нашими главными горняками, и это им предстояло проделать основную работу,

втягивая меня на крутые подъемы. В то время как большинство гонщиков отдыхали перед

новым сезоном или выступали в классике, мы в кошмарных условиях крутили педали в

горах.

У нас с Йоханом родилась походная шутка. Был январь, и в Пиренеях каждый день лил

за нами в уютной теплой машине и развлекал меня болтовней по рации.

Однажды я вышел в эфир и сказал:

- Йохан?

- Да, Лэнс, что ты хочешь?

- В следующем году я перехожу в классику.

С тех пор я говорил это каждый день. Довольно скоро Йохан уже знал, что будет дальше.

- Йохан? 146

- Погоди, Лэнс, дай угадаю,- говорил он совершенно безразличным голосом.- В

следующем году ты переходишь в классику.

- Точно.

Когда мы не работали в Альпах или Пиренеях, тренировался самостоятельно. Все, что я

делал, было посвящено одной цели. Мы с Кик жили, думая только о Двух вещах: как

выиграть "Тур де Франс" и родить здорового ребенка. Все остальное казалось

второстепенным, лишним.

Я пахал как конь. Я решал проблему "Тура" словно школьную задачу по математике,

физике химии и диетологии. Я просчитывал на компьютере соотношение веса тела и

экипировки с потенциальной скоростью велосипеда на разных этапах, пытаясь найти

формулу, которая поможет мне добраться до финиша быстрее всех остальных. Я

выстраивал компьютерные графики тренировок, определяя дистанции, расчетный объем

работы и пороги выносливости.

Даже еда превратилась в математически выверенный процесс. Я строго контролировал

количество принимаемой пищи. На кухне я поставил маленькие весы и отмерял на них

порции макарон и хлеба. Затем я подсчитывал соотношение энергозатрат и потребления

калорий, стараясь точно определить, сколько и чего следует съесть и сколько калорий

нужно сжечь за день, чтобы приход энергии оказался меньше расхода и благодаря этому

сбросить вес.

Тут обнаружилось одно непредвиденное преимущество рака: болезнь полностью

перекроила мое тело. Я стал более сухощавым. На старых фотографиях я был больше

похож на игрока в американский футбол - с толстой шеей и широким торсом, что сильно

помогало мне в спринте. Но, как это ни парадоксально, моя мощь тормозила меня в горах,

поскольку слишком много сил уходило на то, чтобы втягивать такой вес на подъемы.

Теперь я стал почти тощим, и у меня появилась легкость, которой я никогда раньше не

ощущал. Я стал поджарым и, кроме того, более уравновешенным.

Считалось, что я не могу победить в "Туре" из-за проблем с подъемами. Я всегда был

хорошим спринтером, но в горах возникали трудности. Эдди Меркс много лет подряд

говорил, что мне нужно похудеть, но только сейчас я понял почему. Даже пара

сброшенных килограммов была солидной форой для гонок в горах - а я похудел почти на

семь. Это было все, что мне требовалось. Я стал показывать в горах очень хорошие

результаты.

Каждое утро я вставал и ел на завтрак одно и то же - немного мюслей с хлебом и

фруктами, если только мне не предстояла особенно продолжительная тренировка. В таких

случаях я добавлял еще омлет из яичных белков. Пока я ел, Кик наполняла мои фляги

водой, и в восемь часов я уже открывал дверь, чтобы присоединиться к Кевину и Тайлеру.

Как правило, мы без перерыва крутили педали до самого обеда, то есть примерно до трех

часов дня. Вернувшись домой, я принимал душ и спал до ужина. Вечером я снова

поднимался, отмеривал себе порцию макарон и ужинал вместе с Кик.

Мы ничем не занимались. Никуда не ходили. Мы только ели, а затем ложились в постель,

чтобы утром я мог встать и снова отправиться на тренировку. Так мы жили несколько

месяцев. Некоторые из подруг говорили Кик: "Как вам хорошо, вы живете на юге

Франции". Если б они только знали! 147

Пока я тренировался, Кик отправлялась по делам или отдыхала на веранде. Она считала,

что Ницца - это идеальное место для беременной, потому что там молено бродить по

открытым рынкам и покупать свежие фрукты и овощи. По вечерам мы листали книги о

беременности и следили по ним за ростом будущего ребенка. Сначала он был величиной с

булавку, затем с лимон. Важный день наступил тогда, когда Кик в первый раз не смогла

застегнуть джинсы.

Мы очень серьезно настроились на достижение цели. Велоспорт - это тяжелая, очень

тяжелая работа, и Кик относилась к ней с уважением. "Успехов тебе на работе",- говорила

она каждое утро, когда я уезжал. Если бы мы оба одинаково строго не придерживались

избранного образа жизни, у нас вряд ли что-нибудь получилось бы. Если бы она ощущала

скуку, разочарование или недовольство, мы не смогли бы прожить эти месяцы в согласии.

Кик играла настолько важную роль в моем тренировочном процессе, что ее можно было

бы взять в команду на ставку ассистента.

Кевин все это видел, потому что он был нашим лучшим другом и у него тоже была

квартира в Ницце. В отличие от меня, в Европе дома его никто не ждал. Он возвращался с

гонок в пустую квартиру, чтобы найти там прокисшее молоко. У меня всегда была свежая

одежда, чистый дом, кошка, собака и все, что нужно в плане еды. Но, чтобы все это

обеспечить, Кик приходилось здорово потрудиться. Прежде я всегда чувствовал себя в

Европе неуютно и одиноко. Теперь же, будучи счастливым в браке человеком, я очень

высоко ценил такую жизнь.

Бывали дни, когда у меня случался прокол и я оказывался один у черта на куличках. Тогда

я звонил домой, и Кик отправлялась меня искать. Иногда она выезжала в горы только для

того, чтобы привезти мне фруктовый пунш "Gatorade" и еду. Теперь она знала о

велоспорте абсолютно все и поэтому могла быть полезной. Она знала, что и когда мне

нужно, в какие дни мне приходилось особенно тяжело, когда нужно поговорить по душам

и когда меня лучше оставить одного.

В дни особенно тяжелых тренировок она сидела как на иголках в ожидании результатов,

потому что знала, какое значение я придавал подготовке и как важно было для меня

выполнить намеченный план. Если мне что-то не удавалось, она понимала мое

разочарование и мрачное настроение.

В конце апреля я решил принять участие в престижной классической однодневке "Амстел

Голд", чтобы проверить свою форму. С самого старта я почувствовал себя сильным

гонщиком. Большую часть дня я сражался с Микаэлем Богердом из Голландии,

считавшимся на тот момент одним из лучших гонщиков в мире.

За 16 километров до финиша я пошел в отрыв. Богерд сел мне на колесо и дышал в

затылок. Тогда я почувствовал, по крайней мере, мне так показалось, что я обойду его на

финише. Я мог поставить на кон свое здоровье. Настолько я был уверен.

Начался финишный спринт, и тут Богерд показал, на что он способен. Он выскочил у меня

из-за спины и пошел в атаку. Последние несколько сотен метров мы промчались колесо в

колесо - и я проиграл. Я проиграл всего сантиметр. Меньше толщины шины.

Я был уничтожен. Я был абсолютно уверен, что выиграю, но больше всего меня убило то,

что Богерда считали главным кандидатом на победу в "Тур де Франс". Когда мы стояли

рядом на подиуме, я думал только о том, как это поражение повлияет на мои планы

выиграть "Тур". 148

Внезапно я наклонился к Микаэлю и сказал:

- В июле я с тобой посчитаюсь.

Он взглянул на меня с недоумением:

- О чем это ты? Еще только апрель.

Я снова взялся за тренировки. Я работал, работал и работал. Я работал как никогда,

устраивая экзекуцию своему телу на каждом холме, который только мог найти. В

окрестностях Ниццы было примерно 50 хороших тяжелых затяжных подъемов длиной по

16 и более километров. Фокус заключался в том, чтобы преодолевать их не изредка, а

непрерывно. За шесть или семь часов тренировки я успевал подняться на три разных

холма. Двадцатикилометровый подъем занимает около часа, так что можете сами

представить, сколько я работал.

Я садился на велосипед, когда этого не делал никто, даже мои товарищи по команде.

Особенно мне запомнился один день - 3 мая. Сырой, пронизывающе холодный день

европейской весны. Я направил свой велосипед в Альпы, а Йохан поехал сзади в машине.

Шел дождь со снегом, а температура была около нуля. Мне это было все равно. Когда мы

остановились на обочине, чтобы оценить дорогу и погоду, Йохан предложил сегодня не

тренироваться. Я сказал: "Нет. Поедем". Я откатал полных семь часов в одиночестве.

Чтобы выиграть "Тур", я должен был выработать у себя желание ездить тогда, когда никто

другой на это не решится.

Самым изнурительным маршрутом в Ницце была Мадонна ("Col dela Madone"). Это

знаменитый своей крутизной 13-километровый подъем над городом. Его можно было

видеть чуть ли не с крыльца дома, за чередой холмов, окаймляющих линию горизонта.

Все время тренироваться на Мадонне было слишком тяжело, но этот маршрут служил

отличной проверкой на выносливость. Большинство ребят проходили его раз или два за

сезон. Я делал это раз в месяц.

Тони Ромингер, который в течение многих лет был одним из ведущих гонщиков мира,

использовал Мадонну как тренировочный маршрут, когда жил в Монако, и установил на

ней рекорд - 31 минута 30 секунд. Кевин Ливингстон, лучший в нашей команде "Postal

Service", однажды одолел ее за 32 минуты. После своего возращения в 1998 году я прошел

Мадонну за 36 минут. Но, чтобы выиграть "Тур", мне нужно было значительно сократить

это время.

- Я выйду из 31 минуты,- как-то раз заявил я Кевину.

Это была очень серьезная заявка для того, кто в тот момент не мог добраться до вершины

даже за 35 минут.

- Ты спятил,- отозвался Кевин.

Но я довел время до 34, а потом до 33 минут. Затем однажды я показал 32:30. Накануне

"Тура" мы с Кевином решили подняться на Мадонну в последний раз.

День был влажным, почти безветренным очень душным и жарким. Мы рванули к

покрытой облаками вершине высотой 900 метров над уровнем моря. За километр до

финиша у Кевина случился прокол, и он остановился, чтобы сменить шину. Я продолжал149

жать на педали. Добравшись до вершины, я взглянул на руль, где был закреплен

секундомер.

Я дождался Кевина. Он подъехал совершенно запыхавшимся и расстроенным по поводу

проколотой шины. Я показал ему время на моем компьютере. Мы сразу подумали, какое

значение это может иметь для победы в "Type". "Ну, парень, ты даешь,- сказал Кевин.- С

ума сойти".

Кик знала, что каждая тренировка на Мадонне была для меня серьезным испытанием. В

такие дни я завтракал с каменным лицом, с самого утра думая только о том, что мне

предстоит. На этот раз, когда я вернулся домой, она ждала у входной двери, желая узнать,

как все прошло, и посмотреть на мое настроение. К нам как раз приехал Очович и тоже с

нетерпением ждал, что я скажу.

Я ввалился в прихожую е угрюмым выражением на лице.

- Как успехи? - спросила она.

- Погода была паршивая,- ответил я.

Она только вздохнула.

- Да,- продолжил я.- Все, что я смог это 30:47.

Она бросилась ко мне и обняла. Оч хлопнул меня по спине.

- Джимми, я готов,- с уверенностью произнес я.

Через несколько дней Оч вернулся в Штаты и всем говорил, что я собираюсь выиграть

"Тур де Франс".

На "Тур" я собирался с маниакальным, нервирующим вниманием к каждой мелочи. Мы с

Кик разложили все мои вещи и аккуратно разместили их в чемодане. Я настаивал, чтобы

они были уложены особенным образом. Велотрусы следовало сложить так, чтобы они

образовали совершенно прямую линию. Крепления педалей должны были лежать в строго

определенном месте. Перчатки следовало положить в один угол, а теплые нарукавники - в

другой. Вещи следовало разложить в строгом порядке, чтобы я с первого взгляда мог

убедиться, что полностью экипирован для любой погоды.

Мы прибыли в Париж на предварительную подготовку, которая включала медицинские

анализы, допинг-пробы и обязательные лекции организаторов "Тура". Каждому гонщику

вручили "библию" - справочник "Тура", в котором были расписаны все этапы гонки,

профили маршрутов и расположение пунктов питания. Мы возились с велосипедами,

меняя рули и подгоняя крепления велотуфель к педалям. Некоторые гонщики относились

к своим велосипедам не так внимательно, но я подгонял снаряжение с невероятной

дотошностью. В команде меня прозвали мистер Миллиметр.

В предварительных прогнозах наша команда "U. S. Postal" котировалась невысоко. Никто

даже не предполагал, что у нас есть шанс на выигрыш. Победу прочили Абрахаму Олано,

действующему чемпиону мира. Называли имя Микаэля Богерда, который обошел меня в

гонке "Амстел". Оценивали шансы швейцарца Александра Цулле и испанца Фернандо

Эскартина. Говорили о тех, кто не попал на гонку, став жертвой допинг-контроля. Обо150

мне упоминали исключительно в связи с чудесным избавлением от рака. Похоже, только

один человек считал, что я способен выиграть. Вскоре после начала гонки кто-то спросил

Мигеля Индурайна, у кого, по его мнению, хорошие шансы на победу. Возможно, он

помнил наш давешний разговор в лифте и знал, как я тренировался. "У Армстронга",-

ответил он.

"Тур" открывался коротким прологом, 8-километровой индивидуальной гонкой с

раздельным стартом в Пюи-дю-Фу, городе с замком пергаментного цвета и

средневековым тематическим парком. Пролог - это гонка критериум, цель которой в том,

чтобы произвести отсев, выделить скоростных гонщиков и определить, кто поедет в

голове пелотона. Несмотря на то что дистанция составляла всего 8 километров, она

представляла собой серьезное испытание и не давала ни малейшего права на ошибку.

Каждый гонщик должен был выложиться на полную катушку и развить максимальную

скорость, чтобы не проиграть еще до начала гонки. Те, кто рассчитывал бороться за

победу в генеральной классификации, должны были войти в тройку или четверку лучших.

Трасса начиналась с 5 - километрового равнинного участка, после чего поднималась на

высокий холм, длинный 700-метровый подъем, который нужно было пройти на

максимальной скорости. Затем следовал крутой поворот и ровный участок для финишного

спринта. Трасса как нельзя лучше подходила для массивных гонщиков вроде меня, а

также для великого Индурайна, который однажды показал на ней рекордное время - 8:12.

На все про все отводилось меньше девяти минут. Ключевым участком являлся холм.

Никому не хотелось потратить все силы на первых 5 километрах, а потом умереть на

подъеме. Кроме того, нужно было принять стратегическое решение: брать подъем на

самой большой звездочке или переключиться на меньшую? Мы спорили на эту тему

битых два дня.

Йохан сохранял спокойствие и распланировал нашу стратегию в мельчайших деталях. Он

рассчитал объем работы и время, необходимые для прохождения каждого участка, а затем

выдал мне совершенно точные инструкции. Он даже знал, какой у меня будет пульс после

первого спринта - 190.

Гонщики стартовали с 3-минутным интервалом. С трассы начали приходить первые

сообщения. Фрэнки Эндрю, мой коллега по команде, пожертвовал собой ради